Текст книги "Незадолго до ностальгии"

Ещё на подходе к парку их встретил птичий гомон, с чётко выделявшимися соловьиными тюр-люр-лю. Здесь было сумрачней, чем на улице, и казалось, что день опаздывает сюда едва ли не на час. Варвара выскользнула из-под пледа и устремилась вперёд по центральной аллее, внимательно глядя по сторонам. Она выбирала место для любви, и это было трогательно. Киш следовал за ней, готовый в любой момент поспешить на её призыв. Наконец, Варвара, свернув, пошла по траве и помахала ему рукой. Негромко переговариваясь, словно боясь кого-то разбудить, они углубились метров на пятьдесят и ещё какое-то время брели между деревьев параллельно аллее, пока не нашли небольшую полянку, прикрытую розовым кустом, где трава казалась гуще. Варвара расстелила плед и легла на него, проверяя мягкость их ложа.

Киш смотрел на неё сверху. В этот момент ему казалось, что в мире больше никого нет, и они с Варварой – первые люди на Земле, от которых произойдёт весь род человеческий. Она снова была в своём голубом платье – эта периферийная мысль на какой-то миг оказалась в центре его внимания.

Варвара выставила коленки вверх, край платья съехал вниз, полностью открыв великолепные загорелые ноги и маленький белый треугольник трусиков – самый равнобедренный из всех, что могут быть.

– Иди ко мне! – она раскинула руки, зовя его в свои объятия, и Киш нырнул в них.

Они долго вкусно целовались, распаляясь первобытным огнём, всё больше подчиняясь движениям инстинкта и…

21. Навстречу солнцу

– Какие мы здесь красивые, Киш!

– Ага, – машинально согласился он и в следующую секунду вылетел из кресла.

Голос Варвары прозвучал настолько явственно, что казалось, она стоит где-то рядом, возможно, за его спиной. Он резко обернулся. В комнате никого не было.

– …мосту… – прозвучало еле слышно и словно издали.

Он быстро зашёл за кресло и ещё раз прислушался, но услышал только, как сердце глухо ломится в грудную клетку.

– Поздравляю, Киш, ты сошёл с ума, – произнёс он, озираясь, словно ждал, что эти слова изобличат неведомого шутника, который выскочит из шкафа или из-за шторы, весело хохоча славному розыгрышу. – А если ты спишь, – запустил он ещё одну версию, – то проснись уже, наконец.

Постояв и не обнаружив никаких изменений, Киш немного успокоился. В конце концов, его никто не видит. И если он сейчас отправится на мост через Пехорку, где они с Варварой, прогуливаясь, любили кормить уток, никто не уличит его в том, что он спятил и верит галлюцинациям. Да, так и надо сделать: просто выйти прогуляться. Прогулка возле дома – лучший способ вернуться к будням, погрузиться в местные реалии и отрешиться от переживаний. А если на мосту он встретит Варвару, то… тем более интересно.

Солнечное утро обещало перейти в по-настоящему горячий день. Несколько секунд Киш щурился солнцу, затем сделал глубокий вдох, словно собирался нырнуть, и быстрым шагом двинулся через квадратную детскую площадку, мимо хоккейной коробки, баскетбольного кольца, качелей и лавочек к расщелине между домами, стоящими друг к другу под прямым углом.

Что сказать ей, с чего начать разговор? «Привет! Я сдаюсь!»? Да, пожалуй, это хорошее начало: «Привет! Я сдаюсь – я так и не понял, зачем ты всё это устроила». И что тогда она скажет в ответ? «Киш, это же так просто!»?

Несмотря на будний день, на мосту было людно: прогуливались молодые мамаши с колясками, стояли рыбаки с удочками и просто шествовал по своим делам народ. Варвару он заметил ещё метров за пятьдесят – фигурку в бирюзовом платье на середине моста, слегка склонившуюся за перила.

«Бирюзовый – «б», – смятенно подумал Киш, вновь уверовав в цветовую тайнопись, а затем, уже вблизи, отметил белизну Варвариных ног и констатировал с тут же пробившейся нежностью: – Она ещё не загорала в этом году!»

