Текст книги "Наваринское сражение. Битва трех адмиралов"

Что касается российской эскадры, то ее состав в те дни был такой: 84-пушечный линейный корабль «Гангут», три 74-пушечных линейных корабля – «Азов» (флаг контр-адмирала Гейдена), «Иезекиль» и «Александр Невский», два 44-пушечных фрегата – «Константин» и «Проворный», два 36-пушечных фрегата – «Елена» и «Кастор», а также корвет «Гремящий».

Согласно плану Кодрингтона, весь союзный флот должен был войти в Наваринскую бухту двумя колоннами. Правая колонна – в составе трех английских линейных кораблей и следующих за ними трех французских линкоров и фрегата. Эту колонну должен был вести сам Кодрингтон. Вторую колонну составила русская эскадра – 4 линейных корабля и 4 фрегата. Ее должен был вести Гейден.

Войдя в бухту, англо-французская колонна должна была встать против правой (восточной) стороны турецкой «подковы». Свою флагманскую «Азию» Кодрингтон предполагал разместить против турецкого линкора под флагом капудан-паши. Остальные британские линейные корабли должны были взять на прицел турецкие линкоры. К зюйд-осту от «Азии» напротив судов египетской эскадры должны были встать на якорь французские линкоры. В этом тоже был свой смысл. На египетской эскадре находилось много французских инструкторов, и Кодрингтон надеялся, что последние сделают все возможное, чтобы не допустить братоубийственной бойни. Фрегаты англичан и французов должны были совместными усилиями блокировать западную сторону неприятельской дуги.

Русская колонна должна была расположиться вслед за англичанами в центре полукружия, усилив тем самым боевые порядки союзников.

Помимо этого в особый отряд был выделен фрегат «Дортмунд» с несколькими мелкими судами. На него возлагалась задача отвода в сторону турецких брандеров «на такое расстояние, чтобы они не могли повредить какому-либо из судов соединенного флота».

Кодрингтон в своей инструкции писал: «…Если время позволит, то стараться прежде открытия огня со стороны турецкого флота положить противоположно один другому и перпендикулярно линии по два якоря и привязать к каждому еще по особому канату, посредством коих можно было бы удобно обращаться в обе стороны (т. е. стать способом фертоинг. – В.Ш.). Без приказания не палить; если же который из турецких кораблей откроет огонь, то его истребить немедленно. В случае сражения и могущего случиться беспорядка советую привести на память слова лорда Нельсона: “Чем ближе к неприятелю, тем лучше”».

Что касается Гейдена, то он в своем кратком воззвании к русским морякам высказался так: «Мне ничего более не остается желать, как того, в чем я, и уверен, что каждый из нас будет стараться исполнить долг свой и сделает честь Российскому флагу в виду наших союзников».

Всю ночь на союзных эскадрах готовились к возможному завтрашнему столкновению. Командиры проверяли подчиненных офицеров, те наставляли унтеров, последние же в свою очередь следили за тем, что и как делают матросы. Подле пушек ставились картузы первых выстрелов, чтобы первые залпы были незамедлительными, в деках щедро сыпали песок, чтоб ноги не скользили по крови. Священнослужители все время среди своей паствы: ободряют, внушают, поддерживают.

Под утро в жилых палубах одни разговоры и воспоминания: британцы и французы – о жизни своей в ливерпулях да марселях, наши же – о деревеньках рязанских да тамбовских.

В кают-компаниях тем временем офицеры за столами. Ревизоры на сей раз выдали всего щедро. Вначале тосты, затем песни и даже танцы. Когда ж расходились, то каждому, наверное, думалось о дне предстоящем: будет ли жив он сам, что станется с его семьей. Заходя к товарищам, делали поручения на случай своей смерти, писали завещания.

Над морем стояла зловещая тишина. Не слышалось даже плеска волн. Лишь изредка на близстоящих судах свистали вахтенные, да доносился лай собак со стороны Наварина.

