Текст книги "SWRRF. 20?? (воспоминания из будущего). Кн. 6. Часть 1"

Поэтому в «рабочих вариантах» чипы памяти только выдавали готовую информацию в вербальной или визуальных формах. Преимущественно в вербальной, в первых вариантах напрямую выдаваемой в «слуховые центры» мозга. С передачей визуальной сразу возникли проблемы. Поначалу её тоже пытались передавать непосредственно в сетчатку или «зрительные центры» мозга, по типу первое время очень рекламируемой «дополненной реальности». Но эта информация некорректно ложилась на зрительную информацию, получаемую естественным зрением. Часто её подавляла, так, что человек терял способность ориентироваться в окружавшей его жизненной среде. Прямая передача визуальной информации имела и негативные физиологические последствия, прежде всего, так называемое «выгорание сетчатки». Поэтому скоро этот способ трансляции визуальной информации стали осуществлять только по медицинским показаниям, в случаях полной или значительной, более восьмидесяти процентов, утраты зрения. В остальных случаях стали использовать линзы и искусственные хрусталики.

Но от массового использования искусственной хрусталиков тоже скоро отказались примерно из тех соображений, что и при отказе от прямого воздействия на сетчатку, а спецлинзы стали использовать только для особых случаев. В обычных условиях вернулись к использованию разных видов очков, пенсне и пр. На какое-то время, вдруг, вернулась мода на монокли… По рассказам отца тогда считалось особым шиком во время совещания, на конференции, во время светской беседы или на обычном тусняке, вдруг, лёгким отточенным изящным движением закинуть в глаз монокль. И твоё лицо сразу приобретало умное, загадочное и немного надменное выражение (странная особенность у монокля, даже, самой добродушной физиономии это стёклышко в одном глазу придаёт надменное выражение). Все на тебя начинали смотреть с боязливым уважением в ожидании, что сейчас выдашь что-нибудь умное. Но как правило ничего такого – в смысле выдачи чего-то умного, – не следовало. Потому что, обычно, в своём монокле ты просматривал клипы или какой-нибудь сериал, спасаясь от скуки. А другим глазом – без монокля, – ты старался следить время от времени за тем, что происходило вокруг, чтобы совсем не выпасть из реальности. Особо популярны монокли были во время путешествий, когда рядом было много незнакомых людей – в самолётах, экспрессах, автобусах… Пользоваться очками или линзами с полным погружением в виртуальную реальность при тогдашнем разгуле преступности и обилии всевозможных мошенников, было опасно. Надо было хоть одним глазом контролировать ситуацию.

Однако, главное, «чипы памяти» никак не были связаны с прочими видами памяти. И, даже, в обыденных ситуациях эти чипоносители сплошь и рядом оказывались беспомощными. Они могли детально рассказать об устройстве и принципах работы какого-нибудь прибора, но как только вставал вопрос о его, даже, не ремонте, а просто о перенастройке, они оказывались беспомощны, потому что у них практически отсутствовала собственная моторная память, «память рук». В лучшем случае они очень долго и коряво пытались воспроизвести зачитываемые или демонстрируемые их чипами памяти пошаговые инструкции. И то в результате редко что путное выходило. При этом они в большинстве своём были очень глупы, не способны к самостоятельному мышлению. У них наблюдалась прогрессирующая деградация умственных способностей. Происходила атрофия многих участков мозга, утрачивались когнитивные функции, навыки мышлении, неспособности концентрировать внимание и не только запоминать, но и даже понимать прочитанное. Происходила задержка речевого развития, исчезали навыки письма и сама способность к чтению.

Кроме того, мы мыслим образами, системами образов, которые формируются нашим опытом и всеми видами нашей памяти. Эти системы образов очень индивидуальны и постоянно меняются по ходу нашей жизни. А у чипонасителей эти системы образов сначала замораживались на недоразвитом уровне, а затем начинали деградировать. Поэтому не прекращающиеся до сих пор попытки «читать чужие мысли» и, тем более, ими управлять так и не дали сколько-нибудь значимых результатов. В самом продвинутом варианте удаётся управлять достаточно ограниченным набором действий, разгадывать паталогические, социально опасные настроения и намерения или запускать, активировать в нужный момент более сложные программы, которые были заранее сформированы и отточены.