Варвара отламывала куски булки и бросала их вниз, в зелёно-коричневые воды Пехорки: к кускам тут же устремлялось несколько крохотных утят. Киш не мог не отметить, что тень Варвары изрядно выросла с момента их расставания, значит, не так уж она и счастлива. Но ведь и он не так уж и счастлив: стоит ли удивляться, что их тени вполне сопоставимы по длине?

Он сбавил шаг и, на всякий случай, сунул руки в карманы джинсов, чтобы они случайно не ринулись изображать объятья. Варвара почувствовала его приближение и обернулась. Киш застыл на месте, словно остановленный её взглядом, а может, почувствовав, что два метра – вполне подходящее для данной ситуации расстояние.

– Привет, Киш! – она приветливо улыбнулась.

– Привет! – не вынимая рук из карманов, он пожал плечами.

Несколько неловких секунд они молчали, не зная, с чего начать.

– Тебе привет от Марка, – сообщила Варвара так, словно они и не расставались, и сейчас она делилась полуобыденной новостью.

– Я знаю, – кивнул он. – Мы виделись. Вчера. Вообще-то ещё и позавчера. Вместе пьянствовали.

– А-а, – протянула она, – тогда ты, наверное, знаешь, что он…

– «Грустный»? Да, знаю.

Снова возникла пауза.

– Будешь деток кормить? – Варвара и протянула ему булку.

– Ага, давай, – Киш разломил булку надвое, половину протянул Варваре и машинально откусил от своей. – Ну, – спросил он, энергично работая челюстями, – куда пойдём?

– Куда хочешь, – чуть помедлив, быстро произнесла она.

– А ты куда хочешь?

– Я хотела покормить уток, но если ты голодный…

Ошеломленный взгляд Варвары, скользнувший от куска хлеба в его руке к лицу, подсказал Кишу, что он что-то делает не так.

– A-а, ну да! – кивнул он. – Кормить уток. Конечно же. Я не голоден. Это просто так – за компанию с утками…

Он шагнул к перилам, просунув правую ногу между прутьев, и бросил в воду первый хлебный кусочек: тот упал рядом с листом кувшинки и некоторое время белел, никем не замечаемый, пока не стал добычей папаши-селезня. Варвара встала рядом, они на мгновенье соприкоснулись локтями – почти так же, как когда-то в кафе соприкасались коленками. Волосы Варвары соскользнули с плеча вниз и закрыли её профиль, как занавесом. Они снова немного помолчали.

– Ну и… как Марк? – спросила она.

– Да как сказать? – пожал он плечами. – Нормально. Вроде нормально. Мне кажется, он пошёл на поправку. Кстати, а когда ты его видела?

– М-м… дней десять.

– Понятно, – слегка протянул Киш и подумал: значит, это было уже во время процесса. Они делили воспоминания, и в это же время Варвара выясняла отношения с Марком. Может, она и бросила Толяныча из-за дементализации? Кому нужен инвалид! Хотя… с чего он взял, что Варвара на такое способна? И какое у него право подозревать её в поступке с душком? До сих пор она не давала поводов так о себе думать. Одно дело уйти от человека, когда у него всё хорошо и даже блестяще (как было с ним), и совсем другое – оставить перед наступлением беды. И потом: он ведь уже решил для себя, что Варвара и Марк были знакомы ещё до Праги, вот и нечего в этом ковыряться. Правда, не очень понятно, что такое «решил для себя»: от его «решения» тут, прямо скажем, зависит не многое…

Киш посмотрел в речную даль и постарался придать интонации всю доступную в этот момент безмятежность:

– Марк сказал, что ты была его девушкой.

– Он… так сказал? – голос Варвары прозвучал отстранённо: непонятно было, что скрывается за этим отстранением – досада, удивление, сочувствие или огорчение.

– Ага, – подтвердил он. – «Прости, Киш, она была моей девушкой» – его слова.

– А что ещё?

– Этого мало?

– Бедный! – вздохнула Варвара и ещё несколько секунд сопереживала Марку. – И ты поверил? – она на секунду повернула голову, чтобы направить в него пытливый взгляд.

