Текст книги "Древний Рим"

Сошествие в ад. Фасад церкви «Спас-на-крови». Петербург

Вспоминается и замечательный древнеегипетский «Разговор разочарованного с душой» (папирус с 155 строками хранится в Берлинском музее). В диалоге некоего неудачника с душой душа советует ему не думать о погребении – это и печально и бесцельно. К тому же, оттуда все равно нет возврата, чтобы увидеть солнце. Все заботы о поминальном культе (самые усердные и расточительные) не достигают и не достигнут цели. И даже богачи и цари не имеют преимуществ перед одинокими и нищими, умершими от усталости на берегу, погибшими от жары, утонувшими или же умершими по какой-либо иной причине. Жизнь есть благо, поэтому лучше и разумнее жить в свое удовольствие. Жить хотят все – нищий, бедняк, богач. Правда, страдалец, доведенный житейскими невзгодами до отчаяния, упорствует: он доказывает душе, что если на земле и нет правды и милости, если приходится задыхаться в атмосфере зла и насилия, то есть и иной мир, где царят боги и правда. Однако мы не можем, как делается в указанной египетской «Книге Иова» (так ее называют), вводить читателя в заблуждение. Также вели себя и греки, которые хотя и приносили дары в их святилища и к оракулам, но вели себя в отношении богов скорее дружески, нежели рабски.

Полагаю, прав Э. Мейер, говоря, что греки так и не позволили религии заковать мысль и чувство в тяжкие оковы теологического рабства. Символом победы над религией стало фиаско Дельфийского оракула в освободительной войне греков (тот, как известно, не раз предсказывал победу противнику, хотя и уклончиво). Война греков за свободу против персов будет означать «безусловную победу обращенного к посюстороннему свободного эллинского духа, даровавшего нам те культурные сокровища, которыми мы живем до сих пор». Таким образом, уже в силу внутреннего склада эллинов церкви и богословию «не суждено было господствовать над эллинским государством» (Э. Мейер). И это закономерно.

Более того, если мы посмотрим на греческих богов, то увидим, что пользы от них мало. Чем занимаются они у себя на Олимпе? Они мыслят только о склоках, еде и женщинах. У Лукиана боги всё время требуют нектара и раздач: «Раздачи, раздачи! Где же нектар, где же нектар? Амброзии мало, амброзии мало! Где гекатомбы, где гекатомбы? Жертвы для всех!» («Зевс трагический»). Они ведут жизнь созерцательную. Не похоже, что боги (как уверял нас Платон) стоят и на службе мира. На службе своего желудка и своей пресыщенной плоти стоят они. Гермес уже в детстве понял: «Лучше все время жить с бессмертными богатой, роскошной, разнообразной жизнью, чем прозябать дома в темном логовище!» Боги обожают дары людей и не могут без них существовать. Лишите их пищи – и они погибнут, а с ними возможно – порождаемые ими заблуждения, пороки, глупости людские.

Зевс Олимпийский

Владыка Олимпа Зевс был лживым богом. Он обманывал всех и вся: вполне обдуманно ввел в заблуждение Агамемнона, сообщая ему ложные сведения. Его лживость отмечал еще Клемент Александрийский, воскликнув: «Этот Зевс прорицатель, покровитель гостей и просителей, снисходительный, дающий ответы на все вопросы, карающий злодеяния», имеет и другую его личину: «несправедливый, преступный, не признающий законов, нечестивый, жестокий, неистовый, соблазнитель, нарушающий супружескую верность, натура пылких страстей». И тем не менее Зевс является, как ныне говорят, «культовым героем» античной истории. Скульптором Фидием ему была посвящена колоссальная статуя (12,4 м) в храме Зевса в Олимпии. Это произведение даже причислялось к семи чудесам света. Известно до 60 упоминаний статуи античными авторами, которые, оценивая мастерство скульптора, отмечали божественное величие и самой статуи. Сама статуя не сохранилась, сгорев либо в самом храме Зевса, когда по приказу императора Феодосия II языческие храмы предавались огню (426 г.), либо, по другим данным, во время пожара в Константинополе (476 г.).

