Текст книги "Битвы цивилизаций"

ПРОТИВОРЕЧИВЫЙ ЛИК РИМСКОЙ ИМПЕРИИ. ВОССТАНИЯ РАБОВ

Римляне создали могущественную империю. Деяния их, с одной стороны, действительно достойны восхищения. Историка Аппиана (II в.) можно понять, когда он начинает свою «Римскую историю» с оды. Мы так воспринимаем следующие строки: «Ни одна держава, вплоть до наших дней, никогда нигде не достигала таких размеров и не имела такого длительного существования. Ведь даже владения эллинов, если кто-либо соединил бы воедино владения афинян, лакедемонян и фиванцев, властвовавших одни за другими, начиная с похода Дария, откуда начался особенно блестящий период их деятельности, вплоть до гегемонии Филиппа. над Элладой, не могли бы показаться столь обширными, сколь владения римлян». Он справедливо отмечает, что эллинское могущество нигде не выходило за пределы Эллады.

Историк считает, что если даже сложить время господства ассирийцев, мидян, персов, этих трех величайших империй до Александра, «то не хватило бы времени до тех девятисот лет, сколько до настоящего времени продолжается власть римлян, а если взять размеры владений этих государств и сопоставить их с величиной владений римлян, я полагаю, что они не составят даже половины их». Прав он, и говоря о достоинствах, благодаря которым поднялся Рим к зениту своей славы (доблесть, воля, выдержка, упорство, благоразумие, твердость). Хотя вызывает сожаление то, с каким оскорбительным пренебрежением говорил Аппиан Александрийский об Азии и людях Востока: «Что же касается держав Азии, то ни одна из них в отношении подвигов и доблести не может сравниться даже с самыми малыми странами из европейских ввиду изнеженности и трусости их народов». Однако мы видим, что и Римская империя соткана из противоречий. Ничто так не указывает на внутренние слабости, ущербность Римской империи, как наличие в ней института рабовладения.

Римская империя в III в.

Среди открытий, сделанных римскими юристами, мы знаем известную теорию фикций. Римская фикция, что, по критическому определению немецкого юриста Р. фон Иеринга, была не более чем «кажущимся актом», иными словами, «юридической ложью, освященной необходимостью», служила – и притом хорошо служила – корректировке права, когда какой-то из фундаментальных принципов входил в очевидное противоречие с «доброй совестью» или же «справедливостью». Такая ситуация складывалась, если, например, римский гражданин попадал в плен или становился рабом. Римские юристы нашли выход в том, чтобы признать его «мертвым в момент пленения» и, таким образом, открыть его детям и наследникам путь к легальному обладанию имуществом по правилу, отличающемуся от статуса раба. Замеченная и воспринятая римская юридическая фикция жива до сих пор, ее не чуждается и российское право (хотя и трансформирует ее по-своему, неожиданно – в духе наших фикций).

Тьеполо. Призвание Цинцинната к власти диктатора

Можно сказать, что и все разговоры о гражданственности, свободе, римских добродетелях представляются нам такого же рода «теорией фикций». Правда, до Пунических войн римляне еще соответствовали во многом идеалам свободы, демократии, равенства. Долгое время труд свободных шел рука об руку с трудом рабов. Так, Цинциннат обрабатывал свой участок в 2 гектара, когда к нему пришли сенаторы, чтобы приветствовать его как диктатора. Рим соблюдал на практике принцип, согласно которому, глава семьи был действительно хозяином своего поля, размеры которого не должны были превышать возможности его обработать. Так и рассчитывали землю, отдаваемую в собственность. Никому и в голову не пришло бы тогда захватывать огромные участки земли для спекуляций и продаж. Маний Курий, победитель самнитов, объявил, что такие люди опасны для государства. Эти ненасытные спекулянты станут угрозой для гражданского общества и строя. Стоявший во главе африканского войска Регул, являя пример античной умеренности, требовал своего отозвания, мотивируя это тем, что из-за смерти раба и недобросовестности наемных работников его маленькое поле оказалось заброшенным, в результате чего семья терпит нужду.

Римский раб Андрокоп, брошенный пьвам

Эти примеры, приводимые А. Валлоном, показывают, сколь разительно в дальнейшем изменился Рим. Новый дух увлек римлян на путь цивилизации, явил и вкус к роскоши, привычку к безделью и, как следствие, желание иметь больше рабов. То было время с 200 г. до н. э. по II век.

