Текст книги "Древний Рим"

Монета в честь победы Аэция над Аттилой

Аттила видел в лице гуннов «третью силу», которая будет способна обуздать происки обеих империй – Западной и Восточной Римских империй. Страшная битва на Каталунских полях (451 г. н. э.) знаменовала собой столкновение двух миров – Европы и Азии. Первый был представлен римлянином Аэцием, талант-ливейшим военачальником, второй – Аттилой, столь же воинственным и ярким полководцем. Предсказатели сообщили Аттиле, что его враг (а еще в недавнем прошлом хороший друг) должен будет пасть на поле боя. В войске Аэция вместе с галло-римлянами и готами бились вспомогательные отряды из франков, сарматов (аланов), саксонов, бургундцев, аморианцев и вестготов, во главе с королем Теодорихом. Поэтому битва и была названа «битвой народов». Валентиан III отказал Аэцию в помощи римских и романизированных легионов. Аттила перед битвой обратился к своим воинам с речью: «…Нападем смело на неприятеля, кто храбрее, тот всегда нападает. Смотрите с презрением на эту массу разнообразных народов, ни в чем не согласных между собою: кто при защите себя рассчитывает на чужую помощь, тот обличает собственную слабость перед всем светом… Итак, возвысьте свою храбрость и воспламените свой пыл. Покажите как следует гуннам свое мужество». А еще он сказал им: «После побед над таким множеством племен, после того как весь мир – если вы устоите! – покорен, я считаю бесполезным побуждать вас словами как не смыслящих, в чем дело». И зажженные этими словами, пишет Иордан, гунны устремились в бой. И началась «лютая, переменная, зверская, упорная» битва.

Результатом этой битвы стала смерть примерно 175 тысяч людей, а по другим сведениям – 300 тысяч человек. Аттила потерпел поражение, но, сражаясь, как лев, он наводил ужас на победителей. Аэций также не возобновлял сражения, ибо его оставили готы, желавшие похоронить их старого короля – Теодориха. Аттила смог выбраться из окружения. Его огромное полумиллионное войско уменьшилось в численности, но по-прежнему представляло собой грозную силу. В каком-то смысле битва на Каталунских полях означала закат карьеры Аттилы.

Однако финал истории впереди. Пока Аттила был еще грозен. Пополнив свои силы, расширив парк баллист, призвав в ряды новых воинов, он пошел на Рим, решив взять Аквилею, самый крупный и красивый порт на Адриатике. Это был город-страж. Богатый, неприступный, стоял тот на перекрестке, являясь ключом к сердцу Империи, ключом к Риму, Равенне, Константинополю и даже ко всей Галлии. После трех месяцев осады в ходе жестокого штурма город был Аттилой взят. За этим последовали неизбежные резня и убийства, грабежи и поджоги.

Святой Луп упрашивает Аттилу пощадить город Труа

Гунны не щадили никого, видимо, мстя Риму за позор недавнего поражения на Каталунских полях. Итальянские города скоро опустели. Все бежали куда глаза глядят. Страшным опустошениям подверг-лись Ломбардия, Пьемонт, Лигурия, десятки городов. Рим ожидал неизбежного конца. Император (еще живой) готов был на любые уступки Аттиле. В качестве посла к нему решили послать папу Льва I, семидесятилетнего тосканца с седой бородой. Его направили к Аттиле, надеясь не столько на его ум (он имел прозвище «здравие ума»), сколь на чудо.

Миссия принесла успех… Проспер Аквитанский писал: «Папа положился на помощь Господа, который не оставляет тех, кто служит справедливому делу, и его вера принесла успех». Император Западной Римской империи обещал в пять лет выплатить разумную дань, а Аттила, в свою очередь, отказался от попыток вторгнуться в Галлию и Италию. Аттила заявил папе, что для него большая честь принимать у себя самого мудрого человека в мире. При этом он пожелал ему долгих лет жизни. Они обнялись. Подлинная причина ухода Аттилы до сих пор вызывает споры. Но всё говорит в пользу того, что причиной казалось бы столь неожиданного поступка был трезвый расчет, а также здоровье Аттилы.

