Текст книги "Наваринское сражение. Битва трех адмиралов"

Рассматривая положение кораблей “Азов” и “Азия”, нетрудно решить, кто из них находился в большей опасности, и сэру Кодрингтону или графу Гейдену принадлежит победный дня сего венец. Здесь, кстати сказать, что когда у корабля капитан-бея “Азия” перебило шпринг, тогда он повернулся к “Азову” кормою, граф, увидя сие, приказал громить его в оную из 14 орудий, когда же он по причине перебитых каналов своих, пошел за “Альбионом”, с другим 76-пушечным кораблем, с сим последним с начала сражения дравшимся, по которому “Азов” весьма сильно действовал, и там оба остановились на якорях, тогда будучи не в состоянии сопротивляться долее, а особенно когда у него в констапельской сделался пожар, и сильные картечные выстрелы “Азова” не дозволили гасить оный, тогда яростию дышущие оттоманы, отрубив канаты, устремились среди гибельного положения своего, в злом намерении сцепиться с кораблем “Азов” и сжечь его, но встретив сильную и необоримую преграду в его ядрах и картечах, часть экипажа оного бросилась на гребные суда, а другие, подняв торопливо фор-стеньги-стаксель, спустились под оным на берег. Пламя указывало путь его к оному.

Кроме сего корабля, адмирал наш потопил два большие 50-пушечные фрегата, два корвета второй линии со всеми бывшими на них разноплеменными народами и истребил фрегат Тагир-паши, убивши и ранивши на оном из числа 600 около 500 человек. Паша, сие рассказывавший, видя его наполненный трупами и боясь утонуть на оном, перешел на другой, но вскоре и оттуда должен был спасаться и остальное время до рассвета провел на островке.

Следовавшие за кораблем “Азов” наши корабли и фрегаты, по мере вступления их в порт, встречали сильную канонаду крепости, батарей и судов неприятельских».

* * *

Около четырех часов дня с «Гангута» заметили мчавшийся на них горящий брандер, один из тех трех, которым удалось в начале боя улизнуть от капитана Феллоуса. Брандер заметили случайно в разводьях дыма в самый последний момент. И снова спасла выучка команды и мастерство командира капитана 1-го ранга Авинова. Несмотря на то что все решали какие-то минуты, «Гангут» успел подтянуться на якоре, а затем несколькими точными выстрелами пустил брандер ко дну.

Из воспоминаний участника боя: «Брандеры, пылающие жерлами, готовые запылать в одну минуту, шли на сближение с нами; “Гангут” и “Иезекиль”, встретив вовремя два из них, верными выстрелами немедленно пустили их ко дну, со всем экипажем. Третий потоплен кораблями “Иезекиль” и “Александр Невский”.

Линейный корабль “Гангут” вступил в бой одновременно с несколькими судами противника, в том числе с фрегатом Тагир-паши. Корабль “Иезекиль” атаковал 54-пушечный турецкий фрегат и много мелких судов второй и третьей линий. Корабль “Александр Невский” уже при входе в Наваринскую бухту уничтожил береговую батарею, а затем в течение 40 минут расправился с 58-пушечным турецким фрегатом».

На «Гангуте» старшим офицером был капитан-лейтенант Петр Анжу. У капитан-лейтенанта слава громкая, не все адмиралы имеют в послужных списках столь подвигов, сколь этот скромный и застенчивый на вид лейтенант! За плечами Анжу – опись берегов Северной Сибири от устья Оленека до устья Индигирки, исследование киргизских степей, изучение Каспия и Арала. Научные открытия российского лейтенанта признаны всем миром, а имя его ставят в одну строку с Куком и Лаперузом! Обязанность старшего офицера в бою – борьба с пожарами и водой. И потому Анжу вездесущ. Он везде – на баке и на юте, в орудийных деках и в трюме. Цепкий взгляд старшего офицера не пропускает ни единой мелочи.

– Вон в углу брезент тлеет! – кричит он, пробегая по рострам, матросам. – Залейте, а то ненароком полыхнет!

