Текст книги "Незадолго до ностальгии"

14. Звёздный час

Прежде чем заснуть, он попытался вспомнить, говорила ли ему что-нибудь о дементализованных Варвара – по работе она время от времени с ними сталкивалась. Но ничего такого на ум не приходило: по-видимому, тогда он был слишком погружён в свои дела, и, чего уж там, эта тема никогда не казалась ему приятной. Ещё он подумал, что вряд ли Марк перестал подозревать его, и, значит, завтра у них будет разговор по существу.

Но и сегодня они сделали немало: их совместный набег на прошлое вполне мог быть спонтанной импровизацией Толяныча, однако нельзя не признать, что у неё есть и чёткий прагматический смысл. Теперь их дружба обновилась воспоминаниями юности, и на этой укреплённой свежими эмоциями платформе Марк, надо думать, и предлагает строить дальнейшие отношения, по какую бы сторону баррикад оба ни находились. В этом Киш с ним мог только согласиться. Правда, он не чувствовал себя по какую-либо сторону баррикады, но, как знать, так ли уж он прав в своей уверенности. Возможно, подозрительность Толяныча – всего лишь временный послеоперационный симптом, когда всё и вся вызывают ощущение опасности. Но также не исключено, что Киш находится среди тех, кто вызывает у подсознания Марка тревожные эмоции. А это значит, что Марку известно (или было известно до дементализации) о Кише нечто такое, чего и сам Киш о себе не знает. И это может быть связано только с Прагой – с его, Киша, звёздным часом.

Звёздный час случился ранним утром, когда они с Варварой, укрывшись прихваченным у Огнешки клетчатым пледом, вышли из парка, где у них случилось в первый раз. Рассветный сумрак уже почти рассеялся, но на улицах по-прежнему было пустынно: город, выплеснув накануне огромный заряд энергии, казалось, решил спать дольше обычного. Они прошли уже полпути до Огнешки, когда почти у самого впадения узкого переулка в улицу произошло ЭТО. В воздухе послышалось слабое «A-а!», затем возник человек в коричневом кафтане и малиновом берете – падая вниз, он пытался бежать по воздуху, быстро перебирая худыми в коричневых лосинах ногами, но тяжёлый удар о брусчатку остановил его бег. Какую-то долю секунды пришелец стоял на ногах, но тут же, не выдержавши приземления, рухнул лицом вниз – так стремительно, что вытянутые вперёд, навстречу к ним двоим, руки не спасли от удара лицом о камни. Берет слетел с головы, открыв чёрные, с сильной проседью, длинные волосы, веером рассыпавшиеся по мостовой. Переулок заканчивался одноэтажными домами, и получалось, что человек упал с высоколетящего самолёта или из космоса, а точней говоря, из ниоткуда. И до него было семь-восемь шагов.

Киш выскользнул из-под пледа и рванул вперёд, Варвара последовала за ним, на бегу поправляя слетающий с плеч плед. Так они пробежали мимо берета и склонились над упавшим с двух сторон. Поколебавшись всего мгновение, Киш повернул человека на спину. Узкое лицо его было в крови, но он был жив, и левой рукой (тоже окровавленной) ухватил Киша за правое запястье, словно прося о помощи.

– Кто вы? – почти выкрикнул Киш. – Oui es?

Несколько мгновений человек отстранённо всматривался в лицо Киша.

– Laris Davidis, – слабо произнёс он и прикрыл почти чёрные глаза.

Его голова, словно в фильме, склонилась набок, из края рта пролилась тонкая струйка крови, и Киш физически почувствовал, как из человека вышла жизнь. Это было похоже на лёгкий удар тока, и он инстинктивно отдёрнул руку, но усопший не отпустил его.

– Что он сказал? – робко спросила Варвара.

– Ларис Давидис – «Дух Давида». Это латынь.

– Он умер?

– Судя по всему, да, – осторожно подтвердил Киш.

– Может, он всё-таки ещё живой, и его можно спасти?