И у чипоносителей был слабо развит собственный центр принятия решений, своё собственное управление воспоминаниями, информацией, выдаваемой чипами памяти. Они не могли оперативно выделять практически значимую информацию, адекватную сложившийся ситуации. Потому что такие центры принятия решений формируются жизненным опытом, опытом, который складывает в некую целостность значимую информацию всей системы памяти. В любой сколько-нибудь критической ситуации такие чипоносители «захлёбывались» информацией, не в состоянии принять самостоятельное решение. И, чем более экстремальной была ситуация, тем быстрее «захлёбывались», потому что инфа чипами памяти выдавалась всё быстрее. И с ней невозможно было справиться, её обработать. Они впадали в ступор или им просто «сносило крышу».

В смутное время они гибли быстрее и чаше, чем менее «технологически продвинутые» их товарищи по несчастью. Впрочем, некоторые их них в первое время неплохо устраивались. В том месиве «зон хаоса», где первым делом рушилась вся инфраструктура, транспортная, энергетическая, бытовая… и информационная тоже, таких чипоносителей использовали как ходячие информационные базы. Если, конечно, их чипы памяти были в достаточном количестве напичканы практически значимой информацией, а не базами законов, которые теперь никто не исполнял, историей курса акций всех фирм за последние сто лет, десятков индексов за то же время всех бирж, которые тогда рухнули…

С такими вариантами выживших в смутные времена носителями тех «чипов памяти» Александру приходилось сталкиваться несколько раз. С самым экзотическим он столкнулся в первые «студенческие годы». Он тогда изучал среди прочего палеоботанику, и его пригласили в Институт палеоботаники Сахи пройти что-то вроде практики. Среди прочего их на несколько дней вывезли в «Цветочную долину». У границ этого заповедника в одной из деревушек Александр встретил интересного персонажа.

По словам местных жителей, он пришёл в это селение много лет назад вместе с небольшой группой буддистских монахов. Монахи ушли, а он остался. Никто не помнил почему. К нему относились, если не как к святому, то как пророку или прорицателю. Кто он такой и откуда, узнать было невозможно. Попытки расспросить его самого, ни к чему не привели. В ответ на вопросы, кто он, откуда, что здесь делает, заданные на английском, он начал читать сонеты Шекспира на староанглийском. На те же вопросы, заданные по-французски и по-немецки, он ответил виршами на старофранцузском и старонемецком. Очевидно, что-то малоизвестное из вагантов и миннезангов. Но преимущественно он читал священные тексты на санскрите, хинди и урду. Он читал эти тексты самопроизвольно, повинуясь, своему внутреннему голосу, или в ответ на заданные вопросы. А к нему, как к пророку, постоянно шли с разыми вопросами. Его «ответы», вроде бы, напрямую никак не были связаны с заданными вопросами. Зацепившись просто за какое-то слово в вопросе, он начинал воспроизводить какой-нибудь священный текст, начав с места, где в первом предложении было это, зацепившее его, ключевое слово. Но жители той далёкой деревни и специально приходившие гости из соседних деревень внимательно слушали, сами находя ответы на вопросы, пророческие смыслы в зачитываемых им текстах. Он, казалось, никого не замечал. Смотрел куда-то вдаль стеклянными бездвижными глазами. Но основные базовые физиологические реакции у него сохранились. Он самостоятельно ел (с едой проблем у него не было, ему постоянно несли разные подношения), выполнял элементарные гигиенические процедуры… По рассказам, даже, занимался сексом. Правда, очень своеобразно: он лежал, как бревно, позволяя своим партнёршам вытворять, что им заблагорассудится. И от женщин, желающих этим самым сексом с ним заняться, у него отбоя не было. Вовремя оргазма он выкрикивал какие-то несвязные фразы сразу на нескольких языках. Эти крики местными женщинами расценивались как самые сильные пророчества….