Делакруа. Данте и Вергилий в аду

Путешествие по рабовладельческому Риму напомнит нам путь Данте и Вергилия по аду. Повинуясь дикому инстинкту народа, алчного до земли и добычи, римляне времен поздней Республики, тем более Империи, не нуждались в оправдании завоеваний. Ливий считал естественным, что народ, «происходящий от Марса», покорял себе другие народы, и даже советовал им покорно сносить римскую власть. Но уже при Августе Вергилий, напоминая согражданам, что их назначение – владычествовать над народами (tu regere imperio populos, Romane, memento), придавал владычеству моральное назначение – водворять мир и щадить покоренных (parcere subjectis). Идея римского мира (pax romana) становится девизом римского владычества. Эту идею возвеличивает Плиний, прославляет Плутарх, называя Рим «якорем, который навсегда приютил в гавани мир, долго обуреваемый и блуждавший без кормчего». И греческий моралист, сравнивая власть Рима с цементом, увидел величайшее значение Рима в том, что тот смог организовать человеческое общество среди ожесточенной борьбы людей и народов. Этой же идее «римского мира» дал официальное выражение и император Траян в надписи на Храме, воздвигнутом им на Евфрате, когда до этой реки была вновь отодвинута граница Римской империи.

Ранее уже говорилось о том, что рабство было явлением, общим для Древнего мира. Эллинская мысль до IV в. до н. э. не сомневалась в том, что рабство – абсолютно необходимый и законный общественный институт. Аристофан, предлагавший в комедийной форме самую радикальную реформу социально-экономического строя (Eccl, 651–652), тем не

Рабыня и раб пред фараоном

менее считал уместным весь труд земледельцев возложить на рабов. Ксенофонт (De vect., IV, 17) полагал, что лучшим средством для процветания афинского полиса было бы приобретение общественных рабов, числом по три на каждого гражданина. Аристотель, также не оставивший без внимания вопроса о рабах (Polit., I, 2), не выказал тени сомнения в необходимости рабства. Поэты и художники мало уделяли внимания рабам, обычно показывая их лишь как второстепенные, малозначительные фигуры, совершенно лишенные индивидуальной характеристики. Так, например, Аристофан нередко выводит на сцену рабов, но они выступают, чтобы лишь способствовать раскрытию основной идеи автора; иной же раз под маской рабов у Аристофана скрываются даже видные политические деятели Афин. Идеал раба в изображении Еврипида – лишенный индивидуальных черт, хороший слуга, всецело преданный своему господину. Тот же характер имеют и изображения рабов в искусстве периода классики, где совсем нередки фигуры домашних прислужников на надгробных рельефах и краснофигурных вазах. В облике персонажей выступает только их подчиненное положение, а иногда еще и их плохие манеры. Скажем, так представлен раб-педагог на килике (сосуд для питья вина) вазописца Дуриса со сценой из школьной жизни. В отличие от чинно держащихся учителей и учеников этот раб расселся, скрестив ноги, что, согласно свидетельству Аристофана (Nub., 983), считалось признаком дурного тона.

Аристофан

Позже отношение к рабам заметно меняется. В противовес полисной замкнутости стоики в известной мере вслед за киниками выдвигали идею космополитизма, т. е. общечеловеческого единства. Все это позволило стоикам с более гуманной точки зрения посмотреть на рабов, что было менее свойственно их предшественникам. Если для Аристотеля раб – необходимая рабочая сила и если бы инструменты могли бы действовать сами по данному им приказанию, то не было бы нужды в рабах, то, согласно учению стоиков, ни один человек уже по природе своей не является рабом.

Различного рода труд сам по себе не является признаком рабства, ибо работать при тех или иных обстоятельствах приходится и свободным. Свобода заключается в возможности проявлять самостоятельность, а рабство исключает эту возможность (Diog. Laert., VII, 1, 121). В период эллинизма более доступными для рабов становятся и общественные культы. Рабы ранее допускались к Элевсинским мистериям (религиозное празднество); теперь, когда мистериальные культы получили широкое распространение, возросло число поклонявшихся им рабов.

Микеланджело. Умирающий раб. Лувр

После разрушения Карфагена «война захватила весь мир» и все театры военных действий стали поставлять рабов. После триумфа победитель предавал пленных смерти, избивал их в лагерях, заставлял убивать друг друга во взаимных схватках на потеху своим воинам. Остальных меняли или обращали в рабов.

