Текст книги "Чёрный всадник"

7

Выйдя из гетманского дома, мурза Кучук взял под руку салтана Гази-бея, быстро оглянулся по сторонам и, убедившись, что их никто не услышит, сказал:

– Завидую тебе, салтан: какую-нибудь неделю или две спустя ты будешь дома… Желаю счастливого пути!

– Благодарю, мурза. Тебе тоже недолго осталось тут околачиваться, весною помчишься в свой Буджак…

– Да, но ты забываешь, что со мною здесь сын… Совсем затосковал парень, рвется домой. Не мог бы ты прихватить его с собой, салтан?

– Но я не намерен заезжать в Аккерман, мурза…

– Не нужно заезжать… Твой путь лежит мимо северных буджакских улусов, там он со своими спутниками отделится от тебя и повернет к дому…

– Ладно. Пускай едет!

Кучук еще раз оглянулся и понизил голос:

– Но он будет не один…

– Кто же едет с ним?

– Полонянки…

– А-а, понимаю, – улыбнулся салтан. – Чора влюбился? Или, может, ты, мурза?… Якши, охотно помогу вам… Ведь у меня жена гяурка. Да и у тебя, насколько я помню…

– Да. Аллах позволяет правоверным брать в жены гяурок… По правде говоря, среди них много красавиц…

– О-о, да еще каких! – восторженно воскликнул салтан.

– Благодарю тебя, Гази-бей. – Мурза пожал собеседнику руку. – Об одном прошу тебя – никому ни слова!

– Охотно обещаю. Тем более что это мне ничего не стоит! – Салтан весело рассмеялся.

– Когда выезжаешь?

– До рассвета тронусь… Теперь день короткий, а я хочу по дороге заглянуть в окрестные села, чтобы не с пустыми руками возвращаться в Крым. Ха-ха-ха!

– Чора не заставит себя ждать. Будет вовремя!

Они расстались, и каждый пошел своей дорогой: Гази-бей к воротам, а Кучук нашел сына и с ним, никем не замеченный, скрылся между постройками. Переждав там некоторое время, пока все разошлись с площади, выглянул из-за угла и шепнул:

– Пошли!

Они прокрались мимо гетманского дома, мимо заметенных снегом конюшен, откуда слышалось фырканье лошадей, и быстро направились к дому, отведенному гетманом для семьи Звенигоры и трех янычарских старшин. Там из окон струился свет. Кучук остановился у плетня, заглянул во двор и, приложив ко рту ладони, трижды глухо кашлянул:

– Кх, кх, кх!

Из темноты в ответ донесся такой же кашель. Скрипнул под ногами снег – из-за плетня показалась островерхая татарская шапка.

– Сюда, мурза! Сюда! – Дозорный поднялся во весь рост.

– А где остальные? – спросил Кучук.

– Все здесь, в засаде…

Кучук и Чора перепрыгнули через невысокий плетень и пошли следом за сейменом, который провел их в укромное место между сараями, откуда были видны крыльцо и окна хаты. Здесь, закутавшись в теплые кожухи, стояли еще трое. Увидев мурзу, они поклонились ему.

Это были преданные Кучуку люди, готовые выполнить все, что бы он ни приказал.

– Одежду захватили? – спросил мурза.

– Захватили.

– За хатой следили все время?

– Да.

– Ну и что?

– Девчата вернулись в сопровождении двух турок. Третьего с ними не было.

– Придется отправить их к праотцам, – твердо сказал мурза. – Жаль, что нет третьего: и его б заодно, чтобы не поднял тревоги прежде времени… Ну, ладно, подождем, пока все уснут!

Он оперся о деревянную стену и не отрываясь смотрел на освещенные окна. Ждать пришлось недолго. Вскоре скрипнула калитка – и во дворе возникла темная фигура.

– А вот и третий, – прошептал Кучук удовлетворенно. – Всех разом и накроем.

Но этот третий повел себя совсем не так, как подобало бы хозяину. Он перебежал через двор и, вместо того чтобы подняться на крыльцо, стал дубасить кулаком в окно.

В двери появился Сафар-бей.

– Кто здесь?

– Азем-ага приказал, чтобы ты, Сафар-бей, с Якубом-агой немедленно прибыли к нему! – послышался голос незнакомца.

– Что там стряслось?

– Не знаю… Приказано – немедленно!