Правды от богов не дождешься – вот тот главный вывод, который мы делаем на основании изучения поведения и поступков олимпийцев. И герои «Илиады» замечают, что бог-отец силен только в словах, которыми он обманывает людей. Один из смертных, некий троянец, в ярости кричит ему: «Зевс Олимпийский… явный лжелюбец!» («Илиада», XII, 164). Правда, Платон, вроде бы, не приемлет образ божественного лжеца, говоря: «нет причины, чтобы бог был лжецом». Но причина для лжи найдется всегда. Особенно если ты в действительности ничего не можешь сделать, и вынужден кормить людей иллюзиями и пустыми речами.

Боги греков и римлян завистливы, они не любят талантливых, удачливых ярких людей. Вспомним, как Солон говорит у Геродота: «всякое божество завистливо и вызывает у людей тревоги». Боги видят в них вызов своему существованию и стараются поразить их молнией, как та поражает самые высокие деревья. По этой причине Лукреций, изложивший в поэме «О природе вещей» в стихах философию Эпикура, обрушился на богов как на угнетателей и обманщиков человечества. Лукреций считал, что не боги, а мыслители – спасители людей.

 
В те времена, как у всех на глазах
безобразно влачилась
Жизнь людей на земле под религии
тягостным гнётом,
С областей неба главу являвшей,
взирая оттуда
Ликом ужасным своим на смертных,
поверженных долу,
Эллин впервые один осмелился
смертные взоры
Против неё обратить и отважился
выступить против.
И ни молва о богах, ни молньи,
ни рокотом грозным
Небо его запугать не могли, но,
напротив, сильнее
Духа решимость его побуждали
к тому, чтобы крепкий
Врат природы затвор он первый
сломить устремился.
Силою духа живой одержал
он победу, и вышел
Он далеко за предел ограды
огненной мира,
По безграничным пройдя своей
мыслью и духом пространствам.
Как победитель, он нам сообщает
оттуда, что может
Происходить, что не может, какая
конечная сила
Каждой вещи дана и какой
ей предел установлен.
Так, в свою очередь, днесь религия
нашей пятою
Попрана, нас же самих победа
возносит до неба.
Тут одного я боюсь: чтобы
как-нибудь ты не подумал,
Что приобщаешься мной
к нечестивым ученьям, вступая
На преступлений стезю. Но,
напротив, религия больше
И нечестивых сама и преступных
деяний рождала.
 

В то же время нельзя и пренебрегать верой… Человек без веры, что мир без Солнца! Вера должна быть знающей и значимой. Иначе не сможете разрешить дилемму Августина, что в молодости презирал христианскую науку, а в зрелом возрасте стал ее ревностным проповедником и защитником. Когда-то он и сам чувствовал себя смущенным и оскорбленным, подобно профессору, что никак не мог понять: как это необразованные монахи преодолели мир, тогда как он не мог решиться жить, не мог решиться осуществить познанную истину, а значит и воплотить идеалы христианства! «Поднимаются темные люди и завоевывают небо. Мы же, бессердечные ученые, все еще копошимся в телесной и кровавой грязи!» – недовольно бросает Августин другу и бросается завоевывать небо. Но ныне ясно: «темные люди», кто бы они ни были, не завоюют ни неба, ни земли. До тех пор пока знания и ум не станут нравственной опорой и основой власти и церкви, пока не будут служить народу, мир будет копошиться в кровавой грязи. Немало и тех, кто прославляя религию, кичатся своей набожностью, но сами лживы, слепы, алчны и преступны… Вера должна озаряться мыслью, иначе эта вера страшнее безумия. Когда-то русский мыслитель А. С. Хомяков в его работе по богословию заметил, что «религия обогнанная есть религия приговоренная».