– А что тут, строго говоря, невероятного? – Киш что было сил кинул вдаль кусок хлебного мякиша.

– Ничего, – легко согласилась она и умолкла.

Киш подумал, что это просто пауза, но Варвара продолжала обходиться без слов, а значит, это было молчание. Невыносимое молчание, между прочим.

– И? – спросил он.

– И, Киш? – откликнулась она.

– Так ты была его девушкой?

– А это важно? – Варвара на мгновение выглянула из-за занавеса волос.

– Строго говоря, нет, – смешался он, – но вообще-то… да.

– Как это? – заинтересовалась она. – И нет, и да?

– Как-то так, – он пожал плечами. – Не знаю, как сказать точнее. А ты что скажешь? Да?.. Или?..

Варвара задумалась.

– Вообще-то нет, – она покачала головой. – Но, строго говоря, да, – кивнула.

– Как это? – пришла его очередь уточнять.

– Мы разговаривали минуты три, – объяснила она, – и несколько секунд я была его девушкой. Ты же не обижаешься?

– Нет, – заверил он. – Что тут такого? Секунды две гуляли при луне, четыре путешествовали, секунду-другую танцевали – ведь так? И всё это во время разговора? Или я что-то упустил?

Варвара отстранилась от перил, выпрямилась и повернулась к нему:

– Всё было так неожиданно, – она, скорей, не рассказывала, а комментировала всплывшее воспоминание. – Когда нас представили друг другу, я прямо обалдела: это же был тот самый парень со Староместской площади! Насчёт которого мы спорили, помнишь? Это ведь он?

– Да, – кивнул Киш. – Ты же не обижаешься, что я тогда же тебе об этом не сказал? Мы с тобой были знакомы всего несколько часов, и мне трудно было объяснить, почему мой друг сделал вид, что не узнаёт меня. Кстати, я этого и сейчас не знаю, хотя мы провели с ним сутки вдвоём. А он узнал тебя?

– Не знаю, – Варвара в сомнении нахмурилась. – Он, знаешь, слегка так улыбался половинкой рта, глаза смеялись, и я ещё подумала: «Он что-то обо мне знает». То есть подумала, что он меня узнал. Но потом он попросил передать привет тебе, и я ещё больше удивилась, спросила: «Вы знаете Киша?», а он ответил, что вы – друзья юности. Тогда я поняла, почему ты так был уверен насчёт него – там, в Праге. Ещё подумала: ну Киш, ну хитрец! А дальше я спросила, как он понял, что мы с тобой знаем друг друга, и тут он откровенно расхохотался: Арх-и-Камышова – такая редкая фамилия, единственная в своём роде, что тут сложно промахнуться. Так что сейчас уже не узнать, вспомнил ли он, как видел нас в Праге, или просто услыхал мою фамилию и уже из неё сделал вывод. Но вообще там было не очень удобное место для подробных расспросов.

– Да, кстати: «там» – это где?

– В одном учреждении, скажем так. Куда не всех пускают. Мало кого, если честно. Меня пригласили принять участие в программе по реабилитации дементализованных. Ты же помнишь, я и в Прагу прилетела по вопросу одного своего пациента. Он был из «грустных», Киш, из очень «грустных». И из того самого учреждения. Но обратился ко мне в частном порядке. Внезапно он стал почитателем Франца, и меня это заинтересовало. Точней, это был мой первый «грустный» пациент, я вообще мало о них знала, было жутко интересно и ответственно, я волновалась, как сумасшедшая… А после нашей поездки мне удалось ему помочь. Поэтому потом появился ещё один «грустный», потом ещё…

– Странно, что мы не говорили об этом тогда, – Киш криво усмехнулся. – Оказывается, у тебя были сильные переживания, о которых я и не знал… Хотя, наверное, ничего странного: я всегда хотел знать о дементализации как можно меньше. Такая наивная попытка защититься: чем меньше знаешь, тем меньше шансов, что тебя это коснётся… К тому же ты говорила, что на работе у тебя всё хорошо, а я тоже был вечно занят… Ладно, что уж тут рассусоливать. Короче, ты хочешь сказать: вот за эти пять минут ты успела побывать девушкой Марка?