Наверное, кто-то скажет, что парень хорошо устроился… Но Александр не хотел бы себе такой жизни… ни при каких обстоятельствах… уж лучше…

…Больше всего было жалко детей, которым в то время в мегаполисах повально стали вживлять «чипы памяти». Как всякое, вдруг, выкинутое на рынок технологическое новшество, использование «чипов памяти» не было должным образом сразу регламентировано.

Первоначально вживление «чипов памяти» стали практиковать в школах массового образования», начиная с подготовительных классов, то есть с пяти-шести, а то и четырёх лет. Это пропагандировалось строителями «трансгуманистической цивилизации», как исторический прорыв. И прикрывалось разглагольствованиями о «реализации интересов и желаний детей» (спросите любого ребёнка: ты хочешь парится на уроках или «просто так всё знать», – не трудно догадаться, что большинство детей ответит).

А больные на голову родители смартфонно-планшетного поколения, которые сами получили «кнопочное образование» и ничего, кроме: «Окей, Гугл», – не знали, полагали, что они заботятся об успешной и беспроблемной жизни своих детей, жизни «без напряга» и бессмысленной зубрёжки. И между делом тешили свои родительские амбиции, превращая своих детей в игрушки, которыми хвались друг перед другом. Безобидная родительская демонстрация успехов своих чад: расскажи стишок, спой песенку, сыграй на скрипочке и пр., – сменились забубенными информационными запросами… Запросы обычно брались из разных шоу, которые в то время наплодились в невероятных количествах. Все эти шоу финансировались производителями «чипов памяти». А победители этих шоу использовались в рекламах «чипов памяти» соответствующего производителя: «Такой-то, благодаря нашему чипу памяти смог на две десятых секунды раньше подобрать правильный ответ и в своём ответе выдать на двести семьдесят килобайт больше информации, чем самый удачливый из его соперников». Что это был за вопрос и, тем более, о чём были те, выданные нагора, кило и мегабайты информации, никого не интересовало…

Но уже чрез три-четыре года, когда эти всезнайки дорастали лет до восьми-десяти, стали проявляться очень большие «жизненные сложности». Тот букет проблем, с которыми стакивались взрослые, решившие «улучшить» себя, вживив «чип памяти», расцветал ещё более пышно и зловеще. Здесь уже речь шла не просто о слабой развитости иных видов памяти, собственного мышления, собственных жизненных навыков, и конфликтов всего этого с чиповой памятью. У этих малолетних «всезнаек» просто, практически, отсутствовала какая-либо своя память, собственный опыт и навыки. Они не могли самостоятельно ориентироваться и взаимодействовать с предметным миром, у них отсутствовало эмоционально восприятие, навыки социальных взаимодействий. Это были супераутисты. Но в отличие от обычных аутистов, у них не было, даже, элементарных самостоятельных аналитических навыков, элементарного логического мышления…. Они не могли, даже, сами себе задать вопросы. Чтобы задать вопрос, надо хоть что-то знать самому. А эти «всезнайки» очень много чего «помнили», но ничего не знали…

Поэтому скоро в большинстве развитых стран были введены довольно строгие ограничения. «Чипы памяти» вживлялись по личному обращению и по достижению двадцати одного года. Можно было и после четырнадцати лет, но только при согласии обоих родителей (хотя здесь пришлось преодолеть большое сопротивление защитников «свобод» ребёнка, протестные акции которых финансировались производителями «чипов памяти»).

Но, как водится, чипы массово ставились нелегально. И в том числе крохам, детям шести-семи и, даже, четырёх-пяти лет.

Тут же возник целый комплекс проблем в образовании: как этим «всезнайкам» учиться вместе с обычными детьми, родителям которых хватило ума их не уродовать вживлением «чипов памяти», как оценивать «знания» этих псевдознаек? … С этой образовательной проблемой в какой-то степени пришлось столкнуться и самому Александру при переходе к «школьному образованию» в ТОМ МИРЕ…

……………………………………………………………………………………………..

