Текст книги "Афёра"

Владимир Силкин
Афёра

1

Полковник Воронцов, начальник подразделения МВД, где служил капитан милиции Алексей Макаров, принадлежал к тому редкому и замечательному типу руководителей, встреча с которым всегда приятна для его подчинённых, хотя вызов к нему чаще всего сулил трудную и опасную работу.

Полковник был для своих сослуживцев не только руководителем, но и старшим товарищем, близким человеком, чутким и неравнодушным. Он прекрасно знал каждого служащего в своём отделе офицера, его сильные и слабые стороны. Задания распределялись всегда с учётом возможностей и личных качеств человека, даже его настроения в данный момент. А главное – Воронцов обладал редкой способностью создавать ту обстановку доверия и раскрепощенности, которая позволяет человеку быстро сосредоточиться на главном, и это в немалой степени способствовало успеху абсолютного большинства проводимых отделом расследований, а также настоящим дружеским отношениям между начальником и подчинёнными.

Может быть, именно поэтому вызов к начальнику, последовавший на третий день после его возвращения из очередного отпуска, капитан Алексей Макаров воспринял, можно даже сказать, с удовольствием. Встреча с доброжелательным и умным Воронцовым сама по себе была приятна, к тому же сулила новую интересную работу, пробуждая в капитане своеобразный азарт игрока. Однако, несмотря на то, что опытнейший профессионал Макаров успешно решил уже не один десяток сложнейших и опаснейших задач, каждый раз он испытывал традиционное предстартовое волнение – не окажется ли новое задание невыполнимым, хватит ли сил, чтобы оправдать доверие. Но так уж устроен человек – каждый раз, начиная трудное дело, даже будучи уже профессионалом, мастером, снова волнуясь, оценивает свои возможности – смогу ли? Может быть, именно оно, это предстартовое волнение, и заставляет поддерживать себя на должном уровне и даже продолжать расти.

Но остановимся на том, что Макаров был рад встрече с полковником и с удовольствием пожал руку, протянутую привставшим ему навстречу начальником. Он пожимал вот так эту крепкую кисть уже десятки или сотни раз и давно перестал удивляться подчёркнутому уважению, которое оказывал начальник отдела каждому подчинённому.

– Здравствуй, Алексей, присаживайся, – быстро проговорил Воронцов, улыбаясь своей непременной (казалось, все и всегда у полковника в жизни отлично и никак иначе) широкой дружеской улыбкой. – Как отдохнул? Как семья? В работу втягиваешься? По службе соскучился?

Макаров едва сдержал улыбку: манера скороговоркой произносить серии вопросов, на которые трудно или невозможно ответить одновременно, была неотъемлемой чертой Воронцова.

– Все нормально, Анатолий Фёдорович, очень прилично отдохнул: аж устал немного, если уж быть до конца откровенным, – ответил Алексей, присаживаясь на полумягкий стул с высокой спинкой возле стола начальника.

– Устал? От чего? От безделья? Или от не хватки острых ощущений? – удивился Воронцов. Внимательные светло-серые глаза его спокойно, чуть иронично смотрели на Макарова.

– Ну, нельзя сказать, что от безделья, но отдыхать устал, – усмехнулся Алексей.

– Это как? А ну, объясни, как это бывает, – попросил полковник.

– Да когда приходится проводить свой единственный в году отпуск совершенно не так, как хотелось бы, – сказал Макаров, почувствовав, что уже втянут в несколько странную игру, один из участников которой разгадывает смысл недосказанностей и намёков другого. Если учесть, что роль отгадывающего досталась старшему по должности и званию, то станет понятным желание Алексея быстрее покончить с неловким положением. Однако Воронцов, не ощущая, похоже, никаких неудобств, опередил его, сделав блестящий ход и закончив эту своеобразную партию в кошки-мышки в свою пользу.