В разгар боя ядро перебивает рею над ним. Отскочившая огромная щепка с силой вонзается капитан-лейтенанту в голову. Кое-как перевязавшись цветным платком, Анжу отказывается идти в лазарет и остается на своем посту. И так, похожий больше на залихватского пирата, чем на кадрового офицера, он продолжал исполнять обязанности до последней минуты боя.

– Смотрите! Смотрите! – закричали внезапно на шканцах. – Что это?

Все стоявшие, включая Авинова, подбежали к перилам фальшборта, Изумлению их не было предела: недалеко от борта на месте, где только что затонул египетский фрегат, среди мусора и досок на волнах качалась икона!

– Хосподи! – крестились гангутцы. – И откуда она там взялась?

– То знамение грядущей победы креста над полумесяцем! – объявил во всеуслышание Авинов. – Кличьте охотников!

Спасать нерукотворный образ вызвалось много, отобрали одного из поморов архангелогородских. Скинул матрос портки, осенил себя крестным знаменем и бултых за борт! Вскоре икона была уже на борту «Гангута». Когда ее рассмотрели внимательнее, оказалось, что это образ Богородицы Одигитрии.

– Установите ее, батюшка, в судовой церкви! – велел командир корабельному священнику отцу Артемону. – Сия награда дадена нам свыше!

Священник, принимая икону, целовал ее со слезами в глазах:

– Чудо Господне! Воистину чудо!

Над головами собравшихся на шканцах пронеслись одно за другим сразу несколько ядер. На них даже не обернулись. Привыкли!

Еще полчаса напряженной пальбы, и дравшийся против «Гангута» турецкий фрегат закрыл орудийные порты и, не спустив флага, погрузился в пучину. Что ж, моряки Высокой Порты умели не только храбро драться, но и храбро умирать. Воистину в Наваринской бухте были собраны лучшие из лучших моряков султана!

– Весь огонь на 60-пушечный! – уже распоряжался Авинов, прикидывая, как ему лучше развернуть для стрельбы свой корабль. – Темп стрельбы увеличить сколько возможно!

Снова сотрясался от непрерывных залпов корабельный корпус, снова падали разорванные ядрами люди, а кровь щедро струилась по палубным шпигатам. Внезапно страшную симфонию боя заглушил оглушительный взрыв – то взлетел на воздух и рассыпался в мириады обломков 64-пушечный неприятельский фрегат.

Один из членов экипажа «Гангута» писал об этих незабываемых минутах: «Признаюсь, этот взрыв турецкого фрегата вряд ли кто из нас забудет во всю жизнь. От сотрясения воздуха корабль наш содрогнулся во всех своих частях. Нас засыпало снарядами и головнями, отчего в двух местах на нашем корабле загорелся пожар, но распоряжением частных командиров и проворством пожарных партий огонь был скоро погашен без малейшего замешательства. После взрыва нашего ближайшего противника мы продолжали действовать плутонгами по корветам, бывшим во второй линии сзади фрегатов. Суда эти, отрубив канаты, буксировались к берегу, но, не достигнув оного, тонули, а люди спасались вплавь… Кругом все горело…»

Не менее горячо было и на флангах, где сражались французы и англичане. Нелегко пришлось стоявшему крайним «Дартмуту». Но капитан Томас Филлоус не только изрешетил противостоящий ему турецкий фрегат, но и отогнал огнем целую свору легких турецких судов, пытавшихся с кормы атаковать французский флагман «Сирена».

– Браво, капитан, благодарю! – помахал Филлоусу рукой со своего шкафута де Реньи.

Командир «Дартмута» приложил пальцы к треуголке:

– Сэр, помощь ближнему – долг джентльмена!