– Понимаешь, Киш, – голос стал грустным, – мы же виделись за день или два до… ну ты понимаешь, – объяснила она. – И он так весело держался! А под конец сказал: «Не исключено, что скоро я стану вашим пациентом, так что до новых встреч». А потом – что он рад встретить родственную душу и попросил пожелать ему удачи. И тут стало видно, насколько ему не по себе, – у меня просто сердце защемило. И я его поцеловала.

– Так вот в чём дело!.. – протянул Киш и почувствовал, как с плеч падает невидимый, но тяжеленный рюкзак. Он тут же устыдился своей радости («Ну и скотина же ты, Киш!») и вернул мысль к Толянычу, к его переживаниям перед дементализацией. – Бедняга Марк! – неожиданно к горлу подкатил прославленный и воспетый ком, и Киш с удивлением констатировал, что заочная жалость бывает куда острее, чем при непосредственном общении. – Знаешь, мне его тоже было ужасно жаль, а он вроде и нуждался в сочувствии, и отвергал его… Но, получается, он вспомнил этот поцелуй и интерпретировал его так, что у вас был роман?

– Для «грустных» в период адаптации – это обычное явление, – кивнула Варвара. – Особенно на первом этапе. Они многое должны объяснять себе, потому что смыслы далеко не всегда исчезают вместе с образами, ты же понимаешь это. А оставшиеся образы, в свою очередь, могут требовать осмысления.

– Понимаю, – кивнул он. – Смыслы – как соль в растворе. Они концентрируются, обобщаются, сжимаются. Есть смысл предложения, смысл абзаца, смысл книги. С образами такого не бывает – они такие, как есть, их нельзя спрессовать. Поэтому после просмотра фильма человек запоминает 10–15 процентов видеоряда и только 1 процент текста, а когда хотят пересказать фильм начинают либо «Это история про то, как шесть мужчин отправились в путешествие на плоту по океану», либо «В своём произведении автор хотел сказать». В первом случае – про образы, во втором – про смыслы. Проблема «грустных», как понимаю, в том, что одному и тому же смыслу можно подобрать разные образы, и тогда это называется Тема, а один и тот же образ можно наделить разными смыслами, и это называется Интерпретация. Но скажи мне как профессионал дилетанту: «грустные» помнят причину своей дементализации?

– Вряд ли, – Варвара покачала головой. – Разумеется, им дают какое-то общее объяснение, но я не уверена, что это объяснение правдиво.

– Скорей, с его помощью хотят ещё дальше увести «грустного» от причины, – задумчиво предположил Киш.

– Может быть и так, – отчасти согласилась она, – но, скорей, объяснение служит для примирения «грустного» с дементализацией. Оно нужно в терапевтических целях: каждому подбирают такое объяснение, чтобы ему было легче адаптироваться к новой жизни.

Киш внутренне с ней согласился: по идее так и должно быть. И внезапно почувствовал и облегчение, и разочарование одновременно: похоже, Вера права – поездка на Ностальгию ничуть не опасна. Но тогда вся затея с заменой превращается в подростковую выходку. А может, всё-таки прав Марк, и опасность остаётся? Когда два правоведа утверждают противоположное, один из них определённо неправ. Хорошо ещё Шедевр выручил: придумал повезти Толяныча в монастырь, – это хоть как-то спасает дело, придаёт поездке Киша хоть какой-то смысл. Впрочем, сейчас не до этого.

– Но знаешь, что тут ещё интересно? – вернулся он к Варваре. – Вот ты сказала: тебе привет от Марка. А когда именно ты собиралась его передать? У нас шёл процесс, мы регулярно виделись, ты, можно сказать, носила этот привет с собой, но так и не передала. Или ты и не собиралась передавать? Просто пообещала, чтобы не вдаваться в подробности? Или всё же собиралась? Когда?..

Варвара посмотрела на него с обезоруживающей непосредственностью:

– Сейчас, – ответила она почти простодушно и еле вздёрнула плечами: дескать, когда ж ещё?