С первыми лучами солнца на палубах оживление: командиры обходят палубы, артиллеристы холостыми залпами прочищают орудийные стволы. В подзорные трубы теперь были хорошо видны ослепительно белые дома Наварина, террасами сходящие к берегу, густые пальмовые рощи. Из-за скал острова Сфактория угадывался частокол оттоманского флота. Несмотря на достаточную секретность флагманских совещаний, буквально на всех союзных судах даже последний юнга знал, что Кодрингтон уже определил порядок захода эскадр в бухту, и теперь все ожидают только благоприятного ветра.

Из воспоминаний участника событий: «Нельзя делать лучшего расположения духа, как у нас теперь между офицерами и рядовыми. Все будто оживились какою-то необыкновенной силой. Там, где в обыкновенное время ворочали пушку 8 человек, теперь с легкостью управляются 4. Наши матросы живы, веселы и только смотрят в глаза своим офицерам, ожидая их приказаний. Роздали патроны, разнесли по пушкам ящики с картузами, осмотрели все принадлежности, перекликали людей и, приказав им хорошенько отдохнуть, распустили… После молебна все офицеры пили чай вместе между пушками. Как-то все были необыкновенно веселы, что-то новое родилось между нами, все были между собой как истинные родные, забыв от души, если у кого между собой и были маленькие неудовольствия… в 10 часов (имеется в виду 22.00 вечера. – В.Ш.) все на корабле умолкло… Люди отдыхали, кругом была совершенная тишина, только изредка слышались свистки на ближних кораблях. На море был штиль…»

Лишь в девять утра косицы вымпелов наконец-то вытянулись, и союзники начали понемногу лавировать к входу в бухту и выстраиваться «в ордер похода двух колонн».

В полдень Кодрингтон велел французам поворотить на другой галс и вступить в кильватер британским кораблям. Здесь возникла некоторая заминка. Дело в том, что французы, не слишком удачно маневрируя, оказались под ветром к острову Сфактерия, и теперь для вступления в кильватер англичанам им надо было пересечь путь начавшей уже движение русской колонне. Чтобы не вызвать свалки, Кодрингтон прислал к Гейдену шлюпкой своего флаг-офицера, прося того лечь в дрейф и пропустить французов. Разумеется, это было сделано. Российские суда, «упавшие под ветер», тоже сомкнули свою линию, положив грот-марсели на стеньги, и пропустили вперед французскую эскадру.

В результате этого наши, хоть и не по своей вине, но несколько задержались с развертыванием.

На горизонте белели парусами фрегаты дозора – русский «Константин» и британский «Глазго», также спешившие соединиться с главными силами. Напряжение росло, пока в час пополудни на «Азии» наконец не взвился долгожданный флажный сигнал: «Приготовиться к вступлению в бухту». Все, теперь у союзников был лишь один путь – вперед!

Глава восьмая
Битва трех адмиралов

Шканечные журналы русских кораблей от 8 октября 1827 года отметили, что ветер в тот день был зюйд-вестовый и противный союзникам. В час пополудни все три эскадры, подняв национальные флаги, вплотную подошли к Наваринской бухте.

Ветер дул уже в полный бакштаг. Союзники шли двумя колоннами. На ветре англичане с французами. Под ветром наши. Впереди остальных следовал фрегат «Дартмут» с несколькими мелкими судами. Затем флагман Кодрингтона «Азия» и остальные британские корабли. За англичанами, держа минимальные интервалы, французы.

Англо-французская колонна рванулась в Наваринскую бухту на всех парусах, не дожидаясь колонны Гейдена.

Один из летописцев Наварина, В. Броневский, так описал этот момент: «Главнокомандующий в храбром нетерпении своем, опасаясь упустить благоприятный ветер и, притом надеясь, что турецкий адмирал не посмеет встретить его как неприятеля, пока весь союзный флот не войдет в гавань, решился вместо двух колонн, не теряя ни минуты, вести флот свой в одну линию».