Филлоус был озадачен иным. По старой британской традиции фрегаты никогда не ввязывались в генеральные схватки линейных кораблей. Это был не их удел. Фрегатское дело – дозоры и крейсерства с лихими одиночными стычками, когда же на арену боя величаво выплывали грузные и всесокрушающие линкоры, фрегаты должны были удалиться, чтоб не путаться под ногами у этих левиафанов морских баталий. Теперь же в силу обстоятельств Кодрингтон презрел догму и выставил на кон все, что имел. Капитан представил, с каким сарказмом его встретят старые соплаватели в метрополии. Ведь Кодрингтон (а с ним и его капитаны) покусился на то, на что не смел поднять руку сам Нельсон, – на традицию! Это было ужасно…

Французы старались не отставать от остальных. 44-пушечный фрегат «Армида» уже трижды сбивал огонь со своих мачт. А капитан Гюгон как ни в чем не бывало прохаживался с папироской по палубе. Прицельная пуля просвистела у эполета, другая сбила шляпу. Гюгон нахмурился:

– Гарсон! Бегом в каюту за новой! Не могу же я быть с непокрытой головой на виду всей Европы! И дайте по наглецам пару хороших залпов!

«Армида» дралась с египетскими судами, где на шканцах стояли недавние сослуживцы Гюгона, а ныне советники каирского паши. Это французского капитана отнюдь не смущало.

– Я всегда знал, что этот выскочка Верконье никогда ничего не умел! – ругался он, разглядывая в трубу ближайший неприятельский корвет. – Всадите ему хорошенько под ватерлинию, может, хотя бы теперь поумнеет!

Действовавшие рядом с «Армидой» «Кэмбриэн», «Глазго» и «Тальбот» не менее лихо разделались со своими противниками, а затем дружно принялись за береговые батареи, щедро забросав их раскаленным чугуном. С фланга «Армиду» поддерживал наш «Александр Невский». Сообща они уничтожили еще один фрегат.

Дым был густой, и адмиральская «Азия» наводила свои пушки по флагу на брам-стеньге корабля капитан-бея. Кодрингтону в начале боя не повезло. «Азия» с первых минут боя имела дело с 80-пушечным флагманом капудан-паши. К счастью, стоявший рядом с флагманом 60-пушечныый фрегат Могарем-бея некоторое время оставался безмолвным зрителем начавшегося кровопролития. Но вскоре открыл огонь и он. Теперь «Азия» дралась уже с двумя кораблями, будучи поражаемой еще продольными залпами с турецкой второй и третий линий.

Не слишком удачно выбранная Кодрингтоном позиция для своего флагмана грозила обернуться большими неприятностями. Неизвестно, какую плату за эту оплошность пришлось бы заплатить англичанам, но «Азию» выручил «Азов». Сам засыпаемый ядрами, русский корабль принял часть огня на себя, а затем и вовсе расстрелял обидчика. Получившие небольшую передышку Кодрингтон с капитаном «Азии» Вэйнесом вскоре разделались с капитан-беем. Затем сравнительно быстро отправили на дно еще два судна. Отчаянно сопротивлялся британскому флагману лишь фрегат младшего турецкого флагмана Мохарем-бея, но вскоре и он, едва держась на воде, выбросился на ближайшую отмель.

Из шканечного журнала «Азии»: «В 3 час. 15 мин., заставив совершенно замолчать капитан-бея, направили правый борт на двухдечный фрегат Могарем-бея и на другие суда, палившие в нас продольными выстрелами; в 4 час. 40 мин. лишились бизань-мачты; в 5 час. 20 мин. заставили замолчать все суда, находившиеся в выстрелах наших, и прекратили огонь…»

Линейный корабль «Генуя» положил свой якорь около второго турецкого линкора и дрался с ним. Точность огня и темп стрельбы у англичан был значительно выше, чем у их противника. Вскоре на турецком линкоре были сбиты все мачты. Он несколько раз загорался. Но туркам удавалось тушить пожары. Когда «Азия» перебила своему противнику якорные канаты, того течением внезапно понесло прямо на «Геную».

– О, черт! Только этого нам еще не хватало! – выругался капитан Батурс. – Теперь придется крутиться, как голому под кипятком!

Развернувшись на шпринге, «Генуя» теперь была вынуждена драться на оба борта против двух линкоров.

