Текст книги "Казус Vita Nova"

И, может, действительно во всей человеческой цивилизации есть какая-то истина? Но какое-то чувство подсказывает, что нет ее там, нет. Как ни глубокомысленны лицо Фауста и мысль Нейгауза, как ни красива «Лунная соната» (а она все-таки действительно красива, бесконечны ее поэтические ассоциации, да и мало что можно поставить с ней в ряд), но ничего за этим в конечном счете не стоит. Никакой опоры. Никакой опоры для жизни, для поведения, для души. Задумчивость, печаль, призрак мечты и ничего более. В конечном счете – пустота. То же страшное ничто, от мыслей о котором волосы встают дыбом (ох, предстоит еще ужаснуться этому по-настоящему, ужаснуться необратимо!).

И подумалось, что, собственно, по одну сторону лежит вся человеческая цивилизация, некий мыльный пузырь (ничто), а по другую – какое-то безусловное нечто. Ничто и нечто.

И, конечно, только это второе заключает в себе истинную жизнь, реальность, правду и спасение. Не может не заключать. Ведь альтернатива лежит только между первым и вторым. Ибо внутри самого́ первого, как ни ищи, никаких альтернатив нет. Только видимость их. Только кажется (по нерадивости, из самообмана или преднамеренно), что правильно так-то, а неправильно так-то, что хорошо одно, а плохо другое. Если игнорировать второе (нечто), то первое так и останется ничем, пустотой, не давая человеку никакого настоящего выбора, никакого настоящего шанса, никакой реальной альтернативы. Мечись себе, суетись и думай, что что-то выбираешь, что-то делаешь, созидаешь, учишь даже. И вот, казалось бы, если можешь расписаться в собственной неразвитости, самообмане и преднамеренности, то это и есть признание второго, того самого нечто, под которым я понимаю Божью благодать и любовь. Это и есть покаяние? Но нет. Совершенно ясно, что расписаться можешь только формально. Ибо при этом остаешься в той же суете, обуреваемый корыстолюбием, честолюбием, сластолюбием, небрежением, леностью, – одним словом, собственной гордыней. И нет моральных сил превозмочь это, противостоять этому, «расписывайся» или покупай индульгенции хоть каждый день.

Володя, страшно бывает вдвойне. Страшно потому, что нет моральных сил идти по пути, который в общем-то указан, хотя и понимаешь единственность этого шанса. Страшно и потому, что все окружающее – мыльный пузырь, который может лопнуть в любой момент, и ничто больше не прикроет ужасной пустоты. Друзья, семья – все может исчезнуть, и смысл жизни вместе с этим уйдет. Ведь практически живешь только для них, с помыслами о них, в моральном покое благодаря им. Но тленны, обманчивы эти прибежища, эти убежища. Вот и страшно.

Или это страх гордыни, которой ужасно остаться наедине с собой, с пустотой? Я ведь не пугаюсь, что другим будет страшно без меня, я пугаюсь страха быть без них, без материального уюта в них и, пожалуй, какого-то даже духовного уюта. Пусть мнимого. Я боюсь мнимости, но все-таки стремлюсь к ней. Володя, приезжай! На денек! Пока ты можешь это! Или я приеду! Я приеду скоро! На денек, на два. Просто покурим, попьем пива! Сходим к друзьям! Послушаем музыку!

Может быть, что-то переменится во мне? Ведь еще впереди десятки лет жизни! Или конец ближе? Он может быть завтра, сегодня… Что-то разнервничался я. Закончу на этом. Слезы застилают мне глаза, Володя! Проклятая «Лунная соната»!

32

Бархатный, дивный тенор великолепного тембра (как называют его музыковеды – tenore assoluto) ласкает сердце слушателя, вызывает мистический трепет в его душе. Голос Аслана Намитока подобен волшебной флейте и мягкому касанию тигриной лапы, в нем голубиная нега и звериная мука, неземное наслаждение и угроза.