Сафар-бей помолчал с минуту, потом скрылся в хате.

Немного погодя вышел с Якубом, и в сопровождении посланца Азем-аги они вышли со двора.

– Кажется, нам помогает сам Аллах! – снова прошептал Кучук. – В хате остались одни женщины да немощный дед, который не сможет оказать сопротивления…

– Что мы с ними сделаем, отец? – спросил Чора.

– Посмотрим…

– Мне не хотелось бы их убивать!

– Свяжем – и пускай лежат до утра.

Переждав некоторое время, Кучук дал знак своим людям и, озираясь вокруг, начал медленно приближаться к хате. Но вдруг замер, прислушался и быстро присел за сугробом. Чора и сеймены затаились около него.

Кто-то вошел во двор и направился прямо к крыльцу. Мурза мысленно выругался. Все так удачно складывалось, могло обойтись без драки и кровопролития, а главное, без шума и крика. Так нет – принесла нелегкая кого-то из этих зазнавшихся турок! Что ж, придется пускать в ход оружие!.. Он напряженно вглядывался в темноту, лихорадочно прикидывая, что делать: прикончить непрошеного свидетеля сейчас или дать ему подняться на крыльцо?

Но пока незнакомец проходил освещенное место у окна, Кучук узнал в нем переодетого в татарскую одежду Свирида Многогрешного. Мурза удивился: что ему здесь нужно, да еще в таком виде?

Не менее поразительным оказалось и появление вслед за Многогрешным его пахолков, тоже в татарской одежде.

«Эге-ге! Тут пахнет жареным, черт подери! – едва не присвистнул мурза, но вовремя удержался. – Что же затевает этот бешеный Юрась? Ведь Многогрешный здесь явно не по своей воле, а по приказу гетмана…»

Мурза подал знак своим людям, чтобы оставались в укрытии и не выдавали себя ни шорохом, ни звуком, а сам улегся в пушистый снег и, осторожно выглядывая из-за сугроба, продолжал следить за тем, что делается возле хаты.

Тем временем Свирид Многогрешный подошел к двери и забарабанил в нее. За шумом ветра мурза не услышал, что он сказал, но видел, как на пороге показался лысый дед. Пахолки тут же толкнули старика в грудь и стремглав бросились в хату. Многогрешный остался на крыльце.

В хате послышались приглушенные крики, шарканье ног. Потом наступила тишина. Только ветер свистел да жалобно скрипела старая корявая груша у крыльца.

Вскоре дверь распахнулась, пахолки вынесли два длинных тяжелых свертка и растворились с ними в ночной тьме.

Кучук вскочил и со злостью топнул ногой. Проклятье! Из-под самого носа вырвана редкая добыча, которую он облюбовал еще за Днепром! У него не осталось сомнений, что Многогрешный выкрал девчат.

Мурза поднял своих людей.

– Видали?… Мы не должны потерять их след! Пошли! – коротко приказал он и первым тронулся вслед за похитителями.

Чора поравнялся с отцом, спросил взволнованно:

– Они выкрали девчат?

– Да.

– Для гетмана?

– Должно быть.

– О Аллах, мы лишимся их!

Но Многогрешный миновал площадь, гетманский дом и повернул к посадским воротам. Значит, девчат несут не к гетману? Куда же тогда?

Видно было, как Многогрешный, а за ним и его пахолки со своей добычей без всякой задержки прошли мимо стражи и торопливо направились в сторону Шполовцев.

Это затрудняло преследование. Шполовцы – предместье большое, с множеством запутанных улиц и закоулков, в которых легко сбиться со следа. Кроме того, здесь живет много горожан, размещены татарские и турецкие отряды. О том, чтобы отбить девчат, как надеялся Кучук, нечего было и думать. Такой шум начнется – поднимется весь город.

Давно раскусив характер Юрася Хмельницкого, человека жестокого и мстительного, Кучук теперь понял: гетман не простил обиды и готовит над девушками мерзкую расправу. Вот только какую? Убийство? Вряд ли. Да и не посмеет он сделать это в Немирове, поскольку дело касается турчанки, брат которой служит в войске падишаха. Продажа? Тоже маловероятно… Тогда остается подарок?… Но кому? Конечно, какой-то высокопоставленной особе, которая своей властью может покрыть преступление гетмана! Паше Галилю? Великому визирю? Или… самому падишаху?

