Текст книги "В дебрях урманы"

Глава четвертая. Стреляная белка расстраивает сына. Знакомство с лабазом. Непредвиденное купание в реке

Наши рюкзаки стали наполовину легче. Даже из рюкзачка сына, чтоб всем по справедливости, вытащили пару банок консервов. За остальными вещами и продуктами, оставшимися в фургоне, мы с сыном должны были прийти на следующий день.

С приподнятым настроением отправляемся в путь. На душе светло: оттого что находимся в объятиях прекрасной солнечной погоды, что не гнет к земле тяжеленный рюкзак, что организм начал привыкать к изнурительной работе, поутихла боль в стопах и все меньше завалов встречается нам на тропе.

На пологих сопках, среди зеленых красок, все больше появляется желто-красных вкраплений. Это березы-подружки собрались кучками на сопках, прощаясь друг с другом перед долгой суровой зимой. Воздух был необыкновенно прозрачен. Дали как бы приблизились к нам.

– Ты прав, Володя, – заговорил Константин на очередном привале, – я уже подметил характерный признак здешней погоды: если воздух такой вот прозрачный – жди ненастья через день-два.

И хотя будущее представлялось нам не таким уж радужным, мы пребывали в прекрасном настроении. Собаки чувствовали это и метались по тайге, все чаще облаивая белок на кедрах.

– А не отстрелять ли нам несколько зверюшек собакам? – предложил охотник.

Я согласился.

Как только наши лайки загнали белку на большой кедр, расположенный рядом с тропой, Константин снял рюкзак, зарядил ружье малокалиберным патроном и подошел поближе к дереву.

Белка едва виднелась среди хвои. Она распушила длинный хвост, недовольно щелкала, глядя на бесновавшихся внизу собак.

Охотник тщательно прицелился. Раздался сухой выстрел, и белка, цепляясь лапками за сучки, стала падать. Ей удалось схватиться задними лапками за один из нижних сучков. Она повисла на кедре метрах в трех от земли. Висела головой вниз, слегка покачиваясь. Капельки крови вытекали из небольшой ранки на шее и падали то на мох, то на пасти собак. Запах крови разъярил их еще сильнее. Они подбегали к стволу, поднимались на задние лапы и царапали толстую кору. Окрестности наполнились лаем и визгом собак.

– Белка крепкая на рану, – заговорил Константин. – Бывает, пуля навылет прошивает голову, а она еще цепляется за ветки. Вот когда наша рогулька понадобится, – он подошел к рюкзакам, поставил ружье на землю и взял свою рогульку.

Только теперь я почувствовал, как крепко сжимает мою руку сын. В первые секунды охотничьего азарта я забыл обо всем на свете и смотрел только за действиями опытного охотника.

Сашулька стискивал одной рукой мою руку, а другую, сжав в кулак, приложил к побелевшим губам. В его глазах читались ужас и страх. Я испугался.

– Папа, – наконец, разжал он побелевшие губы, – папа, он убил ее! – повторял сын дрожащим голосом одну и ту же фразу. По бледному лицу текли слезы. Он не рыдал, но слезы текли из его открытых глаз.

– Успокойся, сынок, успокойся, – растерянно бормотал я, не зная, что предпринять. Наконец, я прижал его головку к своему боку и взглянул на кедр.

Должно быть, силы белки иссякли, и она упала на землю. Мгновенно образовался рычащий клубок. Цезарь выхватил потрепанную тушку белки и рванулся в сторону. Его тут же настиг Валет и вцепился в добычу мертвой хваткой. Они, упираясь лапами, потянули несчастную жертву в противоположные стороны и разорвали ее пополам…

В это время к собакам подоспел Константин, и его рогулька начала гулять по спинам лаек. Те выпустили добычу и бросились наутек. Остальные собаки отбежали от рогульки на безопасное расстояние. Константин поднял истерзанные куски, что еще недавно были пушистой белкой, и опустил их в целлофановый пакет.

Сашулька упал на землю и сильно разрыдался. Сквозь слезы он повторял одну и ту же фразу: «Папа, он убил ее, убил!»

Мы переглянулись с Константином и поняли, что совершили большую ошибку. Надо было как-то подготовить нежную детскую душу к такой кровавой сцене. Пусть бы он постоял где-нибудь вдали, рядом с рюкзаками, не видя подробностей.

