Текст книги "SWRRF. 20?? (воспоминания из будущего). Кн. 6. Часть 1"

Впрочем, в Германии ветрогенераторы большого распространения не получили. Их преимущественно ставили в прибрежных водах. А на суше они портили виды природных ландшафтов, к которым немцы очень трепетно относились.

Поэтому там «на селе», преимущественно, использовали в те годы солнечные панели. Но сними к концу двадцатых тоже проявилось много проблем.

Долгое время энергоэффективность, реальная стоимость производимой солнечными панелями электроэнергии, производителями этих панелей и поддерживавших их властями очень сильно завышались. Прежде всего, из-за того, что в расчётах не учитывался EROEI солнечных панелей, то есть, соотношение энергозатрат на производство панелей и той энергии, которую реально от них можно было получить. А этот EROEI в самых эффективных вариантах едва превышал «десятку». Долгое время для большинства людей этот факт удавалось скрывать, благодаря государственной поддержке, получаемой производителями солнечных панелей. Но по мере введения в преддверии кризиса всё более жёстких мер экономии бюджета, эта поддержка уменьшалось, а в кризис, вообще, прекратилась. В немалой мере и сама борьба «за экологию» этому способствовала. Первое время значительную часть средств поддержки производства солнечных панелей получали за счёт акцизов на бензин, дизель… Уже с начал двадцатых средства, поступавшие от этих акцизов, всё больше шли на латание разных «бюджетных дыр», никак с «экологическими проблемами» не связанными. Но с почти полным переходом на электродвигатели поступления от этих акцизов сошли на нет.

То, что энергоэффективность, КПД солнечных панелей находится в обратной зависимости к суммарной мощности, которую можно снять с батареи в течении ее срока службы, и величина этой зависимости фиксирована очень узким пределом, – было известно давно. К началу двадцатых был определён оптимальный вариант соотношения КПД и срока службы солнечных панелей. И этот срок службы оказался не очень большим, в пределах тридцати лет. А для ранних моделей и того меньше; пятнадцать-двадцать лет. Так что к середине двадцатых остро стал вопрос утилизации солнечных панелей.

И при этом для всех стала очевидна и другая проблема, которую до того тоже и власти, и производители солнечных панелей старательно замалчивали. Производство «экологически чистой энергии» само было не очень-то «экологичным».

В панелях содержится очень много токсичных примесей, например, кадмия, который вреден для человека не меньше чем ртуть и мышьяк, а ещё свинец, который оказывает негативное влияние на нервную систему человека.

А создание предприятий по утилизации отработавший свой срок панелей всё больше отставал от их производства. К середине двадцатых выброшенных панелей было уже столько, что для их утилизации при существовавших мощностях требовалось больше тридцати лет, а строительство перерабатывающих комплексов резко замедлилось, потому что производители ради экономии начали сокращать содержание серебра в панелях, что, мало того, что ухудшало их качество, и они быстрее выходили из строя, увеличивая, таким образом число выбрасываемых панелей, – но и саму их утилизацию делало экономически невыгодной, поскольку серебро давало большую часть дохода, которую получали переработчики.

Люди, не имеющие возможность сдать свои вышедшие из строя панели в переработку, стили их выбрасывать, как обычный мусор, что тут же стало приводить к заражению почв и воды теми опасными веществами, о которых уже было сказано.

Пришлось вводить специальные акцизы на производителей панелей. А для тех, кто панелями пользовался, вводить штрафы за открытое складирование отработанных панелей. Их теперь надо было сдавать в специальные хранилища, где они содержались, до того, как подойдёт их очередь на утилизацию. Или самим строить какие-то закрытые помещения, где бы такие панели хранились. И то, и другое стоило приличных денег.