Аттила чувствовал приближение конца. Он ощущал, как силы покидают его. Все чаще преследовали боли в голове, кровотечения и обмороки. Пока он мог скрывать болезнь, он делал это и держался. Некоторые говорят об умственном расстройстве вождя гуннов (и даже о шизо-френии). Вот как Иордан описывал кончину грозного вождя варваров… Ко времени своей кончины, как передает историк Приск, Аттила взял себе в супруги – после бесчисленных жен, как это в обычае у этого народа, – девушку замечательной красоты по имени Ильдико. На свадьбе, отяжелев от вина и пресытившись любовью, Аттила, видно, перенес удар. Но никто не решился нарушить покой счастливого супруга… Вероятно, обильные рвотные выделения не давали ему дышать. Горлом шла кровь. Вся эта масса привела к удушью. Он лежал, плавая в крови, что лилась отовсюду. Так пьянка принесла постыдный конец прославленному королю и воителю. Только на другой день слуги стали подозревать что-то неладное. После громкого зова и стука они взламывают двери – и обнаруживают в постели мертвого Аттилу. На теле вождя не видно ни одной раны, которая могла бы привести его к смерти. Обнаружили плачущую испуганную девушку, спрятавшуюся под покрывалом.

Костер Аттилы. Гравюра XIX века. Париж

Следуя обычаям их племен, воины отрезали часть их волос, обезобразили лица уродливыми глубокими ранами. Согласно их традиции великий воин должен был быть оплакан и омыт не воплями и слезами женщин, но кровью мужчин. Говорили, тогда произошло чудо: напуганному Маркиану, императору Востока, что со страхом ожидал его участи, предстало во сне божество и показало – в эту ночь – сломанный лук Аттилы. Надо сказать – хоть немногое из многого – и о том, как его племя почтило останки вождя. Среди степей, в шелковом шатре, лежало тело Атиллы. Начался обряд – поразительное и торжественное зрелище.

Отборнейшие всадники гуннского племени, пишет Иордан, объезжали кругом место, где он был положен наподобие цирковых ристаний. В погребальных песнопениях они так поминали его подвиги: «Великий король гуннов Аттила, рожденный от отца своего Мундзука, господин сильнейших племен! Ты, который с неслыханным дотоле могуществом один овладел скифским и германским царствами, который захватом городов поверг в ужас обе империи римского мира и, – дабы не было отдано и остальное на разграбление, – умилостивленный молениями принял ежегодную дань. И со счастливым исходом совершив все это, скончался не от вражеской раны, не от коварства своих, но в радости и веселии, без чувства боли, когда племя пребывало целым и невредимым. Кто же примет это за кончину, когда никто не почитает ее подлежащей отмщению?» Затем друзья устроили пир, похоронив его в кургане. Тело великого воина поместили в золотой гроб, поставив внутри серебряного, а тот, в свою очередь, поместили в железный. В гробницу, что согласно легенде находилась в русле специально отведенной реки, поместили его бесчисленные сокровища. В сказаниях, песнях народов долго будет сохраняться память о нем.