Кучуку стало жарко. Он расстегнул кожух. О шайтан! Неужели и вправду этих девчат Юрась предназначил падишаху? Если так, то не сносить тебе, мурза, головы!

Он представил себе голубые озерца Стешиных глаз, ее пышные густые волосы, крутой пшеничной волной ниспадающие на округлые девичьи плечи, нежные розовые щеки и прелестную, по-детски немного наивную улыбку; представил смуглую красу Адике, затуманившую разум даже гетману, – и будто хмель ударил Кучуку в голову. Он не мог еще разобраться в своих чувствах. Сам не знал, которой из девушек отдаст предпочтение. Хотел обеих иметь в своем гареме. А время покажет…

Но все же ему больше нравилась златовласая гяурка Стеха. Почему – не мог понять. Может, потому, что, в отличие от него, черноволосого и смуглого, у нее была молочно-нежная кожа и русые волосы?…

«Э-эх, будь что будет! – решил Кучук. – Не выпущу из рук этих птичек!»

Мурза тронул сына за плечо:

– Чора, слушай внимательно… Мчись в наш стан за помощью! Возьми человек двадцать-тридцать конных и останься в засаде у подъема на Шаргородском шляхе… Там увидимся. Кажется, я начинаю догадываться, что задумал гетман. Он хочет отправить девчат в Каменец. Назовешь меня шелудивым ишаком, если я ошибусь!.. Мы выследим Многогрешного, и, когда он тронется в путь, ты догонишь его, отобьешь девчат и присоединишься у Браилова к отряду салтана Гази-бея. Он будет ждать тебя… Понял?

– Все ясно.

– Привезешь девчат домой – матери не показывай! Незачем ей знать про них. Видел, как она переживает за ясырь, который мы приводим отсюда? Когда вернусь весной, найду, куда их пристроить…

– Хорошо, – глухо ответил Чора.

– Ну, тогда трогай! Вся надежда на тебя… Утром я должен быть со своими воинами в посаде, чтобы и тень подозрения не коснулась меня. Все свалим на Гази-бея, а он в то время будет уже далеко… Поминай как звали!

8

Оттолкнув стражу, в комнату вбежали крайне взволнованные, раздраженные Ненко и Младен. Не соблюдая правил этикета, установленных при гетманском дворе, они ринулись к Юрасю Хмельницкому, который стоял у стола с Азем-агой и мурзой Кучуком.

– Гетман, что это все означает?! – воскликнул Ненко, сверкая черными глазами. – Куда девались девушки? Где моя сестра?

– Я тоже хотел бы это знать, – словно не замечая тона, которым осмелился обратиться к нему молодой ага, ответил Юрась. – Мне вот только что доложили, что салтан Гази-бей, уезжая в Крым, опустошил ближайшие села, взяв ясырь… Я не допущу, чтобы союзники грабили и разоряли мой край! Я напишу великому визирю…

– Но кому-то ведь известно об этом! – вмешался Младен. – Где была стража?

– Стража ничего не знает, – подал голос мурза Кучук и высокомерно посмотрел на распаленных турок. – После полуночи у ворот стояли мои люди, и никто из воинов не заметил ничего подозрительного.

– Нечистый дух, что ли, вынес их из посада, мурза? – вдруг дико закричал Юрась. – Ты первый обязан заботиться о безопасности города и всех нас!.. Если и дальше будет так продолжаться, то в одну прекрасную ночь, чего доброго, выкрадут не только нареченную гетмана, но и самого гетмана!

Он разошелся не на шутку, метал громы и молнии. Побледнел. Изо рта брызгала слюна. Правая рука судорожно шарила на боку, где должна была быть сабля, но не находила ее.

Никто еще не видел Юрася таким взбудораженным и злобным. И главное, его возмущение и ярость казались вполне естественными и искренними.

Ненко переглянулся с Младеном. Глаза воеводы были полны безмерной тоски. Идя сюда, он надеялся увидеть Златку здесь, уверен был: похищение ее и Стехи – дело рук гетмана. Теперь же он не знал, что и подумать. Если крымчаки взяли ясырь, то могли выкрасть и девушек, тем более что мать Стехи и дед Оноприй в один голос твердят: напали на них татары.