Она достала из сумочки зеркальце, поднесла его к носу лежащего и, сев на корточки, держала так с полминуты, надеясь уловить хотя бы слабое дыхание. Но стекло осталось незамутнённым. Длинно вздохнув, Варвара спрятала его в сумочку, пробормотала «Господи, помилуй!» и перекрестилась. Потом, немного подумав, перекрестила умершего. На какое-то время на них нашло короткое оцепенение, словно остановка чьей-то жизни заставила и их на какое-то время воздерживаться от слов и поступков.

– Ты уже видел когда-нибудь, как умирают? – Варвара произнесла эти слова, видимо потому, что тишина начинала становиться гнетущей.

– Нет.

– И я нет.

Они снова помолчали.

– Что теперь делать, Киш? Наверное, надо вызвать «скорую»? У них же есть «скорая»? Или полицию?

– Не надо, – покачал он головой. – Можешь принести его берет?

– Берет? Ага, сейчас.

По-видимому, Варвара сейчас нуждалась в простых и понятных действиях. На ходу поправляя сползающий с плеч плед, она охотно кинулась выполнять это небольшое поручение: подняла берет с мостовой, тщательно отряхнула от пыли, и, когда Киш свободной рукой приподнял голову пришельца, аккуратно подложила его, несколько раз разгладив ладошками. Потом посмотрела на Киша, ожидая новых поручений, но их не последовало. Тогда Варвара присела на корточки по правую сторону от лежащего.

– Как ты думаешь, откуда он взялся? – спросила она осторожно. – Как будто из воздуха! Я такого ещё никогда не видела!

Киш ничего не ответил, он продолжал рассматривать умершего. В правой руке тот держал камень: вероятно, человек от кого-то убегал и не успел метнуть им в своих преследователей. На левой, которой он по-прежнему сжимал запястье Киша, красовался перстень-печатка – на поверхности выступали сплетённые между собой буквы EV. Ещё он отметил, что во всей одежде нет ни единой пуговицы, словно портным, её шившим, это изобретение было ещё не знакомо. Тёмно-жёлтый кафтан был перехвачен на поясе коричневым кожаным поясом с пряжкой цвета золота (скорей всего, она такой и была), под кафтаном виднелась белая нательная камиза и коричневый жилет на крючках, на ногах – чулки и плоские широкие башмаки.

– Ларис Давидис, – задумчиво повторила Варвара. – Красивое имя…

– Ты думаешь, это имя?

– А что?

Он еле заметно пожал плечами:

– Не знаю, например, обрывок фразы.

Варвара осторожно убрала с лица умершего прядь седых волос и потрогала его правое запястье, словно всё ещё надеялась обнаружить пульс.

– Странный человек, – произнесла она задумчиво и вопросительно взглянула на Киша, проверяя, разделяет ли он её мнение. – Словно с карнавала…

– Он не с карнавала, – медленно ответил Киш.

Молния догадки уже мелькнула в его голове, озарила и обожгла, – возможно, в тот самый момент, когда жизнь покинула лежащего на мостовой. И теперь он пребывал в странном понимании, что чудо уже произошло, уже начало смешиваться с реальностью, и сейчас его, Киша, задача правильно принять эту новую реальность и, как говорит Варвара, не наделать глупостей. У него оставалось всего несколько мгновений, прежде чем начать действовать, и эти мгновения он тратил на тихое удивление самим собой: отчего он не скачет, как безумный, не вопит в сладостном восторге: «Это случилось!!! Это случилось!!!», ведь именно такой восторг охватывал его, когда он мечтал о чём-то подобном перед сном, прислушиваясь к шуршанию тополей.

– Он не с карнавала, – повторил Киш. – Просто прибыл издалека. Точней, издавна. Из далёких времён.

– Как это? – не поняла она.

– Это Вальтер Эго, – он поднял к Варваре своё застывшее в отстранённости лицо. – Оказывается, он существовал на самом деле.

– Кто?

– Истый Меняла. Его дефенестрировали много веков назад.

Как непредсказуема жизнь! Эту историю о таинственном исчезновении пражского ростовщика он прочёл ещё подростком, когда во время летних каникул отдыхал на старой археологической даче и, роясь в библиотеке прадедушки, вдруг заинтересовался сборником «Мифы и легенды средневековой Европы». И теперь, сидя над остывающим телом Вальтера Эго, он вполголоса пересказывал эту историю Варваре, а те давешние, жёлтые от времени, страницы то и дело представали перед его глазами, словно стремясь перелистнуться сквозь стенку черепа из воображения в реальность.

