Текст книги "Древний Рим"

Во-вторых, римская культура «переехала» из Европы на земли Малой Азии, создав новую столицу Восточной Римской империи – Константинополь. Тут уж греко-римский синтез дал выброс новой энергии, что было подхвачено, близко воспринято всем массивом скифско-азиатского мира. В-третьих, христианство (после крушения старого Рима) овладело Римом новым, а с ним, в значительной мере, Европой и поднимавшейся Русью. В-четвертых, основы великой римской культуры станут на долгие века источниками просвещения и развития искусств во всей ойкумене.

Русский писатель и поэт В. Брюсов в романне «Алтарь Победы» устами одного из героев определил историческое назначение Рима как своего рода культурной центрифуги или плавильного котла, соединившего в своих недрах и, конечно, под его властью многие народы и культуры: «Рим, мой дорогой, – говорил мне Ремигий, словно изъясняя урок непонятливому ученику, – средоточие мира. Рим так велик, что взором обнять его нельзя. В городе, где бы ты ни был, ты всегда оказываешься в середине. Что в других странах находится по частям, в нем одном соединено вместе. Ты в Риме найдешь и утонченность Востока, и просвещенность Греции, и причудливость далеких земель за Океаном, и все то, что есть в нашей родной Галлии. Жители всех провинций и народы всех других стран смешиваются здесь в одну толпу. Рим – это в сокращении мир. Это – океан красоты, описать который не в силах человеческое слово. Кто однажды побывал там, не захочет никогда жить в другом месте». Океан красоты, да, возможно, но при этом созданный на морях крови и пота рабов и побежденных народов.

В-пятых, римская цивилизация в дальнейшем обрела, как некое бессмертное божество, новое рождение, дав восхитительный и ни с чем не сравнимый плод Ренессанса. Хотя Дю Белле и сказал о Риме: «Что вечным мнилось – рухнуло, распалось», Италия вновь стала притягательным центром для народов и культур мира. Однако новый подъем – триумф не великой Империи, но триумф человека, индивидуала, триумф свободной vita nova.

Образ «Спасение римского народа»

Возможно, одной из причин того, что Римская империя царила и процветала так долго (дольше, чем любая другая), были прагматизм и реализм, соединившиеся с пониманием роли силы в мировой политике. И здесь выявляется любопытная особенность. Римляне были материалистичным народом, изначально не верившим ни в какое божественное сотворение мира. У них напрочь отсутствуют космогонические сюжеты, история об основании Рима заменяет рассказ о сотворении мироздания. Дюмезиль писал: «В эпоху расцвета римляне не имеют своей мифологии… римская история от основания города заменяла мифологию людям, для которых все ценности определялись их городом, и ни окружающий его мир, ни времена, которые ему предшествовали, не представляли особого интереса». Давайте же подумаем. То, к чему идет «развитая часть» мировой цивилизации (общий правитель, единая структура управления, общий рынок, одна армия, обустройство всех регионов по «римской модели», почитание «чужеземных богов»), римляне опробовали уже две тысячи лет тому назад. Модель эта в целом все же оказалась успешной (во всяком случае, в культурном плане нет более успешной и долговременной). Но ведь она все-таки не выдержала длительного испытания временем. Народы, при всех плюсах единой власти Империи, всё же предпочли разойтись по своим домам.

Уроки античной истории для России

Государи не имеют право жаловаться ни на какую ошибку, совершаемую народом, правление которым находится в их руках, потому что они происходят всегда лишь от их недосмотра или вследствие того, что сами они виноваты в тех же заблуждениях. Если проследить историю народов, которые отличались в наше время грабежом и другими подобными пороками, то можно видеть, что все произошло от тех, которые управляли и характер которых походил на их характер…

Никколо Макиавелли

Пусть будет сотня, тысяча таких портретов, схваченных живо с натуры, – и разве, просматривая их, рассуждая, сближая не только теперь, но через 50 лет, через два века, читатель не увидит перед своими глазами общества данного времени?..