Было ещё много «мелочей». Вроде повреждения панелей в результате урагана. В те несколько недель жары, которая прорывалась, даже, в Нижнюю Саксонию, они, вообще, не выдавали энергию. Из-за частых облединений выходили из строя системы управления. Приходилось тратиться на новые панели и системы. А они с каждым годом становились всё дороже. И в целом, электроэнергия, производимая солнечными панелями, становилась всё дороже…

На фермерских домах, фермах не только почти все свободные горизонтальные и наклонные поверхности были покрыты солнечными панелями, а стёкла в домах были светогенерирующими, но и на оградах, конструкциях i-padов стояли вертикальные панели. Единственное, что сдерживало их размещение, где только возможно и какой угодно высоты (для вертикальных панелей), помимо необходимости оставлять землю под сами поля, были требования сохранения эстетичности природных ландшафтов (кстати, в соответствие с этими требованиями, «i-padы» обязывали засаживать по границами высоким кустарником или деревьями, скрывающими не всегда эстетичный вид их конструкций). Но на пиковых нагрузках, когда разом включалась всё множащаяся высокотехнологичная начинка домов и ферм, или когда при резких похолоданиях приходилось больше тратиться на отопление, своего электричества могло и не хватать. Ещё больше её не хватало при пиковых нагрузках на i-padах. Частично это компенсировалось запасами, создаваемыми в спокойные, не энергоёмкие, периоды. Можно было по старинке продавать излишки во «внешние сети», но лучше было закупать мощные аккумуляторы, создавать энергохранилища. И, на всякий случай, иметь резервные генераторы. И уж только в крайнем случае закупать энергию из сторонних сетей, где она неуклонно и стремительно дорожала. К таким экстренным мерам приходилось прибегать довольно часто. Когда налетали ураганы. Или всё засыпало толстым слоем снега, так что производительность солнечных батарей резко падала…

У животноводов и «птицеводов» были свои проблемы. Помимо ужесточения требований к экологичности растениеводческой продукции – а владельцы животноводческих и птицеводческих ферм старались максимально полно обеспечивать самих себя кормами, не только из экономии, но, чтобы гарантировать должный уровень безопасности и экологичности своего «конечного продукта», – ужесточались требования и к самим животноводческим и птицеводческим фермам: к выбросам метана и прочих «парниковых газов», биозащите…

Первым делом заставили оснастить фермы замкнутыми системами водоснабжения. Но они, в отличие от полевых, должны были быть оснащены особыми очистными комплексами, потому что такие системы должны были решать не только вопрос с экономией воды, но и защищённости от возможного проникновения на территории ферм или, наоборот, за её территорию всевозможной заразы

Стали усиленно внедрять системы улавливания и утилизации «выбросов», которые производят коровки, свинки и прочая фермерская живность. Выбросы тут же перерабатывались или в топливо, или газовые смеси, которые шли для подкормки растений тепличных комплексов и i-padов. Ограничения на использования в качестве удобрений «твёрдых отходов» жизнедеятельности свинок и коровок сменились обязательной их переработкой в специальных установках…

На фоне периодически накатывавшихся волн разных массовых инфекций стали очень болезненно воспринимать новости о заболеваниях фермерской живности, которые могут быть опасны для человека: птичий и лошадиный грипп, свиная чума, ящур, бруцеллёз, коровье бешенство, болезнь Шмалленберга и катаральная лихорадка… С начала двадцатых стали интенсивно вкладываться во всевозможные системы оперативной диагностики, биологического контроля и защиты. Были разработаны специальные защитные комплексы для ферм, которые в режиме реального времени контролировали состояние здоровья живности, людей, которые её обслуживали, отгружаемую продукцию, проводили профилактическую санобработку и тому подобное. Усовершенствовались и стали также обязательными системы защиты от проникновения потенциальных переносчиков инфекций: для птицеферм защитные сетки над дворами с системами отпугивания ненужных пернатых гостей, для животноводческих ферм «на вольном выпасе» – подземные сетки-ограждения глубиной до двух метров под небольшим током и своими системами отпугивания всяких там грызунов… Так что фермы скоро утратили свой былой «пасторальный вид» и стали напоминать, скорее, какие-то засекреченные биолаборатории.

И своя обязательная чипизация. Сначала животных. А скоро и до пернатых дело дошло. Собственно, с живности чипизация и началась. Потом перекинулась на растенневодческую продукцию. А потом дошла и до человека.