Молча стояли мы над рыдающим ребенком, переглядывались, пожимали плечами и не знали, что делать.

– Пусть поплачет вволю, – сказал, наконец, охотник, отошел к своему рюкзаку и сел на поваленное дерево.

– Да-а, – протянул он через некоторое время, – никогда даже в мыслях не мог представить себе детских слез в тайге. На всю жизнь запомнится мне эта охота…

В его голосе не чувствовалось укора в мой адрес. Я даже почувствовал какую-то теплую нотку.

– Откроюсь тебе, Володя, – неожиданно тихо заговорил он снова после паузы, – я тосковал по сыну, которого судьба не дала. Тосковал всегда. Мечтал о нем дома, в тайге и даже во сне. Хотел рассказать ему о своем увлечении, о сотнях дней и ночей, проведенных в уединении, о жизни и повадках зверей и птиц, о таинственных историях, произошедших со мной, о многом другом. Теперь я чувствую себя виноватым, потому хочу рассказать твоему сыну об охоте понятным для него языком. Так доступно и так ясно, чтобы он все понял и не сердился на меня. Ты поможешь мне в этом?

Я понимающе кивнул.

Мы смотрели на вздрагивающие плечики маленького существа и молчали. Что творилось в эти минуты в его сознании? Какие чувства овладевали его душой? Нам очень важно было объяснить ребенку одну из жестоких сторон бытия человека.

Я присел на корточки и начал ласково гладить вздрагивающие плечики сына. Всхлипывания постепенно прекратились, и Константин присел рядом с Сашей.

– Послушай, Сашулька, давным-давно Бог сотворил нашу землю, а на ней – человека, животных, рыб, птиц и растения. И сказал Он человеку, чтобы тот пользовался окружающим миром в разумных пределах. Проходили сотни, тысячи и миллионы лет. Климат на земле становился все холоднее. Появились льды и снега. Чтобы выжить, человек стал убивать животных, а из шкур делать себе одежду и обувь. Мясо убитых животных человек употреблял в пищу. Так сохранилось до сих пор. Ты же не отказываешься от колбасы, котлет, которые готовит тебе мама? Шубы из меха убитых животных носят миллионы людей. Делают их из шкур оленя, белки, соболя, норки, зайца, овцы и даже волка. В таких шубах тепло, и человек даже в сильные морозы чувствует себя хорошо. Везде, сынок, люди едят колбасу, шашлыки, котлеты, биточки и другие вкусные блюда из мяса животных. Для этого специально разводят коров, овец, свиней, кроликов, гусей, кур, другую живность. Люди выращивают животных, а затем вынуждены убивать их. Так длится уже много веков. Некоторые люди не переносят вида крови. Это слабые люди. А есть более сильные, которые крови не боятся: врачи, космонавты, охотники, офицеры, солдаты и многие другие. Ты, конечно, не раз видел по телевизору фильмы о войне. И не плачут солдаты, увидевшие кровь.

– Но то война, а тут? – заговорил сын тоненьким голоском.

– Здесь нет войны, Сашулька, здесь все гораздо проще: мы добываем собакам пищу. Ты заметил, что они каждый вечер съедают почти ведро вермишели? Но одной вермишелью сыт не будешь. Мы едим консервы, колбасу, сыр, а они каждый вечер одну вермишель трескают. От истощения они могут погибнуть, поэтому их нужно подкармливать мясом. Но где его взять в тайге? Здесь ведь магазинов нет, купить негде. Но зато есть белка, глухарь, рябчик, рыба в реке. Вот и приходится добывать, что Бог послал.

Сын сел на траву, его заплаканные глаза немного оживились.

– Как же они разорвали белку? – его губы снова сложились в печальную полоску. – Ей же больно!

– Тут мы недосмотрели с твоим отцом. Обычно под кедром охотники оставляют одну собаку, а остальных привязывают, чтобы зверька не портили.

– Я их любить не буду, – замотал головой сын, – раз они такие плохие.

– Сынок, собаки здесь очень нужны, – вступил в разговор я, – они помогают обнаружить зверя и предупредить об этом человека. Ты же помнишь, как они лаяли ночью, когда мы ночевали в первом зимовье. Они чуяли запах какого-то зверя, может, даже медведя, и подали голос человеку.