А. П. Башуцкий

С годами Рим не только стал важнейшим vademecum (лат. – путеводителем) по древнему искусству, но своего рода божеством, вердикт которого означал consensus omnium (лат. – единодушное согласие). Важны изучения и военно-политического и социально-культурного опыта великого Рима. Не желая быть «Третьим Римом», тем не менее, мы призываем вас внимательнее изучить опыт возникновения, существования и гибели «Первого Рима». Кто знает, возможно, внимательный анализ античных уроков древних цивилизаций (и наших параллелей к ним) поможет нам избежать гибели, создать на Руси достойное настоящее и будущее.

Цицерон задумал написать всю отечественную историю, включив события из истории Греции, и с добавлением греческих рассказов и мифов, но его удержали многочисленные общественные дела, да и личные неприятности. Мы поставили схожую, но более скромную задачу: создать всемирное полотно, удержавшись и от ряда мирских соблазнов, политическую ношу оставив тем, кто более достоин и умен. Поверьте, менее всего хотелось бы, чтобы кто-то бросил в наш адрес упрек, некогда высказанный в адрес ученых Руссо: «С ученым видом роются во тьме веков (эти ученые и писатели); вас торжественно проводят перед лицом народов древности; перед вами последовательно разворачивают картины Афин, Спарты, Рима, Карфагена; засыпают вам глаза песком Ливии, дабы помешать увидеть происходящее вокруг вас». Напротив: показывая прошлое мира, хотим, чтобы четче поняли проблемы настоящего и нашли пути их решения в России. Возможно, поэтому труд сей заслужит внимание и пойдет на пользу. Хотелось бы надеяться, что его не ожидает судьба тех мудрецов, о которых Хайям писал:

 
Мужи, чьей мудростью был этот
мир пленен,
В которых светочей познанья видел он,
Дороги не нашли из этой ночи темной,
Посуесловили и погрузились в сон.
 

Рим чрезвычайно интересен тем, что позволяет и ныне заглянуть в сердцевину общества, с его людскими страстями, вожделениями, надеждами и страхами. Вы словно бы оказываетесь в некой огромной научной лаборатории, где материалы исследования дают возможность проводить самые сложные, интересные опыты. Он замечателен еще и тем, что его история «повторяется» в будущих сценариях.

Воинская сцена. Иран. 1330-е гг.

Правда, мы никогда и не были в положении Цинцинната. Тот оставил власть – и встал за плуг… Увы, разделить его судьбу не пожелал не только Цицерон, но даже народолюбец Саллюстий, писавший в прологе к «Заговору Катилины», что был бы счастлив, обретя досуг, уйти от политической жизни. Мы сочли более полезным для общего дела вообще не покидать ни нашего «плуга», ни «земли».

Иные горячие головы представляют русских былинными героями, что своими знаниями и подвигами облагодетельствовали чуть ли не все народы… «В новом, «послепотопном» мире особая роль – миссия возрождения – выпала на долю арийцев, чей континент был разрушен. Они вынуждены были мигрировать на юг, причем в разных направлениях. Древние русы, например, расселились на огромных территориях, от Европы до Азии. Они стали «культурными героями» – то есть народом, который нес «одичавшим южанам» развитые знания и умения во всех областях. Говорят, ими, начиная с IX тысячелетия до н. э., были созданы первые «настоящие города» на островах Средиземноморья, в Северной Африке, Палестине, Малой Азии и в дельте рек Тигра и Евфрата. Поэтому нет никаких оснований считать IX тысячелетие до н. э. временем диким и «доисторическим», ведь именно тогда были заложены основания для развития всех последующих цивилизаций. От цивилизации древних русов культурный импульс передавался дальше: например, от Убейда – к Шумеру, от Шумера – к Вавилону и Ассирии. Или от Древнего Египта – к Греции и Риму. Впрочем, это вовсе не означает, что русы существовали на этих территориях только в глубокой древности, а затем ушли отсюда навсегда. По мнению В. Калашникова, «русской землей» была и Малая Азия, которая в значительной мере взрастила и цивилизацию Эллады, а через этрусков – и Древнего Рима. Не правда ли, какая дерзкая и безумная идея!? Но имеет ли она право на жизнь? Возможно, но не для прошлого, а для будущего… И то только при одном условии… Если то, чего не смогли достичь древние греки и римляне, евреи и египтяне, шумеры, персы, арабы, французы, англичане и американцы, то, что, как представляется, не по силам даже могучей и объединенной современной Европе и Америке, – государственное воспитание феноменальной интеллектуальной личности – будет сделано в России! Эту цель следует поставить в качестве главной и первостепенной задачи в новой России.