– Все ясно. Понял тебя, – сказал полковник, улыбнувшись, и откинулся в своём крутящемся кресле назад, взявшись обеими руками за подлокотники. – Сначала был у тёщи, потом – у родителей; или наоборот, – уверенно и несколько самодовольно сообщил он слегка даже растерявшемуся от такой проницательности капитану. Затем, догадавшись по выражению глаз подчинённого, что прав на девяносто девять и девять десятых процента, полез в ящик стола за сигаретами.

Воронцов действительно был прав: Алексей в этом году половину отпуска провёл у своих родителей (родители уехали из столицы на родину отца по выходе на пенсию), а другую – на даче у матери жены. Вот и получилось, что к тому времени, когда пора уже было думать о возвращении в Москву, запас сил, накопленный на маминых с папой харчах, был полностью истрачен на борьбу с различными мелкими и крупными проблемами тёщиного садово-огородного хозяйства под Клином. Жена Алексея таким «полезным для здоровья» образом отдыхала каждое лето, сам же он решился разделить с ней прелести подобного отдыха впервые, поверив восторженным призывам двух неутомимых приверженцев здорового образа жизни, матери и дочки. В результате же теперь, когда пришло время выйти на службу, он сначала испытал неимоверное, граничащее с помешательством облегчение, а чуть позже понял: в отпуске в этом году он не был вообще и, случись вдруг такое, совсем нереальное, предложение от начальства, с удовольствием отдохнул бы снова. Хотя бы дней десять. Но рассчитывать на такое, как, во всяком случае, думал Макаров ещё час тому назад, до вызова к Воронцову, было бы так же нереально, как на то, что тебя, капитана, завтра возьмут вдруг и сделают генералом.

Затянувшись душистой сигаретой и выпустив клубы белого дыма, полковник высказался следующим образом:

– Ты знаешь, Алексей, – сказал он, мечтательно глядя мимо Макарова на висевшую под потолком люстру, – а я доволен, что тебе не удалось как следует отдохнуть.

– Что? – удивился капитан.

– Да-да, ты не ослышался. Вызывая к себе, я хотел предложить тебе отправиться на курорт, к морю.

Высказавшись достаточно загадочно, Воронцов перевёл смеющийся взгляд на Алексея и замолчал, ожидая его реакции. Макаров же, не произнося ни слова, смотрел на него, ожидая расшифровки весьма интригующего заявления. Смысл столь нестандартно преподнесённого предложения оказался вполне привычным, как раз таким, какой мог предполагать Алексей.

– Конечно, ты отлично понимаешь, что речь не идёт о всего лишь, – Воронцов выделил «всего лишь», – ещё одном оплачиваемом отпуске, – полковник снова красиво затянулся сигаретой. – Ты понимаешь, что, кроме отдыха, тебе придётся выполнить одно небольшое поручение. – В этом месте Макаров не выдержал и усмехнулся, но полковник моментально среагировал на его усмешку. – Нет-нет, не думай, пожалуйста, что вслед за обещанием отдыха у моря я взвалю на тебя тяжелейшую ношу, тебе и в самом деле придётся на этот раз больше отдыхать, чем работать. На мой взгляд, дело, в котором нас попросили разобраться и которое я собираюсь поручить тебе, не имеет криминальной подоплёки – там имел место несчастный случай. Проверка сего факта требует выезда на несколько дней (в этом я тебя не ограничиваю) в некий райский уголок на Прибалтийском побережье. А там, по моим сведениям, сейчас самый разгар курортного сезона… Конечно, дело может принять любой оборот, но пока, – он поднял вверх указательный палец, – пока это поручение представляется мне элементарной беспристрастной проверкой всех обстоятельств случившегося. Один заинтересованный в неофициальном расследовании человек считает, что там есть какой-то криминал. Надо поехать и посмотреть…

Полковник замолчал и некоторое время молча покуривал, внимательно глядя на Алексея. Затянувшееся вступление явно закончилось, и вот-вот должны были последовать конкретные указания.