Что касается третьего английского линкора, то «Альбион» оказался в начале боя между еще одним турецким линкором и 60-пушечным фрегатом, встал там на якорь и начал бой по всем правилам военно-морского искусства. Уже после нескольких залпов англичане «полудюжиной выстрелов из пушек, заряженных тремя ядрами», почти перерезали этот фрегат пополам, после чего кинулись на абордаж. Но турки их опередили. Они зажгли свое судно сразу в нескольких местах, направив гибнущий фрегат на «Альбион». Англичан спасла на этот раз только выучка команды и расторопность капитана. Быстро обрубив якорные канаты, капитан Омманей успел отбуксировать шлюпками горящий фрегат на ветер, за какую-то минуту до того, как «вдруг огненный сей столб, подобно извержению, в дыму и пламени высоко поднялся на воздух, и хитрое человеческое творение в один момент исчезло со всеми, на нем бывшими». Все это время «Альбион» продолжал драться с турецким линкором. Вскоре он разбил его до такой степени, что и этот турок прекратил сопротивление. Его команда, обрубив якорные канаты, съехала шлюпками на берег. Брошенный корабль пронесло мимо «Альбиона», потом мимо нашего «Азова» и выбросило на мель, где он и был сожжен на следующий день. Затем «Альбион» с помощью «Генуи» уничтожил еще один фрегат, который быстро выгорел и затонул.

Обратимся к официальной британской хронике Наваринского боя: «Французы соперничали в храбрости с прежними врагами своими, англичанами. Адмирал их остановился поперек носа египетского фрегата. Три французских корабля должны были занять пространство между своим флагманом и “Азиею”, какие-то обстоятельства помешали им стать на настоящие места. “Сципион” бросил якорь, не дойдя до своего места, встретившись с брандером, шлюпки “Дартмута” и “Розы” немедленно пришли на помощь и отбуксировали опасное судно. “Бреславль” прошел к верховью бухты и около русской эскадры принял деятельное участие в битве. “Сирена” зажгла своего противника и подверглась большой опасности при взрыве. Матрос с фрегата приплыл с концом к “Дартмуту”; по концу передали кабельтов, и “Сирена” была выведена из гибельного положения… Желания ввести судно (“Армиду”) в самый пыл сражения завлекло… до того, что фрегат занял невыгодную позицию. “Роза” капитана Дэвиса немедленно пришла к нему на помощь».

* * *

Блестяще сражался и линейный корабль «Александр Невский». Высеченная из дерева фигура грозного князя, выхватывающего из ножен меч, словно увлекала за собой офицеров и матросов.

– Преподобный Александр устроил супостату побоище Ледовое, нам же, потомкам его, предстоит преумножить дело его погромом средиземноморским! – объявил подчиненным перед боем командир «Невского» капитан 1-го ранга Богданович.

В бой все шли с желанием. Корабль удачно проскочил в бухту и вовремя занял предписанное в линии место.

«Александр Невский» пришел в указанное ему место в 15.45. Став между «Иезекилем» и французским фрегатом «Армида», он открыл огонь правым бортом сразу по двум 60-пушечным фрегатам, один из которых одновременно дрался с французами.

Турки были опытны и храбры, а потому сопротивлялись отчаянно. И все же им пришлось уступить в этом кровавом споре. Над фрегатами выкинули белый флаг. Один из них сдался «Армиде», второй – «Невскому».

– Пушкам дробь! – скомандовал Богданович. – Призовую команду в шлюпку!

Спустя полчаса перед каперангом положили изорванный турецкий флаг фрегата «Кейван-Бахри».

– Повесить над офицерским столом в кают-компании, как достойный трофей! – распорядился командир.

Так и провисел трофейный флаг в кают-компании «Невского» до возвращения корабля в Кронштадт. Тогда же по распоряжению Николая I он был преподнесен в дар Морскому корпусу. В рескрипте в связи с этим говорилось: «Дабы вид сего флага напоминал подвиг 7-го линейного экипажа, вынуждал в младших питомцах желание подражать храбрым деяниям, на том же поприще совершаемым, и ожидаемых от них юных сынов любезного Отечества».

Вскоре на «Невский» перевезли и пятьсот пленных турок во главе со старшим офицером. На самом деле, как выяснилось, природных турок было среди них меньше половины. Остальные де являлись арабами, греками, армянами, евреями и итальянцами.