Аэций

Конечно, были среди римлян мудрые политики типа Аэция. Этот величайший полководец эпохи, ставший в 429 г. главнокомандующим (magister militum), а в 454 г. в четвертый раз консулом и зятем императора Валентиана III, с исключительным искусством и тактом вел дела с германцами. Видя все его достоинства, мужество, честность, простоту, те уважали и ценили римлянина. Полную ему противоположность представлял император Валентиан III. Слабый и распутный, он не сумел приобрести в 34 года ни разума, ни самообладания. Он был еще и настолько туп, что даже не понял той решающей роли, что играл в сохранении его власти великий патриций Аэций. Он из-за низкой зависти к славе и положению Аэция, которого превозносили презираемые им «варвары», а также из опасения, что тот может стать наследником (через помолвленного на его дочери сына), убил Аэция. Гиббон писал, что в то время как Аэций – быть может, с чрезмерной горячностью – настаивал на бракосочетании своего сына, Валентиан обнажил свой меч, до тех пор еще ни разу в битвах не выходивший из своих ножен, и вонзил в грудь полководца, спасшего империю; а его царедворцы и евнухи постарались превзойти один другого в подражании своему повелителю, и покрытый множеством ран Аэций испустил дух в присутствии императора. В одно время с ним был убит преторианский префект Боэций, и, прежде чем разнесся об этом слух, самые влиятельные из друзей Аэция были призваны во дворец и перебиты поодиночке (454 г. н. э.). Об ужасном злодеянии, прикрытом благовидными названиями справедливости и необходимости, император немедленно сообщил солдатам, своим подданным и своим союзникам. Даже народы, не имевшие дела с Аэцием или видевшие в нем врага, все ж великодушно сожалели о постигшей героя незаслуженной участи. Варвары, состоявшие при нем на службе, скрыли свою скорбь и жажду мщения, а презрение, с которым давно народ относился к Валентиану, внезапно перешло в глубокое и всеобщее отвращение. И весьма показательно, что когда император постарался узнать мнение простого народа об этом преступлении, некий солдат честно ему заявил: «Мне неизвестны, ваше величество, какие соображения или обиды заставили вас так поступить; я знаю только то, что вы поступили точно так же, как тот человек, который своей левой рукой отрезал себе правую руку». Могла ли продолжать существование столь тупая, бессовестная, неблагодарная власть?! Понятно, что Рим стали ненавидеть не только недруги, но и друзья, те, кто десятилетиями служил ему не за страх и даже не за деньги, а за совесть. Возмездие истории неотвратимо!

Галла Плацидия и ее молодой сын Валентиан III

Как мы видели, и победа Аэция не принесла ему славы, но лишь привела к гибели. Валентиан III послушал советника Максима Петрония, завидовавшего Аэцию. Валентиан был ничтожнейшей личностью, и свою миссию он видел в том, чтобы непрерывно менять любовниц… Особенно обожал император блудниц и девственниц. В последние годы пристрастился к тому, что совращал супруг приближенных к нему особ, а опозоренным мужьям за понесенный моральный ущерб щедро платил. Однажды он «положил глаз» на жену своего советника, приказал ее связать – и изнасиловал, а потом осыпал брильянтами. Та в ярости бросила брильянты в лицо его пособникам (те преспокойно их подобрали). Жена бросилась к мужу и, рыдая, сообщила ему о поругании своей чести. Тот направился в покои императора, поприветствовал его, как подобал этикет, – и зарезал, а после смерти сам назначил себя императором. Но, проявив алчность, подлость, некомпетентность, он лишь год был на троне и пал жертвой толпы. Римляне забили правителя камнями, а императором, разуверившись в своей продажной и мерзкой политической элите, предложили стать сильному человеку Гейзериху. И это несмотря на то, что у себя в Северной Африке он добился полной независимости от Рима, а романо-африканских землевладельцев подвергал унижениям и яростным нападкам. Германец не отказал себе в удовольствии и припомнил им слезы его народа. Как жаловался католический епикоп Северной Африки, Виктор из Вита: «Их намерения очевидны, они беспрерывно пытаются очернить славу и честь имени римлянина. Их сокровенное желание – не дать римлянам выжить. Если они и щадят их в том или ином случае, то только для того, чтобы использовать их в качестве рабов». Рим считал в порядке вещей делать других рабами, теперь пришел его черед почувствовать, каково носить на шее гнусный ошейник раба.