Рим распространил эти суровые меры на весь мир. Невыносимо тяжкой оказалась ноша римского владычества для побежденных. Население Сицилии сократилось в результате войн на 1/10. А. Валлон пишет, что и другие страны (Сардиния, Цизальпинская Галлия, Испания и др.) «заплатили толпами рабов римским легионам, которые выбивались из сил, чтобы их подчинить». Цезарь за один только раз продал в рабство 53 тысячи человек. Если верить Плутарху и Аппиану, он взял в плен свыше миллиона человек. Рим получал рабов из двух источников: рабами рождались или становились. К ним причисляли и детей рабов, хотя мнение юристов, как говорили тогда, «первых лиц в государстве», разделились. Гораций с удовлетворением пишет: «Лежит толпа своих рабов, богатства знак, вокруг божеств сияющих».

Но вскоре стало ясно, раб – это еще и источник опасности и восстаний. Старая пословица гласила: «Сколько рабов, столько врагов». Римский воин нес с собой не столько цивилизацию, право и дороги (до этого дело доходило, но в последнюю очередь), сколь кандалы рабства и позор угнетения, и это было везде, где ступала нога римского завоевателя. «Греция была окончательно покорена, и последние борцы за ее свободу отправились в Рим, чтобы увеличить собой число рабов».

Раб

То же самое происходило и в Азии. Везде и всюду римские войска, уходя, уводили с собой цвет побежденных народов; везде победители, прежде чем поставить все население страны, мужчин и женщин, в одинаковые условия зависимости, собирали еще дань рабами среди наиболее преданных ее защитников. Это было неизбежным следствием всякой битвы и завершением всякого похода. «И если бы мы собрали все тексты древних писателей, то все же не получили бы действительной, реальной картины». Реальная картина была бы ужасной. Т. Моммзен пишет: «Уже в то время слово «мытарь» является у восточных народов синонимом слов «злодей» и «грабитель». Эта повинность больше всех других способствовала тому, что римское имя стало ненавистным, в особенности на Востоке. Когда власть перешла к Гаю Гракху и к той партии, которая называла себя в Риме партией популяров, было открыто объявлено, что политическое владычество дает каждому участнику право на известное количество шеффелей зерна. Гегемония превратилась просто в собственность на землю; не только была введена полная эксплуатация, она была с бесстыдным цинизмом мотивирована, узаконена и программирована. Конечно, не случайно самое тяжелое бремя легло на самые невоинственные провинции – Сицилию и Азию». Итогом такой политики стало исчезновение многих ярких культур. Восток отдал свою кровь Западу. Вольней писал: «И мне на ум пришла история прошлых времен; я вспомнил древние века, когда в этих краях жили двадцать замечательных народов, [среди которых] Персия, владычествующая от Инда до Средиземного моря. собиравшая подати с сотни народов. Где они, валы Ниневии, стены Вавилона, дворцы Персеполя, храмы Баальбека и Иерусалима?» Над всем этим теперь властвовал Рим.

Экономика Древнего мира не могла жить без рабов. Правящий класс Рима включал сенатское и всадническое сословия, муниципальную и провинциальную знать, имевшую римские гражданские права. Они-то и получали все выгоды от эксплуатации рабов, собственных бедных граждан, грабежа провинций и частых внешних войн. Сформировался тип рабовладельческих отношений, который именуется классическим или античным. Суть его вовсе не в том, как часто считается, что в Греции или в Риме рабы подвергались более жестокой и изощренной эксплуатации, чем в других странах Древнего мира, и потому античное рабство представляло собой более высокую ступень в развитии рабовладельческих отношений. Нет, античное рабство находилось на более высоком уровне развития по сравнению, скажем, с рабством египетским, и, главное, это был совсем иной тип рабовладельческих отношений.