– Разве медведь боится собак? – удивился сын. – Он же такой большой, я по телевизору видел!

– Медведь собак не боится, но он знает, что рядом с собаками живет человек с ружьем, и потому избегает встреч.

– А собак нельзя кормить тушенкой? – робко спросил сын.

– Можно, конечно, но через несколько дней нам самим есть станет нечего. Что же мы тогда будем делать? – ответил я сыну.

– Консервы, масло, сахар, чай, сухари и другие продукты мы забрасываем только на охотников, – пояснил Константин, – а собакам доставляем вермишель и рожки. Чтобы они не отощали вовсе, отстреливаем им белок. Шкурки белок охотники собирают, а мясо варят и отдают собакам. Разбрасываться продуктами нельзя в тайге, ведь охотники возвращаются домой уже зимой, по глубокому снегу. Продуктов почти нет, часто приходится очень туго.

– И мы будем возвращаться по снегу? – спросил сын.

– И вы тоже, – ответил Константин, обрадованный поворотом разговора, – но мы рассчитаем так, чтобы вы вышли из тайги до начала сильных снегопадов.

– А лыжи есть у вас? – спросил сын.

– Есть, настоящие охотничьи лыжи, широкие, подбитые лисьим мехом. Но мы редко ими пользуемся, кругом валежник, завалы, тут особо не покатаешься.

– А вы дадите мне посмотреть лыжи? – повеселевшим голосом спросил сын.

– А чего их смотреть – бери и катайся с горки, если захочешь. У нас они все равно валяются без дела! – с радостью пообещал Константин.

Сашулька засветился от радости, встал, отряхнулся от кусочков мха и сказал:

– Смотрите, дядя Костя, не обманите, а то взрослые обещают, а потом обещания забывают!

– Я своих слов на ветер не бросаю, – серьезно сказал охотник. – Как только дойдем до моего второго зимовья, там и лыжи спрятаны – они будут твои. А сейчас, мужики, двигать надо, а то мы сильно задержались тут.

Мы подняли рюкзаки и двинулись в путь. Груз был не в тягость, и потому можно было рассуждать о случившемся. Теперь я уже хорошо понимал, что во время отстрела белки сына надо держать подальше. Хотя он и понял наш разговор, но душу ребенка нужно оберегать от кровавых сцен. Слишком уж тяжелы они для неокрепшего сердца.

Часа через два ходьбы мы увидели вдали возвышавшийся над тайгой какой-то шпиль. Костя показал рукой на это сооружение и сказал:

– Видите на профиле тригонометрическую вышку? Там самое высокое место в округе. Мой лабаз с продуктами расположен рядом с этой вышкой.

– А что такое лабаз? – заинтересовался сын.

– Вот подойдешь – увидишь своими глазами, – загадочно ответил Костя.

– А зачем строят лабазы в лесу? – не унимался малыш.

– Охотники хранят там продукты. Летом мы прилетали сюда на вертолете и оставили много продуктов: сахар, сухари, масло, консервы разные, супы, несколько мешков вермишели и рожки…

– А компот? – перебил сын.

Константин засмеялся:

– Тут мы в основном чаевничаем, а компоты делаем из черники, рябины или клюквы, но что-то из питья мы тоже оставляли на лабазе.

– Сейчас бы хорошо попить компота из холодильника, – мечтательно заговорил мальчуган.

– А мне бы бутылочку пепси, – поддержал я его.

– Ну, а мне по душе – бутылка холодного пива! – улыбнулся охотник.

Когда мы почти дошли до тригонометрической вышки, Костя остановился, повернулся к нам и, указывая рогулькой в сторону какого-то странного сооружения на высоких столбах, радостно сказал:

– Слава богу, лабаз, кажется, цел!

– Это ла-а-баз? – разочарованно протянул Сашулька. – А я думал…

– А ты думал, что тут будет кирпичный домик, кинотеатр рядом, лоток с мороженым? – засмеялся Константин. – Нет, сынок, это в тысячу раз лучше! Здесь все наши надежды! Слава всевышнему, что медведь ничего не тронул!

Подошли к лабазу, опустили рюкзаки на землю и медленно обошли вокруг неприхотливого сооружения. На четырех гладко очищенных от коры бревнах высотою метра три – три с половиной была сооружена площадка из досок, размером примерно два метра на полтора. На этой площадке лежал большой бесформенный тюк, покрытый брезентом и туго обмотанный веревками.