Мавр. Петербург

Самым поразительным было то, что он, по словам Макиавелли, пришел в Рим, якобы воспользовавшись советом супруги покойного императора Максима, Евдокии. Та, считая себя оскорбленной браком с простым гражданином (а она была из императорского рода), в «жажде мести за поругание» и призвала короля Гейзериха, «расписав ему, как легко и как выгодно будет ему завладеть Римом». В 455 г. из Африки, с территории Карфагена и явился Гейзерих… Его корабли пересекли Средиземное море и встали на якорь в устье Тибра, на виду всего Рима, на них – многочисленное и грозное войско – вандалы и мавры… Гиббон писал, что на третий день после суматохи Гейзерих смело выступил из порта Остии и подошел к воротам беззащитного города. Вместо римского юношества, готового драться, из ворот вышла безоружная и внушительная процессия. В ней участвовал епископ вместе с подчиненным ему духовенством. Бесстрашие Льва, его авторитет и красноречие чуть смягчили свирепость варварского завоевателя.

Гейзерих

Царь вандалов обещал, что пощадит безоружную толпу, запретит поджигать дома и не позволит подвергать пленников пытке. Хотя эти приказания не были серьезны и не исполнялись в точности, все-таки заступничество Льва покрыло того славой и было, конечно, полезно для отечества. Но Рим и его жители все равно стали жертвами бесчинства вандалов и мавров. Удовлетворяя страсти, те словно мстили за старые унижения, понесенные когда-то Карфагеном. Грабеж Рима продолжался четырнадцать дней и ночей, и все, что было ценного в руках общественных учреждений и частных людей, «все сокровища как духовенства, так и мирян были тщательно перенесены на Гензериховы корабли» (Гиббон). Варвары накатывались волна за волной. Когда уходили одни, тут же приходили другие. Причем никто из варваров не желал в Риме задерживаться, но «всегда предавали его (Рим) разграблению, а селились в какой-нибудь иной стране». Евдоксия же, которая и позвала Гейзериха, уехала с варваром в Африку. Так сей варвар, чье происхождение относят к народам, жившим на берегах Балтийского моря, отомстил за смерть и унижение миллионов тех несчастных «варваров», которых на протяжении восьми веков, в свою очередь, грабил и уничтожал Рим.

К. П. Брюллов. Нашествие Гейзериха на Рим

О последних годах Римской империи говорят многие источники… В 476 г. Ромула заставили отречься от престола. Этот год будет канонизирован учеными Византии, Италии эпохи Возрождения и восемнадцатого века как последний, эпохальный год заката и падения Западной империи. Есть какая-то злая ирония судьбы в том, что имя легендарного основателя Римской империи, жившего двенадцать столетий тому назад, и имя ее последнего императора одно и то же – Ромул. Римляне переделали его имя в «Моммула» (маленький позор), но и это не раскрывает всей глубины трагедии и глубочайшего потрясения основ. Мир был потрясен тем, как рухнул, словно карточный домик, великий Рим. Казалось, вновь ожили видения Исайи о гибели Вавилона. Откуда-то явилась непроглядная мгла, окутавшая всё туманом, затем разразилась страшная буря, и Рим вдруг исчез. Вспомните, как описывает Тит Ливий исчезновение первого царя – Ромула. Казалось, говорит историк, «царь был унесен ветром». Так вот и Рим был унесен ветром истории!

Его ждала участь некогда поверженного и разграбленного Вавилона. И вожди ничем не напоминали Сципионов, Цезаря, Августа. Расплата была неотвратима. Многое из его красот и сокровищ будет беспощадно сожжено, разрушено, разграблено… Некоторые памятники древнего Рима истреблены нероновским пожаром (63 г. н. э.), затем пожаром при вторжении галлов (390 г. н. э.). Многое из того, что восстановят, исчезнет при вторжении вестготов (410 г. н. э.), вандалов (455 г. н. э.), остготов (546 г. н. э.). И хотя Атилла погиб, все более было признаков, указывавших, что час крушения Рима близок. Ждать оставалось недолго. Кто-то вспомнил мрачные пророчества и победоносного Сципиона, когда римлянин стоял перед охваченным пламенем Карфагеном. Он произнес строки из «Илиады»: «Будет некогда день, и погибнет священная Троя». Когда Полибий спросил, что тот имеет в виду, Сципион признался, что боится за судьбу родины. Все в этом мире преходяще, а потому: кто знает – не ожидает ли и Рим подобная участь?!