Однако это отличие определялось не развитием рабства как такового, а принципиальным отличием организации греческого и римского общества свободных от египетского общества свободных. В античном мире рабами могли быть, как правило, только чужеземцы, которые в социально-правовом плане приравнивались к вещи по той причине, что гражданские законы и нормы не имели к ним, как к чужеземцам, никакого отношения. Это сравнение рабов с вещью, или, по выражению римского ученого Теренция Варрона, с говорящим орудием труда, так полюбившееся историкам марксистско-ленинской ориентации, возникло не вследствие особой жестокости эксплуатации рабов в античном мире. Рабство для человека античности, будь то философ, юрист, писатель, знатный патриций или даже бедняк плебей, считалось естественным потому, что, будучи чужаком, античный раб в глазах общества, находясь рядом с полноправным гражданином, считался существом совершенно иного рода. В античности существовала глубокая пропасть между классом свободных граждан и классом лишенных прав рабов…

Рынок рабов

Италия будет оставаться ведущим центром рабства и два столетия после рождения Христа. Главным рынком рабов был остров Делос, на Эгейском море. Географ Страбон утверждал, что в течение дня на острове, главном центре торговли между Западом и Востоком, в торговом обороте участвовали десятки тысяч рабов. Рабы – важнейший предмет дохода и для многочисленных пиратов. Известно, киликийские пираты не только уводили в рабство экипажи и пассажиров судов, но и опустошали целые области побережья Средиземного моря. Эти разбойники могли схватить прохожего где угодно – в городе, в поле, во время путешествия, безотносительно того, свободный то был или раб. Ни о какой морали, в современном смысле слова, речи не было. Если даже сегодня захват людей в плен, рабство, уплата выкупов продолжают жить в отдельных частях мира, то что говорить о том времени. Об уровне морали свободных граждан в эпоху античности говорит и то, что знатные римляне были главными потребителями рабов, а иные участвовали в работорговле. Катон Старший (234–149 гг. до н. э.), большой «ревнитель благочестия и древних добродетелей», тем не менее охотно вкладывал деньги в работорговлю. На продаже рабов зарабатывал и сам Рим, получавший с каждого раба ввозной и продажный налоги. В Риме рабство было более развито, чем в Греции. Применение труда рабов в хозяйстве и экономике обосновывали ученые. Наиболее известны труды Катона Старшего и Варрона. В труде «О земледелии» Катон обосновал преимущества сельского хозяйства по сравнению с другими отраслями экономики, допуская использование нерабского труда, но его идеалом было высокоинтенсивное хозяйство виллы, основанное на рабском труде. Катон обобщал опыт ведения хозяйства и давал ряд «ценных советов» по увеличению доходности, особое внимание уделяя вопросу организации рабского труда. Так, он предлагал применять смешанный метод поощрения – кнута и пряника. Проблемы организации рабского труда рассматривает и Варрон в работе «О сельском хозяйстве» (где он обосновывал преимущества сельского хозяйства и порицал переселение римлян в тесные городские стены). Он был сторонником самообеспечения вилл, а развитию рынка не придавал особого значения.

Распятые рабы

В эпоху Августа численность рабов в Италии и Риме доходила как минимум до 2 млн, что составляло от четверти до трети всего населения страны. По некоторым расчетам, в Италии в эпоху Спартака были 8 миллионов полноправных свободных граждан, 2 миллиона отпущенников и 4 миллиона рабов. Рабы (цена 400–500 денариев) делились на разряды: 1) государственные рабы (служители при магистратах, военачальниках, храмах, писцы, тюремщики, палачи; их, впрочем, было сравнительно немного); 2) рабы частных лиц: а) привилегированная часть рабов, городская фамилия (домашняя прислуга, чтецы, ораторы, философы, грамматики, архитекторы, секретари, библиотекари, стенографы, комедиографы, актеры и пр.); б) рабы, занятые трудом производительным (ремесленники); в) сельская фамилия (работали в сельском хозяйстве, подвергаясь тяжелой эксплуатации); г) категория осужденных рабов (работали в рудниках, каменоломнях, в оковах на полях, находились в гладиаторских школах и казармах). В I–III вв. труд их находил применение всюду: в сельском хозяйстве, металлургии, строительстве, гончарном ремесле, в рудниках и копях, при производстве предметов широкого потребления и торговле. Среди рабов были не только ремесленники или гладиаторы, но и люди интеллектуального труда, служащие, очень красивые женщины и т. д., и т. п. Наличие многих надписей о вольноотпущенниках – свидетельство широкой практики отпуска рабов на волю. Этого требовали условия все время развивавшегося рабовладельческого общества (о чем и свидетельствует наличие значительного количества отпущенников в наиболее романизованных областях Галлии), и это касалось преимущественно находившихся в сравнительно привилегированных условиях городских рабов, которым и посвящены в первую очередь исследуемые памятники. Как пишет Н.Н. Белова, отпущенные на волю рабы сами при первой возможности становились рабовладельцами, содействуя воспроизводству из поколения в поколение отношений рабства и отпущенничества. Быт сельскохозяйственных рабов в Галлии не отличался, в основном, от условий существования римско-италийских рабов, занятых в той же сфере производства. Случаи освобождения сельских рабов очень редки. Остатки эргастула (частная тюрьма для рабов), обнаруженные при раскопках в одной из сельских вилл, и рабские кандалы – в другой свидетельствуют о применении суровых средств для наказания рабов. Рабы не всегда были покорны. Рабы и отпущенники, ненавидя господ, весьма охотно доносили на патронов во время проскрипций и получали награды. Они вступали в коллегии свободных, принимали участие в отправлении культов восточных богов, слушали и повторяли опасные пророчества. К ужасу рабовладельцев, рабы пополняли собой вооруженные отряды рабов по всей Италии. Нередки были случаи и убийств господ рабами. В одной из надписей читаем, что 30-летний отпущенник – «скотовод» был убит рабом, который после убийства господина сам покончил с собою, бросившись в реку.