Раскопки в Эфесе

Это же касается и античной цивилизации в целом… В. И. Вернадский в работе «Научная мысль как планетное явление» писал: «Чудо» эллинской цивилизации – исторический процесс, результаты которого ясны, но ход которого не может быть прослежен, был таким же историческим процессом, как и другие. Он имел прочную основу в прошлом. Лишь результат его по своим следствиям – темп его движения – оказался единичным во времени и исключительным по последствиям в ноосфере. Ход научной мысли нашего времени, XX столетия – по вероятному результату – может привести к еще более грандиозным следствиям, но по своему ходу он явно и резко отличается от того, что происходило в маленькой области Средиземноморья, – побережья Малой Азии, островов и полуостровов Греции, Сицилии, Южной Италии и отдельных городов Средиземного, Эгейского, Черного, Азовского морей, куда проникла эллинская культура, причем в это время научная творческая мысль сосредотачивалась главным образом в Малой Азии, Месопотамии и в Южной Италии, тогда греческой по культуре и языку. Резкое отличие научного движения XX века от движения, создавшего эллинскую науку, ее научную организацию, заключается, во-первых, в его темпе, во-вторых, в площади, им за-хваченной – оно охватило всю планету, – в глубине, затронутых им изменений, в представлениях о научно доступной реальности, наконец, в мощности изменения наукой планеты и открывшихся при этом проспектах будущего. Эти отличия так велики, что позволяют предвидеть научное движение, размаха которого в биосфере еще не было». Ход цивилизации всегда в той или иной мере носит скачкообразный характер, а резкие расслабления и периоды покоя (пусть вынужденного) служат подготовительным периодом для новых скачков. На эти слова хотели бы обратить особое внимание. Сегодня меняется весь ритм жизни. Меняются старые скрижали прогресса. Меняются схемы существования человека и общества. Неизбежно должны смениться сами типы и образы власти.

Сегодня задача историка, учёного и писателя состоит в том, чтобы подсказать народу и его правительству наиболее верный путь развития страны и надежные способы кардинального решения острых и болезненных проблем. Они должны выступить в роли бога врачевания Асклепия, став главными врачами нации. При всех различиях у человечества одно тело, ум, речь и наука. На заре цивилизации важнейшие открытия были сделаны едва ли не всеми народами: около 3000 лет до н. э. видим первые зачатки астрономических наблюдений в Китае, Египте, Вавилоне; затем в 1100 г. до н. э. китаец Чу Конг дает определение наклонения эклиптики к экватору; в Вавилоне в VII–VI вв. до н. э. происходит установление сароса, то есть цикла солнечных затмений; наконец, в Греции возникло учение о шарообразности Земли (Пифагор). Но если тысячи лет назад усилиями умов тех, кто зачастую и не знал о существовании друг друга, достигался прогресс, ныне, тысячелетия спустя, подкрепленная необходимостью логика требует еще более масштабной координации знаний, наук, финансов, энергии, культуры. Ведущие страны мира должны принять участие в этом великом и новом «открытии наук».