Видение Исайи о разрушении Вавилона

И вот давнее предвидение, ужасный образ объятого пламенем Рима, стало явью. Римский император при нашествии вестготов Алариха повел себя как жалкий трус, прячась за стенами града. В один из таких приступов осажденные римляне пытались отразить варваров, бросая мраморные статуи с гробницы Адриана им на головы. Известно, что к разрушению Рима приложили руку римские рабы, выжигая известь из мраморных скульптур. Можно себе представить, что стало с бесценными историческими, философскими и литературными трудами при захвате домов знати Рима. В пламени пожаров они горели тысячами, как свечи!

 
Хоть иногда лампады Рок гасил,
Рим до конца исполнил труд владыки,
Он был свершен, когда, под вопль
и крики,
Сонм варваров Империю свалил…
 

В. Брюсов

Горнист

К тому же у «варваров», осаждавших Рим, оказалось и немало сторонников среди низ

ших слоев римского общества. Так, то же готское войско, по словам Х. Вольфрама, издавна «притягивало» к себе бедняков и угнетенных, да и другие правители «варваров» быстро находили общий язык с эксплуатируемой массой. Скажем, Тотила (541–552 гг. н. э.) не только принимал в готское войско, – и очевидно, в больших количествах, – римских рабов, зависимых крестьян, но «мобилизовал и тех и других против их господ-сенаторов, обещая свободу и собственность на землю». Тем самым он позволял римским низам делать то, к чему они из-за их отчаянного экономического положения психологически были готовы уже с III в. н. э., а именно – к «превращению в готов». Слова эти (более чем что-либо еще) указывают, что Рим погублен его же собственной недальновидной политикой, приняв в свои границы огромные массы обслуживающего рабского населения. Если кто-то проявляет явное желание завезти «рабов», которые будут на него работать за гроши (или просто за пищу и кров), он должен быть готов и к тому, что эти «рабы» при первой же удобной возможности начнут крушить дворцы…

Ничто на земле не проходит бесследно – особенно войны и людские потери. Все меньше возможностей и ресурсов оставалось у Рима для сопротивления набегу варваров. Война с готами в Италии длилась 18 лет, а население Италии за это время уменьшилось в 5 раз! Юстиниану, властителю Восточной Римской империи, какое-то время удавалось отбивать их натиск. Так, после того как готы в 546 г. вновь захватили Рим, разграбили его и покинули за ненадобностью Юстиниан отправил в Италию огромную армию (более 30 тысяч человек) под руководством императорского евнуха армянина Нарсеса. Готы были разбиты, а Тотила убит. Около Везувия остатки их войск были уничтожены окончательно. В 554 г. Юстиниан выпустил «Прагматическую санкцию», где им все решения Тотилы отменялись: земля и рабы возвращались прежним хозяевам. Но былой силы Римская империя (Западная) не могла достичь уж и с помощью Византии.

Император Юстиниан

Кстати, и Византия пошла по проторенному Римом пути – по пути грабителей, захватчиков и завоевателей. Прокопий Кесарийский отмечает: когда Велизарий, византийский полководец, овладел Карфагеном вандалов (царством Гензериха), он обнаружил крепости и дворцы, полные несметных сокровищ. По его словам, количество отчеканенных там монет превышало все, что когда-либо находили ранее. Немыслимое скопление драгоценных металлов он объясняет как частыми вторжениями вандалов и их постоянными грабежами ослабленного Рима, что в свою очередь накопил за века эксплуатации и насилия огромнейшие богатства, так и плодородием африканской почвы. По словам Прокопия, почти за сто лет владычества вандалов они перевезли к себе огромное количество золота, но в силу благоприятных условий земледелия на землях Карфагена могли позволить себе не касаться богатств. Все это попало в руки Велизария и перекочевало в Византию – массивные золотые троны, статуи, вазы, груды драгоценных камней.