Почему Кодрингтон, еще не начав сражения, уже нарушил свою же собственную диспозицию? Скорее всего, в самый последний момент вице-адмирал посчитал рискованным входить в узкий пролив двумя колоннами, когда посадка на мель любого из кораблей могла привести к непоправимым последствиям.

«К счастью, – продолжает В. Броневский. – предприимчивый Кодрингтон не совсем ошибся в своем расчете: турки спокойно взирали на шествие его, и корабль “Азия” мирно поместился между двух сильнейших кораблей под флагами турецкого адмирала Капитана-бея и египетского адмирала Мукарем-бея, и потом стал так, что мог обоими бортами действовать вдоль их кораблей».

Корабли Гейдена были несколько позади, а потому наш передовой «Азов» шел вровень с флагманской французской «Сиреной».

Очень скоро взору русских моряков предстали обрывы наваринских скал, средь которых в пене волн виднелся узкий проход во чрево бухты. На палубах царило молчание, все вглядывались в надвигавшийся на них берег, стараясь предугадать, что ждет их там, в глубине.

Союзникам было известно, что берега бухты обрывисты и пушки, спрятанные среди камней, легко простреливают не только всю бухту, но и подходы к ней. Кроме того, знали и о том, что входной фарватер сторожат также бастионы береговых батарей, что такие же батареи были разбросаны и по всему побережью, а в самой бухте на отвесном обрыве высился неприступный Наваринский замок, известный еще с эллинских времен как Пилос: высокие стены, узкие бойницы, множество пушек, неистощимые арсеналы и огромный гарнизон.

Однажды русские моряки уже штурмовали Наварин. Тогда они овладели твердыней. Что суждено сейчас, не знал никто…

Перед самым началом движения в глубь бухты вице-адмирал Кодрингтон вызвал шлюпки с союзных эскадр. С «Азова» Гейденом был послан его флаг-офицер де Траверсе. Лейтенант доставил своему флагману «Правила, коими должен руководствоваться соединенный флот при входе в Наварин».

«Правила» эти гласили: «Известно, что те из египетских кораблей, на коих находятся французские офицеры, стоят более к юго-востоку, а потому желание мое есть, чтобы контр-адмирал и кавалер де Реньи поставил эскадру свою против них: а как следующий за ним корабль имеет флаг на грот-брам-стеньге, то я и намерен стать с кораблем “Азия” против его, за мной корабли “Генуя” и “Альбион” станут против линейных турецких кораблей. Касательно российской эскадры, то мне желательно, чтобы контр-адмирал граф Гейден поставил свои корабли последовательно близ английских кораблей. Российские же фрегаты займут турецкие суда вслед за своими кораблями. Английские фрегаты займут те из турецких судов, кои будут находиться на западной стороне гавани противоположно английским кораблям. Французские фрегаты займут на той же стороне те турецкие суда, которые находиться будут против их кораблей.

Корветы, бриги и прочие мелкие суда находятся под начальством капитана фрегата “Дартмут”, для отвода брандеров на такое расстояние, чтобы они не могли вредить которому-либо из кораблей и судов соединенного флота.

Ежели время позволит, прежде открытия неприятельских действий со стороны турецкого флота, то всем судам стать фертоинг со шпрингами, привязанными к рыму каждого якоря.

Ни одна пушка с соединенного флота не должна стрелять без сигнала, разве только что турки откроют огонь, тогда те корабли и суда должны быть истреблены немедленно…»