33

В результате благочестие, которого следует искать, не достигается, а распущенность, которой следует избегать, обнажается. И не зря предостерегал уже сам Боэций, что распутная душа или радуется распутным ладам, или от частого их слушания размягчается и разрушается.

34

Необычайно также и слияние высокого интеллектуализма с пророческой, звучащей как откровенность, чувственностью. Аслан Намиток чудесным образом воплощает в своем пении оба первоначала всякого подлинного искусства: страстная, чувственная, почти эротическая дионисийская выразительность тонко огранена аполлоническим совершенством художественного мастерства.

35

Главным летним делом явилась встреча рабочих комитетов музыкальных библиотек. Я был рад, что она начиналась в понедельник, и смог совершить поэтому двухдневное путешествие вместе с Тони. Мы исследовали остров Валькерен, великолепно пообедали на маяке в Веере, посетили Мидлсбург, проехали к берегу Вест каппел, провели ночь в Хоек-ван-Голланд. На следующий день проехали по новым для нас местам вплоть до Роттердама. Отсюда Тони направился домой в Амстердам. Амстердамская встреча была плодотворной. Я приветствовал многих старых друзей и наслаждался голландской кухней. Не могу рассказать о финальном банкете, ибо в это время находился над Атлантикой в самолете KLM, закончившем рейс в аэропорту Кеннеди. Затем поехал в Стрэтфорд (штат Коннектикут) – там на следующий день состоялась свадьба Карла. Его невеста Лори Восхиз, родом из Филадельфии, преподавательница английского языка в школе Пеннсбург. Она очень привлекательная женщина, и ее хорошо приняли в семье. Свадьбу праздновали в большом доме лориного дяди. Неделю своего медового месяца молодые провели на Бермудах. Я посетил Боба Альбрехта и Поля Эвенса, затем возвратился в Нортхэмптаун. Молодые поселились в прекрасной квартире в Гамильтауне – парк Левиттаун. Не так далеко, чтобы забыть о посещении старого человека.

36

У меня просто сейчас какое-то благостное состояние. Сижу в своем закутке (есть теперь у меня во второй комнате отгороженный шкафом закуток, и я встроен между двумя стенами, в углу которых стоит письменный стол, и шкафом, к которому прижимается спинка моего стула), сижу и купаюсь в каком-то тихом счастье. Вот это и хотел тебе сообщить.

У тебя теперь бывают такие минуты? И вообще, я подумал, что ведь совершенно не знаю, считаешь ли ты себя счастливым. И не знаю, какова твоя копилка, твой арсенал, «банк» счастливых минут в жизни. Напиши, если будет расположение. Какова эволюция твоих ощущений счастья в жизни? Каковы бывали объективные источники таких ощущений (не поименно, конечно, а по принципиальному качеству, по категориям)?

Источник моего настоящего благостного ощущения – утренняя молитва. Вечером мне удается молиться часто. По утрам – крайне редко. Вот сижу, купаюсь и думаю, что бы хорошего сделать. Не по инерции погрузиться в работу, будь она неладна, а сделать что-то, что можно сделать на трамплине моего благостного настроения. Вообще пойду сопровождать Марину. Ей должны удалять зуб, а она очень боится. А вообще нет большего счастья, чем снова и снова читать слова молитв. Какое это счастье! Катарсис, слезы, умиление, очищающееся упрощение своего существа до одной-единственной и главной струны, счастливо и благостно вибрирующей. Какое это счастье!

Володя, сейчас я эта струна! Мне так хорошо! Я счастлив! Посижу поразмышляю еще об этом. И почитаю снова.

Володя, когда навалится на наше общение пустота, бросимся на колени и будем молиться. И наше общение сразу наполнится бесконечным содержанием. Выход (правильный) только один.

До встречи, дорогой, и до писем!

37

Итак, тронутый молитвами этого почтенного патера и связанный его наставлениями, я хочу, прежде всего своим сочинением, с Божьей помощью восславить столь замечательный монастырь и представить себя как монаха среди монахов. Поскольку как раз недавно почти всех епископов обвинили в симонианстве, я боюсь каким-либо образом быть с этим связанным.