Европа в правление Юстиниана

Но если Август все же отстроил новый Карфаген, и тот, по словам Страбона, был «так же многолюден, как любой другой город Ливии», то вот во времена владычества Юстиниана эта часть Африки превратилась в огромную пустыню, в которой, путешествуя несколько дней, нельзя было встретить ни одной живой души. По его мнению, виной тому являлось плохое управление областями. В итоге в царствование этого императора от голода или на войне погибло пять миллионов человек в Африке. Есть какая-то закономерность в гибели и крахе тех, кто нажился на грабежах и гибели. Затем рок судьбы настигнет Византию.

Мавзолей Галлы Плацидии в Равенне

Отчаянные попытки правителей Западной Римской империи сохранить хотя бы малые остатки былой империи, закончились неудачей. Пока они могли еще действовать в духе известного девиза «Разделяй и властвуй», они побеждали варваров. Но вечно так продолжаться не могло. Силы шли на убыль. Варвары же вновь и вновь пополняли их ряды. Их было даже не то чтобы больше, просто они были более приспособлены и неприхотливы. Они жили в условиях суровых, были готовы к походам и боям. Владыки варварских племен типа Атиллы, даже распространив их власть от Дуная до Рейна, продолжали жить скромно в простом деревянном доме. В результате эти люди, кого римляне призвали для охранения империи, меняли ее суть, ее нутро, ее генетическую и политическую матрицу. Рим переставал быть Римом, становясь обителью варваров, ветхим мавзолеем.

Западная империя пала первой… Восточная империя, заключив с варварами союз, не хотела его нарушать и отказала в помощи своим собратьям. Население Западной империи уменьшилось. И надо было думать уже не о завоеваниях, а о самосохранении. Правда, иногда восточные собратья Рима, в лице Юстиниана и полководца Велизария, приходили на помощь, но их действия обусловливались меркантильными интересами. Тот же Велизарий, выступив против вторгшихся в Италию варваров, писал императору, что он прибыл в Италию, как тот повелел. Завоевав большую часть страны, он захватил Рим, вытеснил отттуда варваров. На смену счастливым дням пришли последующие бедствия. Может случиться, что их вытеснят из Рима, Кампании и Сицилии. Тогда из всех несчастий самое легкое – его грызло бы сознание, что «мы не смогли сделаться богатыми за счет чужого достояния». Кроме того, вам надо обратить внимание и на то, что Рим никогда не мог долгое время защищаться даже при гарнизоне во много десятков тысяч человек, так как Рим занял большую площадь и, не будучи приморским городом, он отрезан от подвоза съестных припасов. «Римляне сейчас относятся к нам дружественно, но если их бедственное положение, как это и естественно, будет продолжаться, они не задумаются выбрать то, что для них лучше. Ведь те, которые недавно с кем-нибудь заключили дружбу, обыкновенно сохраняют ему верность, не перенося бедствия, но получая от него благодеяния». Римлянам приходилось думать уж не о своих восточных коллегах, а о собственной шкуре.

Большое блюдо из Милденхоллского клада

Возможно, правы те, кто советует нам более реалистично и спокойно взирать на то, что произошло тогда с Римской империей и Европой. Они утверждают, что процессы, охватившие весь европейский регион, правильнее рассматривать как «трайбализацию» или федерализацию бывшей империи. По мере того как процесс цивилизации захватывал все новые и новые области, юг и север Европы должны были найти формы существования, которые отвечали бы реалиям тех лет. По мере ослабления италийских сил произошло то, что и должно было в любом случае произойти: англосаксы взяли в свои руки Британию, откуда ушли римляне; франки завоевали Галлию; лангобарды селились в Италии; германцы, которые уже в то время выступали во многом как решающая сила (императорская армия пополнялась за счет германцев), закрепились в Германии. Иначе говоря, после битвы под Адрианополем Европа все решительнее устремилась к созданию ряда независимых государств на базе закрепления и огосударствления старых племенных союзов.