– Хороший ответ, – оценил Киш и даже слегка рассмеялся столь наивному обману. – Значит, ты заранее знала, что у нас будет «сейчас»! Что ж, это хорошо, я, например, ни о чём таком не подозре… – только произнеся эти слова вслух, он понял их истинный смысл. Ироничные нотки тут же сменились вернувшимся потрясением: – Точно: ты знала!!! Но… как?! Что это было, Варя? Вот этот сеанс телепатии и всё такое? Как это у тебя получилось?

– Не у меня, Киш, – поправила она, – у нас. Оказывается, это возможно. Когда между людьми установлен взаимный ментальный контроль, они могут мысленно общаться, если одновременно вспоминают одно и то же – находятся в одном воспоминании. Честно говоря, я не была уверена, что получится, но, как видишь, получилось. По-видимому, это побочный эффект, который не учли. Предполагается, что если люди идут на ментальный раздел, то они, мягко говоря, не нуждаются в общении друг с другом. Во всяком случае, будут пытаться свести его к минимуму.

Киш почувствовал, как внутри него что-то треснуло – какая-то капсула с ядом. «Я должен научиться любить её и такой», – напомнил он себе, но это не остановило растекание жгучего разочарования.

– Ха! – скорбно ухмыльнулся он, и это было, пожалуй, самое горькое «ха!» в его жизни, – теперь всё ясно. Ты обнаружила в технологии дыру…

– Не дыру – окно, – снова поправила она, – окно, через которое…

– Пусть так, какая разница, – отмахнулся он. – Ты обнаружила в технологии дыру, лазейку, тоннель, окно и, естественно, захотела проверить. А проверить можно было только на мне, верно? Больше же не на ком! Вот ты и затеяла весь этот делёж с адвокатами… Всё сходится. Да, такого я предположить не мог…

Варвара кашлянула.

– Не извиняйся, – поспешно добавил он, – тут сложно было удержаться от искушения. Что ж, мои поздравления! Браво, действительно великолепная работа: великолепная догадка, великолепная реализация… Это произведёт фурор! Браво и ещё раз браво!

– Ты балда, Киш, – вздохнула Варвара. – Это подарок.

– Э-э… подарок?

– Тебе, – уточнила она и, чтобы окончательно избегнуть двойных толкований, добавила: – От меня.

– Ты решила подарить мне это окно? – протянул он обескуражено. – Спасибо! Это самый необычный… я бы даже сказал… – Киш не договорил, настигнутый очередным соображением, и склонил голову набок. – Ты хочешь сказать, процесс тоже входит в подарочный набор?

– Процесс – нет, – она отчётливо повертела головой. – Процесс это другое… я просто хотела… хотела, чтобы ты вспомнил всё.

– Чтобы я вспомнил всё? – протянул он и закрыл лицо ладонью, словно признаваясь в собственной слепоте, а, может, просто от ошеломления и стыда.

Он и правда чувствовал себя конченным дуралеем, который из-за привычки к раскопкам и любви к глубокомыслию утратил способность видеть то, что лежит на поверхности, практически под самым носом. Стремясь вспомнить всё, он умудрился не понять, что именно этого Варвара и добивалась, – так промахнуться надо было ещё суметь…

– Конечно же! Вспомнить всё – это же так просто! Господи Боже! Это же очевидно! – ладонь медленно соскользнула вниз, словно символизируя падение шор и новый взгляд на мир. В этой заново открывшейся реальности Варвара по-прежнему увлечённо кормила уток. Судя по всему, для неё мир изменился не так чтобы очень. – Только зачем тебе это? – поинтересовался он сдержанно и почти хмуро. – Чтобы я вспомнил всё?

Варвара, наконец, отвлеклась от метания крошек в болотно-зелёные воды Пехорки и повернула к нему голову.

– Я подумала: Киш, наверное, забыл про меня. Во всяком случае, должен был постараться, – уголки её губ на мгновенье опустились. – А мне хотелось, чтобы ты вспомнил о нас и…. хоть немного затосковал по мне.

– Об этом я тоже не подумал, – Киш задумчиво почесал переносицу. – Честно говоря, я старался и не позволять себе такие мысли… Значит, ты хочешь, чтобы мы…

– Да, Киш, хочу, чтобы мы снова стали «мы». Это немного пафосно и слащаво звучит, но как ещё сказать?