Варвару – в отличие от Киша она вся была здесь и сейчас – полученные сведения не удовлетворили.

– Киш, я всё равно не понимаю, – помотала она головой, – как он мог провалиться во времени, а сейчас вынырнуть? Это же против законов физики!

– Да уж, Ньютон бы его не одобрил, – задумчиво согласился он. – Но знаешь, как пишут перед входом физических факультетов? «Будьте осторожны: занятия физикой могут свести с ума». Многие физические явления не поддаются нашей логике, их можно лишь принимать к сведению. Наверное, вчерашняя массовая дефенестрация вызвала какой-то резонанс временных потоков и… и не знаю что, – признался он. – По-видимому, Эго провалился в какой-то временной колодец, и вчерашняя дефенестрация его оттуда извлекла, как бы выбила. Ты не помнишь, вчера по новостям ничего такого не передавали – никто из дефенестрированных не исчез при падении?

Варвара с сомнением покачала головой.

– Тогда это реализовалось другим способом, – сделал вывод Киш.

– И теперь это научное открытие?

– Что-то вроде, – кивнул он. – Вроде того, что мы нашли старинный клад, только, конечно, круче.

– Как жаль, что он сразу умер! – огорчилась Варвара, разглядывая Эго новым взглядом. – Он бы мог столько интересного рассказать!

Киш еле заметно кивнул: мысль была для него сама собой разумеющейся. Но Варвара тут же спохватилась:

– О чём я говорю! Человек умер, а я жалею не о том, что умер, а об утраченной информации! Это ужасно!

В знак утешения он погладил её по плечу свободной рукой.

Ему пришлось кое-кого разбудить в Москве, извиниться за столь раннее беспокойство, несколько раз повторить, что он не пьян и в своём уме, и что сообщаемая им информация самая что ни на есть стопроцентная и достоверная, просто слегка сенсационная. Для верности он навёл камеру на лежащего Эго, и вот ему, кажется, поверили, пообещали по возможности оперативно прислать необходимую помощь, после чего оставалось только ждать.

– Киш, я хочу к тебе! – Варвара, которая несколько минут увлечённо разглядывала правую руку Эго, как дети разглядывают ползущего по земле муравья, внезапно встала с корточек. – Ноги затекли! – пожаловалась она и несколько раз привстала на цыпочках, чтобы размяться. – А у тебя нет?

Она осторожно обошла лежащего Вальтера и постелила на мостовую плед, на который они оба сели. Свободной рукой Киш обнял её талию. «Счастья сразу много не проглотишь», – подумалось ему. О том, что сейчас произошло, он даже и не мечтал, но это случилось, и вот он испытывает только необычность момента, но не более. А дело в том, что он встретил Варвару, успел пережить с ней целую гамму сильнейших чувств и на Вальтера ему, по-видимому, банально не хватает эмоций.

Нет, это никудышное объяснение: он встретил Варвару, и это гораздо важнее сенсаций в научном мире – так будет правильно…

Варвара прижалась к его плечу:

– Представляю, как дико мы смотримся со стороны, – произнесла она после недолгого молчания. – А если сейчас приедет полиция?

– Это было бы очень некстати, – ответил он, удивляясь своему хладнокровию. – Придётся как-то тянуть время.

– Что ж, попробуем, – произнесла она с сомнением. – А как выглядят те, кто приедет тебе на помощь? Как мы поймём, что это – они?

– Самому интересно.

Они прибыли с поразившей Киша оперативностью – прошло не более четверти часа. Вначале раздался визг тормозов, затем длинный чёрный автомобиль вылетел из-за угла, слева направо, перегородив выход из переулка. Из правой передней двери выскочил человек в тёмно-синем костюме, – на вид ему можно было дать и сорок, и пятьдесят. Роста выше среднего и довольно крепко сложен. Наголо бритая крупная голова с высоким лбом выдавала в нём интеллектуала: его можно было бы принять за профессора, и в то же время чувствовалось, что вряд ли он прибыл из академической среды – отдавать распоряжения ему было явно интереснее и привычнее, чем читать лекции. Едва ступив на мостовую, тёмно-синий крикнул на английском: «Оставайтесь на месте» и для верности вытянул вперёд руку с вертикально поднятой ладонью. На ходу он повторил свою фразу ещё на нескольких языках.