Ж. Жером. Аукцион рабов в Риме

Однако богатые дворцы и состояния, полученные в результате войн и грабежей, торговли и эксплуатации широчайших масс плебса, надо было кому-то обслуживать. Господа после тягот войны с Митридатом, жестокой войны с марианцами и после страха, навеянного примером проскрипций и конфискаций, наслаждались роскошью, искусством и науками, обзаводились обширными виллами, громадными домами в Риме с приемными, гостиными, библиотеками, статуями, картинами, посудой, бассейнами, банями, пышными семейными усыпальницами.

Схватка гладиаторов со львами

Состоятельные люди не жалели денег на строительство и украшение своих домов и вилл. Л. Лукулл за имение в Байях уплатил 10 тысяч талантов (талант – 26,2 килограмма серебра), дом Квинта Цицерона в Риме стоил 1 миллион сестерциев, дом Марка Цицерона на Палатине, купленный после отбытия им «исторического» консульства, обошелся ему в 3,5 миллиона сестерциев. Имущество М. Красса оценивалось в 200 миллионов сестерциев. Стремление к роскоши всюду становится главным. «Считается, – негодует поклонник простоты предков, – что нет у тебя и усадьбы, если на нее не насело множество греческих слов, которыми по отдельности называют разные места: процетон, палестра, аподитерий, перистель, орнитон, перистерон, опоротека».

Сработано рабами Рима

В усадьбах и виллах – обширные амбары, погреба, кладовые, цветники, огороды, птичники, пруды, парки, луга, леса, пастбища. Их обслуживали рабы, вольноотпущенники, съемщики, колоны, дворовые слуги. Челядь в городских домах крупных магнатов включала до 150 должностей: лакеи, кондитеры, повара, воспитатели, художники, врачи, секретари, грамматики, философы, переписчики, шуты. В их числе – значительное число иностранцев. А все вне Рима – «нищее захолустье».

Все находились при этом в состоянии конкуренции друг с другом. Аппиан отмечал порчу гражданских нравов (писал он о римлянах 44 г. до н. э., но такое положение отмечалось и ранее): «Исконный римский народ перемешался с иностранцами, вольноотпущенник стал равноправным гражданином, и у раба был тот же вид, что и у господина; ибо, если исключить сенаторскую одежду, все прочее облачение было у них и у рабов одинаково. Кроме того, обычай, имевший место только в Риме, публичные раздачи хлеба неимущим, привлекал в Рим бездельников, попрошаек и плутов из всей Италии». Фактически и бесчисленные стройки Римской империи были «сработаны рабами Рима».

В I в. уже по-настоящему стала ощущаться опасность, которую представляли собой рабы, «легионы рабов», скопившиеся в Риме и Италии. При Тиберии кое-кто предлагал возобновить законы против роскоши, которые должны были, между прочим, ограничить и число рабов в частном владении. О постоянном страхе крупных рабовладельцев говорил Гай Кассий в речи по поводу дела рабов Педания Секунда. Не соответствовавшее размерам события смятение вызвала в Риме попытка Куртизия поднять восстание рабов, быстро подавленное. При Клавдии тетка Нерона Домиция Лепида была осуждена за то, что недостаточно строго держала массы своих рабов в Калабрии и тем нарушала мир в Италии, хотя, по-видимому, никаких данных о готовившемся восстании не было. Против рабов принимались различные меры. В 10 г. сенат принял закон, по которому в случае убийства господина казни предавались не только все находившиеся с ним под одной кровлей рабы, но и отпущенные по завещанию на свободу.