– Да, жара сегодня, – сказал наконец Воронцов, посмотрев на отдуваемые ветром белые шторы занавешенного окна, – наконец-то, а то все десять-пятнадцать градусов – что за лето!.. Ну, так как, – он снова перевёл взгляд на Макарова, стремительно меняя тему, – как насчёт поездки в курортную зону на недельку-другую?.. Пузо на солнце погреть и заодно, чтоб слишком не обгореть, немного поработать… Не против?

– Разве от таких предложений отказываются? – двусмысленно ответил на вопрос начальника не произнёсший пока ни слова Макаров.

– Вот и отлично, – сказал полковник, затушив быстрым движением недокуренную сигарету в массивной пепельнице, и снял трубку одного из телефонов. – Серёжа, – сказал он кому-то, находившемуся на другом конце провода, – машина готова?.. Да-да, подъезжай. – Положив трубку на место, полковник встал из-за стола. – Сейчас, – обратился он к Алексею, – мы с тобой едем в одно необычное место для встречи с человеком, которому известны подробности. Я уже встречался с ним, но хотелось бы, чтобы ты тоже его выслушал. Может быть, «ухватишь» что-то, чего не углядел я… Спускайся вниз, там машина ждёт. Я сейчас тоже выйду, только переоденусь в гражданское, чтобы не привлекать внимания.

– А вы-то мне так ничего и не расскажете? – спросил Макаров, поднявшийся с места вслед за Воронцовым.

– Расскажу, только вкратце, самую суть дела… По дороге, в машине. – Полковник посмотрел на часы. – О, надо торопиться, – на лице его появилось выражение озабоченности, – а то опоздаем. Ещё поговорим после… – Воронцов на мгновение замешкался, подбирая нужное слово, – после сегодняшнего мероприятия.

2

Итак, в том «небольшом дельце», в котором предстояло разобраться Макарову, имелся труп. Труп молодого человека, студента выпускного курса престижного столичного вуза, лет двадцати двух от роду.

О том, что есть труп, Макаров стал догадываться в тот момент, когда услышал, что сказал шофёру полковник Воронцов, устроившись на заднем сиденье служебного автомобиля. Доказательство верности этого предположения Алексей получил уже через несколько минут, после краткого изложения начальником сути дела. Больше за все полчаса, что они добирались от управления до Ваганьковского кладбища по запруженным машинами улицам полуденной Москвы, полковник не проронил ни слова. Похоже, он боялся навязать Алексею некую предвзятую оценку дела, которым тому предстояло непосредственно заняться, кажется, уже с завтрашнего дня.

Они немного запоздали. Когда белая милицейская «волга» резко затормозила у ворот кладбища, церемония прощания уже подходила к концу. Хотя, возможно, напротив – приехали как раз вовремя; ведь нет ничего труднее, чем наблюдать прощание людей с близким для них человеком, преждевременно отошедшим в мир иной. После же, когда минует самый тяжёлый в печальной церемонии момент, люди уже способны хоть немного отвлечься от переживаний и могут отвечать на интересующие тебя вопросы.

Из толпы, начавшей расходиться от засыпанной землёй могилы, Воронцов, ненадолго оставивший перед тем Макарова, извлёк и подвёл к стоявшему чуть в стороне капитану изящную, выглядевшую явно моложе своих лет женщину с заплаканными глазами и парня с не слишком модной сегодня длинной, спутанной местами шевелюрой. Одет парень был в соответствии с модой семидесятых-восьмидесятых годов: в потёртые, залатанные кое-где светло-голубые джинсы, такую же жилетку и линялую майку с иностранной надписью.

– Вот, Лариса Тимофеевна, – без обиняков начал полковник Воронцов, указывая женщине на Макарова, – этот молодой человек, Алексей, один из лучших наших сотрудников… Фамилию по понятным, очевидно, вам причинам не называю. Он и займётся проверкой дела вашего племянника.

–Здравствуйте, – приложив на мгновение платочек к красным от недавних слез глазам, сказала дама, одетая в тёмное траурное платье, и, протянув Алексею руку, не по-женски твёрдо сжала его кисть. – Я – родная тётя погибшего… – она вопросительно поглядела на полковника – …Алексей уже знаком с сутью происшедшего?