– Вот тут мы и поищем компот, Сашулька! – заулыбался Константин. – А теперь – привал!

Рядом с лабазом развели костер. Вылили в котелок последнюю воду.

– Не жалейте, мужики, водицу: впереди река Купа! Теперь весь сезон будем пить только кристально чистую воду!

– А далеко до реки Купы? – спросил сын. – И она широкая и глубокая?

– А вот вниз от вышки в километрах трех и будет Купа. Шириной она метров десять, а глубиной – по пояс.

– Всего-то! – разочарованно протянул сын. – А я думал…

– Э-э, сынок, Купа с норовом! Ты забыл, что еще важна скорость течения реки: вода с ног сбивает!

После горохового супа и говяжьей тушенки сильно захотелось пить.

– А давайте, мужики, поищем питье на лабазе, – предложил Константин. – Давай, Сашок, лезь на лабаз, ищи там ящик с соком и водой! – он хитро подмигнул мне.

Сколько ни пытался сын забраться наверх – ничего не получалось. Кое-как поднявшись на метр-другой, он не мог удержаться на гладких столбах и медленно сползал вниз.

– И медведю не так просто забраться наверх, – засмеялся охотник. – Теперь понимаешь, что такое лабаз?

Сын кивнул.

Константин присел у столба и сказал сыну:

– Становись мне на плечи, держись за столб, – он медленно поднялся во весь рост.

Сын вцепился в край доски, я помог ему подтянуться на руках, и он зацепился ногой за настил.

После того как веревки были развязаны и откинут край брезента, Сашулька нырнул внутрь. Через несколько минут из-под брезента радостно прозвучал голос:

– Тут «Пепси» целый ящик!

– Вытаскивай бутылки и бросай их нам! – так же весело ответил мальчугану хозяин припасов.

Вскоре мы сидели на траве, прислонившись к столбам, и с наслаждением потягивали вкуснейший напиток. Опытный охотник дал нам совет: пить «Пепси» досыта.

Кто придумал рецепт этого напитка – не знаю, но, очевидно, он был умнейшим человеком. С величайшим наслаждением, растягивая удовольствие, мы наслаждались шипучей коричневой влагой. Наверное, в его состав входят такие элементы, которые снимают усталость, придают свежесть мышцам и повышают настроение. Наша жажда была утолена после трех бутылок «Пепси», и мы снова были готовы идти хоть на край света.

Конечно, на приподнятость духа оказывали влияние прекрасная погода и сообщение нашего друга, что до его зимовья уже рукой подать.

От тригонометрической вышки тропа под девяносто градусов поворачивала на юг. Начинался длинный спуск к реке. Когда-то геологи вырубили в тайге прямые, как стрела, просеки. И вот по такой просеке мы шли. Заросшая травой, кустарником «ниточка» просеки плавно опускалась к речушке, которой не было видно из-за кустарников, а затем поднималась на крутой склон и терялась среди кедров. На самой вершине сопки, посредине просеки, облитая солнечным светом, красовалась одинокая береза.

Под гору идти стало легче, и уже через час мы были на берегу Купы. За рекой, чуть в сторонке от просеки, виднелся маленький домик.

– Это зимовье Юры, – объяснил Константин. – В нем мы и заночуем. А до моего зимовья еще часа три ходки.

Широкая пойма заросла кустарником и высоким разнотравьем. Купа, шириной метров в десять-двенадцать, весело несла свои прозрачные воды дальше на восток и метрах в двухстах от нас резко поворачивала на юг. Кое-где по берегам, у самой воды, росли низенькие деревья. На обнаженных корнях виднелись ил, сухая трава, кусочки земли.

Близость жилья, весело журчавшая Купа, хорошая погода, недавно выпитый вкуснейший напиток – все благоприятно действовало на наше настроение. Мы ощущали радостный прилив сил и были счастливы.

Собаки бегали по берегу взад-вперед и то тут, то там лакали воду.

Вдруг моя Искра, вытянув шею и жадно принюхиваясь, осторожно стала подкрадываться к кустарнику.

– Володя, готовь патрон с мелкой дробью! – возбужденным голосом зашептал Константин, быстро скинул ружье с плеч и, перезарядив его, двинулся вслед за собакой. То же самое сделал и я.