К. Коэлло. Триумф св. Августина

Нужно лишь сделать первый верный шаг и затем уже не сворачивать с пути… Мы стояли в целом на верном пути. Затем оступились и сошли с него. Некогда Августин, поверив вслед за Платоном в силу Добра, соединил это понимание с образом Бога и стал убежденным христианином. От крещения его удерживало сознание собственной привязанности к соблазнам мира. Поэтому и откладывал окончательное решение, страшась того, что в нем недостаточно праведности и целомудрия. Окончательное обращение произошло, когда услышал внутренний голос, приказавший ему прочесть апостольские Послания. Вот как сам он в его знаменитой «Исповеди» описал момент прозрения: «Я схватил их, открыл и в молчании прочел главу, первой попавшуюся мне на глаза: «Не в пирах и в пьянстве, не в спальнях и не в распутстве, не в ссорах и в зависти: облекитесь в Господа Иисуса Христа и попечение о плоти не превращайте в похоти» (Рим. 13, 13–14). Я не захотел читать дальше, да и не нужно было: после этого текста сердце мое залили свет и покой; исчез мрак моих сомнений». Для нас Бог жив, реален и правомерен лишь тогда, когда он работает для Народа и во имя Народа Нам не хотелось бы быть православными лишь в несуществующей абстрактной позиции. У иных сегодня вера стала таким же предметом культа, каковым ныне является партийный билет или же членский билет в некий престижный клуб. Жажда капиталов и богатств действует куда сильнее заповедей Христа, законов совести и морали. «Все они не крещенные, а оглашенные» (Никита Стифат).

Потому мы и не можем с легкостью неофита заявлять, подобно Вяч. Иванову:

 
Я посох свой доверил Богу
И не гадаю ни о чем.
Пусть выбирает Сам дорогу,
Какой меня ведет в Свой дом.
 

Тем более что и сам поэт честно признал: «А где тот дом, – от всех сокрыто…» Уверены, мрак плутократической ночи, простершийся над Россией, сам собой не рассеется (даже с помощью богов), как не выйдут сами собой и бесы из души олигархической гидры. Нужно победное копье Св. Георгия, поражающее нового Дракона. Да и боги у нищего народа и у богачей, беспощадно грабящих свой же народ, цинично и откровенно презирающих «эту толпу», – боги у них разные! Об этой стороне мировоззрения стоило бы порассуждать. М. А. Бакунин ощущая это бунтарство российских масс, говорил, что человеческие индивиды, одаренные бессмертной душой, свободной волей, самодостаточны в себе самих. Они не нуждаются «ни в ком, строго говоря, даже в Боге, ибо, будучи бессмертными и бесконечными, они сами Боги». Немало тех, для кого Бог стал «нелепостью». Но разумна ли эта гордыня?!

Господь поражает Левиафана

И даже П. Чаадаев предупреждал об опасности формального обращения людей в христианство. Христианство упрочилось без книги. Хотя потом стали думать, что «стоит только распространить эту книгу (Библию. – В. М.) по всей земле, и земля обратится к истине: жалкая мечта, которой так страстно предаются отпавшие». Не доверяйте слепо ни богу, ни политикам выбор жизненного пути! Не надейтесь, что, как писал Тютчев, растленье ваших душ и пустоту излечит и прикроет «риза чистая Христа»! Христос – велик, но мы-то – далеко не христы!

Возможно, не так и неправ философ Плотин, сказав Амелию, богобоязненному человеку: «Пусть боги ко мне приходят, а не я к ним!» Пусть приходят, если им есть что сказать, а лучше – сделать. Подобно Стратону, основателю Мусейона в Александрии, считаем: всё, что существует, создано самой природой. Если это так, то и главная сила людей не в богах, деньгах или политиках (и те, и другие, и третьи ненадежны), а в них самих, в мудрости Природы и в Гении народном. Может быть лучше обожествлять время, как это некогда делали древние майя?!