Мавзолей Мавсола

В то же время необходимо передать знания, опыт и мудрость древних, как и осознание их трагических ошибок современникам… Греки – это народ народов, стремившийся ответить едва ли не на все мировые вопросы. Говоря словами Исократа, они умели довольствоваться настоящим, думая о будущем! Возьмем их любознательность и проницательность, черты, о которых писал Ювенал. Нам порой не мешает быть и похитрее, как изворотливый Одиссей. У римлян стоило бы унаследовать силу, отвагу, глубокое уважение к предкам… Любое общество без подобных людей обречено на гибель и разложение. «Пусть встречу смерть, но да возобладает истина!» – девиз героических сынов великих народов. В конце IV – начале III в. до н. э. примерно так же выскажется Феодор-Безбожник: «Мудрец не должен видеть препятствий ни в законах, ни в обычаях, ни в верованиях на пути овладения истиной». Будем римлянами в приверженности (не только в теории, но и на практике) к праву и законам империи августовского типа, провозвестником которой стал Цицерон. Будем свято следовать законам, как это делали те же римляне, но при этом чаще вспоминать гениальную фразу Цицерона, сказанную в адрес законника Катона: «Я люблю нашего Катона… Однако он ведет себя так, словно находится в идеальном государстве Платона, а живет он среди подонков Ромула». Вот также и мы в России. Мир пытается нас насильно втиснуть в прокрустово ложе «демократии», уверяя, что нет на земле ничего справедливее (хотя на деле власть при «демократах» часто оказывается в руках подонков). Но Русь, с каждым годом становясь мудрее, понимает, что ей навязали гибельный строй. Да и жить нам приходится не только среди светлых умов, но и среди тех людей, рядом с которыми даже далеко не идеальный Ромул кажется «чистым ангелом». Говоря о римлянах, остережемся самонадеянности и их тяги к мировому господству. Лактанций вполне справедливо пишет: «Но в какой мере польза расходится со справедливостью, дает понять сам римский народ, который, объявляя войны при посредстве фециалов, нанося обиды законным путем, всегда желая чужого и захватывая его, завладел всем миром».

Старинные боевые ладьи предков на пути к Царьграду, Афинам, Риму

Мы говорили о Риме, а думали о России… Не корите нас за такое прочтение истории. Как-то легендарный Моммзен признался Герцену, что многие его даже упрекали за весьма «современный тон» его Истории. Объясняя методу, великий немецкий историк сказал, что он хотел «свести древних с того фантастического пьедестала, на котором они появляются, в реальный мир». И утверждал, что его «намерение вполне законно». А разве менее законно наше стремление бросить греческих или римских героев в бой – за Россию?! Каковы плоды деятельности Рима? Что черпали историки из его давнего прошлого? Одни не могли сдержать слов восторга и восхищения, глядя на величественное здание Римской империи, повторяя слова Овидия, – «в золотом обитаем мы Риме». Другие не жалели слов проклятий или осуждения. Нам кажется, ближе к истине все же те, кто подобно Ф. де Куланжу заметили, что на Рим «не следует ни писать… сатиры, ни делать его апологии». Судить о римском устройстве и народе надо по взглядам тех лет и по отношению к нему тех, кто жил тогда, в том мире. Тем более что от пяти веков существования империи осталось большое число фактов и документов (сочинения историков, произведения поэтов, трактаты философов и юристов).

И. Бодаревский. Князь Олег прибивает щит на врата Царьграда

Страницы учебника «Элоквенции и Поэтики»