Первоначально чипизация живности преследовала в качестве главной цели контроль за её численностью. С этой численностью была своя шизофрения. С одной стороны, экозащитники, веганы, к которым в данном случае присоединялись защитники животных, считали коровок и свинок чуть ли не главными виновниками «парникового эффекта», катастрофично меняющим климат Земли. К тому же под их выпасы, по их мнению, отводилось слишком много земли, которую лучше было оставить под естественные ландшафты. С другой стороны, альтернативу пастбищному выращиванию, «интенсивное» животноводство и птицеводство, «ускоренное вскармливание» в закрытых комплексах, защитники животных и веганы, к которым присоединяли и экозащитники, считали преступным жестоким обращением с животными. И во многих случаях в то время вполне обоснованно считали. Было предложено единое «соломоново решение» – контроль численности. При «выпасном» разведении – норма площади пастбища «на голову». При интенсивном – минимально допустимая площадь помещения «на голову». Вводились ещё ограничения на максимальный процент земель под выпасы от общей площади сельхозугодий. Но этот вопрос отдавался на откуп земельным властям. И реально это требование не так уж жёстко контролировалось.

Контроль за численность сначала проводился периодическими проверками, затем обязательной установкой систем видеонаблюдения, с обязательной же трансляцией изображений видеокамер в сети. А затем всеобщей чипизацией всех фермерской живности. Системы управления умными фермами в обязательном порядке были дополнены компонентами, контролирующими по чипам в режиме реального времени число живности на ферме, соответствие этого числа отведённой под неё площади. В целом, по общей площади, а для систем интенсивного разведения и для каждого закутка фермы. И если какая-нибудь свинка или пара кур каким-то образом перемахивали из своего закутка в соседний, – система тут же сигнализировала о нарушении «режима содержания». А на всякое такое нарушение надо было давать объяснения и в официальные органы, и в общественные движения, которые за всем этим внимательно следили. Правда, в большинстве случаев достаточно было предоставить запись видеокамер, показывающих случайных характер такого нарушения и оперативность его устранения…

А затем на чипы стили записывать всю информацию о проведении проверок состояния здоровья фермерской живности, прививкам и прочем биоконтроле.

Правда, эта система биозащиты ферм и мониторинга содержания их населения, в конце концов, положила конец, по сути, террористическим набегам на фермы радикальных движений защитников животных вроде Animal Freedom Fighter, в ходе которых эти защитники пытались уличить фермеров в жестоком обращении и причинении вреда окружающей среде, а то и пытались освободить узников ферм. Усовершенствованные системы входного контроля этому препятствовали. А системы мониторинга численности делали такие вторжения бессмысленными. Да и сами такие вторжения в дополнение к прочим «статьям», теперь подпадали и под «статьи» о нарушениях режима эпидемиологической и биозащиты. А наказание за такие нарушения с каждым годом ужесточались…

…………………………………………………………………………………………….

Со всеми этими сложностями помогали справляться различные, давно сложившиеся, формы кооперации фермеров по закупке, использованию, обслуживанию техники, оборудования… Создавались свои межфермерские электросети, в которых занимали друг другу энергию по минимальным тарифам. Как водится, под все эти новшества первое время были программы субсидирования, льготного кредитования… Но все эти изменения, новшества как-то уж очень стремительно нарастали, как снежный ком, так что ты еле успевал к ним адаптироваться (а всё чаще и не успевал).

По большому счёту, против всех этих мер трудно было что-то возразить. В перспективе всё это должно было сделать твоё хозяйство высокоэффективным и высокорентабельным. Но, пока ты должен был во всё это вкладываться, со всеми программами поддержки твоя нынешняя рентабельность упорно стремилась к нулю. И большинство фермеров тогда верили, что все эти, на их взгляд, навязываемые им модернизации были обусловлены не столько заботой о них, сколько заботой о компаниях, которые производили всё то оборудование, которое им приходилось приобретать…

А ещё всё это надо было осваивать, доучиваться и переучиваться, получать соответствующие свидетельства и разрешения. И, хотя, всё такое обучение было бесплатным и привычным делом для здешних фермеров, которые имели, по крайней мере, по паре дипломов колледжей, оно отнимало всё больше времени, которого и так не хватало. Но, всё равно, во всём этом новомодном оборудовании ты достаточно уверено осваивал преимущественно «интерфейсы»: что как включать и выключать, как контролировать основные процессы… Установкой, настройкой, обслуживанием, устранением сбоев всё больше занимались специалисты сервисных центров компаний-производителей. И за их услуги, понятное дело, надо было платить отдельно. Хоть, и только в постгарантийный период, но он был, обычно, не больше года, а потом их услуги лишь частично субсидировались государством. А если что-то начинало сбоить, выходить из строя, все эти сервисные центры и их специалисты не очень-то торопились. И попробуй с них получить компенсацию за ущерб от того, что ты вовремя из-за сбоя их оборудования не мог своевременно провести необходимые работы…