– В общих чертах, – кивнул Воронцов.

– Ну, тогда вы понимаете, о чем речь… Я тётя утонувшего Павлика Гостенина, – женщина не сдержалась и всхлипнула, прикрыв рот платочком.

Макаров молча кивнул. Он действительно уже был в общих чертах знаком с делом. По дороге на кладбище, в машине, Воронцов вкратце поведал ему следующее: Павел Гостенин, студент пятого курса МГИМО, сын достаточно известных и высокопоставленных родителей, отправился примерно две-три недели назад отдыхать на Прибалтийское взморье, в один из пансионатов. Парень, судя по всему, вообще не дурак был погулять, ездил на курорты ежегодно и, как правило, один, хотя уже на третьем курсе женился на однокурснице. К нынешним каникулам молодая супруга была уже беременна и лежала здесь, в Москве, на сохранении. Павел же, не обращая внимания на нуждающуюся во внимании и поддержке жену, подался к прохладным волнам самого западного из всех наших морей. Там-то и случилась трагедия. Полученное из санатория сообщение, подтверждённое справками местной милиции, поведало осиротевшим родителям Павла, что их непутёвое чадо погибло, свалившись с пирса в море и захлебнувшись солёной морской водой, то есть утонув.

Родители Гостенина были безутешны в своём горе. Жене, ожидающей ребёнка, никто ничего, естественно, не сказал, чтобы не волновать. Никакого дополнительного расследования обстоятельств гибели затевать тоже сначала не хотели, и тому были достаточно веские причины: не слишком добропорядочный образ жизни сына, его пристрастие к выпивке и сомнительным знакомствам были хорошо известны родителям Павла. Проведённые на месте анализы крови утонувшего и опрос свидетелей говорили о том, что погибший был сильно пьян, и поэтому, очевидно, добиваться выяснения всех обстоятельств значило для влиятельных родителей Павла получить лишь ещё больший удар по самолюбию и престижу семьи. Дело закрыли, покойника перевезли в Москву и готовились похоронить, но… Сестра матери погибшего, его тётя, ни в какую не хочет верить, что любимый племянник погиб исключительно по собственной вине. Между ними с детства и до последних дней существовали доверительные отношения, и тёте одной известны некие подробности. К тому же она отыскала где-то приятеля утонувшего Павла, который утверждал, что слышал, дескать, от Пашки накануне отъезда странное высказывание. Тётю все это побудило действовать, то есть она собралась ехать в пансионат, где отдыхал вплоть до своей внезапной трагической кончины племянник, и вести собственное расследование. Отец парня, опасаясь лишнего шума вокруг истории с его несчастным чадом, который непременно возник бы, осуществись это намерение (потому что, конечно, Лариса Тимофеевна – не Шерлок Холмс и тихо действовать не сумеет, все может кончиться банальным скандалом и оглаской) – в общем, отец студента поднял свои старые связи в МВД, и полковника Воронцова попросили без шума разобраться в этом деле. Условия были хорошо знакомы Макарову по многим прошлым заданиям подобного рода: расследование проводится полуофициально или вовсе неофициально; если криминала в деле не отыщется, необходимо представить по этому поводу свои соображения в виде отчёта, и дело будет закрыто уже навсегда. Если же что-то найдётся, результаты опять же должны быть доложены в Москву. Впрочем, полковник Воронцов, изучив представленные ему, хотя и не слишком обширные, данные, склонялся (или по крайней мере говорил так) именно к первому варианту, то есть к тому, что все в конечном итоге выльется для его подчинённого в недельный или даже двухнедельный отдых у моря за счёт государства, ибо дело действительно не стоит ломаного гроша. Очевидно, что беспутный гуляка напился и случайно погиб сам, а вся затея с расследованием нужна лишь для того, чтобы успокоить безутешную гостенинскую тётушку.