– Ок, – Киш кивнул и почувствовал, как Варвара плотнее прижалась к нему: прибывшие, по-видимому, не внушали ей доверия.

Практически моментально рядом с тёмно-синим профессором оказались люди в белых рубашках – короткие рукава обхватывали незаурядные бицепсы. Белорубашечники окружили Вальтера, Киша и Варвару, став лицами вовне, словно готовясь держать круговую оборону. Человек в тёмно-синем костюме окинул взглядом всю фигуру Вальтера, несколько секунд пристально всматривался в его лицо, затем нагнулся и проверил пульс на руке, в которой Меняла сжимал камень.

– Он был жив? – спросил он, продолжая рассматривать Эго.

– Да, – ответил Киш. – Но всего несколько секунд. Удар был очень сильный. Не удивлюсь, если он сломал ноги.

Тёмно-синий нетерпеливо махнул рукой, и в кругу сию же секунду оказался ещё один человек – в белом халате, с небольшим чемоданчиком в руке. Из чемоданчика он извлёк два небольших кругляша, которые прицепил к вискам Эго, и что-то сказал тёмно-синему. Тот глянул на руку, которой Вальтер сжимал запястье Киша, и осторожно разомкнул пальцы, чтобы между Менялой и Кишем не было контакта. Чемоданчик тихо заурчал.

– Жизнемер, – пробормотала Варвара. – А вдруг?..

Они оба, тёмно-синий и врач, склонились над чемоданчиком, почти соприкасаясь головами. Пошли томительные секунды сканирования Эго на наличие жизненных запасов. Киш успел представить, как сейчас выяснится, что Истого ещё можно спасти, и его спешно увозят в реанимацию; кавалькада исчезает с той же стремительностью, как и появилась, а они с Варварой остаются сидеть на мостовой с ощущением, что всё это им приснилось.

Жизнемер внезапно смолк. Врач бесстрастным голосом констатировал, что пациент неизлечимо мёртв и восстановлению к жизни не подлежит:

– Mortus mortisimus.

Тёмно-синий медленно выпрямился и, сунув руки в карманы брюк, запрокинул лицо к небу. Так он простоял несколько секунд, покачиваясь с пяток на носки, потом ещё раз огляделся по сторонам.

– Спасибо, док, – он похлопал врача по плечу. – Позаботьтесь о его сохранности: холод и так далее. – А вы закройте, – бросил он одному из парней в белых рубашках и что-то нарисовал указательным пальцем в воздухе. Затем обернулся к Кишу с Варварой: – Необычное утро, не правда ли? Меня зовут Дан.

Киш поднялся с пледа, Варвара, чуть помедлив, поднялась вслед за ним, встав слегка за его спиной. Они назвали свои имена, причём Варвара, перед тем как представиться, слегка потёрлась носом о плечо Киша.

– Пройдёмся? – Дан кивнул головой вглубь переулка, и, когда они отошли метров на десять, он встал так, чтобы не терять из виду Менялу, а Киш и Варвара оказались к Эго спиной. – Ну, рассказывайте, Киш, как всё было, – предложил Дан. – Торопиться теперь некуда, так что можете и подробно. Максимально подробно.

Киш помедлил. Было бы здорово, если бы Дан сообщил: а кто он, собственно, такой? Самому спрашивать бессмысленно: «профессор» может назваться кем угодно, и этого никак не проверишь. Ясно лишь одно: Дан принадлежит к людям, занимающим под солнцем одно из самых центральных мест, – даже сейчас, на рассвете, его тень простёрлась не более чем на полметра, тогда как их с Варварой тени вытянулись этажа на три.

– Подробно так подробно, – согласился он и на несколько секунд задумался, решая, с чего начать. – Итак, мы вышли из парка, вон оттуда, – он указал рукой в сторону, – я не знаю, как он называется, мы только вчера прилетели, а до этого в Праге никогда не были…

– Наверное, это нескромно, – мягко прервал его Дан, – но я хочу уточнить: как вы оказались в парке в столь ранний час? Вы там ночевали?