Александра весь этот дурдом не коснулся. Он рос, воспитывался, обучался в соответствие с естественными, заложенными Природой программами формирования и развития человеческого мозга, организма в целом. Поэтому о самых первых годах своей жизни ничего внятного он не помнил. До трёх лет ты получаешь, прежде всего, общее эмоциональное впечатление о мире. Ты должен ощутить его необъятность, глубину и красоту, почувствовать, что мир прекрасен, что он открыт для тебя и ждёт тебя. И получить множество первичных опытов общения с этим миром, тактильных, звуковых, зрительных, эмоциональных. У тебя, в основном, работает «правополушарная» память. Постепенно всему этому океану образов, ощущений придаёшь первичный смысл, давая всему этому имена, поначалу, подсказываемыми окружающими тебя людьми. А потом это всё «забывается», поглощается, впитывается как естественная основа накапливающимся собственным жизненным опытом. И ты начинаешь запоминать этот свой собственный опыт, свои первые знания, и, чем более эти опыт и знания становится для тебя значимым, тем лучше ты их помнишь. У тебя появляется своя память…

…Да, но откуда всё-таки у него были эти воспоминания. Причём, Александр был уверен, что это были именное его, личные воспоминания. Не было никаких «документальных свидетельств», фотографий, видеосъёмок, на которых был бы запечатлён этот странный пейзаж, который Александр когда-то давно видел, потом о нём забыл, а сейчас, вдруг, вспомнил…

Очевидно, эти фото и видеосъёмки просто не велись. Это предположение подтвердил и отец, когда Александр предложил ему почитать воспоминания Вики ^[4] и поделился своими собственными неожиданно объявившимися воспоминаниями.

– Да, я там, вообще, ничего не снимал. И нечем было. Все мои личные дивайсы, вообще, почти все личные вещи, даже бельё и предметы личной гигиены забрали. Оставили только что-то лично значимое. Ваши фотографии, памятные безделушки, подаренные вами, первые образцы твоего художественного творчества… Выдали модуль медицинского контроля, который тогда в виде небольшого пластыря крепился на груди у левого плеча, чуть выше и левее сердца. И два комплекта модулей внутренней связи и контроля доступов на «липучка». Один крепился на верхней одежде, обычно на подкладке или во внутреннем кармане, чтобы случайно не сорвать при работе. И один на одежде для работы внутри помещений. Ничего записывающего, снимающего там не предусматривалось. Да и некогда мне было там тогда что-то снимать. Работы было полно. И вы с мамой пробыли тогда у меня всего пару недель. В тот год у меня не было возможности вырваться домой… в тот дом, в тогдашней России, к тебе с мамой, деду и бабушке. Мне дали разрешение на приезд тебя с мамой на лето ко мне. Но ни маме, ни тебе здесь как-то не приглянулось, и вы скоро уехали…

Да, наверное, это место потому так и запомнилось Александру, что как-то уж очень «не приглянулось», а может, и чем-то напугало. Мозг не может сразу понять, что важно, а что нет. Поэтому наша память сначала пытается запомнить, как можно больше, но постепенно отфильтровывает то, что считает несущественным. И защищает от забывания лишь то, что некий невидимый судья в твоём мозгу считает нужным запомнить на будущее. Обычно, это разные регулярно повторяющиеся явления, события. Или, наоборот, единичные, но очень яркие, поразившие тебя, напугавшие…

До того Александр свои первые два года прожил в Городе, тёплом, даже, жарком, солнечном и, несмотря на стремительно надвигавшуюся засуху, тогда ещё достаточно зелёном. Рядом с их домом был большой парк и несколько скверов. Да и большие дворы у домов, густо засаженные деревьями, с большим клумбами, оградами из кустарника тоже, скорее, были небольшим скверами. Он постоянно там гулял. А по выходным они выезжали или к Источнику, или к Реке, или к одному из озёр за Рекой. Тепло, солнечно, зелено… А здесь – холодные почти голые скалы с небольшими каменистыми равнинами между ними. Низкое, какое-то блеклое, серо-синее, почти всегда затянутое тучами, небо, постоянный резкий ветер, такое же, как небо, серое унылое море… Потом он не раз бывал и, даже, подолгу жил в подобных местах и оценил их своеобразную красоту и особое очарование. Но тогда он, видимо, всего этого не оценил. И потому запомнил. Больше он ничего не мог вспомнить. Ни дома, где они жили, ни, чем занимался там он сам, что делали мама и папа, кто там ещё был, и что делал. Только этот пейзаж, поразивший его тогда своей холодной унылостью.