Из воспоминаний современника: «…В то время, когда начали строиться в колонны, ближе всех ко входу в Наварин находился французский начальник со своим фрегатом, но эскадра его была под ветром к стороне островов Сфактерия и Продано. За англичанами в самом близком расстоянии следовал русский адмирал, а за ним в боевом строю и надлежащем порядке его эскадра. Почти в полдень Кодрингтон, следуя с частью первой и второй колоннами, сделал сигнал французским кораблям поворотить оверштаг последовательно, но чтобы им скорее войти в кильватер английских кораблей, то российская эскадра должна была их пропустить, а как главнокомандующий не дал русским и французам общих или, лучше сказать, полных сигналов, то он посему и послал на шлюпке своего флаг-офицера к нашему адмиралу, с просьбою лечь в дрейф, чтобы пропустить французов вперед, и сам после сего, сделав сигнал, приготовился к бою; спустился в 1 час пополудни с правою колонною в сей порт. Его сиятельство граф Гейден, к крайнему прискорбию своему, должен был исполнить волю вице-адмирала, а потому и приказал на корабле “Азов” положить грот-марсель на стеньгу, и счел за нужное еще уменьшить в колонне расстояние, сделал сигнал задним прибавить парусов. По спущении сигнала граф, обуреваемый нетерпением, двинулся с кораблем “Азов” вперед, а за ним остальные его корабли и фрегаты».

Особого выбора, в общем-то, для маневра у союзников не было. Путь между берегом и островом был только один – через узкий извилистый пролив. Затем корабли сразу попадали под огонь всего турецко-египетского флота, ждавшего их, стоя на якорях. Здесь тоже выбирать было не из чего. Путь между берегом и линией неприятельских кораблей был невозможен из-за мелководья и подводных камней. Выход был только один – атаковать неприятеля, войдя вовнутрь его боевых линий, т. е., по существу, заранее обрекая себя на перекрестный огонь всего турецко-египетского флота. Решиться же на такое можно было, обладая не только мужеством и хладнокровием, но и великой верой в правоту и благородство своего дела.

Вскоре в подзорные трубы можно было уже разглядеть расположение флота Ибрагим-паши. Он стоял на якорях в глубине бухты, расположенный в несколько вогнутых линий. При этом линейные корабли и тяжелые фрегаты стояли ближе к выходу, борта их были обращены к центру бухты. Мелкие суда расположены между большими и ближе к берегу. Транспорта укрылись на мелководье и прикрывались береговыми батареями. На флангах боевой позиции затаились начиненные порохом брандеры. расположен турецко-египетский флот был превосходно. Опытному глазу это было ясно с первого взгляда…

На флагманском турецком корабле подняли сигнал: «Не ходить далее». Над «Азией» появился немедленно ответ Кодрингтона: «Иду давать приказания».

Море было достаточно спокойным, ветер же – попутным и тихим. Боевой порядок был оставлен тот же, что и на подходе к бухте: англичане с французами в левой колонне, русские в правой.

Над мачтами трепетали кроваво-красные турецкие флаги, пестрели всевозможные значки и вымпела.

Едва шедший передовым «Дартмут» поравнялся с пушками бастионов Сфактерии, оттуда грохнул холостой выстрел, пока предупреждающий. Его проигнорировали. Корабли один за другим проходили мимо батарей, пугая турок орудийными жерлами в распахнутых портах.

Едва шедшая головной «Азия» вышла на траверз Сфактерии, к ее борту подошла шлюпка. Чернобородый турок в атласных шальварах передал Кодрингтону послание Ибрагим-паши. В ожидании ответа туркам разрешили встать на бакштов.

Облокотясь на перила шканцев, Кодрингтон надорвал конверт и пробежал глазами текст письма. На плохом английском драгоман Ибрагима излагал требования паши немедленно повернуть обратно.

– Где ваш командующий? – прокричал Кодрингтон на шлюпку.

– Славнейший и досточтимый Ибрагим-паша, да продлятся его благодатные годы, изволил уехать из Наварина в срединные провинции! – с поклоном ответил турок-толмач.

– Оставил ли он какие-нибудь распоряжения? – уже теряя терпение, задал вопрос вице-адмирал.

– Увы! – улыбаясь, развел руками турок. – Ничего не оставил!

– Пишите ответ, – велел вице-адмирал адъютанту. – Я пришел сюда не для того, чтобы получать приказания, а для того, чтобы их отдавать. Если же по союзникам будет открыт огонь, то турецкий флот будет немедленно уничтожен!