О том же писал и «второй Будда» (Нагараджуна). В известном своем трактате «Опровержение идеи Бога-творца и творения Вишну» он выступает с идеей опровержения концепции божественного Зодчего вселенной. Интересно, какие соображения приводит индийский философ-мудрец. Он пишет: «В чем состоит другой недостаток (идеи Бога-творца)? Он творит других, возникнув сам или не возникнув? (Если предположить), что (творит), не возникнув сам, то и Он, по всей видимости, не в состоянии создавать других. Почему? В силу природы того, что само не произведено. Например, не может возделывать землю и т. п. сын бесплодной женщины. То же самое в случае с Богом-творцом… Далее. Если предположить, что Он творит других, возникнув сам. Тогда (возникает вопрос), в силу чего Он возник? То ли от самого себя, то ли от другого, то ли от обоих (себя и другого) вместе? В действительности нельзя возникнуть от самого себя, потому что рождение самого себя противоречит опыту. Ибо неверно, что может разрезать само себя лезвие меча, пусть даже чрезвычайно острое. Ибо неверно, что может танцевать даже хорошо обученный, искусный танцор, встав на свои собственные плечи. Почему? Да разве (где-либо) видано такое, разве можно (и) предположить, чтобы быть рожденным самим собой, быть родителем самого себя? Такие речи неизвестны людям». Не вдаваясь в содержательный анализ этих положений, заметим, что здесь индийский мудрец занимает позицию так называемой срединной мудрости: «Ни теизм, ни атеизм» (писал Сюэ-ли Чжэн).

В. Васнецов. Страшный Суд

А поскольку, как утверждал еще Кант, «нет никакого уполномоченного Богом толкователя Писания», то каждый волен рассчитывать на личное понятие Бога, на свои пути решения и исполнения судеб и желаний. Пусть «чистый богослов», который не обрел «дурную славу свободы разума и философии», и верующий обратят свой взор к Богу и Библии. Ученый или верующий, не чуждый науки, если он прибегнет к помощи разума, должен будет, по словам того же Канта, ничего не попишешь, «перепрыгнуть (как брат Ромула) стену церковной веры», попав на «свободное поле собственных суждений и собственной философии».

Правда, у христианства, утверждают искренние адепты православия, есть всё то, чем сильны древние и даже не очень древние религии… А. Мень говорил в своей последней лекции – о христианстве (8 сентября 1990 г.): «Итак, мы с вами идем к завершению нашего путешествия по эпохам, по кругам миросозерцаний. И мы подошли к вершине, к тому сверкающему горному леднику, в котором отражается солнце и которое называется – христианством… Конечно же, христианство бросило вызов многим философским и религиозным системам. Но одновременно оно ответило на чаяния большинства из них. И самое сильное в христианской духовности – именно не отрицание, а утверждение, охват и полнота. Если буддизм был пронизан страстным стремлением к избавлению от зла, стремлением к спасению (Будда говорил, что как воды морские пропитаны солью, так и его учение – дхарма – проникнуто идеей спасения), то эта жажда спасения, обетование спасения присущи и христианству, Новому Завету. Если в исламе есть абсолютная преданность человека Богу, который (и) является суверенным властелином космоса и человеческой судьбы, то это (же) самое мы находим и в христианстве. Если в китайском миросозерцании небо – Цянь – является чем-то ориентирующим человека в жизненных вещах, даже в мелочах, в различных оттенках традиций, то и это есть в христианстве. Если брахманизм (современный индуизм) говорит нам о многообразных проявлениях Божественного, то и это есть в христианстве. Если, наконец, пантеизм утверждает, что Бог во всём, что он, как некая таинственная сила, пронизывает каждую каплю, каждый атом мироздания, – то христианство и с этим согласно, хотя оно не ограничивает воздействие Бога только этим пантеистическим всеприсутствием. Но мы бы ошиблись с вами, если бы (вдруг) посчитали, что христианство явилось как некая эклектика, которая просто собрала в себе все элементы предшествующих верований. В нём проявилась (и) колоссальная сила чего-то нового. И это новое было не столько в доктрине, сколь в прорыве иной жизни в нашу обыденную жизнь… Великие учителя человечества – авторы «Упанишад», Лао-цзы, Конфуций, Будда, Мохаммед, Сократ, Платон и другие – воспринимали истину как вершину горы, на которую они поднимаются с трудом. И это справедливо». Мень призывал с благоговением приблизиться к Богу, ибо там, в «соседстве Бога» (Пушкин), в умственно-духовном созерцании, и обитает истина. Но истина, как и Христова «радостная весть», приходит лишь к тем, кто готов пожертвовать собой ради друга своя, ради правды и Родины.

