Текст книги "1918: Весна империи"

Глава VII
Тегеран-43

Империя Единства. Ромея. Константинополь. Дворец Единства. Квартира их величеств. 6 мая 1918 года

Мое утро началось с приятных хлопот по дому. Дворцовой прислугой и медперсоналом наша квартира приводилась в идеально-стерильное состояние в ожидании приезда счастливой хозяйки. И ради этого приезда мне пришлось допустить в святая святых – в наше гнездышко – уйму всякого народу. Тут уж ничего не поделаешь, появление детей вносило коррективы в наш быт, ставший уже привычным.

О том, что будет двойня, мы, разумеется, знали. Пусть нет здесь аппаратов УЗИ, но придворные доктора-акушеры в этом времени хлеб с маслом и черной икрой ели не зря, так что наличие в утробе двух будущих младенцев диагностировали вполне уверенно и достаточно рано. По крайней мере, достаточно для того, чтобы мы учли этот факт при планировании нашей будущей жизни и проектировании перепланировки дворца. Точнее, не одного Дворца Единства, а всех резиденций, где мы планировали жить во время наших вояжей по империям, включая Дом империи в Кремле, усадьбу Марфино, Зимний дворец в Петрограде, Ливадийский дворец, дворец Меллас, особняки на Мраморном острове и на острове Христа.

Впрочем, даже не имея информации о двойне, в масштабе работ вряд бы что-то принципиально изменилось, поскольку сразу планировалась реконструкция «на вырост», ведь Маша мечтала иметь большую семью, и мы с ней провели немало часов, обсуждая грядущую нашу жизнь и наш быт в многодетном формате. Впрочем, детей у меня и так как минимум трое. По крайней мере, официально. И, даст Бог, будут еще.

Благо я имел в буквальном смысле царскую возможность проводить любые реконструкции и прочие работы там, где мне это требовалось или просто хотелось, не задумываясь ни об ограниченности площади квартир, ни о деньгах на их расширение.

Причем из казны на мои ремонты не выделялось ни копейки дополнительных ассигнований, поскольку оплачивать все свои хотелки я вполне мог из своего собственного кармана. Весьма объемного кармана, между прочим. Император и прежде был самым богатым человеком России, а уж сейчас и говорить не о чем. Тем более что, по сравнению с прочими моими инвестициями и операциями, расходы на реконструкцию и ремонты квартир выглядели сущей мелочью. Даже по сравнению со строящимися в Константинополе зданиями Фонда освобождения, инвестиционного фонда «Царьград» и концерна «Рюрик». Или по сравнению с возводимыми в Новой Москве высотками Императорского благотворительного фонда, инвестиционного фонда «Богатства России» и концерна «Моторы России».

Разумеется, я владел всем этим (и очень многим прочим) не всегда напрямую, или, официально, через Кабинет моего величества или то же Министерство двора и уделов. Во многих случаях я владел активами через ряд аффилированных структур, через всяческие фирмы-прокладки и посредством прочих подставных лиц, да так, что отыскать края было довольно сложно. А всеми ищущими острых ощущений тут же начинала заниматься моя служба безопасности, и особо глупые любопытные вполне могли получить персональную «премию Дарвина». Любопытство губит кота, как утверждают наши британские заклятые друзья. Nothing personal, just business.

Так что квартиры наши были лишь небольшим бытовым вопросом на фоне всего остального.

И, кстати, я официально объявил о том, что с нового финансового года средства на содержание двора и императорской фамилии из казны больше выделяться не будут. Будем жить по средствам.

И, да, я добровольно плачу установленные законом налоги со всех своих официальных доходов. Хотя и не должен по закону. И опосредованно плачу со всех своих неофициальных доходов от имени формальных владельцев этих активов. Так что пусть попробуют не заплатить остальные. Тем более те, кто должен.

Могу весьма не понять.

Впрочем, я отвлекся.

В общем, теперь менялась вся философия нашего жилища, поскольку, помимо «взрослой части», то есть нашей с Машей личной квартиры, появлялась еще и «детская часть», которая включала в себя не только детские спальни и прочие игровые-учебные комнаты, но еще и комнаты, отведенные под гувернера и гувернанток.

Плюс помещения для приходящих кормилиц, воспитателей и прочих учителей. Так что размеры наших квартир повсеместно ощутимо увеличились. Как и хлопоты, с ними связанные.