38

Володя, Рождество! И какое! Зима – царственная. Царственные морозы. Царственные снега. Царственная белизна. Сверкающие царственные дни. Сияющие царственные ночи. Царственные небеса. Царственные цвета. Царственные месяц и звезды. Царственная прямота дымов из труб. Царственные спокойствие, тишина и недвижность. Царственная строгость и чистота. Царственное величие. Царственная простота. Царственная открытость для созерцания и преисполнения. Гимничность! Торжество! Радость! Счастье! Зима! Сердце ликует, душа поет! Володя, дорогой мой, как прекрасна жизнь, зима, музыка! ‹…›

Дальше, наверное, следовало бы поддостать еще на ff октавами в левой и аккордами правой (материалом с конца предыдущей страницы). Но не знаю… Может быть, это слишком близко лежит. А может быть, как раз то, что надо. Но я и так уже слишком расписался для одного «хода». Подумай теперь ты, если хочешь.

А вообще-то я отвратительно провел последнюю неделю поста. Весь пост насмарку. Никаких сил не было противостоять этому пресловутому «Новому году». Ужирался, упивался, укуривался, убалтывался, укайфовывался, увожделевался, не молился. В общем, скотина скотиной. К празднику так и не причастился. Господи, прости меня, худшего из грешников! И как это еще такие царственные рождественские дни ниспосланы нам? Наверное, многие у нас образцово провели Филиппов пост… Или просто Божья милость на наше скотство?

А Рождество, Володя, впервые в Риге и единственно в нашем Троицком храме встречали, как положено, ночью. Служили с 12 до 4-х (с ранней обедней). Как на Пасху. Вышли в 4 часа на улицу – серебристая рождественская ночь, искрится снег, месяц, звезды, мороз! Ах, Володя! Нехорошо, наверное, так говорить, но я себя почувствовал как причастившегося Cв. Тайн.

Да, Володя. Мое полугодичное пребывание в Москве в 1983 году тоже обросло уже ореолом романтических воспоминаний. Как бы там ни было, но это время вспоминается мне гораздо настойчивее и радостнее, чем 60-е и 70-е годы. Наиболее благодарные и радостные для души воспоминания у меня о проведенном совместно с тобой Великом посте. Я все лучше теперь вижу, насколько это имело значение для дальнейшей моей жизни, моих настроений и поведения. Вообще, как прекрасно совместно проводить посты, разделять – или лучше – соединять благочестивые усилия, радения, самопонуждения. Да, Володя, теперь это явно лучшие мои московские воспоминания. Радостные, светлые, душеполезные. Вообще я теперь хорошо понимаю и чувствую, что главный критерий – душеполезность. Хочется только такого, что полезно для души, ее спасения, ее благочестия. И так досадно, что варишься в том, что в основном не душеполезно. Но, собственно говоря, наверное, и на таких позициях быть неправильно. Самое ведь душеполезное – это смирение. А для смирения есть место в любой ситуации. Вот есть ли силы? Их, конечно, нет. И не просим о них, как полагается. Вот в чем дело. В нашей безответственности. Безответственно не имеем мы страха, ужаса от нашего сластолюбия, неблагочестия и самолюбия.

Ну, в общем, поздравляю тебя с Рождеством Христовым. Хотя, когда ты получишь эти бумаги, на носу уж будет Крещение. Кланяйся Тане и всем нашим общим знакомым, кто попадется. Как о. П.? Напиши.

P. S. Я уже на почте. Сейчас отправлю тебе здоровенный пакет. В конверт не влезает. Шел на почту, наслаждался городской зимой (тоже радостная картина!) и думал: какой толк в этих «Великих литературах» или в «Великой музыке», если они не душеполезны?

Так и надо их называть: «Великая недушеполезная литература», «Великая недушеполезная музыка». Смешно. Если бы не было так грустно.