Патриарх Московский и всея Руси Алексий II

«Просветим и согреем тех, кто сегодня страдает от бедности, болезней, войн, преступлений», – сказал в пасхальном послании Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, призывая всех нас трудиться «ради духовного и материального возрождения общества». И это очень верно… Однако наша православная вера должна быть бойцовской, победоносной и животворной, а не страдательной и погибельной… Идеалом здорового и сильного Русского общества не может выступать страдание, ибо страдание и аскеза противоправны законам естества и бытия человеческого. Дайте же вере крылья и мощь для дерзновенных деяний и полета! Нам вспомнились слова некогда известного французского писателя и социалиста М. Пеги, которые и приводит Ромен Роллан: «Не станем уходить от живой жизни, чтобы размышлять над нездешними обещаниями… не станем созерцать Град небесный. Мне думается, что человечество сегодня нуждается в заботе со стороны всех людей. Без сомненья, оно меньше нуждалось бы в наших трудах, если бы наши религиозные предки немного больше трудились на пользу человечества или немного меньше молились. Ибо молиться – не значит работать». Не лишая люд права на молитвы, он указывает на их ограниченные возможности, ибо, молясь и только, люди отодвигают деяние. Даже сотни тысяч молитв, прочитанных с превеликим рвением и верой, не вобьют одного гвоздя. Сегодня в России, как верно сказал поэт, «храмов стало больше, а веры меньше» И вовсе не парадокс то, что в Ростове Великом чиновники хотят продать храм! Архимандрит говорит, что у чиновника (внешнего управляющего Григорьева), что продает церковь, «душа проснется». Только перед расстрелом и проснется! По России волнами идет массовое осквернение храмов и икон. А церковь лишь скорбит, уповая на защиту Господню! Не крестом, а пулеметом надо встречать грабителей и осквернителей могил и икон (судить их вместе с их заказчиками).

Заклинание Мефистофеля

Да и что толку «заклинать мефистофелей». Нужен «новый тип» религии. Плохо и трагично, что для миллионов жизнь оставляет лишь место великомученика. В этом случае нам не помогут ни реформы, ни законы, ни религии. В. Розанов как-то отмечал характерную черту русских людей, говоря так: самые образованные люди, как Тургенев, Герцен, и атеисты, нигилисты – в серьезные минуты жизни вдруг видят в себе возрожденною эту древнейшую, первоначальную веру своего народа: что умереть – святее нежели жить, что смерть угоднее Богу (особо для верующих), Высшему Существу (для философов), чему-то (для атеистов), нежели жизнь. Эта грустная и ужасная мысль сообщила главный нравственный колорит всей русской Европе: чего-то меланхолического, полностью погибшего в смысле прогресса, чего-то страдающего и страшно дорогого, чему уж никто не сумеет помочь. «И тем дороже это существо (Россия), и тем страшнее за него».