Хотя во «взрослую часть» ход для всех по-прежнему закрыт. Это по-прежнему наше с Машей личное пространство.

– Государь, пора.

Я кивнул камергеру двора барону Евстафию Елизарову, по совместительству служившему при моей персоне камердинером и шефом личной тайной службы.

– Да, сейчас идем.

И, обернувшись к присутствующим в квартире, объявил:

– Дамы и господа, я всех вас благодарю. Все свободны.

Короче говоря, все вон, как говорил один персонаж.

Обслуга быстро ретировалась, а я, в сопровождении Евстафия, отправился за женой. И за детьми.

Улезко-Строганова, теперь уже баронесса, оценив с утра состояние августейшей пациентки, дала добро на «выписку домой» из «роддома» буквально на следующий день после родов. Почему я беру эти слова в кавычки? Хотя бы потому, что для «выписки» Маше потребуется проехать на кресле-каталке целых пару сотен метров из «роддома Порфира», который расположен просто в другом крыле дворца, в нашу личную квартиру в том же здании.

Да и сама новоиспеченная баронесса с необходимым дежурным персоналом также переедет в помещения поближе к нашей квартире. Благо под строгим наблюдением Маше с детьми придется находиться считаные дни.

В общем, само собой разумеется, все было сделано для полного комфорта молодой мамы. Хорошо быть царицей и прочих земель императрицей. Ну, по крайней мере, в этом вопросе.

А я, в свою очередь, воспользовался поводом рождения цесаревича и царевны для раздачи нескольких титулов своему близкому окружению, которые их давно заслужили своей верной службой. Пусть и не всегда явной для непосвященных. Благо я ни с кем эти вопросы согласовывать не должен, поскольку дарование титулов сугубо моя прерогатива.

Как и титулярное отделение детей царствующего императора от прочих родственников по императорской фамилии, ведь теперь мои и последующих императоров дети будут носить титулы царевича и царевны, а не великих князей и великих княжон, как прежде. Разумеется, наследник так и будет именоваться цесаревичем.

Ну да бог с ними, с титулами.

Вот мы и пришли к дверям в комплекс Порфира, где меня уже ждала камер-фрейлина Иволгина.

Та приветствовала:

– Ваше императорское величество. Ее величество готовы.

– Спасибо, баронесса.

Невзирая на то что на мне была полностью стерильная одежда, я на всякий случай протер спиртовым раствором руки и лицо. Улезко-Строганова согласилась на «выписку домой» только при условии принятия всех мер, которые должны были оградить молодую маму и младенцев от всякой заразы. Как минимум в первые дни. Так что для всех входящих, включая меня, действовал строгий режим дезинфекции с регулярным кварцеванием всего и вся.

Натали распахнула дверь, и я двинулся вглубь Порфиры.

Сидящая в кресле-каталке жена была все еще бледна, но явно полна оптимизма и вполне счастлива. Еще бы! Ведь она выполнила главную задачу любой императрицы – произвести на свет наследника престола, да еще к тому же смогла выносить и родить целую двойню!

Что же касается того, что молока молодой маме все ж таки не хватало, так кормилицы решат эту проблему.

– Привет, любимая. Как ты себя чувствуешь?

Маша улыбнулась.

– Привет. Вези нас скорее домой! Раз Клавдия Петровна не разрешает идти своими ногами, тогда поеду в карете!

Она жизнерадостно хлопнула ладошками по подлокотникам кресла-каталки. Затем обернулась к гувернанткам и протянула руки, принимая в объятия сначала Сашку, а затем и Вику.

– Поехали!

И мы поехали, благо ехать было недалеко. Перед нами никого не было, кроме стоявших у дверей преторианцев, а вот за нами шла целая процессия во главе с Улезко-Строгановой, Иволгиной и Елизаровым.

– Вот мы и пришли. Добро пожаловать домой!

…Четверть часа спустя мы семейно сидели на диване в гостиной. Дети спали в своих манежах, а Маша пила травяной чай, расслабленно откинувшись на спинку дивана.

– Просто не верится. Миша, я это сделала!!!

Целую ее руку.

– Да, моя радость. Ты это сделала. Спасибо тебе за детей.

Молодая мама лукаво улыбнулась:

– «Спасибом» ты не отделаешься! – И тут же, посерьезнев, добавила: – Но об этом поговорим потом и отдельно. А пока я хочу узнать новости. Как принял народ рождение наследника и царевны?