Можно было всё поставить на удалённое сопровождение. И тогда процентов восемьдесят проблем решалось оперативно онлайн, да и выезд при необходимости специалистов на место происходил более оперативно. Но здесь были свои проблемы. Сами фермеры – да и не только они, – с большим недоверием относились ко всем этим новым технологиям, которые норовили контролировать их жизнь. Тем не менее, чем дальше, тем больше им приходилось с таким контролем мало по малу смиряться. Но Германия в целом заметно тогда отставала в развитии информационной инфраструктуры, а в сельских местностях особенно. Поэтому много где в то время, просто, не было возможностей наладить такое удалённое сопровождение…

Всё больше начинала душить конкуренция. Со стороны тепличных хозяйств, «вертикальных ферм», которые стали как грибы вырастать на окраинах городов, а то и внутри их, прямо в жилых комплексах. В то время начинался процесс замены производства массовой продукции производством компактных, высоко автоматизированных комплексов, которые производили эту продукцию на местах его потребления. Продажа продукта заменялась продажей технологий их производства с сохранением контроля за этими технологиями и ключевыми элементами таких комплексов.

Эта тенденция начинала проникать и в сельхозпроизводство. Особенно, в то время в этом преуспели ближайшие западные соседи. Начав с того, что постепенно они заместили на внешних рынках торговлю готовой продукцией предложением «семенного материала», они стали переходить на торговлю готовым, «под ключ» тепличными комплексами, «вертикальными фермами» и тому подобным. Зарабатывая теперь и на «семенном материале», и на питательных средах, средствах защиты, грунтах, ключевых элементах систем орошения, обработки и ухода, регулирования режима освещения и прочей автоматике. Пока дело шло об огурцах-помидорах, перцах-баклажанах, всякой «зеленушки», здешних фермеров это мало беспокоило. Но когда в таких комплексах стали выращивать картофель, спаржу… стали появляться опытные варианты зерновых теплиц. И вовсю росли яблочные сады в вертикальных фермах… Это уже стало создавать для здешних фермеров большие проблемы.

А животноводов стало душить начавшееся массовое производство искусственного молока – и всего, что из него производилось: сыры, йогурты…, – яиц и мяса. Особенно, после заключения трансатлантического торгового соглашения, когда из-за океана всё это добро полись потоком. Какие-то защитные меры, преференции для своих фермеров удалось протащить в это соглашение. Но, всё равно, все супермаркеты, окружавшие большие города, выдавливающие их сети интернет-магазинов были завалены этой продукцией, выводилось изощрённой рекламой в топовые позиции и больше всего покупалось. Потому что было дешевле, а это было главным при неуклонно падающем общем уровне жизни.

Конечно, положенные для «местного производителя» полки в магазинах сохранялись. Поддерживались фермерская Интернет торговля Biokostом. Да и настоящий немец предпочитал натуральную фермерскую продукцию. Но, как уже было сказано, она при всех мерах поддержки стоила дороже. И в кризисное время всё меньше людей могли себе позволить такую продукцию покупать. И если не совсем отказывались от неё, то существенно её покупки сокращали. Тем более, что всё это наращивание торговли синтетическими продуктами сопровождалось агрессивной рекламой, которая именно эти продукты представляла, как настоящую экологически чистую, намного полезнее для здоровья, чем все те вредные продукты, которые производятся этими самими по себе вредными для окружающей среды свинками, коровками, курочками… И тут же наплодились движения «защитников природы», которые очень агрессивно стали продавливать эти идеи… Рестораны, кафе и, особенно, сети фастфуда тоже переходили, преимущественно, на «синтетику». Блюда из Biokostа тоже должны были везде присутствовать. В обязательном порядке должно было присутствовать два меню: Biokost и ECO. Но тут невольно – или вполне осознано и продуманно, – традиционный символ качественного натурального Biokost-продукта стал противопоставляться, как нечто сомнительное, «экологически чистым» синтетическим продуктам. И не в первый раз в ТОМ мире реклама, идеологизированные мифы, продавливаемые средствами массовой информации, социальными сетями, «общественными движениями»…, всё вывернули наизнанку, и Biokost всё больше стал восприниматься как, если не совсем вредное, то уж точно, менее полезное чем «ЭКО» синтетика…