39

Джон по-прежнему живет вблизи. Сюзанну мучает спина, но она добивается улучшения, регулярно занимаясь плаванием. Джон стал гордым обладателем ученого звания и с увлечением продолжает преподавание истории. Другое важнейшее приобретение – гончий щенок. Что касается внуков, то я говорил только о Тони. Ему 13 лет, его братья Крис (11), Майк (9) и Дэнни (5), также подающие надежду атлеты, и Юлии приходится бегать за ними. Все хорошо учатся, включая Дэнни, впервые пришедшего в школу. Тони – президент RTA, Юлия – активная религиозная деятельница. Кажется, что семья вернется в Штаты, но где будет жить – неизвестно.

40

Есть еще причина, по которой я откладывал письмо. Размышляя о вещах, тобою затрагиваемых, я никогда не приходил к каким-то определенным выводам, которыми можно было бы поделиться. Теперь многие вопросы поставлены тобой ребром: о сути музыки католической, православной, протестантской, о роковой эволюции и деградации западноевропейской светской музыки, о нравственной функции художественного воздействия. Нередко я о всем этом размышлял, но всегда останавливался на том, что мне еще не хватает должной духовной зрелости, чтобы почувствовать и увериться в абсолютной правильности того или иного вывода. Сначала у меня складывается какой-то весьма радикальный тезис по поводу рассматриваемой ситуации, потом я начинаю его смягчать, ибо слишком многое вроде бы остается за бортом, потом чувствую, что этим смягчением движет какая-то оправдательная пружина, что смягчаю оценку, оправдывая свою моральную неспособность быть на уровне задач, исходящих из жесткой оценки, потом пытаюсь еще немного маневрировать, и на этом дело кончается, вернее, прерывается, чтоб повториться в другой раз с какими-то незначительными вариациями тематики или процесса.

41

Рожденный в прибрежных горах Кавказа, Аслан Намиток вырос на пересечении двух великих культурных традиций – Востока и Запада. Он органично соединяет в своем искусстве совершенство европейской формы (рафинированное итальянское бельканто, изысканная артикуляция, отточенный мелодический рисунок) и буйство восточной стихии (неукротимой, как море, непредсказуемой и манящей своими темными глубинами).

42

Что касается пишущего эти строки, то родственники пытаются убедить его ничего не делать – ведь уже тридцать лет он занимается исследовательской работой. Но я надеюсь продолжать ее еще долго и делаю успехи в поисках редких материалов в Музыкальной библиотеке – тех, что не каталогизированы в Main Library, а также в музыкальных находках для университета в Оуэн Уистер. Кроме того, пишу краткие биографии американских музыкантов для большой немецкой энциклопедии. Статья «Английская преромантическая поэзия в музыке немецких композиторов» должна появиться в томе эссе Карла Хайрингера. Другие статьи пишутся.

Я ценю упорство, которое Вы должны были иметь для прочтения этого длинного письма, и надеюсь, что придет день, когда смогу приветствовать Вас лично.

43

Итак, чтобы распознать незнакомую мелодию, дражайший брат, первое и всеобщее правило таково: если буквы, которые содержит любая невма, ты озвучишь на монохорде, то и у него, слушая, ты сможешь научиться, как и у человека-учителя. Но это правило для детей, – оно удобно для новичков, но никуда не годится, если речь идет о продвинутых учениках.

Ибо я видел многих проницательнейших философов, которые ради изучения этого искусства приглашали не только итальянских, но также галльских и германских, и даже греческих учителей; но, поскольку они полагались лишь на упомянутое правило, они не смогли стать не только музыкантами, но даже и певцами, не смогли сравниться даже с нашими мальчиками-псалмопевцами. Итак, не следует нам, встретившись с незнакомой мелодией, непременно пускаться на поиски человеческого голоса либо какого-нибудь инструмента, чтобы не уподобляться слепцам, которые никогда, кажется, не передвигаются без поводыря. Напротив, мы должны твердо запомнить различия и специфические свойства отдельных звуков и всех нисхождений и восхождений. Тем самым ты получишь наилегчайший и самый надежный метод распознавания незнакомой мелодии, если есть некий человек, который без всяких книг, но, так сказать, в ходе задушевной беседы – по нашему обычаю – может научить кого угодно. В самом деле, после того как я взялся преподавать этот метод мальчикам, то меньше чем за три дня любой из них смог легко петь незнакомые ранее песнопения, что при других методах не могло бы свершиться и в течение многих недель.