Из воспоминаний очевидца: «Английский адмирал перед входом в гавань встречен был турецким офицером, который объявил, что якобы находящийся в отсутствии Ибрагим-паша не оставил приказаний касательно дозволения входа союзных эскадр в сей порт, а потому он требует, чтобы, не ходя дальше, поворотили в море, – на что Кодрингтон ответил, что он пришел сюда не получать, но давать приказания, и что после вероломного нарушения слова, данного Ибрагимом, он истребит весь флот их, ежели хотя один выстрел сделан будет по союзникам, – с сим ответом офицер отпущен обратно».

Турок, путаясь в атласных шальварах, убыл ни с чем, а корабли продолжили движение. Около двух часов пополудни вначале английские, а за ними и французские корабли прошли мимо прикрывавших вход батарей. Миновав узкость, они тут же расходились, чтобы занять установленные диспозицией места. Орудийная прислуга, сжимая в руках банники, цепенела в ожидании почти неизбежного…

Над «Азией» взметнулись флаги. Командующий обозначал постановку на якорь фертоинг. Рядом положила якорь «Генуя». Напротив британских кораблей борт в борт стояли два турецких линкора. «Альбион» встал несколько ближе к центру турецкой «подковы» между третьим турецким линкором и 56-пушечным фрегатом. Корвет «Тальбот» перешел на западный фланг неприятельской позиции. Успели занять свое место и суда особого противобрандерного отряда во главе с фрегатом «Дартмут». Они расположились против своих вероятных противников – брандеров.

Французский фрегат «Сирена» под флагом де Реньи положил якорь подле египетского фрегата «Энина», неподалеку от «Дартмута». Шедшему следом за «Сиреной» французскому линкору «Сципион» не повезло. Следуя на предписанное ему место, он столкнулся с брандером, вследствие чего бушприт корабля запутался в вантах неприятельского судна. Кляня все на свете, французы пытались избавиться от опасных объятий. Турки, наоборот, торопились надежней зацепиться крюками за свою потенциальную жертву. Началась отчаянная рукопашная драка, однако до пушек дело все еще не дошло.

Вдали белела парусами русская эскадра, только еще входившая в бухту.

Если бы можно было глянуть на расположение вошедших в бухту эскадр, то оно выглядело бы следующим образом: справа фрегат и два брига под британским флагом, затем два французских корабля с фрегатом. Ближе к центру – английские линейные корабли и один французский. Между ними пустота – место для еще не подошедшей русской эскадры. На левом фланге туркам грозили пушками английские и французские фрегаты с бригами. Между ними и линейными кораблями тоже пустое пространство – здесь согласно диспозиции должны были встать четыре русских фрегата.

Из воспоминаний участника событий: «Корабль “Азия”, достигнув в полумесяце того места, против коего Кодрингтон предположил, и как и в приказе его о том объявлено было, вести атаку, лег фертоинг со шпрингами против кораблей, на коих развевались флаги капитан-бея Тагир-паши и Могорем-бея. Мателот его “Генуя” стал также фертоинг, имея шпринги с обеих сторон, противу линейного корабля, а следовавший за ним “Альбион” расположился против двух двудечных фрегатов, из коих один имел 62, а другой – 56 пушек.

Шлюп “Тальбот” встал на правом фланге противу 50-пушечного фрегата, а бриги “Филомель” и “Москито” – между брандерами.

Капитан Фелловс также мирно расположился со своим фрегатом “Дартмут” между левым флангом, брандером и крепостью, бриги “Розе” и “Бриск” тут же заняли свои места.

Французский фрегат “Армида” пошел на правый фланг к “Тальботу”, а бриг “Алсиона” и шхуна “Дафна” стали один подле другого почти перед носом корабля “Азия”.

Английский тендер “Гинд” спешил к месту стоянки своего адмирала. Господин де Реньи, следуя по диспозиции за “Альбионом”, преодолев по входе в порт все затруднения, проходя в тесноте брандеров и мелких прежде его туда вошедших судов, стал около половины 3-го часа противу двухдечного 64-пушечного египетского фрегата “Нзины”, на ветре бывшего и занимавшего первое место на левом фланге неприятельской линии. Трем кораблям его эскадры надлежало расположиться за ним последовательно так, чтобы занять неприятеля между ним и кораблем “Азия”».