Не смогли миновать образов Рима и русские… Словно пушкинский медный всадник, Рим преследует Россию по пятам. В решающие моменты истории он является нам, подобно тени отца Гамлета. Уже при Иване III в обиход у нас вошла формула «Москва – Третий Рим». Мысль о переходе к Москве функций Третьего Рима впервые прозвучала в «Послании на звездочетцев» псковского монаха Филофея. Исследователи данного послания пишут, что тогда Филофей, отмечая гибель обоих Римов, пришел к убеждению, что функции «ромейского царства», той державы, в пределах которой обретается и находит наиболее полное воплощение истинная христианская церковь, – переходят отныне к единственной, «не потопленной неверными» и осененной «благодатию христовой» стране – московской Руси. Тот же Филофей подчеркивал при этом, что Латинский Рим утратил свое значение, ибо в нем, хотя «стены и столпове… не пленены, но душа их от диавола пленены быша», затем и второй Рим – Константинополь – был пленен и, «агаряне внуцы секирами и оскордьми разсекоша двери» церквей Константинополя, а истинным Римом христианского мира стала Москва… Впрочем, и Петербург строился с явными притязаниями на «Последний Рим», что видно хотя бы из откровенно римской эмблематики герба Петербурга, общего патрона Петра у двух столиц (апостол св. Петр). Даже в риторических похвалах Петербургу слышны горациевские нотки. В декабре 1756 г. за скрытой монограммой «А.П.» публикуется «Похвала Петербургу», где автор торжественно, с восторгом признает: «Ты Риму стал подобен». Имя царя Петра, первого русского императора и создателя Петербурга, все чаще ставится в один ряд с именем Августа, первого римского императора. Ранее и царь Иван Грозный требовал от европейских монархов, чтобы те вели его происхождение от Августа. Желая подтвердить сходство великих кесарей, в качестве аналогии вспоминали и миф об основании Константинополя, когда равноапостольному царю Константину явился орел и указал ему место для основания города. Поэты Сумароков и Державин, обращаясь к Екатерине, намекали ей, что она «новый строит Рим». Видимо, с такой оценкой она была вполне согласна, коли распространила римские принципы «регулярного строительства» на главные города ее империи.

Рюриков возводили к римскому императору Августу

Петр I. Гравюра Гюнста с потрета Г. Кнеллера. 1697 г.

Мы отдали дань греческим статуям и римскому стилю. Если до Петра русские воздавали честь «только писаным иконам, а не изваяниям» (И. Корб), то вскоре возникает интерес и к скульптуре. По приказу царя Петра Великого в 1721 г. в Петербург была привезена из Рима, со всеми предосторожностями, античная статуя Венеры. Вначале римские власти ее конфисковали, но затем возвратили царю. Кабинетный секретарь А. Макаров писал, что статуя оказалась русскому царю «зело угодна». Победив шведов, царь перенял у Рима практику создания триумфальных врат. Те первые арки до нас не дошли, но рисунки указывают, что в их оформлении активно использовались античные образы. В оформлении арок преобладали герои античной мифологии – боги Марс, Минерва, Нептун, Юпитер, Геркулес. На офорте Зубова «Триумфальный вход русского войска в Москву после побед при Лесной и под Полтавой» (1711 г.) шествие войск нашей армии проходит на фоне триумфальных арок, как будто бы вынесенных из города в поле. Одновременно в обществе вообще стал наблюдаться огромный интерес к мифологии античного мира. Разного рода алллегории в рисунках, скульптурах, триумфальных арках требовали от тех, кто их созерцал, хотя бы элементарных познаний в художественной области. Конечно, лишь малая часть образованного общества усвоила кое-что из античного наследия. Видимо, в их числе был и сам царь Петр. Известно, что с 1715–1716 гг. Петр стал планомерно вести закупку художественных произведений пластики в Западной Европе, чему способствовало и познавательное посещение им Европы. В Париже он побывал в Люксембургском дворце и в Королевской академии живописи и скульптуры, осмотрел парки и фонтаны Версаля, в Берлине Петр изучал собрание античных статуй, обратив особое внимание на изображение Приапа «в очень неприличной позе».

Адонис. Петербург. Летний сад

Царь Петр стал заказывать не только скульптуры, но и мрамор для резки статуй. Говоря о Летнем саде в Петербурге, он высказал свою мечту: «Если проживу три года, буду иметь сад лучше, чем в Версале у французского короля». Факты из античности и мифологии были ему неплохо знакомы. Любопытно, что Петр I даже и своих собак стал именовать на античный манер. Кобелей он предложил назвать – «Пирроис, Зоис, Аетон, Флегон», а сук – «Паллас, Нимфа, Венера». В обиход русской жизни входили арки и фейерверки. Хотя не всем эти «античные штучки» нравились. Особенно резко выступали против него те, кто видел в этих действиях волю «царя-антихриста»… И. Голиков рассказывал, что митрополит Митрофаний Воронежский настолько был возмущен языческой скульптурой (статуями Юпитера, Нептуна, Минервы, Венеры, Геркулеса, Адониса и т. д.), украшавшей дворец Петра I на реке Воронеж, что решительно отказывался войти в дом царя. Петр даже угрожал ему смертью. Митрополит стоял на своем и был непреклонен в отношении этих символов языческой культуры. Пришлось царю убрать «знаки антихристовы». Дело в том, что Митрофаний отождествил эти статуи с языческими идолами, видя в них религиозное начало, ересь, а потому готов был принять смерть, подобно мученикам раннего христианства, только бы сохранить «душу невинную», не оскорбляя взор «безобразием». Ему было неведомо, что есть на свете и некая высшая религия, которой служит истинный художник.