44

Это был активный год, но для нас печальный. Наша любимая жена и мать отошла в апреле на вечный покой после тридцатитрехлетней болезни. Прошлый месяц мы совершили прекрасное поминовение в Доме дружеских встреч, где слушали ее любимую музыку (Бах, Шуберт, Вольф и Малер), а также ее любимые стихи, прочитанные Катериной Дринке Боуэн. Несколько месяцев ранее внезапно скончалась после тяжелой болезни моя невестка (вдова Карла).

45

Плохо на душе. И погода плохая. Все вокруг серое, обнаженное, грязное, неприглядное, расползающееся. Да, зима прошла… Вот ее жалкое тление. Кажется, что и жизнь вся прошла. И вот я – бессильный, обнаженный, грязный, неприглядный, расползающийся. Вот я на пороге жалкого тления. Я в грехе глубокого уныния. Подходит к концу пост. А как я его провел? Увы! Еще хуже, чем Филиппов пост. Какие-то дурацкие концерты, бесконечные дни рождения, гости то к нам, то мы. И срывы, срывы, срывы. Постоянно и по всем статьям. Вот мой «пост». Приближается «буйная весна». Но никакой радости, никакого ожидания нет. Чувствую, что весна меня не коснется. Ничего не хочется. Удивительно, что я еще смог написать тебе какую-то ответную музыку. Может, у меня появляется «композиторский профессионализм», которого никогда в жизни не было? Я же никогда не мог писать «на заказ».

Я все с большей благодарностью вспоминаю наш совместный позапрошлый Великий пост. Вот это было на что-то похоже. Как хорошо плечом к плечу пройти трудную, но необходимую дистанцию, черпая силы в совместных размышлениях о цели дистанции, во взаимной поддержке в ее достижении, разделяя различные душевные порывы! Тот пост, по-моему, повлиял и на прошлогодний пост, который я провел, кажется, еще как-то приемлемо. Но в этом году я только и делаю в пост, что тешу нечистого. Да, распустился донельзя я. И нюни распустил. И в письме тебе ничего интересного написать не могу. Хочется встретиться. Провести вместе хоть пару дней или даже вечеров. Но пока совершенно неясно, когда я смогу выбраться. Подали заявку на Сортавалу. На июль. Дадут ли?

Фрагмент № 7 получился угасающим шлейфом к теплой и светлой комете, звучавшей во фрагментах № 5 и 6.

Пиши, Володя. Буду ждать.

46

Относительно этого по решению упомянутых братьев мы строго предписываем, чтобы отныне не вздумали совершать такое или подобное этому в упомянутых службах, и особенно в канонических часах или во время праздничной мессы.

Если же кто сделает что-нибудь супротивное, то должен быть наказан на основании настоящего указа восьмидневным приостановлением службы; и это по приказу епископов в тех приходах, в которых это случается, либо их представителей в подчиненных приходах; в монастырях же по приказу настоятелей или прелатов, на которых возложена обязанность исправления и наказания провинностей и отклонений подобного рода.

47

В августе Тони и его семья возвратились из Брюсселя, где в течение пяти лет он работал в администрации «Общего рынка». Он приступил к работе в Госдепартаменте (по делам европейской экономики) и приобрел большой дом в Бетседе (округ Колумбия). Все четыре мальчика с удовольствием занимаются в прекрасной школе. Джон и Сьюз делят время между преподаванием, общественной работой и улучшением домашней обстановки. Самую большую семейную новость принесли, конечно, Карл и Лори – 28 ноября у них появилась Кристина – моя первая внучка и первая девочка по прямой линии в нашей семье вслед за моей сестрой, родившейся в 1883 году!