Противники напряженно вглядывались друг в друга. На турецких и египетских судах тоже были наготове. Обе стороны ждали, что последует дальше. Томительно тянулись минуты. Напряжение росло. Нервы у всех были на пределе.

Союзников больше всего волновали брандеры, буквально нависавшие над флагманскими кораблями англичан и французов. К тому же все еще не мог расцепиться с навалившимся на него брандером и неудачливый «Сципион».

С палубы «Азии» было хорошо видно, как на турецких брандерах вытаскивали наверх и разбивали бочки с порохом, демонстративно готовясь к атаке.

Кодрингтон был предельно собран, ведь первый же бросок брандеров, стоящих впритык к кораблям союзников, будет наверняка иметь последствия самые губительные. Надо было что-то срочно предпринимать, но вице-адмирал все еще не оставлял надежды на мирный исход.

– Дайте сигнал на «Дартмут», пусть пошлют парламентера с требованием отвести подальше брандеры! – велел он.

Спустя несколько минут от правофлангового «Дартмута» одна за другой отвалили две шлюпки. В первой парламентером был лейтенант британского флота Генри Фицрой. Гребли быстро, лейтенант торопился исполнить адмиральской приказ. Тысячи глаз с надеждой следили за утлым суденышком.

И в этот напряженнейший момент у турок сдали нервы! Капитан брандера посчитал себя оскорбленным и щелкнул кремневым замком пистолета.

– Я парламентер! Не стреляйте! – кричал британский лейтенант, размахивая привязанным на конце сабли белым платком.

И тут раздались ружейные выстрелы. Вначале один, за ним еще и еще. Голос Фицроя утонул в ружейной трескотне. Тогда, чтобы привлечь к себе внимание, Фицрой вскочил в рост и поднял саблю с платком высоко над головой. Последнее, что увидел храбрый моряк, были перекошенные злобой лица стрелявших турок. Сразу две или три пули, пущенные почти в упор, пробили его тело. Фицрой повалился навзничь между шлюпочных банок. Бившая фонтаном кровь заливала уже никому не нужный белый платок. Налегая на весла и пригибаясь от проносящихся мимо пуль, гребцы торопились уйти обратно.

Дальше все произошло, как происходит во время камнепада в горах, когда небольшой камешек, устремляясь вниз, образует целую лавину. Едва английский офицер упал на банку своей шлюпки, как капитан турецкого брандера поджег свое судно и, обрубив якорь, бросился на «Дартмут». План турка был прост – сцепившись с фрегатом, разнести его в клочья. Но англичане были уже наготове. Видя убийство своего офицера, немедленно разрядили по туркам пушки артиллеристы «Дартмута». Ядра тотчас накрыли вероломный брандер. С фрегата отчетливо была видна падающая мачта, слышны крики раненых. Пылающий брандер потерял ход, и его стало понемногу сносить в сторону. Теперь он был уже не опасен.

Видя залп «Дартмута», не остался в долгу стоявший рядом с брандером египетский корвет. Его борт тоже заволокло пороховым дымом. Не утруждая себя вопросом, кто же конкретно стрелял по брандеру, египтяне послали свои ядра по французской «Сирене» – флагману де Реньи. Залп был точен, и ядра нашли себе обильную добычу на палубе фрегата. Пронесшееся низко над палубой ядро оторвало ноги сразу нескольким матросам. Почти сразу последовал залп и с соседнего египетского фрегата. «Сирена» незамедлительно ответила. Залпом был разнесен в клочья второй турецкий брандер.