Мурза Кучук пытался оправдываться, но Юрась не хотел и слушать его. Мурзе не оставалось ничего другого, как отойти к окну и, сложив на груди руки, углубиться в свои мысли. Никому из присутствующих, кроме него, истина не известна. Гетман уверен – Свирид Многогрешный везет девчат в Каменец и там передаст кому следует. Азем-ага, вероятно, считает то же самое, ибо вряд ли Юрась утаил от него свою затею… И не предполагают они, что он, Кучук-бей, обвел их обоих вокруг пальца. Девчата в это время в сопровождении Чоры и верных сейменов мчатся совсем в противоположную сторону – на восток…

Кучук-бея распирала радость. Представив, как рассвирепеет – на этот раз не притворно, а на самом деле – гетман, когда узнает, что девчат у Многогрешного отбили, он едва сдержал злорадную улыбку.

Только Азем-ага был невозмутим, хотя в душе и удивлялся умению гетмана строить из себя невинную овечку.

– Надо бросить всех людей на поиски! – потребовал Ненко. – Надо искать!

– Да, мы пошлем всех на поиски, – согласился гетман. – И прежде всего погоню за Гази-беем… Думается мне, что девушки не миновали его рук.

– Я поеду! – воскликнул Ненко. – Дайте мне отряд воинов!

– Нет, поеду я! – вдруг шагнул вперед мурза Кучук. – Моя вина, что стража ничего не заметила, так я и должен ее искупить… Клянусь Аллахом, если девчат выкрал Гази-бей, то ему несдобровать!.. Я отберу их и привезу в Немиров!

Юрась молча кивнул, давая согласие, и Кучук вышел из покоев.

– А вы, – гетман глянул на Ненко и Младена, – переверните весь Немиров! Не исключена возможность, что девчата где-либо здесь.

Когда все вышли, он повернулся к Азем-аге:

– Дорогой мой Азем-ага, тебе же придется проследить, чтобы никто не вздумал кинуться за Многогрешным… И чтобы вообще всюду был надлежащий порядок…

– Хорошо, гетман, – коротко ответил Азем-ага и не торопясь, с независимым видом вышел наружу.

9

Поиски в Немирове ни к чему не привели. Вечером вернулся Кучук. С его слов получалось, что Гази-бей, набрав по дороге пленных, быстро скрылся в Диком поле, где вьюга замела все следы. Итак, мурза тоже возвратился ни с чем.

Поняв, что больше надеяться не на что, Младен и Ненко решили, пока не поздно, спасать Арсена. Ненко разыскал хатенку, где скрывались друзья Арсена, и рассказал обо всем, что случилось с казаком и девушками. Палий приказал выступать. Когда стемнело, отряд запорожцев скрытно пробрался к руинам старой каменной церкви, неподалеку от Выкотки. Ненко нашел на Шполовцах Иваника, предупредил, чтобы все дубовобалчане, кто захочет бежать из Немирова, запрягли коней и были наготове.

Вскоре к церкви прибыл Савва Грицай со своими людьми.

– Все взяли? – спросил Палий. – Лестницы с вами?

– Да. Пять лестниц… У каждого пистолет, а то и два. Ятаганы, ножи… Все собрано, – ответил Савва.

– Сколько привел людей?

– Со мной двадцать пять…

– И нас три десятка… Совсем неплохо!

– Поколошматим басурман! – воскликнул кто-то.

Палий повысил голос, чтобы слышали все:

– Нет, друзья, мы идем не для того, чтобы колошматить басурман… Запомните: мы идем, чтобы вызволить наших друзей. А для этого нужна прежде всего тишина. Тишина и осторожность… Не забывайте, что у Юрася тысяча воинов. Мы должны не только бесшумно проникнуть на Выкотку, но и так же бесшумно выйти из нее, чтобы не вызвать за собой погоню. Поняли?

– Поняли! – послышались голоса.

– Вот и хорошо… Часть из нас переберется в посад. Остальные останутся здесь… Но те, кто остается, должны будут прийти нам на помощь. Если услышите выстрелы – это значит, что нас обнаружили, – нападайте на ворота крепости… Ясно?

– Ясно!

– Тогда трогаемся… И пусть нас не минует счастье!

Они быстро спустились с холма и направились через пруд к Выкотке. Там, на крепостном валу, их уже ожидал Ненко. Он закрепил брошенные снизу веревочные лестницы и, пересиливая шум ветра, крикнул:

– Готово, другари!