– А чем ты там тогда занимался? – поинтересовался Александр у отца.

– Чем я там мог заниматься? – пожал плечами отец. – Системами связи и безопасности. И ещё там были системы навигации и контроля доступа. Мы контролировали вход во фьорд причудливой формы, со многими ответвлениями, рукавами, заливчиками. По берегам этого фьорда под прикрытием рыбацких посёлков, ферм, мастерских, небольших судоремонтных заводиков было раскидано шесть сборочных комплексов основных модулей «Burn»«а. Окончательная сборка «Burn»«ов производилась на комплексе в дальнем конце другого фьорда, километров пятнадцать севернее. И оттуда в защищённых корпусах и прочими делами «Burn»«ы уже официально реализовывались.

– Наши станции маскировали и скрывали всё, что плыло и летело в тот фьорд, перевозя комплектуху, от всяких средств геопозиционирования, которые тогда стали размножаться, и негласно снабжались всякими функциями слежения за всем и вся, и, понятное дело, от собственно шпионских штучек. И старались в целом контролировать всё движение в ближайшей округе. У нас стояли первые фотонные локаторы. Но, хотя, они уже тогда «видели» практически всё, радиус их действия был не велик, уверенно до сотни километров. Поэтому у нас тогда стояли два локатора, один на нашем Гессе, а второй на Воске, у «вывозного» фьорда. Вместе наши локаторы перекрывали достаточную территорию, чтобы обеспечивать безопасность производства «Burn»«ов. Та же история была и с тогдашней квантовой связью. Устойчивость и дальность сигнала ещё желали лучшего. И на основных каналах нужны были станции усиления. И их применяли в сочетании с традиционными СВЧ технологиями. Да и внутренние всевозможные сети надо было «разбрасывать» и настраивать…

– Но это всё я понял несколькими годами позднее. Тогда я был обычным инженером-монтажником, по сути, с нулевой посвящённостью. Мне, конечно, старались объяснять и общее устройство станций и мало понятных мне элементов. Но я во все эти «новые физические принципы» сразу туговато въезжал. И занимался, в основном, монтажом и контролем работы привычных мне СВЧ антенн, внутренними сетями…

«Burn»… Мало кто, кому, даже, сейчас меньше лет тридцати, поймёт этот древний сленговый термин. Не говоря уж о тех, кто помоложе. Даже, наверное, и его брат не поймёт этого термина. А в его раннем детстве – которое он уже достаточно хорошо помнил, когда ему было лет пять-семь, – это слово часто звучало в разговорах взрослых. Это был первый масштабный проект, который позволил им начать «завоёвывать мир». А ИХ история по версии GP с этого проекта «и началось». Сейчас эту штуковину все у них все знают под наименованием «1stEn (bb)» – первый Энергетический блэк-бокс. Блэк-боксами – маркировкой (bb), – обозначалось всё, что ими выдавалось в ТОТ, «внешний», мир. Потому что, независимо от назначения устройств, они поставлялись в абсолютно закрытых корпусах, из которых были выведены разные клеммы, антенны, излучатели, устройства крепления, подключения и прочее, необходимое для подсоединения соответствующих устройств и оборудования. При попытках вскрыть блэк-боксы, они самоуничтожались, иногда тихо оплавлялись или сгорали, иногда взрывались (обычно если эти блэк-боксы могли использовать в военных целях). Энергетический – понятно. Это была достаточно мощная (сопоставимая с мощностью энергоблока обычной газовой ТЭЦ – 400 МВт) и компактная (помещалась на прицепе обычного трака) энергетическая установка, работающая на новых физических принципах, которые Александр, как не имевший достаточный уровень посвящённости в физике, и сейчас, если честно, не очень хорошо понимал. Но среди создателей этой установки – с их необычными творческими ассоциациями и чувством юмора, – на последних стадиях её разработки она стала фигурировать под кодовым именем «Burn». «Блэк-боксы» не все обязательно были чёрного цвета, это наименование использовалось «фигурально» как обозначение недоступности для пользователей приборов и оборудования их внутреннего устройства. Но «1stEn (bb)» были реально чёрные. Абсолютно чёрные. С физической точки зрения, конечно, не совсем абсолютно чёрные. Но их покрытие поглощало, практически, полностью всё направляемое на установку излучение (в попытках получить хоть какое-то представление о его устройстве). Излучения аккумулировались специальной системой с внутренней стороны корпуса и затем использовалась для питания систем управления, контроля внешних подключений.