Портрет Екатерины II на прогулке в Царскосельском парке

Когда же обсуждался перенос столицы России из Москвы в Петербург, далеко не всеми такой перенос воспринимался со знаком плюс. Вспоминали и то, что случилось с Римом, когда его императоры стали выбирать иные города для их резиденций. Многие отмечали: «Говорят, что это место (Петербург) менее, чем Москва, подходит для господства над империей и что это предприятие Петра Великого похоже на предприятие Константина, который перенес в Византию престол империи и покинул Рим, (причем) римляне не знали, где искать свою отчизну, и так как они не видели более всего того, что в Риме воодушевляло их усердие и любовь к отечеству, то их доблести мало-помалу падали и, наконец, совершенно уничтожились». Этого же опасались многие римляне и в эпоху Нерона, когда тот непомерно увлекался всем греческим. Характерно, что даже француз Дидро понимал всю опасность переноса столицы из центра на окраину. Хотя он и посоветовал Екатерине обнести Петербург поясом стен, «достойным римлян», он все же сказал ей в итоге: «…если бы французский двор перенес столицу королевства из Парижа в Марсель, то весь физический уклад страны был бы нарушен… Август пытался создать центр своей империи в Малой Азии. Если бы он выполнил этот проект, продиктованный страхом, то он облегчил бы варварам исполнение их замысла». Тем не менее некоторые параллели все же прослеживались. Подчеркивали то, что окраска ряда домов Невского проспекта в желтый («царский») цвет «имитировала Золотые дома нероновского Рима».

К. П. Брюллов. Гений искусства

По тому же пути пошла и Екатерина II, духовная «дщерь Петрова»… Многие «воздушные замки», которые обретут реальность в архитектуре царской России, имели своим основанием античность… Так, в 1770-х годах у Екатерины II возник замысел «выстроить… греко-римскую рапсодию в моем Царскосельском саду». Далее был представлен развернутый план этого замысла: «…Требуется, чтобы один или несколько… художников поискали в греческой или римской античности, чтобы найти там дом с полной обстановкой… Следует создать резюме века Цезарей, Августов, Цицеронов и Меценатов и создать такой дом, в котором можно было бы поместить всех этих людей в одном лице… если некоторые из этих листов достаточно понравились бы императрице, чтобы она пожелала увидеть их исполненными, тогда бы… соединили их в известном порядке в едином здании и представили бы все способы выполнить его в саду…» Воплощая сей замысел русской императрицы, архитекторы разработали проекты «Павильона наук и искусств» (Шарль де Вайи) и «Античного дома» (Шарль Клериссо). Последний из них постарался найти такое здание, в котором могло бы находиться сразу несколько знаменитых деятелей Рима. Поразмыслив, он решил, что удобнее всего им было бы «встретиться» в термах. Поэтому его «античный дом» по композиции и напоминал знаменитые термы Диоклетиана. Именно эти термы являлись типичным сооружением Древнего Рима, где можно было воссоздать некое подобие «игры», похожей на античную жизнь, чего так желала императрица. Ученые считают, что хотя замысел тогда и не воплотился, сама идея подсказала мысль о приглашении в Россию Ч. Камерона, известного книгой о древних банях. Первое произведение архитектора в России – термы в Царском Селе. В облике галереи и терм присутствовал дух античности. В них оживает ушедшая античная красота… Г. Державин назвал Камеронову галерею храмом, где грации танцуют под звуки арфы. Поэт И. Богданович заметил, что такие чертоги «создавать удобны только боги», поселив в них Флору и Помону. А. Пушкин дал постройке Камерона звучное имя храма россий-ской Минервы.