Полтора десятка темных фигур стремительно полезли на заснеженный палисад. В ясную ночь отсюда был бы виден весь Немиров, а теперь сквозь снежную круговерть едва пробивалось несколько желтоватых огоньков, мерцавших в окнах ближайших хат. Оставив трех человек на часах, Палий приказал спускаться вниз.

Шли вплотную друг за другом, чтобы не потеряться в темноте. Ненко указывал дорогу. Как было условлено раньше, он вел сразу к яме.

– Вон в том доме живет семья Арсена, – объяснил Ненко, показывая на темные очертания хаты. – А там дом гетмана. Рядом с ним живет Азем-ага с янычарами и сейменами, которые охраняют гетмана… Сейчас они все спят, только в доме гетмана дежурят двое сейменов… А вот там, прямо перед нами, посреди площади, находится яма, полная узников.

Палий остановился.

– Теперь мы пойдем впятером: Ненко, я, Роман, Спыхальский и Савва, – сказал он. – Остальным ждать нас здесь. При надобности я подам знак… Пошли, друзья!

Возле ямы увидели двух стражников. Закутавшись в кожухи и натянув на самые глаза островерхие малахаи, они стояли спиной к ветру и пританцовывали, чтобы согреть ноги.

Ненко ускорил шаг и, опередив товарищей, приблизился к караульным. Узнав знакомого янычарского агу, сеймены не заподозрили ничего плохого. Они знали, что узников водят на допросы не только днем, но и ночью. Потому и продолжали притопывать, не обратив внимания на то, что три незнакомых воина встали позади них.

– Здесь все в порядке? – спросил Ненко. – Ничего не случилось?

– Все в порядке. Якши! Якши! – закивали сеймены.

Это были их последние слова. Удары ятаганов свалили стражников на землю. Роман и Спыхальский оттащили тела в сторону и закидали снегом. А Ненко и Палий быстро сорвали заснеженный мат с ямы, спустили лестницу вниз.

– Арсен! Арсен! – позвал Палий. – Ты здесь? Вылезай, друг!

Все склонились над ямой, с нетерпением ожидая появления Арсена. Но в ответ – лишь непонятная тишина. Слышалось только глухое покашливание простуженных людей да шорох соломы.

– Арсен, выходи! Что ж ты? Это мы, холера ясная! Мы тутка! – взывал Спыхальский. – Пришли тебя вызволять!

Скрипнула лестница, кто-то поднимался вверх. Над краем ямы показалась лохматая голова.

– Кто вы? Какого Арсена зовете? Не запорожца ли? – спросил незнакомец.

– Да, да, запорожца. Где он? Что с ним?

– А кто вы такие будете? – продолжал допытываться тот, перенося ногу через верхнюю перекладину.

– Друзья его, чтоб тебе пусто было! – не стерпел Палий. – Разве не видишь?… Где Арсен?

– Его недавно взяли к гетману на допрос.

– Ах, черт! – выругался Роман. – Как нам не везет!

– Холера! – выдохнул Спыхальский.

Все были ошеломлены. Никто не мог предположить такое. Первым опомнился Палий.

– А Мирон Семашко там, внизу?

– Мирон?… Он тут… Но его так отделали, что еле дышит.

– Сам вылезти не сможет?

– Куда ему! Ноги почернели, как головешки… Только и того, что жив, бедняга.

– Так выносите его гуртом сюда. Да поскорее!.. И все, кому на волю охота, пускай вылазят!

Послышались радостные возгласы. Только теперь узники поняли и поверили, что им улыбнулась судьба. Те, кто посильнее, подняли Мирона, передали наверх. Друг за другом стали вылезать.

– Савва, уводи всех! Да осторожней несите Мирона. А мы пойдем на поиски Арсена.

Когда Савва с группой людей скрылся в темноте, Палий с Романом и Мартыном вытащили из ямы лестницу, положили ее на место, отверстие закрыли матом и на минуту задумались.

– Придется проведать треклятого Юрася, – сказал Палий. – Не хотелось, но что поделаешь! Как считаешь, Ненко?

– Другого выхода нет.

Мартын и Роман тоже согласились с этим. Да что еще тут можно посоветовать?

– Тогда веди нас, Ненко. Снимем стражу – и прямо в гости к гетману. Вот обрадуется!.. Только тебе не следует показываться ему, – сказал Палий.