– Если судить по докладам Суворина и сводкам спецслужб, то полнейшим ликованием. Второй день обе империи гуляют на всю катушку.

– Что ж, я рада. Будем надеяться, что подданные будут любить наших детей.

– Конечно будут. А всенародная любовь к тебе достигла просто небесных высот.

– Ну, дай Бог, конечно, но всегда нужно помнить: sic transit gloria mundi. Кстати, об этом. Как там Аликс?

– Пока без особых изменений. Ждем.

– Понятно. Как дела на фронтах империи?

Я усмехнулся, услышав от нее свою фирменную фразу, могущую означать что угодно – любые сведения о происходящем вокруг, а отнюдь не только фронтовые сводки в буквальном смысле этого понятия.

– Твой отец прислал нам с тобой теплое поздравление с рождением детей. В честь рождения внуков преподнес нам подарок – виллу Les Cèdres на побережье Сен-Жан-Кап-Ферра.

Маша удивленно вскинула брови:

– Ничего себе! Воистину императорский подарок!

Киваю:

– Да уж. Твой отец специально купил эту виллу у бельгийского короля, а сам Альберт I, узнав, для кого приобретается его собственность, дал в связи с этим очень хорошую скидку и передавал наилучшие пожелания. Прислал, кстати, большую поздравительную телеграмму. Впрочем, поздравления продолжают поступать до сих пор, а вчера сыпались прямо как из рога изобилия.

– Хорошо. Греки тоже прислали?

– Да, король Константин прислал в числе первых. Кстати, у Свербеева появилась идея, как Грецию привязать к нам потуже.

Я рассказал Маше план Свербеева касаемо провозглашения Эллинской империи и передачи грекам Фанара.

Императрица задумчиво пила чай, слушая мой рассказ, время от времени задавала вопросы, наконец кивнула:

– Да, план хороший. Дополнит мой план на сей счет.

Поднимаю брови.

– Это ты когда успела придумать план?

Царица взглянула на сына.

– Сегодня утром, когда кормила Сашу. Когда смотришь на детей, всякие мысли лезут в голову.

Усмехаюсь.

– Так-так, интересно. И в чем же план?

– Я подумала, что если мы пригласим короля эллинов стать крестным отцом наследника Единства, то это будет правильно. И вообще, вопрос крестных для наших детей нужно продумать как следует. С тем чтобы 14 июня собрать их в Москве и совершить обряд крещения разом.

– А почему в Москве?

– Потому что рождались они в Константинополе, поэтому креститься они должны в Москве. На сороковой день после рождения, как это и положено.

– А тебе не трудно будет ехать в Москву, да еще и с детьми? Путь-то неблизкий!

Маша упрямо покачала головой:

– Они – наследники двух империй. Мы соблюли ромейскую историческую традицию, согласно которой трон наследуют багрянородные, рожденные в Порфире. Настала пора соблюсти и российскую традицию. Александр – будущий русский царь, и креститься он должен в Святой Руси.

Империя Единства. Ромея. Константинополь. Дворец Единства. Кабинет его величества. 6 мая 1918 года

– Государь! Прибыл с докладом командующий Силами специальных операций генерал граф Слащев!

Киваю.

– Проси.

Когда Слащев возник на пороге, я бросил, поднимаясь:

– Граф, не желаете ли прогуляться? Честно говоря, как-то устал от кабинетов.

Разумеется, граф Слащев с готовностью согласился:

– С превеликим удовольствием, ваше императорское величество!

Когда же мы оказались в дворцовом саду, я спокойно поинтересовался:

– Что скажете, граф?

Тот не стал задавать глупые вопросы и с ходу проинформировал:

– Государь! В целом операция в Анкаре проходит относительно успешно, если не считать мелких шероховатостей.

Угу. «Ни одного печального сюрприза, за исключением пустяка».

– Какого рода шероховатостей?

– К успехам операции я отношу ликвидацию генерала Мехмета Эсата-паши, лидера подготовленного в Анкере мятежа, что позволило нам внести дезорганизацию в руководстве мятежников, в результате чего нам удалось спровоцировать антисултанские выступления в полках Анкары раньше, чем это было согласовано между руководством мятежа и Кемалем, что позволило взять под нашу опеку султана. Преждевременный мятеж получился ослабленным и плохо скоординированным, что по нашим задумкам должно было обеспечить полный провал мятежа.