– Чтобы мы снова стали «мы», – повторил он, чтобы ещё раз услышать эту мысль и сделать её реальнее. – Но как же вот это: «ты точно такой, о каком я мечтала в четырнадцать лет, но беда в том, что мне уже не четырнадцать»?

– Прости, это было жестоко, – признала она. – Это была отговорка, на которую трудно что-либо возразить.

– Не так уж и трудно, – он качнул подбородком, – потом, когда уже было поздно возражать, я напридумывал целый десяток очень классных возражений, жаль, ни одного из них не оказалось под рукой в нужный момент. Правда, если я тебя правильно понял, они бы всё равно не помогли… А что не было отговоркой?

– А теперь самое трудное, – призналась она.

– Смелее! – подбодрил её он. – Чего уж там…

– Хорошо, – сказала она, – я попробую… Всё равно ведь это надо сделать… Помнишь, ты говорил, что приключения в Праге мы будем вспоминать до самой старости? А потом мы так ни разу об этом не заговорили – почему?

– Уф-ф, – выдохнул Киш: он ждал, что Варвара, наконец, начнёт рассказывать о себе, а она спрашивала. – Как тебе сказать? На этот большой вопрос есть куча ответов разной величины. Можно просто ответить: так получилось. Но что это объясняет, верно? Думаю, наше настоящее тогда было таким насыщенным, что время для воспоминаний ещё не пришло. Мы бежали ещё только первый круг, у нас всё было впервые, и время повторов ещё не пришло. Ну и потом, тебе с самого начала вся эта история с дефенестрацией не нравилась, а вспоминать Прагу, не упоминая Вальтера Эго, довольно сложно. Тем более что ты настаивала на том, что это только моё дело. Но я-то точно знаю, что без тебя ничего бы не получилось: мы бы не обнаружили связь времён.

– Почему? – возразила Варвара. – Потому что я тебя разбудила, и мы пошли в парк?

– И это тоже.

– Но это же случайность! Мы могли пройти минутой позже и не увидеть момента падения Менялы – застали бы его лежащим на улице и подумали, что просто человеку внезапно стало плохо. Мы бы вызвали врачей или полицию, но вряд ли поняли бы… точней, ты вряд ли бы понял, кто это, потому что я и знать не знала ни про какого Вальтера Эго. А ещё мы могли пройти минутой раньше, и тогда вообще ничего не увидели: Вальтер упал бы уже после нас. Разве не так?

– Может, и так, – пожал он плечами, – а может, и нет. Почему происходит пересечение временных потоков, никто толком не знает, хотя, скорей всего, здесь тоже есть свои законы и правила – только каждый раз индивидуальные. И как знать: может, это мы подгадали с выходом, а, может, Меняла подгадал с падением? Может, без нашего появления ему бы не удалось материализоваться?

– Тогда тем более я ни при чём! – Варвара, встряхнув волосами, решительно помотала головой. – Если Вальтеру для материализации нужно было чьё-то появление, то явно твоё, а не моё. Это же было твоё дело! И Дан так считал, помнишь?

– Ну, Дана-то понять как раз можно, – кивнул Киш. – У него, по-видимому, с самого начала были критерии отбора, и ты им не соответствовала. Из нас двоих только я писал о дефенестрации.

– Писать о дефенестрации – это было обязательное условие? – Варвара посмотрела на него заинтересованно.