«Александрийский столп» в Петербурге

Поэтому немудрено, что и впредь будем в архитектуре, искусстве, литературе нет-нет да и оглядываться на великий Рим, ища в его чертах то величие и мощь, которое было присуще некогда Российской империи. В своих представлениях иные считали Российскую империю более великой, нежели Римская. Вспомним строки поэта: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, / К нему не зарастет народная тропа, / Вознесся выше он главою непокорной / Александрийского столпа». Вот и Валерий Брюсов подчеркнет в стихотворении «Александрийский столп» то обстоятельство, что колонна, воздвигнутая в 1834 г. на Дворцовой площади в Петербурге по проекту Монферрана, была выше знаменитой колонны Траяна в Риме:

 
На Невском, как прибой нестройный,
Растет вечерняя толпа.
Но неподвижен сон спокойный
Александрийского столпа.
Гранит суровый, величавый,
Обломок довременных скал!
Как знак побед, как вестник славы,
Ты перед царским домом стал.
Ты выше, чем колонна Рима,
Поставил знаменье креста.
Несокрушима, недвижима
Твоя тяжелая пята…
 

На почтение пред Римом указывает не только надпись на постаменте Медного Всадника, сделанная по латыни (Petro primo Catharina secunda), но и то, что для русских декабристов имена Катона и Брута стали светочами в «темном царстве» нашего монархизма; Ливий, Цицерон, Тацит, Плутарх, как писал один из наших авторов, стали «почти настольными книгами» русской интеллигенции. И даже общественный идеал декабристов, если судить по их признаниям на следствии, вырастал из изучения «истории республик римской и греческой». Рим же они воспевали не только и не столько как «властелина вселенной», но как «край свободы и законов», что воспроизвел «Брутов двух, и двух Катонов» (впрочем, каков на деле был «дух римской свободы», вы имели возможность убедиться).

Н. М. Карамзин в очерке «Нечто о науках, искусствах и просвещении» (1794), споря с полемическими утверждениями Монтеня и Руссо, что когда невежество царствовало в Риме, якобы, те и повелевали миром, когда же Рим просветился, варвары «наложили на него цепи рабства», пишет: «Что принадлежит до Рима, то науки не могли быть причиною его падения, когда Сципионы посвящали им все свободные часы свои и были – Сципионами; когда Катон, умирая вместе с республикою, в последнюю ночь жизни своей читал Платона; когда Цицерон, ученейший из римлян своего времени, презирал опасность и гремел против Катилины. Сии герои были питомцы наук, и притом герои; более таких мужей, и Рим бессмертен в своем величии!» Другое дело, что когда Рим стал на путь накопления награбленных богатств и прожигания жизни – он пал под натиском «варваров»! «Чем же обогатились потомки Ромуловы? Конечно, не науками, но завоеваниями, – и таким образом причина славы их сделалась наконец причиною их погибели». Когда государственный деятель России XIX в. М. М. Сперанский вынес на обсуждение знаменитый проект Уложения законов («для обширнейшей в свете империи, населенной разными языками»), он, отвечая критикам и противникам, обвинявшим его в компиляции положений Уложения у французов и немцев, особо подчеркнул значение римского права как исходной точки для составления всех без исключения уложений Европы: «В источнике своем, т. е. в римском праве, все уложения всегда будут сходны; но со здравым смыслом, со знанием сих источников…. Можно почерпать прямо из них, не подражая никому и не учась ни в немецких, ни во французских университетах».