– Где ваш капитан? – спросил турецкого офицера через толмача Богданович. – Он погиб?

– Нет! – равнодушно пожал плечами турок. – Я его застрелил!

– Как застрелили?!! – поразился Богданович. – Неужели ваш капитан оказался трусом?

– Наоборот! – поправил на голове закопченную дымом феску турок. – Он пошел в крюйт-камеру, чтобы взорвать судно со всеми людьми! По моему мнению, это было уже совсем ни к чему, а потому пришлось его застрелить.

Историк пишет: «Турки защищались с остервенением до последней возможности и вообще предпочитали смерть плену. Непоколебимая их решимость и твердое постоянство не ослабевали и при самом опасном положении. Очевидцы рассказывают, что на горевших кораблях турки, с отчаяния, закалывали себя кинжалами, другие, не умея плавать, взяв в руки ядро, стремглав бросались из пламени в воду и топили себя… Часть экипажа одного из потонувших в продолжение сражения фрегатов, собравшись на корме, сидела на борту и спокойно ожидала последней минуты. Когда же фрегат пошел ко дну носом и уже быстро начал погружаться, мужественные сии люди, сотворя молитву… с плачевным кличем: “Алла! Алла!” исчезли в бездне».

В тот знаменитый день не отставал в доблести от «Азова» с «Невским» и линейный корабль «Иезекиль». Почти в самые первые минуты боя был ранен картечью в бок командир «Иезекиля» Иосиф Свинкин. Рана была тяжелой. К Свинкину подскочили было санитары, чтоб отнести его в лазарет, но ветеран многих баталий их отстранил, стоя на коленях:

– Бегите, детушки, поищите, кто побитей меня есть, а я уж по-стариковски как-нибудь перемогусь!

Так, на коленях, держась рукою за натянутый канат, Свинкин простоял без малого четыре долгих часа до окончания сражения. И только когда прогремели последние залпы, седой моряк позволил снести себя вниз, передав команду первому лейтенанту. «Подобно рыцарю святославовых времен, на открытом месте своего корабля (он) стал на колени… и продолжал командовать!» – так возвышенно говорили о подвиге командира «Иезекиля» современники. Что касается боевой работы «Иезекиля», то линейный корабль в самое короткое время разделался с большим фрегатом и несколькими корветами и бригами. 56-пушечный фрегат пытался уйти от его залпов, но был взорван. Прочие противники геройского «Иезекиля», будучи разбиты им, спустили свои флаги и прекратили огонь.

* * *

Достойно дрались в тот день и наши фрегаты. Следуя за линейными кораблями, они атаковали западное крыло турецкого строя, где с самого начала англичанам и французам пришлось несладко. Поэтому подходу наших фрегатов союзники были очень рады. По сути дела, на крайнем левом фланге битвы кипело свое собственное «фрегатское сражение». Дела на этом фланге складывались следующим образом. Первым сюда подошел английский корвет «Тальбот», шедший позади линейной колонны Кодрингтона. Поэтому в первые двадцать минут бедному «Тальботу» пришлось в одиночку отбиваться здесь против всех ближайших турецких судов. Два 50-пушечных фрегата и 24-пушечный корвет в упор лупили в борт бедного «Тальбота». Если бы еще хотя бы четверть часа англичанин остался без поддержки, судьба его была бы печальной. Но помощь пришла, и пришла вовремя! Сначала к «Тальботу» подошла французская «Армида», за ней «Глазго», «Филомела» и «Москито», а потом и наши.

Фрегат «Елена» поспешно стал на шпринг и атаковал 50-пушечный египетский фрегат.

В разгар сражения с «Еленой» произошел весьма любопытный инцидент. Из воспоминаний художника-мариниста А.П. Боголюбова: «Был у нас кадет Шигарин (А.П. Боголюбов учился в Морском кадетском корпусе. – В.Ш.). Отец его, тот самый, который так славно ответил в Наваринском сражении, командуя батареей, и, высунувшись с борта, по случаю того что с французского фрегата послали офицера на катере сказать, что ядра “Елены” ложатся в борт союзника, закричал: “А зачем вы бьете плохо турок!” В это время Иван Епанчин с бота орал: “Все равно, валяй его за двенадцатый год”». Разумеется, после прибытия офицера с французского фрегата огонь с «Елены» сразу же перенесли на турок, но и повеселились слегка!