– Мы занимались там любовью, – рубанул Киш. – Не могу сказать, что любовь в парке наше хобби, хотя стоит подумать, не сделать ли это традицией – приезжая в какой-нибудь город, первый рассвет встречать в городском саду. Понимаете, Дан, мы познакомились ещё вчера днём, и к вечеру нам уже всё было ясно. Но из-за вчерашних событий мы не смогли попасть в свой отель – была полная неразбериха с транспортом, в результате нас приютили добрые люди, и пришлось заночевать в общей комнате. А, между тем, пора было переходить от слов к делу…

Подробный рассказ затянулся минут на семь-восемь. Несколько раз Киша отвлекали новоприбывшие: из переулка вынырнуло ещё несколько автомобилей, которые остановились рядом с их небольшой группой; чуть позже в небе показалось несколько небольших вертолётов – они приземлялись где-то совсем неподалёку.

Дан слушал, слегка наклонив свой высокий лоб вперёд, не сводя с пытливого взгляда с лица Киша и иногда покачиваясь на носках взад-вперёд. На автомобили и вертолёты он не обратил ни малейшего внимания.

– Почему вы называете этого человека Вальтером Эго? – спросил он, когда Киш закончил.

– Доказательств у меня нет, – Киш развёл руками, – но нет и оснований думать иначе. Я хочу сказать: на моём месте любой бы так подумал, без вариантов. Во-первых, я о Вальтере упоминал в своём эссе, поэтому герр Эго – первый, кто приходит на ум. Во-вторых, инициалы на перстне – они совпадают, и с этим тоже приходится считаться. И, наконец, в-третьих, костюм: на нём нет ни единой пуговицы, только пряжки и заколки, а это говорит о том, что его шили как минимум не позже эпохи Возрождения, а скорей, и раньше. Короче, я не знаю, кто ещё подойдёт под все критерии. Может, и есть другие кандидаты, исчезнувшие много веков назад, когда их дефенестрировали, но мне о них просто ничего неизвестно. Если есть другие версии, я их с удовольствием выслушаю.

По лицу Дана трудно было понять, насколько его впечатлили аргументы Киша. Но если у него и были другие версии, Дан всё равно не стал их озвучивать.

– Но когда вы его спросили, кто он, то, насколько я понял, он назвал себя Laris Davidis, – напомнил он.

– Не факт, что Эго отвечал мне, – Киш скептически пожал плечами. – Вполне возможно, он хотел под этим именем предстать перед Богом. Знаете же, как раньше было: люди придавали именам куда больше значения, чем сейчас, и зачастую при рождении человеку давали два имени – одно, ненастоящее, для мира, и ещё одно, истинное, которое держалось в тайне. Считалось, что эта мера уберегает от сглаза и колдовских чар: заклятия и порча падут на фальшивое имя. Не исключено, что своим настоящим именем Вальтер Эго считал Ларис Давидис и поэтому произнёс его за секунду до смерти. И ещё не исключено, что он находился во власти предсмертных видений, и меня совсем не видел или принимал меня за кого-то другого. В сущности, я и был для него «кто-то другой» – не как конкретный незнакомый человек, а как представитель совсем иной эпохи, которого человеку его эпохи естественно идентифицировать, как существо из потустороннего мира. И, в общем-то, сейчас уже не узнать, увидел ли он меня, или наша реальность была отгорожена от него картиной иного мира. Наконец, есть ещё и такое объяснение: про Вальтера Эго говорили, будто бы он так богат, что может купить себе второе «я». А что если это не метафора? Что если это – реальная сделка? Не знаю, каким образом, не знаю, что это значит буквально, но вдруг он и вправду купил второе «я»? И вдруг имя этого второго «я» – Ларис Давидис?

Казалось, пронзительный взгляд Дана стал ещё острее, словно он пытался дознаться, говорит ли Киш искренне или морочит ему голову.

– Интересная мысль, – задумчиво произнёс он.

– Какая именно? – полюбопытствовал Киш.