В-восьмых, Аристотель считал, что «царская власть» по своей природе одна в состоянии стоять выше всех партий, расшатывающих государственную жизнь Греции. В неограниченную демократию он не верил, саркастически говоря, что хотя афиняне и открыли две полезные вещи: пшеницу и свободу, но сумели с толком воспользоваться лишь благом первой, иной пользовались мало и плохо, так как сразу же стали злоупотреблять свободой. Хотя в Греции жизнь была намного легче нашей, но и там в каждом бедном гражданине, по словам П. Гиро, «скрывался тайный социалист». Однако что такое «тайный социалист» или же «тайный или явный демократ»? Всё это – слова, слова, слова. Ведь там, где в обществе доминируют бедность и нищета, там неизбежно рано или поздно возникает понятное желание передела собственности и экспроприации богачей. В конце концов, это – закон жизни. Гиро прямо указывает на причину такого положения: «Греция в то время очень обеднела, и естественно, что неимущие классы оказались вследствие этого еще более алчными, чем прежде. Тогда почти не спорили о власти; действительным объектом борьбы между различными партиями являлось богатство, и особенно земельное богатство; к завоеванию власти стремились только затем, чтобы завладеть чужим имуществом». Всякий государственный переворот, по словам, ознаменовывался тогда «или конфискациями, или насильственным возвращением отнятого раньше». А такой переход собственности из рук в руки, продолжает П. Гиро, «всегда производился насильственно и с большой жестокостью». Но ведь это же мы можем сказать не только о Греции или Риме, но и о современной России.

Кстати, и в Афинах также были богатые люди, «нувориши»… Был среди них и некий Пасион, бывший невольник, правда, отличавшийся умом. Глава одного из банкирских домов, Архистрат, отпустил его на волю, а затем с согласия своего компаньона, Антисфена, даже передал ему все дело. «Молодой, но ранний» раб быстро вошел во вкус прибыльных операций, не останавливаясь перед тем, чтоб при всяком удобном случае постараться прикарманить чужие деньги (особенно если те принадлежат чужеземцам). Богатство Пасиона постоянно возрастало. Но вскоре тот все же понял, что лучший путь умножить свой капитал – это доверие клиента. Говоря о происхождении богатства этого банкира, скромного вначале, Демосфен скажет о причине успеха: «Пасион внушал доверие; а среди людей, вращающихся на бирже и занимающихся делами, репутация трудолюбивого человека, соединенная (вдобавок и) с репутаций честного человека, оказывает могущественное влияние». Думаю, власти пора повернуть руль истории, чтобы корабль шел в нужном направлении? Тогда олигархи проникнутся пониманием новых порядков, протянув руку помощи нашей науке, образованию, культуре. В конце концов и в древнем Риме богатые граждане, находившиеся у руля систем управления, часто жертвовали огромные суммы на благоустройство городов и на помощь жителям (иногда эти пожертвования доходили до 2 млн денариев). И таких благодетелей императоры всячески выделяли, отмечая декретами, ставя им статуи, отводя особые места в театрах, одаривая их золотыми венками и т. д.

Н. Макиавелли

Некогда великий итальянец Н. Макиавелли, отвечая на вопрос, что нужно для успешного существования республики, советовал «чаще возвращать её к её началу»! Чтобы добиться «внутренних условий обновления», надо соблюдать три наиглавнейших и основных условия: 1) иметь законы, заставляющие любых правительственных лиц «давать часто отчеты в своих действиях»; 2) получить во главе страны великого человека, который «своим примером и своими подвигами сделал бы для них то же, что в других случаях делают мудрые законы»; 3) учитывая, что в обществе немало могущественных преступников и их сторонников, а они развращают всех и вся, «необходимо каждые десять лет» строго наказывать этих преступных людей, чтоб внушить страх перед законом. «Если бы при таких славных примерах в Риме повторялись еще каждые десять лет казни, подобные вышеописанным, Республика никогда бы не дошла бы до развращения». В противном случае, число нарушителей законов может быть так велико, что станет опасным преследовать их. Разве не это мы видим в России?

Правящая «элита» руководствуется шкурным интересом. А коли так, спустить шкуру с такой «элиты» – священный долг вождя, стоящего горой за народ и Россию. Установить контроль за личностью и капиталом, ибо капиталист часто не ведает, что такое слово совесть. Петр Великий был прав, говоря, что на Руси воров, убийц и казнокрадов надо вешать регулярно. Иных способов образумить эту публику нет. Сталин расстреливал убийц и расхитителей собственности – и был прав! Разум предпочтительнее виселиц и расстрелов, но у воров и бандитов его нет. Нужно убрать с земли России сей гнилой отравленный слой in corpore!