Но не все сложилось столь благополучно на других участках союзнической позиции. В момент первых залпов был подожжен все еще не расцепившийся к этому времени со «Сципионом» турецкий брандер. Отдав якорь, чтобы французам было труднее отойти в сторону, турки шлюпкой покинули свое горящее суденышко. Над подожженным брандером мгновенно вырос огромный столб пламени, который в считаные минуты охватил всю носовую часть беспомощного «Сципиона». Зарифленные паруса фок-мачты и смоленые снасти французского линкора сгорели в одно мгновение.

– Аварийные партии к очагам пожара! Сбивать пламя и менять паруса! – хладнокровно распоряжался на квартердеке капитан «Сципиона» Миллиус. – Расцепляться с брандером! У нас осталось всего несколько минут!

Ситуация на «Сципионе» осложнялась еще и тем, что едва был подожжен сцепившийся с ним брандер, как турки открыли по «Сципиону» яростную пальбу со всех сторон, надеясь побыстрее прикончить хотя бы один из кораблей союзников. Особенно преуспевала в том береговые батареи, избравшие горящий линкор своей жертвой. Огромные береговые пушки буквально засыпали «Сципион» 48-фунтовыми мраморными ядрами, которые разбивали борта и плющили людей в лепешку. Ядра сыпались на французский линкор градом с обоих бортов. Трижды сбивали огонь французы, но трижды пожар вновь и вновь перекидывался на корабль с горящего брандера. Вскоре раздуваемое свежим ветром пламя уже во всю полыхало в носовых пушечных портах. Там то и дело рвались кокоры с картузами, еще боле усугубляя борьбу с огнем. Пожар тушили заливными трубами и лагунами, но пока это помогало мало. До люка крюйт-камеры было уже несколько метров, а это означало, что до страшного конца «Сципиона» и всей его команды оставались какие-то секунды.

– Пока не поздно надо выбрасывать за борт весь порох! – кричал Миллиусу старший артиллерист.

– Если мы выбросим порох, как же мы будем сражаться? – невозмутимо ответил Миллиус. – Позаботьтесь лучше, чтобы преградить путь огня к крюйт-камере!

В отчаянной схватке с огнем французским морякам ценой неимоверных усилий удалось все же отстоять свой корабль. При этом девять человек сгорели в огне заживо!

Тем временем на помощь французам бросились шлюпки с «Дартмута» «Розы» и «Филомелы». Капитан Феллоус достойно исполнял свой долг – бороться с неприятельскими брандерами и спасать от них союзные корабли. Сцепившись с брандером, английские шлюпки удержали его до тех пор, пока французский линейный корабль при помощи наскоро поставленного на бизань-мачте паруса не отошел в сторону. После этого англичане, обрубив якорный канат настырного поджигателя, отбуксировали его в сторону и потопили.

Снова став на якорь, «Сципион» открыл огонь по турецкому флоту и с особой злостью по крепости, громившей до этого французов каменными глыбами.

Начало перестрелки застало французов врасплох. Если англичане к этому времени уже успели занять свои места согласно диспозиции, то французы еще только выдвигались на указанные им позиции. Начавшая сражение флагманская «Сирена» около часа билась с 64-пушечным турецким фрегатом, поражаемая с кормы еще сразу несколькими фрегатами. Спустя некоторое время на помощь «Сирене» подошел «Дартмут». Общими усилиями им удалось взорвать настырный фрегат. Но дистанция боя была столь мала, что силой взрыва на «Сирене» вырвало из степса бизань-мачту. Палубу французского фрегата завалило горящими обломками погибшего турка. К счастью, большого пожара удалось избежать, а с малыми очагами быстро справились матросы аварийных партий. Вслед за тем «Сирена» перенесла огонь на фрегат «Нзины». Через некоторое время подожгла и заставила его замолчать.

Шедший в боевой колонне за «Сципионом» второй французский линкор «Тридан», проходя в тесноте судов, чудом избежал столкновения, поэтому вынужден был бросить якорь не там, где было предписано, а где получилось. В силу этого он мог поддерживать своими пушками только «Сирену», тем, что палил по египетским фрегатам, ведшим огонь по французскому флагману.