Вот что было известно Алексею Макарову о происшествии, с которым ему предстояло начать разбираться, в ту минуту, когда полковник Воронцов вывел к нему из толпы начинавших расходиться от свежей могилы родственников и друзей покойного Паши Гостенина ту самую тётушку и, судя по всему, приятеля утонувшего студента.

– Анатолий Фёдорович, – словно к дав нему знакомому, обратилась женщина к умевшему удивительно быстро сходиться с людьми Воронцову, – где нам будет удобнее поговорить?.. Останемся здесь или…

– Я думаю, лучше все-таки не спеша про двигаться к выходу. Тут очень много народу, а по дороге нам никто не помешает все обсудить, и вы изложите свою точку зрения. В целом с ситуацией мы знакомы… Вы не против? – он слегка улыбнулся.

– Отчего же, конечно… Разрешите? – легко согласилась женщина и, вопросительно посмотрев на стоявшего рядом Макарова, аккуратно взяла его под руку. – Мне так будет легче идти.

Однако осуществить задуманное и повести общий разговор им так и не удалось, поскольку первый же, совершенно незначительный вопрос повлёк за собой настолько неожиданный, эмоциональный ответ женщины, что это привело к повороту разговора в совсем иное русло и даже к сокращению состава его участников.

– Тогда, – сказал полковник, отступая чуть в сторону от пристроившейся к Макарову женщины и давая им дорогу, – начнём, если позволите. Лариса Тимофеевна, изложите нам свою точку зрения на все случившееся, а мы с Алексеем, если понадобится, зададим несколько вопросов.

– Точка зрения моя неизменна и вам, Анатолий Фёдорович, уже известна, – капризно и нервно возразила Женщина. – Суть её в том, что Павлик не мог погибнуть так беспричинно – просто напиться, полезть в море и утонуть!.. Он действительно любил иногда выпить, погулять, но не до такой же степени!..

– До какой степени? – с иронией прервал её Воронцов, так как тётушка явно собиралась приукрасить облик любимого племянника.

– Ну, хотя бы до такой, чтобы полезть в море, особенно при волнении в пять баллов…

– А почему вы в этом уверены? – не отступался полковник. – Вы, наверное, по себе судите, но ведь у мужчин и женщин совершенно разные взгляды на степень риска. Все мы в молодости совершали или способны совершить… – он попытался развить свою мысль, но расстроенная дама перебила его, внезапно отцепившись от Алексея и скрестив руки на груди, словно приготовившись к бою!

– Глупости, – воскликнула она, – глупости, Анатолий Фёдорович, все глупости… Вы не знали Павлика и не имеете права. Он бы никогда… Вам… – она захлёбывалась словами, и Алексей стал уже подумывать, что дело действительно не стоит и выеденного яйца, когда неожиданно раздался короткий ироничный смешок того, о чьём присутствии уже успели забыть.

– Все это туфта, – послышался спокойный, насмешливый голос безмолвного до сих пор человека в потрёпанных джинсах. Все – и рассерженная, расстроенная дама, и Воронцов, и Макаров – разом повернулись к длинноволосому парню. Тот, словно сделав им одолжение, лениво пояснил: – Пашка не умел плавать и поэтому не полез бы в море. – Своим коротким сообщением парень прервал возмущённо-патетические воспоминания женщины, не относящиеся к сути дела.

Высказавшись, приятель покойного замолчал и, вытащив сигарету, щёлкнул зажигалкой. Возникла небольшая пауза, и Макаров перевёл взгляд с равнодушной физиономии немногословного молодого человека на женщину. Казалось, что строгая дама не потерпит такого пренебрежительного к себе отношения и сделает замечание молодому грубияну, оборвавшему её речь. Но, к своему удивлению, он обнаружил на лице женщины лишь заинтересованность – явную дружескую заинтересованность и даже уважение к столь небрежно державшему себя с ней парню.

– Ах, – произнесла она даже немного виновато, обращаясь к Макарову, – я забыла вам, Алексей, представить моего спутника. Это друг Павлика, Дима Лушненко, они ещё со школы были друзьями…

– С детского сада, – усмехнулся парень.