Тем временем шедший в кильватер «Елены» «Проворный» уже присоединился к ней. Когда они совместными усилиями разбили противника, то «Елена» перенесла огонь на суда второй линии, а «Проворный» перенес огонь на дравшегося с «Армидой» турка. В 15.30 к месту «фрегатской битвы» подошли «Кастор» и «Константин». Капитану «Кастора» Сытину, по причине порохового дыма, пришлось пробиваться под сильным картечным огнем в полнейшей темноте. «Капитан Сытин, опасаясь упустить славный для себя случай к отличию, с трудом пробирался между тесно стоявшими и сражающимися кораблями… По счастью, бриг “Роза”, перешедший… от правого к левому (западному) флангу на помощь “Тальботу” и “Армиде”, отважно вступя в бой, не мог более защищаться противу превосходящих сил. Капитан Деви послал шлюпку навстречу “Кастору”, поручив своему офицеру просить русского капитана стать подле него. Обрадованный Сытин приказал посланному идти вперед и, следуя вблизи за шлюпкой, честно поместился между “Розой” и крайними на фланге турецкими судами…» Спустя сорок пять минут сражавшийся с «Кастором» турецкий фрегат спустил перед ним свой кроваво-красный флаг.

– С этим все кончено! Разворачиваемся на шпринге! Будем выбивать следующего! – распорядился Сытин.

Но едва развернувшийся «Кастор» открыл огонь по новому противнику, как сдавшийся было турок вновь поднял флаг и начал изо всех сил палить по «Кастору». Это было уже вероломство, и оно было наказано! Сытин немедленно вернул свой фрегат в первоначальное положение и начал изничтожать подлого неприятеля с всею яростью. Вскоре турку стало совсем худо. На мачте его последовательно поднимались русский, английский и французский флаги, но Сытин продолжал громить вероломного. Видя, что гибель близка, турки в отчаянии обрубили канаты и выбросились на берег.

Фрегат «Константин» под командой капитана Хрущева в сутолоке боя прикрыл собою британский бриг «Москито». Бриг немилосердно избивался турками и был на грани уничтожения.

– Ура, рашенз! – кричали английские матросы.

– Привет, английцы! – отвечали им наши, руками размахивая.

Капитан Мартин приветствовал Хрущева приподнятой шляпой.

Из рапорта Л.П. Гайдена Николаю I: «…Между тем один из английских бригов, который много в сражении потерпел и потерял все якоря, был спешно взят на бакштов капитаном Хрущевым… и через то сохранен был в продолжение целой ночи от всякого вреда, могущего с ним последовать…»

При спасении брига отличился лейтенант Гейден, сын командующего, юноша застенчивый и печальный. Судьба младшего Гейдена настолько необычна, что еще ждет своего исследователя… Логин Логинович-младший дожил до эпохи броненосцев, пережив всех остальных наваринцев, но это еще будет не скоро. Пока ж вахтенный начальник фрегата «Константин» лихо распоряжался парусами, хладнокровно глядя на проносившиеся над его головой ядра. Затем «Константин» «весьма искусно и дерзко стал впереди “Тальбота” и наравне с “Армидой” с отличной храбростью атаковал неприятеля и все, находившееся противу своего фрегата, истребил окончательно». Надежно прикрытый «Константином», «Тальбот» смог вскоре пленить еще один фрегат.

В разгар боя последовала внезапная атака союзников сразу несколькими брандерами. Лучше иных ее видел лейтенант Гейден, ибо его «Константин» находился несколько в стороне от остальных, и дыма там было меньше: «…Между тем турки, в ужас союзниками приведенные, обратились к брандерам, а корабль “Сципион” нашел на один из них, увяз бушпритом между грот– и фок-мачтами. Пламя, разливаясь по воздуху, убежало по снастям его и входило внутрь корабля через наветренные борта, отчего в руках людей взрывало картузы и “Сципион” троекратно в разных местах загорался, но проворством и деятельностью экипажа сила огня была прекращена. Брандер гребными судами фрегата “Дартмут” и корвета “Роза” и брига “Феломель” отбуксирован, а ядрами “Сципиона” и “Дартмута” разбит и потоплен. Другие 2 брандера снеслись на корабли “Гангут” и “Иезекиль”, но в короткое время подверглись той же участи. Третий потоплен “Иезекилем” и “Александром Невским”».