– А как вы думаете, – Дан переступил через его невысокий вопрос, даже не заметив, – почему связь времён удалось установить именно вам?

– Ну, это-то как раз неинтересно, – хмыкнул Киш. – Это всё равно, что жаловаться «Почему не я? Ведь я больше заслуживал!» – только наоборот. Разве нет?

– Нет, – с неожиданной жёсткостью произнёс Дан, и на мгновенье его серо-зелёные глаза гневно расширились: видимо, ему не понравилось, что Киш счёл его вопрос поверхностным, чуть ли не пустячным (а кому бы это понравилось?). Своим «нет» он недвусмысленно давал понять: если я спрашиваю, значит, это важно, и даже если это неважно, то это всё равно важно, потому что спрашиваю я, понял, дурья башка?

– Я хотел сказать: это неинтересно мне, – миролюбиво уточнил Киш. – Случилось и случилось. Я не склонен приписывать это какой-то своей особой гениальности. Мы, русские, странный народ, нам какие-то вещи – до лампочки… Но, если хотите, я попробую. Итак, почему мне. Во-первых, я никогда не был в Праге, а новичкам, говорят, везёт. Во-вторых, среди моих предков немало археологов, и моему отцу тоже однажды удалось установить связь времён. Почему бы не предположить, что у меня к таким делам генетическая предрасположенность? В-третьих, я участвовал в одном деле по распутыванию генетического путешествия, и подсказал ключевую деталь – окна. По ним мы нашли здание, возникающее в воспоминаниях клиента. А здесь мы имеем дело с дефенестрацией – то есть опять же с окнами. Кто знает, может, у меня особая склонность к делам, где фигурируют окна? В-четвёртых, в истории Праги, этого полного мистики города, есть эпизод, когда некто Эгон Эрвин Киш, журналист, забрался на чердак Старой синагоги, чтобы проверить, действительно ли там, как утверждает легенда, обитает Голем. Правда, у него Киш – фамилия, а не имя, как у меня, но всё же рифма налицо. И, наконец, в-пятых, русская иррациональность – наша национальная забава преподносить сюрпризы из области невозможного, чтобы показать, что нас рано списывать со счётов. Можно, наверное, наковырять ещё разных объяснений, но я и правда не понимаю зачем, ведь они кажутся убедительными только постфактум, а заранее их вряд ли просчитаешь, нет?

– Перешлите мне своё эссе, – после секундного раздумья решил Дан. – Прямо сейчас, ничего не меняя.

Киш вдохнул как можно больше воздуха и медленно выдохнул. Он понятия не имел, кто такой этот Дан, но понимал, что таким людям он ещё не отказывал.

– Вряд ли я могу это сделать, – он придал голосу максимальную доброжелательность, – у меня есть заказчики, и было бы некорректно договариваться с вами за их спиной, даже если именно вы размещали заказ через них.

Это неожиданное препятствие вызвало у Дана еле заметную гримасу раздражения – крылья ноздрей нетерпеливо дрогнули, глаза сузились. Но лишь на мгновенье. В следующее он уже ухмыльнулся:

– Вы, кажется, ещё не поняли, что с вами произошло.

– Ну почему же, – возразил Киш, – если не ошибаюсь, сейчас идёт мой звёздный час – свадьба моей карьеры с мистером Успехом и всё такое прочее. Как говорит в таких случаях мой друг писатель Былинский: «Эту страницу жизни не забудешь до конца смерти». Просто всё произошло так неожиданно, что я ещё не успел пропитаться важностью момента.

– Никто вас не упрекнёт, – ни секунды не сомневаясь, пообещал Дан. – И не переживайте, ваши заказчики не останутся в накладе, даже наоборот, они заслуживают поощрения за то, что так точно сработали и привлекли вас. Давайте своё эссе, я хочу быть уверен, что вы не измените в нём ни запятой.

Киш сокрушённо развёл руками:

– Всё равно не могу. Его у меня с собой нет. Я писал на бумаге – чернилами в тетради. И да: настоящим гусиным пером.

Брови Дана удивлённо взметнулись вверх, и на высоком лбу обозначилось четыре ряда морщин:

– Вы всегда пишете от руки?

