Текст книги "В дебрях урманы"

Глава десятая. Что охраняет скелет: оружие или драгоценности? Меня терзают сомнения. Клятва сына

Когда я с доброй порцией коньяка внутри, одетый в несколько свитеров, теплые носки, наконец, пришел в себя от холода, Константин попросил:

– Давай рассказывай.

– Из большой дыры в фюзеляже вывалились много ящиков вот с такими штучками, – я указал пальцем на ржавый комок.

– Много ящиков?

– Десятка два, а внутри фюзеляжа есть еще такие же. Из некоторых длинных ящиков видны стволы винтовок, – врал я.

– Ты хорошенько рассмотрел?

– Да, хоть ил и водоросли скрыли от глаз поверхность винтовок, но судя по конфигурации предметов – это, несомненно, какое-то стрелковое оружие.

– А чей самолет? Опознавательных знаков не увидел?

– Когда я взглянул наверх, то увидел на фюзеляже, вроде, пятиконечную звезду в белом круге. Если это так, то это опознавательный знак армии США.

– А что такое США? – спросил вдруг сын.

– Это первые буквы от слов «Соединенные Штаты Америки».

– Я так и думал, – задумчиво произнес Константин, – значит, они везли оружие. Много оружия, и не довезли его почему-то до места назначения, – он взял в руки уже обсохший железный комок и продолжил: – По-моему, это смахивает на гранату. Для мины слишком мелковата, на гранату походит. Вон как ее ржавчина разъела.

Он отколупнул от гранаты ржавую пластинку.

– Дай взглянуть, – попросил я.

Он протянул мне гранату.

– Давай посмотрим, что там внутри, – предложил я и достал нож, чтобы вскрыть ржавый комок.

– Да ну ее к черту! Еще бабахнет, и костей не соберешь! Дай ее сюда! – Константин почти вырвал опасный предмет из моих рук.

– Откуда пришла – туда и вернись!

С этими словами он размахнулся и бросил гранату в болото. Негромкий вязкий звук шлепнувшегося в трясину предмета долетел до наших ушей.

– Вот так, – отряхивая ладони от частичек ржавчины, сказал Константин, – теперь хоть будем знать, что здесь лежит самолет с негодным оружием и погибшим экипажем. Сколько же их было? – обратился он ко мне.

– Трудно сказать. Я видел только один скелет. Носовая часть самолета в грунте, а туда я не лазил. Но обычно экипаж состоит из пяти-семи человек.

– Да, тут без специального снаряжения делать нечего.

По дороге назад охотник все время рассуждал вслух.

– Если я расскажу властям, что на моем участке лежит самолет, то меня замотают по всяким кабинетам. Так, Володя?

Я чувствовал, что товарища грызут сомнения и он не знает, как поступить в данной ситуации. Поэтому он и спрашивает совета. Знал бы он настоящую правду. Ведь то, что загадочно блеснуло под лезвием ножа, могло быть брусками золота. В мои интересы не входило, чтобы еще сотни людей узнали о драгоценном грузе.

– Замотают – это точно. Придется писать десятки объяснений в самые разные инстанции, причем с мельчайшими подробностями. И не только тебе, но мне тоже.

– Значит, нам покоя не будет. Так?

– Так, Константин.

– Сюда хлынет техника, десятки, а может, и сотни любопытных людей будут бродить по этим местам, начнут жужжать вертолеты. Все зверье распугают вокруг. Не дай бог, но эти места могут объявить запретной зоной. И тогда прощай охота. Так, Володя?

– Я думаю, что ты здесь уже не поохотишься. Не только местные власти, но и американцы прилетят сюда. Одни – чтобы осмотреть место гибели самолета, а другие, возможно, – чтобы поднять останки погибших летчиков и перевезти их прах на родину.

– И на моем участке начнется хаос. Какой тут будет соболь! Участок или отберут, или станет убыточным.

– Ты не забывай о соседях, Константин. Ты думаешь, что они спасибо скажут тебе? Ведь по твоей вине в тайге начнется этот шум-гам.