Русский тип – героическо-философический… Мы – римляне по характеру, но греки – сердцем и верой. Потому скажем вместе с Фукидидом: «Говоря коротко, я утверждаю, что все наше государство есть школа Эллады: каждый человек у нас, мне кажется, может приспособиться к занятиям самым многообразным и без всякой грубости, а тем самым ловче всего добиться для себя независимого состояния». То же можно было бы сказать о братских нам великих славянских народах. Надеюсь, русские и славяне увидят в Элладе и Риме не столько землю мифов и сказок, сколь землю надежды, где мог бы вырасти плод нового бытия.

Есть пределы для систем эффективного управления, за которыми расширение границ становится опасным для страны, но ныне куда важнее прочно и навсегда спаять то, что разорвано и искромсано врагами. К тому же стоит напомнить, что когда Рим оказался физически не в состоянии управлять столь разнородной и большой империей, император Диоклетиан в 295 г., всё тщательно обдумав и взвесив, назначил соправителем его друга, Максимиана, дал ему титул августа (какой носил сам) и поручил управлять западной частью огромного государства. Почему не сделать соправителями великой России славян Малой и Белой Руси!

Впрочем, может быть этого и не стоит делать. Ведь на заре христианства те же христиане часто говорили, что Диоклетиан погубил империю, сделав трех своих товарищей соправителями. В итоге же, каждый император хотел жить столь же роскошно и содержать такие же сильные армии, как если бы он был один. Ко всему вдобавок прожорливое чиновничество, которое только и ждет счастливой минуты – как бы сесть на шею народа, будет пожирать еще в больших объемах плоды народного труда. Вот и в Риме, как пишет Монтескье, число получающих доходы превысило число платящих налоги, тяготы стали невыносимы, а земли брошены пахарями и превратились в леса. Подобное, кажется, давно уж случилось у нас в России.

Воссоединенная родина единых славян

Мы, подобно Плутарху, описывающему эру Цезаря, говорим: «государство не может быть исцелено ничем, кроме единовластия». Лекарство нужно принять из рук врача не только спокойно, но трезво, с четким пониманием, что оно пойдет на пользу всей России. Хотя считаем, подобно Плутарху, что и монархия и пост пожизненного диктатора – не лучшая власть. Будучи людьми, может, и не столь учеными, но откровенными и честными по отношению к народу, говорим ему: никаких диктаторов «ельцинского типа», этих буржуа, освятивших невиданный грабеж России. Недопустимо много власти взяли ныне вороватые собственники и чиновники. Вспомните Ельцина, с бандитской щедростью заявлявшего своим сатрапам: «Сколько хотите, столько берите». Этого не позволяли делать царям и наместникам даже Александр Македонский, Цезарь и Ганнибал. Однако скажем же прямо – без жесточайших тиранических методов этих господ не образумить!

Страну, великую державу, как сказано в «Авесте», разрушили «сто мерзавцев» – потребуются усилия тысяч и тысяч героев и мудрецов, чтобы её восстановить.

 
Страну разрушит подлый,
Тот, кто не держит слова, —
Он хуже ста мерзавцев
Благочестивых губит…
 

В сборнике «Человек. Наука. Цивилизация» (в статье В. Федотовой) говорится о трех великих революциях – Ренессансе, Реформации и Просвещении, что во многом сформировали западное общество. В России произошло нечто обратное: имела место Контрреформация. Власть свалилась в «либеральную революцию» сдуру, как пьяный мужик, едущий с ярмарки после распродажи своего товара. Политическая элита, та часть околонаучной братии, что была близка к властным кругам, как выяснилось, духовно, интеллектуально и нравственно абсолютно не подготовлена к столь масштабным историческим задачам. Это были недоучки, безмерно отягощенные тщеславием и алчностью. Многие за всю жизнь толком не прочли десятка стоящих книг. Только по этой причине стал возможен развал великой страны. Экономику можно было наладить, но пустоту сердца и ума восполнить нельзя.