48

Поистине, все мы дети времени. И, поистине, страшно трудно быть в первую очередь не детьми времени. Опять-таки, может быть, сказать это мало. Может быть, можно доказать, что и некто, вопреки очевидному широкому стереотипу, тоже дитя времени. Не знаю. Я, собственно, имею в виду в данном случае себя (хотя ко мне тут могли бы присоединиться многие), себя и современную музыкальную культуру. Я хочу сказать, что пережил в себе нечто похожее на то, что пережила история западноевропейской музыки. По крайней мере – в определенном плане. Вот ты интересуешься, как менялось мое отношение к музыке, к Окегему. Сначала покончим с Окегемом, так как здесь ответить можно более или менее кратко. С его музыкой я так и остался на «вы». Я очень хотел сблизиться с ней, надеялся, что она способна открыть горизонты, которые сделают меня совершеннее, мудрее, тоньше. Но… То ли я мало ее играл, мало слушал (а я ее действительно не много играл и слушал), то ли еще что. Может быть, какие-то радостные сюрпризы в этом плане меня ожидают еще впереди. Не знаю. Не думаю. Ты как-то сказал, что Сапонов писал о Машо, чуть ли ни разу так и не слушав его музыку. Я тогда крайне поразился этому. А теперь должен сказать, что я тоже что-то там об Окегеме написал, так и не прослушав (внутренне) его музыки. Я ее не полюбил, не понял, не отличу от похожей. Почему я начал ею заниматься? Потому что я вообще тянулся тогда к старинной музыке, в которой, кроме ее возвышенности, меня привлекала еще загадочность. А у Окегема загадочности было особенно много. В литературе создали вокруг этого композитора какой-то ложный ореол изощренной техники, и я клюнул на это, захотел разобраться. Ждал там на каждом шагу сложных контрапунктов, обращений, ракоходов. Нашел же лишь тысячную долю того, что ждал. Сначала растерялся, почувствовал себя обманутым, прямо-таки обиженным. Когда же напоролся на материалы Хенце, то уже испугался, сразу понял, что я в этих делах «не Копенгаген», мы «этого не проходили» и вряд ли я смогу овладеть методикой поиска таких закономерностей. Ну, что в результате получилось? Получилась работа, анализирующая определенный нотный текст с позиций прославленной советской школы анализа музыкальных произведений. Анализируется, даже с этих позиций, конечно, не самым лучшим образом. Холопов и Сапонов сделали бы во много раз лучше. Но, очевидно, и не самым худшим образом. Важнейшие зримые закономерности очерчены достаточно четко. Эффект объективности, научности, необходимой эрудиции достигается. А насчет того, что «мы не проходили», то, наверное, «другие товарищи разберутся». Вот о Бетховене, или даже об одной 9-й симфонии сколько работ! И какие люди писали! Цвет интеллекта! И всё еще пишут о ней же и будут писать. Конечно, я сильно подозреваю, что проглядел в Окегеме главное, я почти уверен в этом. Малоприятное чувство! И, возможно, новые штрихи в моем отношении к Окегему уже от злобы, от мщения. Но, так или иначе, я иногда думаю, что Окегем – худший из модернистов. Выкрутасы явных модернистов обычно подаются на виду, да еще с пафосом. А у этого скрытого модерниста все концы в воду. И еще только начали вытаскивать. А когда вытащат да всем покажут, то это еще хорошего, я думаю, парку поддаст авангардных дел мастерам, хорошей воды подольет на их мельницу и идеологию. Конечно, это не все штрихи в моем отношении к Окегему, но я думаю, на этом пока остановлюсь. Собирался-то я об этом пару строк черкнуть, а побольше остановиться на своем отношении к музыке вообще, о котором ты спрашиваешь.