– В общем-то нет, но иногда да, – поведал Киш. – Не могу сказать, что тут был какой-то специальный расчёт, скорей, интуитивный порыв: так мне было легче настроиться. Когда пишешь о старине, перо естественней, не правда ли?

– И на каком языке вы писали?

– На латинском – каком же ещё? Это же просто напрашивалось. Правда, там встречаются фразы и даже абзацы на русском, это же всё-таки черновик, но основной текст – старая добрая латынь.

– Я покупаю вашу тетрадь, – сообщил Дан как о решённом деле.

Такого поворота Киш не ожидал. И тут же подумал: к чему бы это? Но ответа в его голове не было и быть не могло, а догадки тут не годились. Ответ можно было почерпнуть только из головы Дана.

– Прекрасно, – кивнул он. – А как насчёт чернил? Из старинных фамильных запасов? Производства ленинградской фабрики «Радуга» – её уже давным-давно нет. Таких чернил, может быть, во всём мире осталось флаконов одиннадцать.

В остром взгляде Дана блеснуло ироничное любопытство:

– Потом вы предложите своё перо и станете утверждать, что оно – из волшебного гуся?

– Пером не торгую, – Киш старался смотреть на Дана как можно лучезарней. – Мне интересно, насколько вы готовы сорить деньгами. Могу уступить флакон синих или фиолетовых – и всего за каких-нибудь полтора небоскрёба. Если точно будете брать, два-три этажа могу скинуть…

Лицо Дана оставалось бесстрастным, а взгляд пристальным. Этот человек реагировал лишь на те слова, на которые считал нужным реагировать, и Киш внезапно почувствовал себя жучком под взглядом зоолога, который не удивляется повадкам насекомого и тем более не возмущается ими, а лишь отмечает, что они данному экземпляру присущи.

– Извините, Дан, меня заносит, – Киш растёр лицо ладонями, пытаясь взбодриться и заодно для того, чтобы на несколько секунд спрятаться от пристального взгляда, – мелю какую-то чушь… совершенно не подготовился к славе… так как насчёт фиолетовых?

– Я и покупаю у вас чернила, – Дан еле заметно усмехнулся. – Но не в виде сырья, а те, что вы нанесли на бумагу. Где находится ваша тетрадь?

– В чемодане.

– И сколько вы за неё хотите?

– Понятия не имею, сколько она стоит.

– Я тоже, – Дан небрежно кивнул. – В любом случае с вами договорятся. Мне некогда сейчас этим заниматься. Можете сосчитать, сколько денег вы заработали за всю жизнь, и умножить на два, или, если хотите, оценим вашу тетрадь по стоимости рукописи пятнадцатого, четырнадцатого или какого там века. Вас такое устроит?

– Почему на два? – поинтересовался Киш. – А не на три и не на пять?

– Потому что вас двое, – терпеливо объяснил Дан, но было видно, что он предпочёл бы уже закончить разговор. – Если бы вы занимались любовью втроём или впятером, я бы умножил на три и на пять. Вас смущает сумма или принцип ценообразования?

– Вы же хотите получить тетрадь прямо сейчас, верно? – уточнил Киш. – Получается, вы оставляете мне на обдумывание сделки века всего ничего – столько, сколько нужно, чтобы домчаться на вашей машине до отеля. Сейчас это займёт каких-то десять-двадцать минут, – дороги свободны, лафа для водителей. И какую сумму я сейчас ни выторгую, очень скоро она может показаться недостаточной, а с расстояния лет будет выглядеть всё меньшей и меньшей. Я предлагаю другой вариант: тетрадь я вам подарю. Во-первых, не надо будет думать в количественных категориях и сожалеть о том, что продешевил, а, во-вторых, это решение соответствует духу произошедшего – моя рукопись как бы сама упадёт вам в руки. В каком-то смысле, подвергнется дефенестрации. Разумеется, я сниму себе копию, сделаю её второе «я», потому что мне нужно дописать эссе – в мире науки открытие мало чего стоит без публикаций, а меня приучили, что публиковать нужно только законченные вещи. Ну как?

По правде говоря, Киш ожидал возражения. Принятие подарка означало бы, что Дан согласен стать его другом или же должником, а кто он такой, чтобы сметь претендовать на это? Но Дан с неожиданной лёгкостью согласился:

– Идёт.