Третий линкор де Реньи – «Болеслав» – оказался в еще более невыгодной ситуации. Он положил якорь прямо посреди гавани, вследствие чего его ядра едва доставали до неприятеля, а кроме того, ему крайне сложно было целить в тесные интервалы между стреляющими и покрытыми дымом судами.

Де Реньи был вне себя. Он буквально клокотал из-за того, что его эскадра оказалось сжатой в движениях из-за тесноты, созданной английскими бригами второй линии.

– Теперь мы стали прекрасными мишенями, и турки будут последними идиотами, если не сделают из нас отбивную! – высказывал в сердцах де Реньи своему флаг-капитану Роберу.

В это время, как назло, поменялся и ветер, отчего и английский линкор «Альбион» не смог занять свою позицию. Капитан Омманей бросил якорь, где получилось, и, развернувшись, сошелся на пистолетный выстрел с турецким фрегатом.

Несмотря на уже начавшуюся жаркую перестрелку на правом фланге, Кодрингтон все еще не мог решиться на начало общего сражения, надеясь, что каким-то чудом ему все же удастся избежать начинающегося побоища. Вице-адмирал предпринял еще одну отчаянную и последнюю попытку договориться с Ибрагим-пашой. К себе он вызвал лоцмана Генри Митчела.

– Передайте, что я готов немедленно прекратить огонь и не допустить кровопролития! Пусть паша даст сигнал, и мы вступим в переговоры! Объясните, что стрелять мы вынуждены только по палящим в нас судам. Желаю удачи!

Шлюпка с лоцманским офицером направилась к двухдечному кораблю, где держал свой флаг Мукарем-бей, командовавший флотом Ибрагима. Корабль Мукарем-бея еще не открывал огня. Однако судьба второго английского парламентера оказалась столь же трагична, как и первого. На подходе к турецкому флагману, несмотря на белый флаг, он был также расстрелян из ружей. Позднее командующий российской эскадрой контр-адмирал Гейден писал в своем донесении об итогах Наваринского сражения: «Мы еще надеялись, и вместе с нами английский и французский адмиралы, что турецкие начальники пресекут огонь, как скоро усмотрят спокойное положение союзников, и что они не желают дать сигнала к сражению, но, ободряемые сим самым спокойствием, турки усугубили свою дерзость, и второй парламентер, посланный сэром Кодрингтоном к египетскому адмиралу Мухарем-бею, имел ту же участь, как и лейтенант Фицрой. Тогда не оставалось нам иного средства, как отражать силу силой…»

Теперь в бой уже вступила сама «Азия», ее целью стал линейный корабль младшего флагмана Патрона-бея. Каждую минуту в бой втягивались все новые и новые суда, и скоро сражение сделалось всеобщим.

Над бухтой повисла густая мгла порохового дыма, среди которой то и дело вспыхивали вспышки огня. Гул пушек разносился на многие мили вокруг. Противники сошлись на столь близкой дистанции, что было совершенно ясно – кто-то из двоих должен быть непременно уничтожен.

* * *

Едва российские корабли были извещены о предстоящем заходе в Наваринскую бухту, командиры велели бить в барабаны «алярам». Матросы разбежались по боевому расписанию: заряжали пушки, брасопили реи. Обходя орудийные расчеты, офицеры призывали артиллеристов драться хорошенько и внимательно слушать команды. Те кричали в ответ дружно:

– Рады стараться за веру и государя!

Следом за офицерами корабли обходили командиры, также призывая показать, если потребуется, русскую удаль. Командирам кричали «ура». Священники в полном облачении кропили святой водой пушки. Все целовали крест, клянясь не посрамить себя в возможной брани с неверными.

…Когда раздались первые залпы начинающейся битвы, передовой корабль русской эскадры «Азов» еще только входил в бухту, минуя пушки городской цитадели и батареи острова Сфактерия. По обе стороны фарватера уже горели подожженные турецкие брандеры. Выстрелы по проходящим кораблям из крепости и с острова грянули почти равномерно.