Ненко в знак согласия молча наклонил голову и направился к дому гетмана.

10

В печке жарко пылали сухие дрова, приятное тепло растекалось по просторной комнате. Но Арсен никак не мог согреться после суток, проведенных в холодной сырой яме. Да и на сердце у него было тяжко.

Казак сидел в массивном дубовом кресле, руки привязаны прочной веревкой к подлокотникам, и он не мог ими даже шевельнуть.

Кроме него, в комнате находился только Юрась Хмельницкий. Он сидел напротив Звенигоры за широким столом и в упор смотрел на него.

– Ну, казак, если скажешь правду, я обещаю тебе жизнь и волю, – тихо произнес гетман. – Не нужно упрямиться… Мы знаем, кто ты, как тебя зовут, откуда прибыл. Ты должен сознаться, с чем явился сюда. С какой целью? Выследить и убить меня? Или разведать, что творится в Немирове? Отвечай!

Арсен молчал. Сказать правду он, понятно, не мог. Еще вчера вечером он понял, что Многогрешный не помнит Златку или же просто не видал ее тогда в Аксу. Значит, с этой стороны можно не опасаться разоблачения. Ну, а от него самого они мало что узнают… Однако, чтобы выиграть время, он решил схитрить.

– Ясновельможный пан гетман, скажу, как на исповеди. Да, я приехал из Сечи. Меня прислал Серко…

– С чем? – Хмельницкий не сумел скрыть заинтересованности, глаза так и заблестели.

– Вчера я не мог сообщить вам в присутствии иноземцев… А сегодня скажу… Думаю, пан гетман…

– Можешь говорить все откровенно, – кивнул Юрась.

– Хорошо… Итак, меня прислал кошевой к вашей милости, пан гетман. Кошевой велел передать, что надеется на добропорядочность пана гетмана и вручает судьбу своего посланца в ваши руки.

– Не беспокойся, – заверил Юрась, – тебе ничто не угрожает.

– Тогда зачем меня связали? Зачем бросили в яму?

– Видишь ли… – Гетман замялся.

– Понимаю. В присутствии янычар и татарских мурз вы не могли поступить со мной иначе. Не так ли? – помог ему Арсен.

– А ты догадлив, казак, – согласился гетман. – Ну, рассказывай дальше!

– Развяжите мне руки. Иначе я не буду говорить… Чего вам меня бояться? За дверями ведь стража!

– Я не боюсь тебя… Это сделано на случай, если сюда зайдет кто-нибудь из иноземцев, как ты выразился, – вывернулся Юрась. – Так что потерпи немного… Мне не хотелось бы, чтобы нас застали за мирной беседой. Ведь сам понимаешь, здесь следят за каждым моим шагом…

– Зачем тогда сидеть здесь?

– Как это? – не понял Юрась.

– Какой вы гетман, если ваши руки связаны, как и мои? За вами следят иноземцы! Вы выполняете их волю… Не пора ли, пан гетман, бросить все и вернуться к своему народу? Именно это хочет знать кошевой Серко… Он очень любил, высоко ценил вашего отца и надеется, что сын Богдана отречется от извечных наших врагов – турецкого султана, крымского хана, разоривших за последние пять– десять лет пол-Украины, и вместе с левобережными казаками да запорожцами станет против них! В таком случае народ простит и забудет вашу вину…

Юрась побледнел. Едва сдерживая себя, сказал:

– Как мыслит себе кошевой Серко мое возвращение в лоно народа? Если бы я хотел это сделать, так турки не позволят. Меня сразу же схватят!

– Мы помогли бы. Было бы только ваше согласие.

– Значит, Серко предлагает мне измену?

– Изменить можно друзьям, товарищам, народу своему, отчизне… Но бегство от врагов своего народа назвать изменой нельзя.

– Это мои союзники!

– Это злейшие враги!.. Султан Магомет творит на нашей земле то же, что когда-то делал Батый, – до последнего истребляет население… Ничто не может оправдать вашего союза с ним…

– Ты еще мальчишка и ничего не понимаешь! – воскликнул в раздражении гетман. – Жестокость и насилие – неотъемлемые признаки любой власти.