– Да, недовольства я наживу – это точно. Соболь и белка от шума умчатся к ленским охотникам. Друзья и мое начальство охладеют ко мне, ведь всем нужны здесь не обломки самолета и ржавое оружие, а шкурки соболя и белки.

– Выходит, что мы должны молчать.

– Да, Володя. К чему тревожить прах летчиков. Они навеки нашли здесь покой. Такова их судьба.

Остаток пути до зимовья мы шли молча, каждый думая о своем.

У меня перед глазами стояли разбитые ящики, наполненные то ли золотыми брусками, горкой устилая илистое дно, то ли снарядами, гильзы которых не поддаются коррозии. Возможно, миллионы лежат в болоте. И только одному богу известно, что там на самом деле. Конечно, моему мимолетному взору открылась только часть возможных сокровищ. В темном чреве фюзеляжа виднелось еще много подобных ящиков, едва различимых в скудном свете.

Мое воспаленное воображение рисовало сказочную картину. Возможно, в каких-то из этих ящиков лежала платина, серебро, алмазы и рубины.

И вот от этого богатства я спокойно ухожу прочь. Мою душу раздирали сомнения, и поэтому я все время возвращался к одному и тому же вопросу: «Правильно ли я поступаю?

Что будет, если я все расскажу Константину и мы поделим сокровища поровну? А вдруг он заявит, что все эти богатства принадлежат только ему? Ведь он имеет на это право?

И опять-таки, разве можно назвать плату за оружие кладом? Ведь как только правительство США узнает об этом золоте, оно сразу же предъявит претензии к местным властям о возврате утерянных ценностей. Значит, нам не светит ничего, кроме волнений, нервотрепки и неприятностей.

Что же делать? Тайно ходить к болоту и поднимать бруски со дна? Но первые же следы на снегу расскажут Константину о моих планах. И тогда вряд ли он простит мне. Рассказать ему о золоте – значит, забыть об охоте, обо всем том, зачем я так страстно стремился сюда».

От нагромождения мыслей становилось не по себе. Я чувствовал, что теряю контроль над собой, и лихорадочно искал выход. Но что я должен был сделать? Что? Забыть? Невозможно. Рассказать обо всем Константину? Это только распалит наш мозг и нервы. Значит, остается только единственный выход: прямоугольные куски железа я случайно принял за бруски золота. Может быть, слабый свет и вода исказили реальную картину?

Вот на этой грани увиденного на дне болота хрупко установилось мое равновесие. Оно даже упрочилось от той мысли, что многие ящики могли быть заполнены не золотом, а ржавым оружием. Ведь достал же я ржавую гранату. Значит, там могло быть и другое оружие, превратившееся от времени и воды в груду ржавчины.

Сказочные богатства слегка потускнели в моем воображении и принесли в мою разгоряченную голову некоторое успокоение.

Впервые у нас с Константином пропал аппетит. Ужинали мы вяло, истрепанные мыслями каждый о своем. Мы уже улеглись, когда товарищ неожиданно сказал:

– Володя, мы-то смолчим, а вот сын твой, боюсь, проболтается. Сашулька, ты слышишь меня?

– Да, дядя Костя.

– Если ты расскажешь кому-то о том, что видел и слышал от нас, нам не поздоровится. О самолете в болоте и скелете никому ни слова. Это очень большая просьба к тебе, сынок. Обещаешь никому не рассказывать об этом?

– Хорошо, дядя Костя. И маме тоже нельзя рассказывать о самолете?

– Маме ничего не говори. Если тебе захочется поговорить о том самолете, то говори только с папой.

– Хорошо, дядя Костя.

– Клянешься?

– Клянусь никому не говорить.

– Понимаешь, сынок, – вступил я в разговор, – если самолет захотят поднять, то без мощных тракторов и машин и множества людей здесь не обойтись. В тайге станет слишком шумно, и зверь уйдет из этих мест. У дяди Кости не будет любимого занятия, да и местные охотники будут ругать его за то, что он привел сюда много посторонних людей. Поэтому не надо говорить никому о том, что ты видел и слышал здесь.

– Хорошо, папа, – уже сквозь сон прошептал сын и задышал ровно и спокойно.