Нам остро необходим, как некогда Спарте и Риму, вождь типа Сципиона или Ликурга, диктатор Народа, мститель за Республику! Не во имя мелочной мести, но во имя Святого Духа и Дела, которому служили много поколений. Если тварь будет сопротивляться законам справедливости, рубить под корень. Нужен новый «царь», ПЕТР ВЕЛИКИЙ, что определит путь развития России на века.

Портрет Петра I

Нашим нуворишам в гораздо большей мере, чем Сенеке, не хватает меры и ума. Демократия оказалась лживой, алчной, бессовестной, продажной девкой. И тот, кто надеется, что он (в рамках демократических процедур), сорвав «покрывало Изиды», обнаружит скрытую под ним «прекрасную истину», будет разочарован. Хотя есть еще некоторый исторический шанс, если у нас во главе правительства встанет консул типа Фламиния, что боролся за права бедных и средних слоёв. «Но Россия – не императорский Рим, Россия – республика народов!» – скажете вы, и я соглашусь с этим. Однако «царь» всё равно нужен, и больше, чем Риму!

Абсолютное большинство граждан России, включая часть властных структур, отдают отчет, сколь преступны и нелепы порядки, установленные «российским Нероном» – Ельциным. Идеология, девиз «Грабь государственное» чудовищны. Но они породили на Руси драконов. Это и не мудрено, ибо давно всем известно: каков цезарь, такова и конюшня! Но в Риме после убийства Цезаря и Нерона многие поняли, что былые законы страны были справедливее и разумнее. Надо не выпускать их заграницу, а послать к ним гонцов смерти, как это и делал Рим. Ведь даже приверженные демократии греки говорили устами Демокрита: надо бы «убивать врагов государства во всяком государственном строе». Страшные события в Москве и Осетии требуют физического уничтожения бандитов, в том числе осужденных убийц, как и преследования по закону кланов преступников. Нечестно делать заложниками простых людей, охраняя себя на деньги народа, и почти ничего не предпринимать для поголовного истребления врагов народа. (В последнее время в сфере борьбы с терроризмом, кажется, наметился перелом.)

А разве мы не испытали тех же чувств, которые выразил в письме к Цицерону (в конфиденциальном письме) сторонник республики, юрист Сервий Сульпиций Руф, говоря, что всё погибло из того, чему он ранее поклонялся – страна, честь, любовь к Родине! Цезарь, правда, не сознавал, что многие в стране сочувствуют республиканским традициям – и жестоко поплатился за его глупость и слепоту. Он жаловался, что Катулл навеки– именно навеки – осрамил его в своих стихах.

Он очень огорчался. Но не кинжал слов пронзил его, а неприязнь тех людей, что не могли простить ему забвения Республики, республиканских приниципов. Неистовый Катулл, как его гения, взращенного на русской почве, не хватает нам в вечно склоненной России, где власть, говоря его словами, лишь «проматывать умеет деньги, больше ни на что не гожа» (ведь недавно это было именно так). Он в одном из язвительных стихотворений так оценил роль начальников в Риме:

 
Отвечал всё, как было: сам я с носом,
И начальники, и подручных свора, —
Головы умастить-то даже нечем,
Наш начальник-мудак при этом вовсе
Не оказывал помощи подручным…
 

Конечно, спокойнее и прибыльнее было бы славить этих господ, как делают в большинстве своем средства информации, при этом неплохо кормясь за их счет. Может, современный Анит, конечно, и выскажет в адрес «сократов» обвинение, выдвинутое на суде против Сократа: «Он денег не наживал и ссудить ими не сможет». На это мы ответили бы так, как друг Сократа, Либаний – обвинителям великого философа: «Видимо, обвинитель полагает ростовщика или менялу – наилучшими для молодежи руководителями… В прежние времена не предстал бы житель афинский перед судом по обвинению в бедности, нестяжательстве; не разбирали наши отцы (и наши), отчего тот иль другой поместьями не владеет.