Искра привела нас к густому кустарнику и замерла. Ее задние ноги дрожали от возбуждения. Она медленно повернула голову в нашу сторону, будто давая знать, чтобы мы были наготове. И вдруг из-под нижних сучков кустарника вылетела пара рябчиков. Я прицелился в одну из птиц и выстрелил. Серый комочек упал в траву. Выстрела Константина я не слышал. Зато видел, как второй рябчик, словно наткнувшись на невидимую стену, упал, кувыркаясь и теряя перья.

Искра рванулась к первому подбитому рябчику, быстро обнаружила его в траве, несколько раз прошлась зубами по серому комочку и побежала ко второму.

– Володя, нам сильно повезло! – радостно говорил мой старший товарищ, заталкивая добычу в карман рюкзака. – Вечером будем есть наваристый суп. А мясо рябчика – это ж объеденье.

Решили переправляться через реку по очереди: сначала Константин, потом я с сыном за плечами.

– Поздороваемся с Купой, чтобы приняла она нас приветливо, – посоветовал охотник, – ведь она не только поит охотников, но и кормит их.

– Как это кормит? – не понял сын.

– Очень просто. В реке вдоволь рыбы. Когда кто-то из мужиков остается без продуктов по вине медведя, то на неделю из охотника превращается в рыбака. Хоть и приедается рыба, но не дает умереть с голоду.

Подчиняемся ему безропотно. Я уже подметил, что Константин ко всем предметам в тайге относится, как к живым существам, будь это костер, лапки хвои, зеленая трава или гнилая колодина под ногами. Может быть, поэтому вскоре ощущаю сам, что нахожусь среди живой природы, которая тысячью глаз смотрит на меня вопрошающе: друг я ей или враг. И часто на сверлящий затылок вопрос я тихо шепчу: «Я друг ваш, я – частица Природы».

Костя осторожно движется через Купу. Вокруг голенищ его сапог крутятся водовороты. Кажется, вот-вот бурный прозрачный поток собьет его с ног. Упираясь рогулькой о дно, Константин медленно приблизился к противоположному берегу. Когда Константин терял равновесие, он всю тяжесть тела переносил на третью опору – рогулька изгибалась тугим луком. Без этой опоры ему бы вброд не перейти. Но вот он сделал последний шаг и радостно вскинул руки. Очередь за нами.

Сначала я решил перенести рюкзаки и довольно смело ступил в воду. Сделав два-три шага, почувствовал, как правый сапог наполняется ледяной водой, и возвратился. Он оказался пробитым на середине голенища. Очевидно, где-то напоролся на сучок.

Попросил у Константина правую обувку. Охотник разулся и бросил мне сапог. Но он оказался не правым, а левым, и я перекинул его обратно. Тогда он бросил мне второй сапог и остался на траве разутым. Белые худые ноги этого мужественного человека выглядели забавно на фоне береговой фауны и флоры.

То ли от перебрасывания сапог через реку двумя взрослыми, то ли худые белые ноги охотника развеселили сына – он хохотал, прикрывая рот рукой. Константин сначала ничего не мог понять. Наконец, он догадался, что мальчугана рассмешили его белые ноги, и, желая поддержать веселое настроение Саши, сбацал что-то вроде цыганочки с выходом. Сашулька хватался за живот.

Но вскоре пришлось посмеяться и Константину. Я устроил сына за спину, подхватил руками его ноги и смело шагнул в реку. Но шагнул не туда, где только что шел, а чуть ниже по течению. Разве я знал, что у самого берега вода подмывает грунт и тут всегда самое мягкое дно? Под тяжестью двух тел нога моя ушла в грунт почти по колено. Я наклонился, потерял равновесие, и мы с сыном шлепнулись в воду. Тут же стремительно поднялись и уже бегом быстро преодолели речушку.

Константин смотрел на нас и вытворял дикий танец. И хотя одежда на нас была мокрой, в сапогах хлюпала вода, но настроение не ухудшилось. Мы тут же вылили воду из сапог, обулись и, подхватив рюкзаки и ружья, быстро направились к зимовью.