– Похоже, что так, – Киш задумчиво бросил в воду ещё один кусочек хлеба и посмотрел на еле заметные круги. – Само имя Вальтера Эго сохранилось только благодаря давней записи и, может быть, каким-нибудь генеалогическим древам, которые по сути – те же самые записи. А значит, связью между ним и нами служил текст. Точнее, между нами и его именем. Из этого логично было предположить, что связь времён в случае с Менялой без текста установить невозможно. Понимаешь? Текст, собственно, и есть один из видов связи времён – только не физической, а интеллектуальной. Поэтому для начала надо было воссоздать интеллектуальную текстовую связь из нашего времени – как бы навстречу древнему тексту, где упоминается Вальтер. Мой друг Валерий, который кое-что понимает в создании текстов, утверждает, что настоящий текст – это энергия, передаваемая сквозь времена и пространства. По-видимому, и здесь была задача создать такой интеллектуально-энергетический мост. А затем преобразовать интеллектуальную связь в материальную – устроив массовую дефенестрацию. Логично предположить, что заказ на тексты о дефенестрации как раз и был размещён с расчётом на то, что связь с Менялой возникнет у одного из авторов текстов. Внешне так всё и получилось, и понятно, почему Дана интересовало не твоё влияние на материализацию Эго, а то, почему из всех авторов текстов о дефенестрации счастливчиком оказался я.

– Но ты же сам ему и объяснил, помнишь?

– Помнить-то помню, – охотно согласился Киш. – И даже думаю, что они для себя добавили ещё каких-то объяснений. Например, что я писал чернилами и гусиным пером на латыни – так же, как, по-видимому, был создан текст монаха-доминиканца, сохранивший имя Вальтера Эго. Но, знаешь, что я тебе скажу? – Киш сделал паузу и посмотрел на Варвару: она, словно почувствовав его взгляд, тоже повернула голову, и следующую фразу он произнёс, глядя ей в глаза: – Но я-то точно знаю, – негромко продолжил он, – что всё это – лишь вторичные, поверхностные, внешние объяснения, совсем не главные. Главное было в том, что я перестал мечтать об установлении связи времён. Может быть, я оказался единственным из всех, кто писал о дефенестрации, кому стало наплевать. И это случилось благодаря тебе – с этим же ты не станешь спорить? Мы шли из парка, я был счастлив и думать забыл о дефенестрациях. И вот, когда я перестал ждать, оно и случилось.

– Но им ты об этом не сказал? – утвердительно спросила Варвара. – Про меня?

– Нет, конечно, – Киш в очередной раз «выстрелил» хлебным шариком вперёд. – Зачем? Ты же не хотела, чтобы я приплетал тебя к этой истории. Я и не приплетал. Тем более, довольно скоро я понял, что гордиться мне тут, в общем-то, нечем: меня же просто использовали, как манок – как подсадную утку, как червяка на крючке, как магнит, который должен притянуть Менялу. Не только меня, естественно, а всех, кто копал про дефенестрацию, просто так получилось, что Эго «клюнул» именно на меня. Всё это сильно отдавало магией – с жертвоприношениями и, вероятно, какими-то ещё ритуальными действиями. А магия не бывает плохой и хорошей, она всегда плохая, – что чёрная, что белая. Собственно, поэтому я выжал из своего звёздного часа гораздо меньше, чем мог бы.

– Значит, ты думаешь, что всё это было подстроено заранее, чтобы помочь Вальтеру Эго материализоваться?