– И что пошло не так?

– Неприятие султана оказалось ощутимо выше наших оценок, посему сам факт мятежа стал своего рода детонатором общего стихийного выступления, которое вылилось в столкновения между сторонниками и противниками Мехмеда V. Так что в городе вечером и ночью шли настоящие бои, да и сейчас продолжаются спорадические перестрелки. Отрядам ССО, замаскированным под местных, удалось деблокировать дворец султана и проводить быстрые точечные акции в других частях столицы, но сейчас в Анкаре фактическое безвластие, а для стабилизации обстановки в городе нужны дополнительные силы.

– А что переправленные нами фанатики?

Слащев покачал головой.

– Фанатики в массе своей просто пушечное мясо, государь. Хотя нам удалось сформировать отдельный отряд из лиц, имеющих боевой опыт. Но все равно, это все не то. Даже османские вояки лучше подготовлены.

– Ну, масса тоже имеет значение. Вчера, сразу после получения сообщения о мятеже, из полевого лагеря, расположенного южнее ромейской Кратии, выдвинулся большой отряд из полутора тысяч добровольцев, завербованных нами среди осман, проживающих в Ромее и желающих повоевать за своего халифа.

Весьма и весьма, кстати, не бесплатно желающих повоевать за халифа. И платил за это, разумеется, отнюдь не халиф. Но тут мы готовы были платить, поскольку таким образом избавлялись от довольно беспокойных элементов у себя в тылу.

Граф спросил:

– Когда они прибудут в Анкару?

– Учитывая, что им топать больше ста километров по плохим дорогам, то смею предположить, что не ранее чем дня через три. Но в любом случае этот отряд, как и два наших сводных казачьих полка, сформированные из мусульман, прибудут слишком поздно, и судьба мятежа решится раньше. Скорее, эти силы будут применяться против наступающего Кемаля.

– Смею заметить, государь, что, судя по моим данным, сейчас в Анкару стекается множество людей, как сторонников, так и противников султана.

Киваю.

– Данные авиаразведки это подтверждают.

– А это может означать, государь, что градус противостояния в Анкаре и вокруг нее может заметно повыситься, или как минимум не падать до начала наступления Кемаля. Тут еще важна реакция в полках и батальонах османской армии, которые расквартированы вне Анкары. Пока большинство из них, насколько я могу судить, сохраняет нейтралитет, а султан опасается отдавать приказ об их выдвижении в столицу, резонно сомневаясь в их лояльности.

Да, от их лояльности зависело очень многое. Нужно ли говорить, что мы всеми спецслужбами и видами мониторинга следили за ситуацией. И работу в полках ведут не только люди ССО, но и спецы из ГРУ. Как, впрочем, и агенты Кемаля, и прочих британских разведок.

Османия с Караманией превратились в настоящий змеиный клубок, и в этом переплетении тел, голов и хвостов было часто трудно определить, где чье. Да так, что порой кусали сами себя.

– Что ж, будем следить за развитием ситуации. Кстати, хочу выразить благодарность за успешно проведенную операцию «Тегеран-43». Все сложилось наилучшим образом.

Слащев вытянулся и козырнул:

– Честь в служении на благо Отчизны, ваше императорское всесвятейшество и величие!

Жму ему руку.

– Ваши люди благополучно ушли?

– Так точно, ваше величество, все в полном соответствии с планом. Отряд, как и было оговорено условиями операции, формировался из знающих язык, выглядящих так, чтобы визуально не отличаться от местных жителей. Пришли в условленное место, обстреляли, оставили на месте британский миномет, а затем растворились в городе. Так что в этой части все прошло штатно. После обстрела отряды османской полиции, с включенными туда нашими представителями, перевернули всю округу и миномет, разумеется, нашли. Мы еще проследили за тем, чтобы его не свистнули местные до прихода поискового отряда. К счастью, обошлось без эксцессов. Однако, государь, не могу не обратить ваше внимание на вопиющее отклонение от плана со стороны Хана Нахичеванского. Вопреки условиям игры, он приказал всему персоналу посольства заранее укрыться в бомбоубежище. Уверен, что эта странность, когда посольских прячут в убежище до начала внезапного обстрела, не может не вызвать вопросов. И то, что султан обошел это обстоятельство молчанием, не значит, что он не обратил на это свое внимание или что ему об этом не доложат позднее. Как известно вашему величеству, Анкара полна британской и германской агентуры, а уж в Лондоне и Берлине точно не пройдут мимо этого странного обстоятельства.