49

Отто исполнилось 73, он начинает чувствовать себя «старым, седым и сонливым», но не «престарелым», так как предпочитает не замечать этого, когда речь идет о большом событии в «Метрополитен-опера» или о поездке на такси за десять пенсов. В этом году он совершил большую поездку, сочетавшую музыковедческий конгресс в Копенгагене, встречу руководителей музыкальных библиотек в Париже, встречи с друзьями в Лондоне, Оксфорде, Амстердаме, Касселе и Цюрихе. Он побывал снова на бейсбольном чемпионате в Бельгии. Оба – Тони и Майк – имели национальное первенство, но потеряли его в европейском финале: Тони – в Дармштадте и Майк – в Мадриде. Grandpa видел три из игр на стадионе Шейп, на стадионе около Монса. Впервые после 1956 года Отто получил возможность провести целый месяц в Италии и теперь, благодаря прекрасному «Фиату», повидал Черветери, Тарквинию, Бомарцо, Вольтерру, Сан-Джиминиано и Ареццо, а также смог вновь побывать в Риме, Венеции и Флоренции. Последнюю неделю он провел в прекрасном адриатическом круизе. Это была первая встреча с чудесным побережьем Адриатики.

50

Итак, ты видишь, что эта мелодия в шести своих фазах начинается с шести различных по высоте звуков. Таким образом, любой, кто, основательно поупражнявшись, выучит начало каждой фразы настолько, чтобы сразу – какую фразу ни захочет – он мог бы не раздумывая начать, то и шесть разных по высоте звуков, где бы он их ни встретил, сможет легко воспроизвести согласно их свойствам.

51

Что же касается моих взаимоотношений с западноевропейской музыкой, то, с одной стороны, процесс познания все новых и новых пластов музыкальной культуры открывал все новые и новые возможности, которые освоило человечество. Я жадно вникал в них, чтобы найти самое истинное, самое ценное, непреходящее в музыке. Какие-то вещи начинали казаться «самыми-самыми», незыблемыми, аксиоматичными. Но по мере открытия нового они вступали друг с другом в борьбу. Их оставалось все меньше. И получалось, что процесс накопления контактов с музыкой означал, с одной стороны, процесс расставания со старыми идеалами, но, с другой стороны, и новые оказывались нестойкими. Поэтому и приходит на ум сравнение с историей западноевропейской музыки. Там ведь тоже, с одной стороны, шло все ускоряющееся открытие новых возможностей и кайфов, а с другой стороны, мы пришли теперь к полному извращению духовных идеалов, в лучшем случае имея еще рок-музыку, в которой тоже много самообмана, наркотических иллюзий. В этом смысле я и вижу себя «дитём» времени. Сегодня музыка пришла к пустоте. К пустоте пришел и я. Что же дальше?

Вообще эти «что же дальше?» или «ну, и что из того?» меня замучили. Я почему-то прямо автоматически задаюсь теперь этими вопросами после любого своего умозаключения, и они сводят мои мысли к абсурду. Самое страшное – просто даже вопрос «ну и что?». Знаешь, невозмутимо так, пожимая плечами, немного поднимая брови, голову чуть набок и чуть улыбаясь…

52

Этим самым мы вовсе не хотим запретить, чтобы иногда, – в особенности же по праздничным дням, будь то в мессе или оффиции, над простым церковным напевом исполнялись бы какие-то консонансы, которые поддерживают мелодию, как то: октавы, квинты, кварты и подобные, однако таким образом, чтобы целостность самого хорального напева не нарушалась бы. И это прежде всего потому, что такого рода консонансы ласкают слух, побуждают к благочестию и не позволяют душам певцов, поющих Богу, расслабляться.