Обстановка внутри Европы кардинально изменилась… Если германские или иные варварские племена и шли на службу к правителю Рима или Византии, то они уже преследовали собственные далеко идущие цели. Так, король остготов Теодорих Великий вступил в Италию по приказу императора Зенона в качестве его воина, или «действительного начальника воинов», но вскоре он и сам стал правителем, надел корону и стал конкурировать с Юстинианом, императором Восточной Римской империи. Ш. Диль отмечал, что германские вожди стали получать не только высшие военные должности, но «добрались и до высших гражданских постов». При Феодосии консулами станут Рихомер, Меробауд и Бауто. Затем наверху объявилось по крайней мере еще пять герман-ских имен. И когда канцелярия, гордость императора, перешла в руки варваров, стало ясно, что «былая исключительность исчезла, и германцы завоевали прямой путь в сердце империи задолго до того, как прогремели их главные дела». Вандал Гейзерих, находившийся во главе правления в течение половины столетия, с презрением отверг скромную роль наместника императора в Риме. Он, как уже ранее сказано, самостоятельно организовал династическое королевство, издал закон о престолонаследии, а затем полностью подчинил Рим его власти. Он взял его, ограбил и изнасиловал, подобно тому как на протяжении веков и сам Рим грабил и насиловал сотни народов. «Гензерих, нагрузив корабли свои золотом, серебром и другими вещами из императорского имущества, вернулся в Карфаген. Он не оставил во дворце ни меди, ни какого-либо другого металла. Ограбил он и храм Юпитера Капиталийского, сняв с него половину крыши. Это была замечательная и великолепная крыша, из лучшей меди и вся густо вызолоченная», – отмечал Прокопий Кесарийский. Роли переменились… Теперь варвары брали в плен римское население, обращая его по мере необходимости в рабство. Так, вандалы Гейзериха угнали в Африку тысячи римлян, обратив их в рабов. Они забрали с собой императрицу Евдоксию и двух ее дочерей. Одна из них вынуждена были выйти замуж за сына Гейзериха, Гуннериха. Рим пустел, более напоминал собой не великую имперскую столицу, а покинутое кладбище.

Надгробный памятник Цецилии Метеллы

Теперь даже некогда знатные роды и семьи влачили жалкое существование: «…семьи большинства сенаторов были доведены до нищеты; население Рима уменьшилось, так как народ частично был обращен в рабство, а частично – бежал. За сорок пять лет, которые прошли со времени вторжения Алариха в Рим, его население убавилось на сто пятьдесят тысяч, если не больше. Многие древние роды исчезли совершенно, другие (оставшиеся) – влачили бедственное существование и гибли, как гибли храмы языческих богов, (ныне) покинутые и разрушающиеся. Большие дворцы опустели, и все в них было мертво, римляне двигались, как привидения, по городу, который был слишком велик для их замиравшей жизни. Если раньше, во времена (былого) расцвета империи, обширные пространства Рима, застроенные храмами, базиликами, аркадами и всякого рода зрелищными сооружениями, вызывали в человеке изумление, то теперь, с середины V в. н. э., Рим должен был представлять картину торжественного умирания города, в величественных пространствах которого уже не катится волна народного движения, и повсюду воцаряется могильная тишина».