В чистом, опрятном домике оказалось все, что нужно: сухие дрова, плита, нары. Я быстро растопил плиту, достал из рюкзака чистое белье и переодел сына. Меня успокаивало то, что он не выглядел усталым и озябшим. Я растер его ноги шерстяным носком, помассировал грудь, спину и руки. А когда в чайнике забулькала вода, приготовил для него горячий чай и заставил выпить всю кружку. Окончательно успокоился лишь тогда, когда увидел на лбу у сына капельки пота.

– Фу, пап, я согрелся, и мне очень хорошо.

Мокрую одежду и обувь я развесил для просушки над плитой.

– Володя, с сыном ничего не случится, – стал успокаивать меня Константин. – Он даже холодной воды не почувствовал, да и погода стоит теплая, так что все обойдется. Займись теперь собой.

Пока я заботился о сыне, о себе просто забыл. Переодел сухое белье, натянул на себя спортивный костюм, шерстяные носки. Стало тепло. Даже не верилось, что совсем недавно барахтался в ледяной воде.

С Константином занялись приготовлением ужина. Я сходил за водой к реке, а охотник снял с рябчиков кожу с перьями, разделал их и тщательно обмыл тушки.

Пока наши трофеи не спеша булькали в кипятке, я подмел зимовье, достал из рюкзаков хлеб, ложки, рыбные консервы и стал сервировать стол.

Ужин удался на славу. Его скрасили не только армянский коньяк, но и наваристый вермишелевый суп, и нежное мясо рябчиков. Никогда не думал, что мясо этой птицы так ароматно пахнет травами.

– Так, Володя, – заговорил Константин, – у твоей собаки сегодня будет настоящий праздник. Никто из моих псов даже носом не повел, а она сразу учуяла дичь. Только ей отдашь все косточки на зависть моим дармоедам!

– Значит, она у нас будет рябчатницей, дядя Костя? – вдруг спросил сын.

Охотник откровенно и громко рассмеялся.

– Ну и дети! Мне б в жизни в голову не пришло такое слово! Хорошо сказал, сынок, но лучше, чтобы она была и рябчатницей, и соболятницей! Тогда ей цены не будет!

И хотя сын радовался особой страсти нашей собаки к пернатой дичи, я понимал, что она должна выдержать строгий экзамен. В тайге ведь нужны не рябчатницы, как с детской наивностью окрестил сын Искру, а соболятницы.

За чаем обсудили план дальнейших действий.

– Завтра до обеда мы должны сделать переправу через реку, – говорил Константин. – Пообедаем, а потом я покажу вам еще один небольшой, лично мой, «секретный» лабаз. Он тут неподалеку, в кустах на противоположном берегу. А затем мы разойдемся в разные стороны: ты с сыном возвратишься за продуктами, что остались в фургоне, и заночуешь там. Когда придешь сюда, отдохни, пообедай, и приступайте носить продукты из «секретного» лабаза на вершинку. Там, наверху, спрячешь их под любое дерево. И ждите меня. А мой путь таков: дойду до своего зимовья, пройдусь по участку и оставлю следы от костров, – он неожиданно запнулся, поглядывая на Сашульку, а потом продолжил: – чтобы «охотнички» видели, что хозяин уже на месте.

Я понял, кого Константин подразумевал под словом «охотнички».

– Думаю, Володя, они уже снимают тут вершки.

После чая мы вышли на улицу. Вид на реку открывался великолепный! Солнце уже почти зашло за высокие сопки, и в низинах начали собираться сумерки. Тайга, пронизанная вечерними лучами солнца, светилась сочными красками поздней осени.

Меня заинтересовал ветвистый рог какого-то животного у входной двери. Рог намертво был прикреплен гвоздями и проволокой к притолоке.

– Папа, а зачем эти рога? – спросил сын.

Я недоуменно пожал плечами. Выручил Константин. Он молча подошел к куче вещей, сваленных нами у двери зимовья, поднял два ружья и повесил их за ремни на рог. Туда же последовали и патронташи.

– Теперь понятно? – спросил он Сашульку.

Сын закивал.

– Охотники никогда не вносят оружие в дом. В домике теплее, и на металлических предметах образуется влага, потом ржавчина разъедает стволы, а на латунных гильзах появляется окисел, и патроны не лезут в стволы.

– А какого животного эти рога? – спросил я.

– Это рога изюбря. Они висят тут очень давно. Говорят, что их прикрепил еще до Юры какой-то знаменитый охотник. Даже поговаривают, что он жил здесь долгие годы.