Откровенно говоря, это «странное обстоятельство» смущало и меня самого, что уж говорить об английской или немецкой разведках. Тут, конечно, Гусейн Хан откровенно накосячил. Молчание султана объясняется скорее не тем, что он не обратил свое внимание на этот момент, а тем, что мы его поставили в такую раскоряку, при которой ему было совершенно не до таких мелочей.

Слащев все не мог успокоиться:

– Да простит меня ваше величество, но Гусейн Хан поступил непрофессионально. Он боевой генерал, а не курсистка. Своим решением он поставил под угрозу весь тщательно подготовленный план. И, да простятся мне эти слова, пара-тройка погибших при обстреле не только бы добавила достоверности обстрелу, но и дали бы нам весьма весомые аргументы на переговорах.

В саду было хорошо. Пели птички, порхали бабочки. Сплошная идиллия.

Что ж, Гусейн Хан стратил. Накладки случаются, когда в операции принимают участие люди разных ведомств. Бывает.

– Да простит меня государь, но нужно ли было вообще ставить в известность Гусейн Хана о предстоящем обстреле?

Поди знай.

Злость Слащева понять я мог. Операция готовилась больше двух месяцев, а самодеятельность человека из чужого ведомства поставила всю операцию под угрозу. Но с другой стороны, визит Гусейн Хана к султану и предъявленный тому ультиматум также были частью большой игры, и если бы Хан проявил самодеятельность в этот момент, то все могло пойти вообще не так, как надо. Да и связываться после обстрела по радио и получать инструкции было куда опаснее, чем заранее поставить того в известность о необходимых действиях, ведь нет гарантии того, что наши шифры не читают те же британцы. Не говоря уж о том, что было бы совершенно неприемлемо, если бы вдруг от случайной мины погиб сам мой личный представитель. Это вообще обрушило бы всю конструкцию.

– Разумеется, граф, мы можем гадать на кофейной гуще, как бы оно могло произойти, если бы да кабы. Но поскольку Гусейн Хан не был посвящен в тонкости предстоящей операции, то и решения он принимал в соответствии с той информацией, которая была в его распоряжении. На его месте такое решение мог бы принять любой.

– Любой, да не любой, государь. Да простит меня ваше величество, но тот же полковник Емец так бы не поступил.

– Зато, помнится, полковник Емец устроил принесение верноподданнической присяги жителями города Туккума прямо на месте массовой казни, не так ли, граф?[1]1
  Примечание: речь идет о событиях, описанных в романе «1917: Марш империи».


[Закрыть]

Империя Единства. Ромея. Константинополь. Дворец Единства. Кабинет его величества. 6 мая 1918 года

– Что с обстрелом нашего посольства?

Граф Свербеев четко ответил:

– Государь! По поводу обстрела нашего посольства. Министерство иностранных дел Османской империи распространило официальное заявление с осуждением, как там сказано, «варварского обстрела территории соседнего государства», выражено сожаление и виновными названы «мятежники из числа сторонников изменника Кемаля». Также из Анкары сообщают, что султан Мехмед V выступил с официальным обращением, как халиф правоверных, в котором проклял вероотступника Кемаля и объявил джихад против всех вероотступников, которые изменили своему халифу. Обращает на себя внимание тот факт, что формулировка призыва к джихаду достаточно обтекаема и может при желании означать что угодно, включая проклятие всем подданным Османской империи из числа тех, кто ныне принял подданство Ромеи или даже вообще просто живет в Ромее.

– Да, занятно. Что Кемаль ответил на наши требования?

Глава имперского МИДа вновь был краток:

– По поступившим по неофициальным каналам сообщениям, генерал Кемаль выразил сожаление по поводу этого инцидента. Нам заявлено, что приказа стрелять по самолетам Единства никто не отдавал. В то же самое время обращено наше внимание на тот прискорбный факт, что самолеты Единства регулярно нарушают границы воздушного пространства суверенной Турции. И, дабы избежать возможных недоразумений, власти Турции призывают ИВВС Единства воздержаться от подобных нарушений в будущем.

Хм. Так, значит, заговорил. Тоже весьма любопытно. Я бы даже сказал – знаково. Швондерова работа! В смысле – британская.