Он подозвал одного из своих людей в белой рубашке, что-то сказал ему и снова повернулся к Кишу:

– У вас есть ещё дела в Праге?

Киш понял, что звёздный час окончен, их с Варварой вежливо удаляют с места События. Почему? Сейчас думать об этом было некогда, да и обижаться тоже.

– Я об этом пока не думал, – признался он. – Я ведь и приехал с довольно неопределёнными планами – наудачу. Насколько понимаю, самое важное уже произошло, так что дел, в общем-то, нет. Мне просто интересно, что будет с телом Вальтера Эго дальше.

– Его похоронят, что ж ещё? – Дан посмотрел на Киша с лёгким недоумением.

– Где? – спросил Киш машинально и тут же почувствовал, что вопрос прозвучал бестактно, словно он выпрашивал приглашение на похороны.

– Это решат родственники, – холодно произнёс Дан. – Не исключено, что они у него остались.

«Интересная мысль, – подумал Киш. – С другой стороны, почему бы и нет?»

Вслух он решил выведать другое:

– Короче, вы рекомендуете мне не задерживаться?

– Ну отчего же? – Дан снова качнулся на каблуках. – Если вам так хочется оказаться в центре внимания, то нужно всего лишь дождаться, когда обо всём станет известно журналистам. А им станет известно часа через три.

– Вы правы, – признал Киш, – нам срочно нужно уматывать домой. Срочно. Здесь нам не дадут покоя. Ещё, чего доброго, полиция потащит на допрос – сейчас они наверняка готовы хвататься за любую зацепку… У тебя когда обратный билет? – обернулся он к Варваре, только сейчас с удивлением обнаружив, что понятия не имеет об её дальнейших планах, и что билеты у них, скорей всего, на разные дни и рейсы. – У меня на послезавтра, а у тебя?

Варвара по-прежнему стояла, наполовину спрятавшись за него, и с настороженным любопытством переводила взгляд с Дана на его сверхкороткую тень и обратно. За всё время разговора она не проронила ни слова, и он не знал, как она относится к происходящему.

– В шестнадцать двадцать, – ответила она с лёгкой запинкой, словно отвлекаясь от собственных мыслей. – Сегодня.

– В шестнадцать двадцать, – повторил он, стремительно соображая. – Это очень поздно, очень… Значит так: сейчас едем в отель и сразу же в аэропорт – постараемся поменять билеты, а если не получится, то нужно брать на первое же свободное направление, хоть в Африку…

– Вы можете воспользоваться моим самолётом, – спокойно подсказал Дан.

– Шикарно, – оценил Киш. – Но нам нужно посоветоваться.

Он ещё раз быстро взглянул на Варвару: она неопределённо качнула головой и легонько кивнула: «Почему бы и нет?»

– Мы посоветовались, – сообщил Киш, – и с благодарностью принимаем ваше предложение. Ваш пилот знает дорогу на Москву? Это всё время на северо-восток, и как только начнутся вечные льды, медведи и загадочные русские души, то уже рукой подать. Надо только предупредить, чтобы взлётную полосу очистили от снега и самоваров, а диспетчер в аэропорту с пьяных глаз не запустил в нас межконтинентальной балалайкой…

Дан еле заметно улыбнулся, показывая, что оценил шутку.

– Если на завтрак вам хочется что-нибудь особенное, просто предупредите стюарда, – сообщил он. – И, кстати, – его губы снова еле заметно дрогнули, – там есть большая кровать.

– Спасибо, мы ею обязательно воспользуемся.

– Когда закончите эссе, пришлите мне, мой помощник скажет, как это сделать, – Дан кивнул, ставя точку в разговоре, слегка хлопнул Киша по плечу, подтверждая, что их договорённости святы и нерушимы и, подозвав своего помощника, сказал ему несколько фраз. Киш обернулся. Пока они беседовали, над телом Вальтера Эго успел возникнуть довольно вместительный и ослепительно белый шатёр – он перегородил почти весь переулок. Парни в белых рубашках по-прежнему стояли к шатру спиной, и можно было лишь сказать, что парней стало раза в два-три больше.