А когда-то, с полвека назад, был такой «энергетический напиток». Когда создавалась эта штуковина, наверное, его создатели эту гадость уже не пили. Она к тому времени почти везде была запрещена, да и, наверное, уже не производилась. Но в школьные и студенческие годы, наверное, многие из них отдали в той или иной степени дань этому напитку, особенно перед экзаменами. Этот напиток продавался в банках чётного цвета, и на них была надпись «Energy drink». Слово «drink» опускалось и получалось «Energy black» или просто «Burn».

– А ты там после того ещё бывал?

– Конечно. И не один раз. Но не подолгу. Сначала для контроля работы оборудования, которое монтировал, и для его профилактики. А потом по мере роста уровней моей квалификации и посвящённости, эти станции оказались в моей зоне ответственности. Но сейчас там только «Дом творчества». Станцию поддержки каналов связи давно законсервировали за ненадобностью. Сохраняют на случай каких-то уж совсем катастрофических событий. А станция навигации и обеспечения безопасности работает. Но уже на другом оборудовании, в полном автоматическом режиме и полностью на удалённом контроле. Раз в полгода, как везде, приезжают кто-нибудь, обновить, перепрошить, что надо… Поэтому реально там живут только наши невидимые «творцы будущего»… Я так понимаю, само это поселение изначально для них в первую очередь и организовывалось. Станцию туда в довесок притулили, потому что местоположение удобное. Нас, даже, при монтаже там было человек шесть-восемь. Но кроме нас там всегда жило не меньше человек двадцати тех, кому нужны были тишина, уединение, чтобы обмозговывать свои гениальные идеи. А кое-кого там и прятали. Большинство приезжали на пару недель, месяц, два. Освежат головы. Что-нибудь в тишине и спокойствии обмозгуют – и уезжают. Вместо них новые приезжают. Кто-то через полгода-год возвращался. Но четверо там жили постоянно, те полтора года, пока я там работал. Причём, если временные приезжали часто с семьями. Эти жили сами, одни. Периодически на неделю-две исчезали. Понятное дело, от тишины и изолированности тоже закисаешь, хочется с кем-то повидаться… Но исчезали и появлялись они незаметно. Вечером ты с ним вместе ужинал – а на завтраке его нет. А через пару недель ты его вновь встречаешь за завтраком, и он ведёт себя так, будто ты с ним только вчера вечером виделся… Думаю, тебе не надо объяснять, что всё это значит…

– Если так, вряд ли я смогу побывать в этом «Доме творчества». Жаль. Захотелось, вдруг, посмотреть, как там сейчас.