– Да, власть – это насилие, но разумные правители ограничивают его законом, который и сами, если они уважают себя, не должны преступать и не преступают. А где пренебрегают законом, там начинается своеволие и жестокость… Ни султан, ни хан не придерживаются закона даже на своей родине, так чего же вы хотите от них здесь, на чужой земле, среди чуждого им народа? Они арканом и саблей уничтожат всех нас до единого!

Гетман не ожидал такой отповеди от простого на первый взгляд казака и был крайне удивлен. Но вдруг до его сознания дошло, что, возможно, казак намекает на то, что и гетман чинит беззакония, истязая жителей этого края и вымогая у них золото, серебро и всякие другие драгоценности. Он покраснел и зловеще впился холодным взглядом в смельчака, однако Арсен не отвел своих глаз. Это еще больше разъярило Юрася: он не терпел, когда кто-нибудь мог выдержать его взгляд.

– Серко, видать, знал, кого посылать, – со значением промолвил он. – У тебя острый язык. Но запомни, что часто язык – наш враг и из-за него не одна голова слетела с плеч!..

Это была прямая угроза. А Звенигора знал, что у Юрия Хмельницкого, человека несдержанного, болезненно уязвимого, исступленного, от угрозы до решительного действия – один шаг. Заметив, как зло блеснули черные глаза гетмана, он вздрогнул и пожалел, что был так откровенен.

– Ясновельможный пан гетман…

Но Юрась перебил его:

– Все запорожцы – мои враги! Если б я смог, то всех отправил бы султану на галеры! И ты среди них был бы не последним!..

Неизвестно, чем закончилась бы эта необычная беседа, но тут вдруг распахнулась дверь и на пороге появился Палий. Гетман ошалело смотрел на незнакомца, вслед за которым в комнату ввалились вооруженные люди. Казалось, у гетмана отнялся язык.

– Слава богу, успели! – воскликнул Палий, бросаясь к Арсену и разрезая у него на руках веревки.

– Арсен! Брат! – Роман схватил Арсена в объятия, поцеловал в щеку. – Мы так боялись за тебя!

А позади стоял, раскинув руки, Спыхальский и, чуть не плача от радости, улыбался. Усы его встопорщились и шевелились, как у кота. Лишь только Роман отпустил Арсена, пан Мартын сгреб его своими медвежьими лапами и крепко прижал к груди.

– Живой, голуба! Живой, холера! – загудел Арсену в ухо. – Вот скинем с тебя штаны да всыплем как следует, сорвиголова ты мой любый, чтоб знал, как лезть поперед батьки в пекло! Чтоб слушался старших, когда они уму-разуму поучают!

Оттолкнув Арсена от себя, он действительно дал ему леща по спине и вытер кулаком мокрую щеку. Чувства поляка были так непосредственны и искренни, что Арсен, смеясь, схватил его за плечи и чмокнул в жесткие, как спицы, усы.

– Благодарствую, Мартын! Благодарствую, брат! – поклонился он и сразу посерьезнел. – Думаю, вы пожаловали сюда не надолго?… Дело сделано, пора, пожалуй, прощаться с хозяином этих покоев?

Все повернулись к Юрасю Хмельницкому. Гетман сник за столом, затравленно поглядывая на засыпанных снегом казаков, которые невесть как появились здесь.

– Челом тебе, пан гетман! – выступил вперед Палий. – По правде сказать, не чаял я уже когда-либо свидеться с тобой. Но вот довелось. Недаром говорят, гора с горою не сходятся… Почитай, лет семнадцать минуло с тех пор, как в последний раз видел тебя…

– Ты кто? – хрипло спросил Хмельницкий.

– Был когда-то казаком Нежинского полка… Помнишь такой?

– Помню…

– А теперь вольная птица: абшит получил… И стал запорожцем…

– Чего ты хочешь от меня?

– Ничего!.. Вот вызволил товарища, гляжу на тебя – неужели ты и впрямь сын Богдана?

– То есть?…

– Не верится… Если б гетман увидел, что ты натворил на Украине, выродок, он тебя сам, своими руками, задушил бы, как паршивого щенка!

– Ты пришел убить меня?

Они прямо смотрели друг другу в глаза. Почти ровесники. Палий, правда, был на несколько лет старше, но выглядел моложе гетмана. Один из них снискал славу великого неудачника в личной жизни, разорителя и губи теля отчизны, мучителя и безжалостного убийцы; второй еще не был знаменит и даже не подозревал, что станет известнейшим человеком на Украине и самой светлой личностью ее истории того времени.