– Да, с детского сада, – прежним виноватым тоном подтвердила женщина, словно извиняясь перед молодым человеком за свою забывчивость. – Да, Дима прав, – поспешно добавила она, – Павлик действительно не умел плавать…

– И не просто не умел, – небрежно-нахально усмехнулся Лушненко, выпустив целое облако сизого дыма изо рта, – он вообще боялся воды, даже у берега редко купался… Только, знаете, в бассейне или в сауне – в общем, где наверняка известно, что мелко; да если ещё.. – он снова усмехнулся, – …с девчонками, голышом.

– Да что ты? – преувеличенно радостно откликнулся Воронцов. – С девочками и я бы не отказался. – По тону Макаров понял, что полковнику не нравится манера длинноволосого нахала разговаривать.

Иронию в голосе Анатолия Фёдоровича уловила и женщина. Ей стало неудобно – благодаря стараниям её спутника сама она в ходе разговора представала в каком-то по меньшей мере двусмысленном виде, а расследование, о котором она ходатайствовала, все яснее виделось совершенно бессмысленным в силу особенностей характера покойного Павла, раскрываемых его циничным приятелем.

– Дим, зачем ты так? – сделала она робкое замечание продолжавшему спокойно покуривать, немного исподлобья глядя на всех, парню. – Это же не относится к делу… Паши нет, зачем же говорить о некоторых его…

– А к чему это относится, к телу? – не собираясь, очевидно, менять привычного насмешливого тона, тут же передразнил тот. – Пашка был, какой был, и нечего его теперь приукрашивать. Если с девками побаловаться любил – так это ж естественно и для здоровья полезно, – он усмехнулся, с явным удовольствием наблюдая, как щеки женщины заливает румянец. – И водочку любил, а воды боялся – так это ж тоже его природа, так чего же стыдиться, а?

– Ну и кричать об этом на каждом углу не слишком красиво, – оборвал юнца Воронцов, – хотя бы из уважения к женщинам и старшим…

Макаров увидел, что полковнику явно хочется приструнить наглеца. Из некоторого личного опыта он знал, что это бесполезно – парень хамил не из-за какой-то умышленной зловредности, дело было в специфическом стиле общения, принятом среди большинства молодых людей. Как бы подтверждая его мысли, парень откинул со лба волосы и презрительно посмотрел на Воронцова: ты-то, мол, чего выступаешь?

– Послушай-ка, Дима, а Павел в этот пансионат когда-нибудь раньше ездил? – спокойно спросил Алексей, словно не заметив назревающего конфликта. На самом деле он обращался одновременно и к приятелю, и к тётке погибшего.

– В прошлом году был, – опередив уже открывшую для ответа рот даму, бесцеремонно отрезал абсолютно не соблюдавший правил хорошего тона молодой человек.

Полковник оценил удачный ход Макарова.

– Лариса Тимофеевна… – обратился он к женщине, наконец решив, что будет гораздо удобнее вести разговор, если они разделят всю компанию надвое. Алексей вполне может найти контакт с близким ему по возрасту и потому более понятным молодым человеком, а ему, Воронцову, лучше уединиться с женщиной. – Лариса Тимофеевна, я вижу, мы не много увлеклись, а все ваши между тем уже давно покинули кладбище… Наверное, вас уже заждались; давайте разобьёмся на пары – и разговор наш, кстати, станет более эффективным, – я провожу вас к машине, а молодых людей оставим наедине. А после мы с Алексеем поделимся информацией и все будет в полном порядке.

– Не знаю, – замялась женщина, словно боясь оставить парня наедине с Макаровым без своего присмотра, хотя такой присмотр до сих пор вряд ли что-то менял. – Дим, ты как на это смотришь?

– Мне без разницы, – ответил тот именно так, как и ожидал от него Алексей.

– Тогда я принимаю ваше предложение, – сказала дама, повернувшись к Воронцову, и положила руку на его согнутый с галантным изяществом локоть.