Сильно досталось в сражении и самым мелким судам союзников. Бриг «Филомела», к примеру, был вынужден под жесточайшим огнем перейти с левого фланга на правый и «много претерпел». Французские шхуны «Дафна» и «Алсиона», хотя по своей слабости не могли нанести существенного вреда неприятелю, однако держали указанные им позиции с твердостью. К удивлению всех, они уцелели, находясь в самом пекле сражения, тогда как на их спасение никто уже особо и не надеялся. Но особенно драматически сложилась ситуация с самым маленьким суденышком союзников – 10-пушечным английским катером «Гинд» под началом лейтенанта Робба. В течение всего сражения «Гинд» храбро сопровождал и прикрывал флагманскую «Азию». Маневрируя с помощью шпринга и якорной цепи, «Гинд» храбро дрался и даже потопил турецкий бриг. Потеряв якорь, малыш «по ошибке» заехал своим бушпритом прямо в порт турецкого фрегата, но сумел отбиться в отчаянном абордажном бою и удачно убежал, выскочив под корму «Азии».

* * *

К пяти вечера первая линия турецко-египетского флота была полностью выбита, и союзники, подняв стволы пушек, перенесли огонь по второй, щедро засыпая ее тоннами чугуна. Не выдерживая этого шквала, неприятельские фрегаты один за другим рубили канаты и выбрасывались на ближайшую отмель. Гремели взрывы. Верхние части судов внезапно поднимались на десятки саженей в воздух и там, в клубах огня, рассыпались с оглушительным грохотом, остатки днищ медленно догорали, чадя черным дымом. Раскалившись от пожаров, то там, то здесь произвольно разряжались орудия, еще больше увеличивая смятение и неразбериху. С этого момента сколько-нибудь организованное сопротивление было прекращено.

В шканечном журнале «Азова» записано: «В исходе 6-го часа, не видя против нас ни одного из неприятельских судов, прекратили бой, а в 6 часов (18.00) сражение везде закончилось…»

Около шести союзные флагманы один за другим стали прекращать огонь: вначале англичане с французами, затем наши. Быстро смеркалось. Победители наскоро подсчитывали свои успехи. За время боя было уничтожен линейный корабль и 11 фрегатов. Два линкора и три фрегата сдались, остальные египетские и турецкие суда были потоплены или сами выбросились на берег. У союзников потерь в корабельном составе не было.

И снова лейтенант Гейден-младший: «Но едва померкло златое дня светило, и новые ужасы явились пред глазами союзников. Небесная лампада – ясная луна освещала тогда другую часть мира, и ночной мрак, прерываемый грозным светом взрываемых на воздух магометанских кораблей, окружал друзей и врагов, кои в неистовстве и кипении, упоенные лютой злобой мести, мнили погубить союзные богом хранимые силы и вместо того сами гибли невозвратно в пламени, против других раздуваемом…»

До полуночи в страшном треске и пламенных потоках взлетело на воздух еще пять турецких и египетских судов. Из воспоминаний лейтенанта Рыкачева «…Каждый раз пожар примерно распространялся по всему судну. От чрезмерной жары раскалившиеся пушки стреляли сами собой, а вскоре затем следовал взрыв. Все, что выше крюйт-камеры, поднималось в воздух, остальное оставалось догорать на воде». В эту страшную ночь взлетало на воздух тринадцать неприятельских судов! Надо ли говорить, что в ту памятную ночь среди победителей не спал никто. Битва была выиграна, но что последует далее, не знал еще никто.