Триумфальный въезд императора Марка Аврелия

Одним из любимейших поэтов Пушкина был Гораций. В отрывке из стиха декабриста В. Ф. Раевского находим строки: «О Брут и Вашингтон! Я не унижу себя, я не буду слабым, бездушным рабом – или с презрением да произносит имя мое мой ближний!» Н. М. Медведев, выходец из дворянского рода один из основателей первого тайного общества в России, духовный вождь декабристов, взращен в садах римской истории и философии. С ранних лет Плутарх стал его настольной книгой. Любимый предмет – римская история. Латынь и греческий он знал настолько, что мог читать в подлиннике Геродота и Диодора, а в 15 лет перевел «О нравах германцев» Тацита. О степени его увлеченности римской историей говорит такой случай. Вспоминают, на детском вечере у Державиных мать заметила, что он не танцует и подошла его уговаривать принять участие в танцах. Сын ее тих спросил: «Маминька, разве Аристид и Катон танцевали?» Матушка ответила ему утвердительно. Тогда он встал и пошел танцевать. Вполне возможно, что в законах римской республике он затем искал основы для создания его конституции. Или же вот А. А. Бестужев восклицает (кстати, очень даже злободневно, если направить его слова в нынешнее время): «Наш Август царствует, – но где же Меценаты? Опорой слабого кто обречется быть?» А все тот же Раевский признается, что он «льет слезы», взирая, «как Сократ, Овидий и Сенека… погибли жертвою предрассуждений века, интриг и зависти иль жертвою страстей». Будущий декабрист скорбит, видя, как в его стране, России, «в нищете таланты погибают, безумцы ум гнетут, знать право воспрещают». С. Глинка отмечал в мемуарах, сколь высок был культ римских интеллектуалов и риторов в среде образованной российской публики, в кругу политических элит: «Голос добродетелей древнего Рима, голос Цинциннатов и Катонов громко откликался в пылких и юных душах кадет… Древний Рим стал и моим кумиром. Не знал я, под каким живу правлением, но знал, что вольность была душою римлян». Преклонение нашей элиты перед римскими образцами несомненно.

Строительство храма. Мраморный барельеф. 100 г.

Как же объяснить это поголовное увлечение русских античным Римом? В том нет ничего удивительного. Дело в том, что Рим был классическим образцом для всего человечества… Это был некий «древний музей», откуда новые поколения брали образцы для своих политических, юридических, культурных институтов. Императоры и цари подражали своим римским предшественникам. Это же в той или иной мере пытались проделать писатели, философы, интеллектуалы. И еще долго все культурные пути человечества будут «вести в Рим». Рим стал чем-то гораздо большим, нежели просто скоплением артефактов и камней. Рим стал идеей! Об этом очень точно сказал П. Чаадаев в письме к А. И. Тургеневу (1833): «Поймите же раз навсегда, что это не обычный город, скопление камней и людей, а безмерная идея, громадный факт. Его надо рассматривать не с Капитолийской башни, не с фонаря св. Петра, а с той духовной высоты, на которую так легко подняться, попирая стопами его священную почву». Чаадаев побывал в Риме вместе с Н. Тургеневым (1825), заявив, что сей город – «вещь чрезвычайная», ни на что не похожая и «превосходящая всякое ожидание и всякое воображение». В том же письме к А. И. Тургеневу он уточнил, расширил круг своих впечатлений: «Вы увидите тогда, как длинные тени его памятников ложатся на весь земной шар дивными поучениями, вы услышите, как из его безмолвной громады звучит мощный глас, вещающий неизреченные тайны. Вы поймете тогда, что Рим – это связь между древним и новым миром…» Многие ученые (спустя столетия после падения Рима) продолжали измерять духовную жизнь нашего народа «по римским образцам»… Хотя когда тот же Ломоносов, стараясь «отстоять перед германскими учеными идею древности русских, пытался на бумаге выстроить эти соответствия: ставил против имени Зевса имя Перуна, рядом с Венерой – Ладу, а дальше не ладилось: не вписывался пантеон, поставленный в Детинце князем Владимиром, в узкие рамки римской мифологии. Во-первых, русские верования значительно старше римских, и они не были искусственно собраны из чужеземных небожителей и объединены в единую семью. Во-вторых, сам пантеон князя Владимира, о котором сообщил Нестор-летописец, не являлся энциклопедией веры древних русов. В-третьих, русские верования оказались (для России) куда жизнеспособнее античных».