Свербеев подвел итог:

– Ваше величество, мне представляется, что Кемаль нас провоцирует. Почувствовал себя слишком уверенно и просто выпрашивает удар с нашей стороны. Очевидно, полагая, что под его знамена встанут многие тысячи тех, кого возмутит наша бомбардировка. Исходя из этого, я бы рекомендовал пока от удара воздержаться, но в то же самое время резко ужесточить дипломатическую риторику, заявив о том, что между Османской империей и Империей Единства существует договор об открытом небе, а поскольку провинция Карамания является частью Османской империи, то мы вольны летать в небе над провинцией сколько нам заблагорассудится. И в случае повторения агрессивных действий против наших самолетов оставляем за собой право нанести бомбовый удар по любым целям, которые сочтем необходимыми.

– Разрешите, ваше императорское величество?

Киваю.

Поднялся приехавший сегодня начальник Объединенного Генштаба Единства генерал Гурко.

– Я считаю, если Кемаль напрашивается на удар, то наши самолеты тут же и обстреляют. Мы просто ставим под угрозу жизни наших пилотов. Мое мнение – нет смысла тянуть с бомбардировкой. Наоборот, мы должны четко продемонстрировать нашу решимость наносить сокрушительные удары в ответ на любое недружественное действие против нас.

Что ж, мнение Гурко было вполне прогнозируемым. Но я желал замазать в принятом решении всех.

– Какие имеются мнения на сей счет?

Министр обороны Империи Единства генерал Палицын присоединил свое мнение к мнению начальника ОГШ ИЕ.

– Ваше императорское величество, я за удар. Более того, я настаиваю на скорейшей переброске в Ромею нескольких дивизий бомбардировочной авиации, поскольку смею полагать, что с учетом возникшего в Османии хаоса Кемаль может начать наступление раньше, не дожидаясь того момента, когда мы перебросим в поддержку султана дополнительные силы из Ромеи.

Генерал Свечин встал:

– Государь, я выступаю за немедленное нанесение бомбового удара возмездия. Хотя, вероятнее всего, это действительно даст Кемалю новых рекрутов, но продемонстрировать малодушие и утереться после плевка в лицо мы не можем. И я согласен с мнением, что Кемаль может решиться на наступление раньше. Так что чем больше мы его войск выбомбим, тем меньше их дойдет до Анкары.

– Я вас понял, благодарю. Сергей Семёнович?

Министр имперской безопасности генерал Абрамович-Барановский поднялся и доложил:

– Ваше императорское величество, нами фиксируется повышенная активность всякого рода эмиссаров и подстрекателей, которые готовят почву для восстания мусульман в Ромее, но, по нашим сведениям, ситуация еще не настолько назрела, чтобы принять действительно массовый характер. Если бомбовый удар спровоцирует выступления у нас в тылу, то я за бомбовый удар. Нарыв надо вскрывать, и без малой крови тут не обойтись.

Киваю.

– Николай Павлович?

Министр внутренних дел Гарин оправил мундир и кивнул:

– Сбит наш самолет. Погиб пилот. Мы должны покарать виновных и заставить поостеречься остальных. Уважают лишь силу.

– А если это вызовет волнения среди мусульман Ромеи?

– Такой шанс действительно есть, государь. Но волнения могут возникнуть в любом случае. Особенно в том случае, если мы покажем нашу слабость и нерешительность. К тому же наши сводки мониторинга общественного мнения показывают, что среди подданных Единства в Ромее сильно негодование относительно обстрела посольства и гибели нашего пилота. Власть просто не поймут.

– Борис Алексеевич?

Граф Суворин, самым активным образом формировавший это самое общественное возмущение, не стал растекаться мыслью по древу и сказал лишь три слова:

– Я за удар.

– Николай Вячеславович?

Первый министр Ромеи господин Плеве был еще более кратким:

– Я – за.

Краткость – сестра таланта? Перевожу взгляд на сестру.

– Ольга Александровна?

Местоблюстительница Ромеи продемонстрировала весь свой талант, уложившись в одно единственное слово:

– За.

И тут, по всем канонам драматургии, которые именуются в просторечии законами подлости, в дверях возник мой командующий императорской главной квартирой генерал Артемьев и сообщил пренеприятнейшее известие:

– Государь, только что сообщили. В небе над римской Киликией наши истребители сбили британский дирижабль…