Среди этого ночного кошмара безмолвно чернели корабли союзников. «Победоносные корабли, окруженные обломками и плавающими трупами, казались грозными привидениями, при вратах ада на страже стоящими…»

Но опасность не исчезла. Союзники готовились к возможному отражению брандерных атак. Где-то среди горящих неприятельских остовов еще таились начиненные порохом легкие и верткие суда, готовые ценой своей собственной гибели отомстить за гибель флота. Они ждали лишь своего часа.

Первая атака последовала сразу же после полуночи, когда 64-пушечный египетский фрегат, внезапно подняв кливер и бизань, спустился к югу, а затем внезапно стремительно атаковал союзную эскадру. Спору нет, капитан, ведший судно, был человеком отчаянным, ведь заранее обрекал себя на верную гибель, стремясь лишь к тому, чтобы отдать свою жизнь как можно дороже. Решиться на такое мог далеко не каждый! Гораздо безопаснее было бы просто выбросить судно на берег.

Ближайшей целью атаковавшего оказался «Азов». Наши объездные шлюпки, думая, что это свой, окликали фрегат, но ответа не дождались. Тем временем, набирая ход, судно быстро надвигалось на неподвижный флагман русской эскадры. На шканцах «Азова» безмолвно застыли Гейден с Лазаревым. Наконец контр-адмирал, оценив ситуацию, велел:

– Рубите якорный канат, иначе столкновение неизбежно!

Спустя несколько мгновений якорь был обрублен и увлекаемый ветром «Азов» развернуло в сторону. Мимо в шипении пены промчался фрегат. Теперь он подворачивал уже к «Гангуту». С «Азова» успели не только разглядеть прекрасно раззолоченную корму, но и дать вдогонку храбрецу несколько хороших ружейных залпов.

На «Гангуте» к защите тоже были готовы.

– Абордажных наверх! – кричали боцмана в световые люки.

Авинов так же, как и Лазарев, обрубил якорный канат и дал по строптивцу залп целым плутонгом левого борта, но «Гангуту» повезло меньше, чем его предшественнику. Атакующий фрегат с маху вонзился своим бушпритом в грот-мачту «Гангута» и накрепко увяз им в грот-вантах.

– Вперед, ребята! – скомандовал матросам абордажных партий Авинов. – Мы должны предупредить взрыв!

Во главе с лейтенантом Рыкачевым те живо по бушприту и такелажу перемахнули на палубу неприятельского фрегата. Одновременно с борта линейного корабля стрелки вели прицельный огонь по египтянам, пытавшимся подпалить свое судно.

– Слева, слева снимите! – кричал, срывая голос, неутомимый Анжу. – Вон с факелом из люка лезет!

Два-три ружейных выстрела сливались в один, и смельчак падал ничком, не успев добежать до бочек с порохом, щедро расставленных по всей палубе.

Тем временем первые наши матросы уже рассеялись по фрегатской палубе, туша зажженные фитили и выискивая разбежавшихся египтян. В горячке были зарублены несколько матросов, пытавшихся развести на баке костер. Затем заливали огонь лагунами с водой. Спустившись в них, Рыкачев обнаружил, что трюм полностью забит тяжелоранеными. Люди надсадно стонали.

– Эко варварство, – утерся рукавом лейтенант. – Обречь столько народа на верную смерть, ясное дело, нехристи!

Наверху абордажные рубили такелаж, освобождая «Гангут» от смертельных объятий. В каскаде брызг упал в воду обрубленный бушприт. Отбуксировав фрегат к берегу, ему прорубили днище и посадили на мель. Выносу раненых не препятствовали, им и так досталось…

«После этого случая, – вспоминал позднее лейтенант Рыкачев, – мы посылали сильные объезды по самый берег наблюдать за неприятельскими судами…»

Была еще попытка атаковать французский «Бреслав», но и она закончилась ничем. Брандер был расстрелян еще на подходе. При ее отражении особо отличился лейтенант Брюа. Пройдут годы, и адмирал Брюа возглавит французский флот под Севастополем против таких же, как и он, бывших наваринцев Корнилова и Нахимова. Так же как и они, Брюа не доживет до окончания Крымской войны. Повороты судеб людских поистине неисповедимы.