И вот судьба свела их и поставила друг против друга: немощного, слабовольного Юрася Хмельницкого и высокого, могучего, как дуб, сильного духом Семена Палия.

Увидев, как расширились от ужаса глаза гетмана, Палий горько улыбнулся и сказал:

– Честно говоря, ты давно заслужил виселицы, Юрий!

– Почему ты меня так называешь?!

– Ведь мы товарищи… Вылетели из одного гнезда: киевская коллегия – наша alma mater.

– Ты учился вместе со мной в коллегии?

– Да, только на два или на три года я был старше. Кстати, здесь, в Немирове, жил еще один твой товарищ и соученик по коллегии…

– Кто же это?

– Ты его хорошо знаешь – Мирон Семашко…

– Мирон Семашко?

– Да, да, тот, которого ты приказал лупцевать палками по ногам и кинул в зловонную яму.

– О боже!

– Мы вытащили сейчас его, чуть живого, из ямы. Изувер… За одного Мирона тебя следовало бы распять! А скольких людей ты загубил вместе со своими турками да татарами – и не счесть!..

Юрась дрожал, все ниже опуская голову. Каждое слово казака звучало смертным приговором, и Хмельницкому становилось ясно, что пощады не будет.

На время в комнате наступила тишина. Все смотрели на сгорбленную спину гетмана, на его склоненную голову с черным чубом, уже покрытую серебристым инеем, на бледное, точно у мертвеца, лицо и тонкие кисти рук, безжизненно лежащие на столе, а видели – безусловно, каждый по-своему – сожженные города и села, татарские чамбулы, рыскающие по Украине, вереницы невольников и невольниц, тысячи трупов, разбросанных по степям и обглоданных волками и одичавшими собаками. И каждый понимал, что перед ними сидит человек, на совести которого значительная часть этих бедствий. И какими бы высокими, по его соображениям, целями он ни руководствовался, оправданий всему этому нет.

Тишину нарушил Палий:

– Гетман, оглянись вокруг: что ты сделал с отчизной? Что оставил после себя?… Одни руины! Страшные руины… И кто знает, найдется ли сила, которая сможет поднять этот край из руин?… А все началось с тебя да Выговского. Это вы своими изменами погубили творение рук Богдана! С вас начались все несчастья нашего народа! А ведь имели же войско, силу, власть… Эх!.. Дурные, неразумные головы… Но не бойся, мы не убьем тебя… И знаешь, почему?

Юрась долго сидел неподвижно. Потом, видимо, до его сознания дошли последние слова казака, и он медленно поднял голову. Однако не проронил ни слова. В глазах читался вопрос «почему?», да где-то в глубине их вспыхнула искоркой надежда.

– Потому, что ты сын Богдана! – со значением сказал Палий. – Только ради светлой памяти отца твоего даруем тебе сегодня жизнь!.. Так, друзья? Что скажешь, Арсен?

– Я согласен… Но как с ним быть! Оставить здесь небезопасно: сразу же после нашего ухода поднимет шум… Может, связать?

Все задумались. Но тут вперед подался Спыхальский:

– В яму его, сучьего сына! В яму!.. Нех испробует, как там солодко! – загремел его голос. – Хоть на едну ночь в яму!

– А и вправду, это мысль! – поддержал поляка Роман.

Палий и Арсен не возражали.

Казаки дружно подхватили гетмана под руки и, пригрозив, что при малейшем сопротивлении или попытке позвать на помощь ему всадят нож под ребро, вывели на площадь. Здесь лютовала вьюга. Ветер с бешеным посвистом проносился в закоулках между строениями, занося все снегом. Нигде не видно было ни души.

Спыхальский с Романом отодвинули мат. Арсен начал сапогами отгребать снег, чтобы достать лестницу. Но Спыхальский не стал ждать, толкнул Юрася в спину, и тот, глухо вскрикнув, полетел вниз.

– Ну, как там – не жестко, пан? – нагнувшись, спросил поляк и прислушался. Из ямы донесся стон. – А-а, живой-здоровый, чтоб тебя черт забрал… Вот и добре! Испробуй, как тутай живется, шельма… Жаль, что ныне все узники поутекали, а то они намяли бы тебе бока, уж будь уверен!