– Что-то вроде мегаэксперимента, – кивнул он. – Правда, доказательств у меня, строго говоря, нет. Я не могу утверждать, что материализация Менялы произошла в результате грандиозного магического ритуала, а не как случайный побочный эффект массовой дефенестрации. У меня есть только ощущения и улики. Во-первых, они очень быстро прибыли, хотя было всего пять утра. Словно заранее ждали чего-то в этом роде. И, думаю, первую группу, ту, что прибыла с Даном, привело не моё сообщение: скорей, расставленные по всему городу видеокамеры должны были реагировать на вертикальное движение. Иначе оперативность прибытия просто не объяснить. Это можно считать уликой, хотя после того, что произошло накануне, было бы неудивительно, если бы они из опасения новых инцидентов настроили камеры именно таким образом… Но есть «во-вторых». Дан на прощание сказал мне: «Отличная работа, Киш». Работа – это же не что-то случайное, правильно? Работу всегда планируют заранее, у неё есть своя цель, от неё ждут какого-то результата, и слова Дана означают, что я, по его мнению, выполнил нечто запланированное – достиг цели и добился результата. Но вряд ли это можно считать железным доказательством. Это только улика – очень веская, но всё же улика. И ещё было впечатление: они именно Вальтера Эго и искали в глубине времён. Точней, что им было прекрасно известно, кто это такой, и его фигура вызывала у них благоговение. Помнишь, Дан сказал: его похоронят родственники? У меня есть подозрение, что среди потомков Менялы нашёлся генетический путешественник, который и установил с ним связь. Благодаря этому они удостоверились, что предания не врут: Эго исчез именно так, как исчез. После чего и задумали проведение Эксперимента. Косвенное подтверждение – институт генетических исследований. Он тихо и незаметно существовал три года, и только после материализации Вальтера стал развиваться и расти. Значит, они поначалу работали только над одним генетическим путешествием, а когда Эксперимент прошёл успешно, решили не забрасывать столь перспективное направление. Но опять же, всё это только ощущения, а не доказательство. Правда, вчера появилась ещё одна улика. Вчера, когда мы с Марком вспоминали саммит в Праге, он вдруг спросил меня, что означает consilium impiorum – консилиум кого? Я перевёл как «консилиум злодеев», и только потом до меня дошло, что это – начало первого псалма Давида. «Beatus vir qui non abiit in consilio impiorum» – «Блажен муж, не идущий в совет нечестивых». Странное совпадение, не правда ли? Последние слова Истого Менялы были про дух Давида, а тут – первый псалом. Но опять же: этого слишком мало, чтобы быть в чём-то уверенным…

– Есть ещё одна улика, – негромко произнесла Варвара, и вначале Кишу показалось, что он ослышался. Но она подтвердила свои слова лёгким кивком: да, есть.

– Даже не знаю, – усмехнулся он, качая головой, – ожидал я чего-то в этом роде или нет. Нет, вру: конечно, не ожидал. И какая?

– Ты видел её много раз, – подсказала Варвара.

– Даже так? – Киш скептически приподнял бровь.

– Не совсем её, – уточнила она, – а её… её портрет или…

– Постой, постой, постой… – заторопился он. – Дай я отгадаю… сейчас… Браслет?

Она кивнула.

– Так я и думал! – воскликнул он. – Ай да Аккадский! Ай да Шедевр! Всё-таки ты намекала на свой Браслет!

– Я намекала? Когда?!

– Ну как же, – в его голос вплелась снисходительная интонация «к чему теперь отпираться?», – янтарный, телемагента, ежевичный и так далее – ты ведь подбирала на процесс одежду так, чтобы в ней каждый раз доминировал какой-то определённый цвет, и только букву «б» во второй раз пропустила. Разве ты при этом не намекала на Браслет? Хочешь сказать…

Но Варвара уже смеялась:

– Киш, ты такой милый! Ты решил, что я зашифровала тайное послание с помощью разных цветов? Ты правда считаешь, что я на такое способна?

Её смех был такой искренний и заразительный, что Киш снова засомневался.

– Но зачем?!

– Это была только одна из гипотез, – ответил он уклончиво. – И если ты думаешь, что я не понимал все её слабости…

– И какую фразу ты расшифровал?

Ну, в этом-то он не собирался признаваться! Во всяком случае, пока. И ещё Киш вдруг понял, что Шедевр над ним, скорей всего, подшутил – придумал «люлю», чтобы подтолкнуть его к Варваре.

– Какая разница, если это всё равно не так?

– Киш, пожалуйста! Янтарный, теле-что-то-там, ежевичный, а дальше? Что после «Яте»?

– Янтарный, телемагента, ежевичный, – стал перечислять он, – норковый, ирисовый, бурый, ультрамариновый, малиновый, баклажанный… м-м… устойчивый, маренго.

– Ятенибумбум? – недоверчиво переспросила Варвара, но тут же разочарованно воскликнула: – Киш, ты обманываешь, ну скажи! Если хочешь: пусть будет считаться, что я очень подсознательно передавала тебе сообщение, а ты, такой умный, взял и расшифровал его. А я скажу, правильно или нет! Давай?

Но Киш не повёлся на эту детскую уловку.

– Потом, – пообещал он. – Ты будешь смеяться ещё больше… Ещё сильнее, я хотел сказать… но чуть позже. Мы же говорили о Браслете? Мне не терпится узнать тайну Браслета!