Тинторетто. Апостол Марк освобождает раба

Закон Клавдия, по которому вступившая в связь с чужим рабом женщина становилась рабыней, был направлен на более резкое разграничение рабов и свободных. Плиний Старший считал рабство не выгодным не только в социальном, но и в экономическом отношении, когда рабов становилось слишком много. О развращающем влиянии рабов и о жестокости по отношению к ним писал и Ювенал, который ратовал за патриархальные отношения, царившие в фамилиях «предков», кое-где в Италии еще сохранявшихся. Цицерон считал закономерной участь рабов. Много писал о рабах Сенека. В буржуазной литературе его считают проповедником нового, гуманного отношения к рабам, возобладавшего в период империи. Сенека часто повторял, что раб – такой же человек, как и господин, что только тело, но не душа его находится в рабстве; ему доступно познание добродетели, он может стать благодетелем своего господина, а господин может и должен быть благодетелем раба, обращаться с ним кротко и милостиво, предоставляя ему известную степень свободы. Сенека привел мнение Хрисиппа, называвшего раба вечным наемником. Его человеколюбие было обусловлено чувством самохранения. «Каждый раб, – пишет он Луцилию, – имеет над тобой право жизни и смерти… я говорю: всякий, кто презирает свою жизнь, становится господином твоей. Учти пример тех, кто погиб в домашней засаде, или от открытой силы, или обманом; ты ведь знаешь, что не меньше [людей] пало жертвой гнева рабов, чем гнева царей». Тот, кто внушает страх, говорит Сенека, сам живет в постоянном страхе, поэтому мудрый не должен стремиться к тому, чтобы его боялись. Жестокий господин, как и тиран, ненавистен всем, и им постоянно угрожает месть обиженных. Наказывать рабов необходимо, но при этом следует соблюдать умеренность. Характерно письмо Сенеки к Луцилию, посвященное взаимоотношениям с рабами. Он хвалит друга за то, что тот живет в тесном общении (familiariter) с рабами, и пишет, что узнает в этом обычную предусмотрительность. «Своей жестокостью и излишествами мы сами делаем рабов врагами, а часто и своими господами. Предки, которые называли господина pater familias, а рабов familiares, установив праздник, во время которого рабы ели вместе с господами и пользовались домашними почестями, спасали рабов от унижения, а господ – от ненависти. Надо допускать рабов к своему столу в виде награды. Лучше пусть рабы уважают господина – как его клиенты, чем боятся его. Ведь, в конце концов, все люди – рабы: кто страстей, кто тщеславия, кто жадности, и все в равной мере – страха. Но страх и определял во многом отношение к рабам».

Патриций

Здесь четко прослеживается связь между политикой могучего Рима, что направлена на покорение стран и закабаление народов, и теми проявлениями протеста и возмущения, которые принимали формы вооруженных выступлений (открытых военных битв с не желавшими смиряться народами, восстаний рабов и, наконец, гражданских войн). Восстания рабов перерастали в войны, за войнами следовали все новые восстания рабов. Не имевший никаких формальных прав (ни гражданских, ни политических), раб выступал по отношению к свободным гражданам классом-антагонистом, возмутителем спокойствия. Древнегреческий историк Диодор, понимая это, писал: «Когда чрезмерная власть вырождается в зверства и насилия, дух покоренных народов приходит в крайнее отчаяние». Это отчаяние становилось безграничным, ибо Рим не знал предела алчности и жадности, во всяком случае, в отношении побежденных. Историк отмечал прямую связь между богатствами, в основе которых лежало рабовладение, и борьбой рабов. Описывая восстание на Сицилии в 240 г. до н. э., он говорит: «Около шестидесяти лет после того, как Карфаген лишился власти над островом, сицилийцы процветали. Затем разразилось восстание рабов, и вот что было ему причиной: поскольку сицилийцы нажили огромную собственность и собрали колоссальные богатства, они покупали множество рабов. Рабов толпами пригоняли из темниц и сразу же клеймили особыми знаками.