53

Что же до нравственности, то Платон совершенно прав, дозволяя в идеальном государстве одни лады и запрещая другие. Но идеальное государство будет только в Царствии Божьем. И идеальные лады там установятся сами. Вернее, Богом. А кто в силах, кроме Него, установить лады, виды и жанры музыки, да еще в царстве отнюдь не Божьем? Здесь все двойственно. И до поры до времени никто эту двойственность разорвать не в силах, указать выход или найти от начала до конца «правильную» недвойственную, абсолютную музыку. Поэтому в нерасторжимой двойственности, образованной двумя главными и противоположными ладами – ладом любви и ладом гордыни, будет каждым человеком обретена та пропорция, которой он достоин.

54

Если же начнешь петь какую-либо незнакомую записанную мелодию, то следи хорошенько за тем, чтобы надлежаще заканчивать каждую невму, – чтобы одним и тем же образом окончание невмы хорошо связывалось с началом той фразы, которая начинается с того звука, которым невма заканчивается. Итак, чтобы как положено спеть незнакомую мелодию, сразу как увидишь ее в нотной записи, или, услышав записанную мелодию, хорошо в ней разобраться, чтобы быстро ее нотировать, – в этом поможет тебе упомянутый метод лучше всего.

55

А то, о чем я собираюсь особо написать, произошло в автобусе по дороге в Салацгриву.

Я могу это для себя назвать откровением (хотя бы в рабоче-терминологическом порядке), ибо оно было тем, что своим более или менее одномоментным проявлением приносит какое-нибудь новое знание или уверенность. Глубина и парадоксальность бывают тут, видимо, самые различные – от довольно частых мини до редчайших (и не во всякой человеческой жизни) макси. Для меня, во всяком случае, явление оказалось весьма впечатляющим. Хотя и чисто музыкальным.

Автобус-экспресс плавно несся по шоссе. За окном было очень пасмурно. В салоне полумрак. Я подремывал, но был абсолютно трезв. Из радиоприемника постоянно доносилась музыка, и она вдруг стала приводить меня в неописуемый восторг. Я в этом состоянии заснул, а до этого все пытался, помню, понять акустико-психологические причины такого чудесного воздействия на меня звучаний из радио. И вдруг мне стало сниться, что я нахожусь в огромном торжественном соборе, скорее всего, в православном, хотя обстановка и помещение вряд ли были традиционными. Кроме меня там было очень много москвичей – наших общих знакомых. Ты и я сидели. Сидели и некоторые другие люди. Иногда какие-то группы медленно и церемонно перемещались. Но полностью реально они для меня как бы не существовали. Сам я был в полном и сладком оцепенении. Единственная реальность и то, что меня полностью захватывало, – была музыка. Это был удивительный бесконечный поток самого различного внутреннего качества, ничто не повторялось, но внешне – одинаково прекрасный и без перепадов уровня состояния. Ты, верно, улыбнешься, и мне трудно снабдить эту музыку серьезными комментариями, но она шла в самом различном жанровом и стилистическом порядке. Это был и рок, и старинная музыка, и какой-то Тухманов, и «еще хуже». Но все настолько прекрасно следовало друг за другом и в каждом отрезке было столько художественно-духовной силы и легкости, как будто проблемы «низменности» или «приземленности» музыки (нашего бича) просто не существует.

Писать что-либо более уточняющее по этому поводу, – значит упражняться в последовательностях разных эпитетов, метафор и сравнений. Вряд ли это сейчас стоит делать. Лучше поделюсь некоторыми мыслями, которые я вынес из этого радостного случая. Теперь, правда, он меня скорее сбивает с толку и смущает, чем воодушевляет. Ведь я теперь знаю, что возможна такая же внутренняя свобода, которая была доступна древним, но на уровне всего нашего слухового опыта. И он может безоговорочно выплескиваться в бесконечный поток, без всяких повторов и «тематической работы». Но его главный модус (технический модус) уже ускользнул от моего внимания. Я помню только его модус духовно-художественный – всеисторгающие радость, любовь и нежность. Но как сопрягалось столь разнородное в эту непререкаемую однородность – уже не знаю. Как достигалась столь естественная и желанная бесконечность? Какие преобразования получила звуковая материя, чтобы каждый звук так проникал в душу?