А ещё были все эти нескончаемые тяжбы в Евросоюзе по квотам, субсидиям… То открывающиеся, то закрывающиеся рынки разных стран… дефолты, после которых за уже поставленную продукцию ты ничего реально не получал. В лучшем случае «реструктурированный долг»… И прочие мелочи…

Главное, всё это происходило как-то непредсказуемо суетливо. Привычная размеренная жизнь, в которой всё было расписано на месяцы и, даже, годы вперёд, стала стремительно рушиться.

Конечно, достигнув пенсионного возраста и, даже, формально «выйдя на пенсию», большинство фермеров не бросали своего дела. Это удовольствие могли себе позволить их наёмные работники, да и те на пенсии чаще всего продолжали работать, потому что их пенсия – особенно, в Нижней Саксонии, – едва позволяла сводить концы с концами. Но теперь и многие из фермеров были готовы бросить своё дело, становившееся всё более неблагодарным. Когда переваливало за семьдесят, тебя всё чаще начинала посещать мысль: почему ты, как все эти «городские бездельники», не можешь всё это бросить, купить небольшой домик с садиком где-нибудь в предгорьях или на берегу моря… Особенно, если получал выгодное предложение продать или переуступить свою ферму на условиях, позволяющих купить такой домик и иметь ещё небольшой загашник, чтобы жить в нём в своё удовольствие. Тем более, что все меньше находилось наследников, готовых продолжить семейные фермерские традиции. Фермерские дети уже давно лет в шестнадцать-восемнадцать уезжали в города. Учиться, «искать себя»… И всё реже возвращались продолжать дело своих родителей. Какое-то время это компенсировалось большим числом детей в фермерских семьях. Но и там уже в двадцатые, даже, два ребёнка, становилось редкостью. Да и среди тех, кто соглашался продолжить семейный агробизнес, всё больше оказывалось тех, кто был хорошим помощником родителям, но, ввалив на себя все заботы по работе фермы, скоро понимал, что эта ноша для него слишком тяжела. И готов был променять эту ношу на всё тот же «домик с приличным пенсионом»… или просто на «приличные деньги»…

В общем, надо было подловить момент, когда фермер был в соответствующем расположении духа.

Самый первый раз такой момент Саймон подловил у своего «босса».

Все те системы биозащиты ферм, которые мы уже упоминали, не могли полностью гарантировать от проникновения какой-нибудь заразы. Сами такие системы не обеспечивали стопроцентной защиту, по крайней мере, в рамках бюджетов, которые могли позволить себе фермеры, а не те засекреченные супер лаборатории, где разрабатывались средства борьбы от той заразой, а то и сама эта зараза. Всеобщее разгильдяйство и некомпетентность уверено завоёвывали и мир, и Германию в том числе, несмотря на все национальные традиции трудолюбия, ответственности и «немецкий менталитет». Да и системы биоконтроля и биозащиты не всегда успевали за мутациями патогенов… А при интенсивном животноводстве, даже, при всех принимаемых мерах контроля за численностью, условия для животных были стрессовые, а это, естественно, снижало их иммунитет, делало их восприимчивыми, даже, к самым малым дозам инфекции. А их потомство имело ещё более ослабленное здоровье. Да и само это потомство всё больше производилось методом клонирования, чтобы у того сохранялись те важные показатели, которые обеспечивали нужные потребительские качества и рентабельность. А против природы не попрёшь: без обновления генного материала происходит ослабление и деградация организма в каждом следующем поколении…

В случае заболевания фермерской живности здесь традиционно вся ответственность возлагалась на самого фермера. Правда, преимущественно, та ответственность сводилась к тому, чтобы своевременно внести взносы в соответствующие фонды – Tierseuchenkassen, – и своевременно сообщить, куда нужно, если на ферме обнаруживались первые признаки заболеваний живности. Размер этих взносов неуклонно рос, потому что неуклонно же увеличивался список обязательных вакцинаций, которые определялись ветслужбами, исходя из вероятных угроз заражения в предстоящем году.