Гладиаторы

Казармы гладиаторов

Молодых назначали в скотопасы, остальные получали подходящие занятия. Их труд был очень тяжелым, а одежды и пищи им почти не выдавали. Большинство находили себе пропитание разбоем; всюду происходили убийства, по стране бродили шайки разбойников, так как их хозяева были слишком могущественны. Хозяева в большинстве своем были римскими всадниками, и губернаторы их боялись, так как те были облечены властью судить всех уличенных в преступлениях чиновников. Рабы же не могли больше терпеть своего отчаянного положения и частых беспричинных наказаний; при всякой возможности они собирались и говорили о бунте и наконец, набравшись решимости, перешли к действиям». Численность рабов быстро возрастала. Фабий Максим, захватив Тарент, сделал рабами 30 тысяч свободных граждан этого города (209 г. до н. э.); консул Эмилий Павел, разгромив города Эпира, то же сделал со 150 тысячами свободных эпиротов; Сципион Эмилиан, разрушив Карфаген, обратил в рабов оставшихся в живых жителей. Очутившись в рабстве, все невольники стремились вернуть себе свободу. Если им не удавалось добиться свободы легальным путем, то они становились источником всякого рода интриг, мятежей, войн, разбоя. «Таким образом, рабство жестоко мстило за себя внутренней социальной отравой в лице этого класса тунеядцев, которые требовали еще и развлечений, – panem et circsenses (лат. – «хлеба и зрелищ!») теперь становится лозунгом черни, для которой строились эти грандиозные театры, цирки».

Об острых классовых противоречиях и борьбе рабов свидетельствуют социальные движения, имевшие место в Галлии в I–II вв., где наряду с другими низшими слоями населения принимали участие и рабы. Рабы из завоеванных провинций, не смирившиеся с рабством, готовы были восстать. Это и немудрено, если учесть, что после галльских войн на рынки попали около полумиллиона рабов. Обращенные в рабство, астуры и кантабры перебили господ и бежали на родину, в Испанию. Тяжелым было положение рабов-рудокопов, рабов-гладиаторов. В 264 г. до н. э. на Коровьем рынке Рима во время поминок по Бруту Пере, устроенных его сыновьями, Марком и Децимом, состоялся поединок трех пар гладиаторов (от латинского слова «gladius» – меч). Но лишь спустя еще почти 50 лет это зрелище получило определенный размах: теперь 22 пары гладиаторов на протяжении 3 дней услаждали взоры жителей на погребальных играх, устроенных в память о консуле Марке Эмилии Лепиде тремя его сыновьями. И только в 105 г. до н. э. для увеселения римской черни гладиаторские бои были введены в число официальных публичных зрелищ. К исходу II века до н. э. бои, длившиеся несколько дней подряд при участии сотен гладиаторов, уже никого не удивляли. Появились и люди, для которых содержание и обучение гладиаторов стало профессией. Массы гладиаторов были одним из главных источников восстаний и мятежей. Тацит говорит о восстании Флора и Сакровира (21 г.), рабов-гладиаторов. Закованные в железо, они были упорными, смелыми бойцами и составляли главную ударную силу восставших (Ann., III, 43–46). Рабы были участниками многих восстаний против Империи, в том числе вспыхнувшего в 173–174 гг., во время войн Марка Аврелия. С большой уверенностью можно говорить об участии рабов и в грандиозном движении Матерна в 186 г., которое античные авторы, а вслед за ними буржуазные историки назвали восстанием «дезертиров» и толп рабов. Нашему читателю и зрителю наиболее известно восстание воина-фракийца, легендарного Спартака.

Схватка гладиаторов

В самом деле, образ Спартака донесен до нас не столько историками, сколь литераторами и кинематографистами (роман Р. Джованьоли и т. п.). Его имя ворвалось в европейскую действительность во время событий в революционной Франции. Если же обратиться к свидетельству тех, кто так или иначе знал больше об этой личности, то все отмечают его таланты военачальника, мужество, отвагу, ум. Плутарх писал о нем: «Спартак… человек, не только отличавшийся выдающейся отвагой и физической силой, но по уму и мягкости характера стоявший выше своего положения и вообще более походивший на эллина, чем можно было ждать от человека его племени». И даже Флор, относившийся к рабам с ненавистью и презрением, не мог не отметить, как мужественно принял он смерть в последнем бою: «Спартак, сражаясь храбрейшим образом в первом ряду, был убит и погиб, как подобало бы великому полководцу».