– Да так же, как и тогда. Нет, технологическая начинка, конечно, много раз поменялась. Но чисто внешне… Ты ж знаешь наш принцип: жильё, бытовая инфраструктура у нас проектируется и делается «на века». Те же домики, те же крытые садики между ними, та же небольшая сосновая рощица в ложбине за большой скалой, те же прогулочные тропки и «смотровые площадки» из булыжников, собранных по берегам… Только залив пришлось прикрыть дамбой от наступающего моря. И панорама с большой скалы на дальнем мысу не та. Раньше в ясную погоду «входной рукав» фьорда с первым сборочным входом просматривался почти на всю глубину. Можно было увидеть и рыбацкий посёлок и «судоремонтный заводик». Там до них километров восемь. А сейчас вход во фьорд тоже перекрыли дамбой. Видны только вершины скал над посёлком и заводиком. Но, если тебе так захотелось там побывать, особых проблем при твоей степени посвящённости не должно возникнуть. Правда, как понимаешь, ты лично должен быть знаком с кем-то, кто сейчас там, хотя бы, временно живёт. Или он должен о тебе знать «через одну руку». Но сейчас, думаю, для тебя это тоже не будет проблемой… Другое дело, есть ли у тебя сейчас время на это путешествие. Тут-то по прямой меньше пятиста километров. Даже, на стандартном аэромобиле – час лёту. Можно напрямую по морю, на чём-то вроде обычного экраноплана. Полчаса до нашего ближайшего порта и ещё тот же час лёта. Но такие перемещения требуют соблюдения определённых процедур прикрытия. А обращаться с соответствующей просьбой без веских причин, просто из-за приступа ностальгии… Так что придётся тебе добираться туда легальным способом. «Выныривать» где-нибудь в районе Киля, и там под видом туриста брать прогулочную яхту и «случайно набредать» на наш тот остров. Или «выныривать» в аэропорту Гамбурга или Любека, лететь в Олесунн. И оттуда любопытствующим бездельником на той же яхте или аэромобиле посещать историко-природный парк, который мы там создали для прикрытия. Можно и обычной машиной. Когда создавали тот посёлочек – Husistein, – его «прикрывал» небольшой городок примерно в пару сотен жителей в полутора километрах северо-западнее. Но сейчас он и небольшая ложбина, на краю которой он стоял, давно под водой. Когда строили дамбу, мы заранее закрыли ею не только наш заливчик, но и пару соседних. В дальнем из них, когда тот городок стало затапливать, хотели построить другой городок и всех туда переселить. Но на переселение согласилось всего пара десятков семейств. Остальные разъехались. Надо ж было придумать и занятие для этих людей. Тогда кто-то и предложил создать природно-исторический парк. Везде, покопавшись, можно найти какие-нибудь редкие, эндемические растения. Исчезающих животных и птиц, насекомых, на худой конец… найти исторические следы каких-нибудь «эпох». А с точки зрения безопасности, это удобно: легально можно контролировать и регулировать, кто и зачем туда приезжает. Для тех кому это так важно знать, наверное, давно уже не секрет, что тот Хасистейн НАШ. Но кто там находится, кто и зачем туда приезжает они не знают… А ты уже давно «под колпаком» у многих таких любопытных. И не стоит удовлетворять их любопытство, и давать им знать о твоём посещении нашего Хасистейна. Даже, если ты туда решил поехать из праздного любопытства. Так что придётся «косить под туриста». В этом случае у тебя это путешествие займёт не меньше двух-трёх дней. У тебя сейчас есть столько свободного времени?

У Александра свободных дух-трёх дней не было. Он призадумался. И решил удовлетворить свою ностальгию попозже. Может, его в ближайшее время посетит какая-нибудь «гениальная идея». И ему нужна будет пара недель, чтобы обдумать её в тишине. Вот тогда он и попросится в тот «Дом творчества»…

…Задумался он и о другом. Несколько раз произнесённые отцом «посвящённость», «посвящённый» сейчас почему-то резало слух. Хотя, и до этого ему приходилось слышать эти слова. Но он на них особо не обращал внимания, не придавал им какого-то особо значимого смыла. Понимал это выражение как расхожий термин, обозначающий человека с высокой подготовкой, заслуживающего доверия. Теперь после недавнего разговора с Владимиром ^[5]…

Как он тогда сказал, когда всё прояснилось с «посвящённостью» Александра? – «Меня сразу удивило, почему, когда ты первый раз сюда приехал, мне сообщили, что ты имеешь полный доступ ко всем ресурсам и во все помещения Библиотеки. Но при этом никто не „передал“ тебя мне. Ни на прямую. Или, хотя бы, через одну-две руки. Получалось, или у нас тоже появились свои проблемы с бюрократией, „неполадки в пробирной палатке“, или?.. Как мог человек, чуть ни с рождения воспитывавшийся в одном из самых первых и главных „питомников людей будущего“, оказаться „непосвящённым“?»