Но боссу Саймона приходилось тратиться на вакцинацию ещё больше. Он не мог себе позволить ограничится обязательными прививками. Это, если ты разводишь коров или свиней, и они, вдруг, начинают гибнуть от какой-то новой заразы, а ты провёл всю положенную вакцинацию, твою ферму просто на время закроют, животных уничтожат, и ты со временем получишь за всё это компенсацию. А потом закупишь новых животных. Полноценно заменить погибшую лошадь гораздо сложнее. А ещё они у тебя в постоянном контакте с людьми. И, не дай бог, лошадь подхватит заразу, которой не было в списках обязательных вакцинаций. И, даже, если с самой лошадью ничего страшного не произойдёт, но эта зараза перекинется на посетителя, клиента… Тогда хлопот со штрафами, компенсациями не оберешься. И нет гарантий от противоположного варианта: что какая-то инфекция, которую твой клиент «переносит бессимптомно», не перекинется на твою лошадь… В общем, надо было внимательно постоянно отслеживать все угрозы, которые появлялись и в мире животных, и в мире людей. И тратится на средства их предупреждения. А ещё обзаводится стойлами, куда переводить провакцинированных животных. И просчитывать график таких вакцинаций, потому что, если ты разом всех лошадей провакцинируешь, тебе на две-три недели, а то и месяц, надо будет приостанавливать свой бизнес…

А ещё эти проблемы с насекомыми. Оводы, слепни, мошки, мокрецы, москиты, кровососущие мухи-жигалки, сине-зеленые мясные мухи… А ещё вши, блохи, клещи… Они же тоже могут вызвать уйму заболеваний, пусть и не смертельных при своевременном обнаружении, но надолго выводящих лошадь из строя. Это тогда уже не было большой проблемой. В при стойловом содержании защищённые фермы-биолаборатории от всего это вполне надёжно защищали. Да и при выпасах на небольших участках, ограды которых были утыканы всякими ловушками и отпугивателями, тоже проблем с этим особых не было.

В своих конюшнях, вольерах, где обучались верховой езде, ты мог обеспечить такой же уровень защиты. А при конных прогулках на открытых пространствах, где ты не мог применять никакие химические средства борьбы с этими тварями, потому что они защищались как часть экосистемы? Можно было прибегнуть к помощи «естественных врагов» этих тварей: птиц, земноводных, летучих мышей… Но аккуратно и без фанатизма, потому что те сами могли быть источниками инфекций. В этой ситуации остаются только репелленты. Но тут возможны аллергические реакции у клиентов. Да и при всех обещаниях производителей их действие к концу дня, когда эти твари массово вылетают на охоту, действие «продукта» ослабевало. А тут ещё со всеми этими сдвигами климатических поясов появляются новые варианты этих тварей, на которых привычные репелленты не действуют.

А ещё появлялись всякие новые грибки, что-то лазающие и ползающее на земле и под землёй… Лошадь возвращалась, припадая на ногу, и оказывалось, что в копыте что-то там уже завелось нехорошее…

Появлялись «пришельцы» и среди трав. И, вдруг, от твоего экологически чистого сена, скошенного на твоем экологически чистом луге, прошедшем всю необходимую обработку и очистку, у твоих лошадей объявлялось пищеварительное расстройство – если что не похуже, – и всё из-за кокой-то травинки, которая пришла неведомо откуда и решила поселиться на твоём лугу…

Единственное средство борьбы со всем этим – максимально раннее обнаружение первых симптомов, если лошадь что-то, всё-таки, подцепила. Здесь должен быть не только, как на всех прочих фермах, входной биоконтроль на входе в конюшню и в стойлах, «отходов жизнедеятельности» перед их переработкой, для выявления заболеваний, – но и всякие носимые биодатчики, производство которых ширилось и множилось не только для людей, но домашних животных. И Саймону регулярно приходилось вступать в споры с боссом, убеждая его приобретать новые или обновлять старые средства носимой диагностики… А это приличные траты. И ты не сразу мог получить компенсации за эти траты, потому что эти быстро появлявшиеся новшества не сразу попадали в соответствующие бюрократические списки…