Хотя войска Гейзериха не разрушали Рима, тот не только терял былой блеск, но превращался в строительный материал, мусор. Правда, когда варвары Майориан, Авит, Рицимер стали императорами, иные из них старались, как могли, сохранить Рим. Но напрасно император Майориан издал грозный эдикт, в котором говорилось: «Мы, правители города, решили положить конец бесчинству, благодаря которому обезображивается вид почтенного города и которое давно уже вызывает у нас отвращение. Нам известно, что общественные здания, которые составляют всю красоту города, подвергаются разрушению из-за преступной снисходительности властей. Под тем предлогом, что камень нужен для возведения общественных зданий, древние величественные сооружения подвергаются разрушению, и таким образом уничтожается великое лишь для того, чтобы построить где-то что-то ничтожное. А затем доходят уже до такого злоупотребления, что для постройки частного дома берут необходимый строительный материал, разрушая общественные здания. А между тем то, что составляет блеск города, должно было бы оберегаться гражданами с любовью. Поэтому мы устанавливаем как общеобязательный для всех закон, что все те здания, которые были воздвигнуты в древности для общего блага и для украшения города, будут ли то храмы или иные памятники, не должны быть никем разрушаемы, и никто не должен к ним прикасаться». Нарушивший этот закон судья подлежал штрафу в пятьдесят фунтов золота (20 кг золота). Если должностные лица Рима согласились бы исполнить противозаконный приказ судьи о разрушении здания, если они не окажут ему сопротивления, то за это «они будут подвергнуты наказанию плетью и им будут отрублены руки, так как они вместо того, чтобы оберегать памятники, оскверняют их». Как видите, уже в те времена римляне весьма решительно боролись с попытками самозахвата и разрушения.

Надгробье галла и его жены

Шло время… Некогда порабощенные, галлы и германцы стали устанавливать свои правила, требуя от Рима высших постов и большей доли в разделе земель. Одоакр сместил последнего римского императора за то, что римляне не соглашались отдать треть земель империи германцам. Вскоре вестготы и бургунды захватили две трети земель римлян. При этом надо помнить, что варвары вовсе не были земледельцами. Они были и оставались воинами. Правда, иные подчеркивают, что готы столетиями занимались земледелием и скотоводством, их лишь соблазны городов вовлекли в длительные войны. Чем дальше углубляемся в германские источники, писал Г. Гюнтер, тем более убеждаемся, что языческие германцы были не менее миролюбивы, чем современные вестфальские крестьяне. Уже тогда немцы умели ценить мир и дружбу. Была даже такая поговорка: мир питает, а война съедает. Все понимали, какие страдания приносят долгие распри. Но мир любой ценой и дружба с кем попало – «это не только не было идеалом, это вообще было невообразимо» (Неккель. Древнегерманская культура, 1925). Такой идеальный германец выглядел в глазах немцев как «щедрый, смелый, бесстрашный, дружелюбный, свирепый к врагам, верный друзьям, откровенный со всеми» (Грёнбек). Автор уверяет нас, что таковы «правильные представления о древних германцах». Бесспорно, в немцах есть и эти отмеченные выше черты. Однако характер нации всегда имеет две стороны. В условиях, когда войны и захваты, грабежи и насилия составляли повседневную жизнь, рисовать римлян, немцев, американцев, китайцев, англичан, русских «ангелами» просто смешно.

Как вы помните, Платон призывал к установлению царства любви, говоря, что любовь и эрос поселяются в сердце человека, но не в каждом сердце. Там, где живет жестокость, они отступают. Их величайшая сила и слава – в том, что они не могут ни поступать дурно, ни позволять этого. Сила никогда не идет с ними бок о бок, так как люди служат им добровольно. Кого коснется крылом любовь, уверял он, те «не ходят в потемках». Нигде так отчетливо не виден идеализм Платона, как в таких утверждениях. Всё, что мы видели в политике античного мира, сей тезис опровергает. У народов, окружавших Рим, не могло быть любви к зверю, выросшему на крови, грабежах и преступлениях, являвшемуся причиной их мучений, трагедий и слез. Конечно же, и Рим, где правили сила, жестокость, алчность и ненависть, никак не мог существовать в социуме по законам святой любви.