Однажды у «босса» Саймона всё пошло не так. Одно цеплялось к другому. Какая-то широкая чёрная полоса…

…Среди прочего постоянно ужесточались санитарные требования. К «отходам жизнедеятельности» животных в том числе. В самих конюшнях с этим давно не было проблем. Всё убиралось и перерабатывалось автоматизированными комплексами. Но тут вышли новые нормативы относительно того, как долго «конские каштаны» могут находиться на «открытых пространствах»: в вольерах, где проводится обучение верховой езде, на тропинках-дорожках, по которым проводятся конные прогулки… Речь шла о нескольких десятках минут. А уж, если новая группа въезжала в вольер, а там остались «отходы жизнедеятельности» лошадок… или они обнаруживались на прогулочном маршруте… даже, на обратном пути твоего же маршрута, с отходами от лошадки, на которой ты сам ехал… – всё это влекло за собой приличные штрафы, поскольку тут речь шла не только о чистоте, столь важной для каждого немца, но, больше, об эпидемиологической, бактериологической безопасности. И можно было быть уверенным, что если ваш клиент при въезде в вольер что-то там такое обнаружит, или на обратном пути по прогулочному маршруту он обнаружит «каштаны» своей же лошади,… – он, любезно простившись с вами и отблагодарив за «полученное удовольствие», – едва выехав за границы вашей фермы, тут же сообщит о «нарушениях», куда нужно. Со всеми, как говорится, «вытекающими»…

Потому к этому вопросу надо было относиться очень серьёзно. В вольере ещё можно было обязать за этим следить конюха, инструктора верховой езды… Так они за это потребуют доплаты. А на прогулочных маршрутах? Что? Ради этого нанимать специальных рабочих, которые будут ходить за прогулочными группами с совочками и ведёрками?…

В «век высоких технологий» решение тут же было предложено: специальные роботы-уборщики. Это было что-то в виде гибрида снегоуборочной машины и зерноуборочного комбайна, уменьшенных в несколько раз. Собранное «загребающей» частью «добро» направлялось в накопитель. В отличие от зерноуборочных комбайнов, «добро» тут же не пересыпалось в грузовые машины. Сам накопитель был прицепной. Заполнившись, он ехал к комплексу, где всё это «добро» перерабатывалось. И этот накопитель был самым дорогим, потому что он был, по сути, лабораторией на колёсах. За время транспортировки он проводил комплексный био-химический анализ собранного «добра». Если никаких патогенов не обнаруживалось – «добро» шло в стандартную переработку. Если же обнаруживалось хоть что-то чуть подозрительное, часть «добра» надо было направлять на более тщательный анализ в соответствующие службы, а само «добро» проходило усиленную спецобработку. А ещё надо было срочно определять лошадь, которая оставила это «добро», и помещать её в карантинное стойло.

Если в вольере можно было обойтись роботом с одним накопителем. То на маршрутах при каждом «сборщике добра» должно было быть два-три накопителя. Сцепка двух роботов шла в паре с запасным накопителем, который в случае необходимости заменял заполнившийся. Тот вёз «добро» на переработку и тут же мчался назад на подмену…

Босс Саймона вынужден был раскошелиться на три уборщика с полудюжиной накопителей и двумя дронами, которые баражировали над прогулочными маршрутами, направляя в нужные места роботов-уборщиков.

Пришлось выложить приличные деньги. Большая часть этих затрат должна была компенсироваться. Но тут случилась обычная бюрократическая «несостыковка». Новые требования и запреты ввести-то быстро. Опубликовали – и будь добр исполняй. А оборудование, устройства, которые необходимы для выполнения этих требований, запретов, в списки оборудования и устройств, подлежащих компенсации, попадали не так быстро. Сертификация, аттестация, согласования в десятке разных ведомств, само обновление и утверждение новых списков… В общем, на компенсацию босс Саймона мог рассчитывать не раньше, чем через полгода…