Глава одиннадцатая. Браконьеры

Два дня мы, как проклятые, таскали продукты от тригонометрической вышки до зимовья Юры. Ненастная погода со снегом и дождем, скользкая дорога и ненавистный груз так вымотали нас к концу второго дня, что уже не хотелось ни есть, ни пить. Желание поскорее добраться до сухих нар, упасть на них и лежать без движения, наслаждаясь покоем, было так велико, что ни о чем другом мозг не хотел думать.

Уже в сумерках мы брели к зимовью. Перейдя «Сашулькин мост», наши собаки вдруг зарычали и бросились вперед. Через минуту мы услышали лай целой своры.

– В зимовье кто-то есть! – сказал Константин. – Неужели Юра пришел?

Послышалась какая-то возня и визг собак. Кто-то чужой разнимал собак, орудуя палкой по их спинам.

– Володя, держи ружье наготове, что-то не нравится мне это, – заволновался Константин, вкладывая в ствол ракетницы патрон. – Кто бы там ни был, будь тактичен и немногословен.

Едва мы появились на открытом пространстве, как из зимовья вышли трое мужчин с ружьями и уставились в нашу сторону. Один из них стал подзывать своих собак и привязывать на поводки, а двое других, не двигаясь, поджидали нас. Когда между нами осталось шагов двадцать, двое мужчин, которые до сих пор оставались неподвижными, закинули ружья за спины и, удивленно восклицая, медленно пошли нам навстречу.

– О-о, Константин Ефимович, какая встреча! Вот так сюрприз! – говорил один из них, широко раскинув руки.

– Это браконьеры, – шепнул мне товарищ, – будь начеку!

– Гена?! Какими судьбами? Я думал, ты в Иркутске промышляешь!

– Ну, ты даешь! Как же можно сезон прошляпить!

Среднего роста, коренастый, с широким лицом мужчина с узенькими хитрыми глазами замолк на полуслове, увидев парнишку. От удивления у него челюсть отвисла.

– А этот… шкет откуда? – он даже протер глаза. – Неужто с вами?

У второго браконьера лицо расплылось в улыбке. Он потер ладонью давно небритые щеки и сказал:

– Ты что, Константин Ефимович, решил тут детский садик организовать?

Оба браконьера от души захохотали.

– Председатель очень просил рассказать малышу о вашем передовом опыте, – съязвил Константин.

– Шутишь, – перестали смеяться браконьеры, отлично понимая, куда клонит охотник. – Неужели он дал добро?

– Представь себе – дал, под ответственность отца, – он показал на меня.

– И что же вы думаете здесь делать: кашку манную варить или делом заниматься?

– И то, и другое.

– Ну и дела! – удивленно глядя на малыша, посерьезнел Гена. – Как зовут-то тебя, сынок?

– Саша, – ответил сын и прижался к моей ноге.

– Ты не бойся, Саша, я же тебя не съем. У меня у самого сын, правда, поменьше. Но в тайгу я его не брал. Как ты здесь, привыкаешь?

– Да, – робко ответил сын.

– Ладно, мужики, пошли в дом, там поговорим, – предложил второй браконьер.

У входа в зимовье раскланялся с нами третий браконьер, густо заросший волосами.

– Здравствуй, здравствуй, Моисей, – ответил на поклон Константин. – И ты тут?

– Нужда гонит в глухие края, Константин Ефимович, – нужда.

В зимовье было жарко натоплено. Пахло спиртом, луком, консервами. Браконьеры, должно быть, пировали здесь уже давно. На веревках сохла их одежда.

Пока мы молча переодевались, мыли руки, Гена с Моисеем накрывали на стол.

– Извини, Константин Ефимович, мы тут воспользовались вашими продуктами, но мы расплатимся.

– Интересно, чем вы собираетесь расплачиваться.

– Как чем? – удивился Гена. – Конечно, дарами тайги. Пойдем, посмотришь, какого красавца я вам оставлю.

Все вышли на улицу. Гена указал рукой на рог изюбря и сказал:

– Ты посмотри, какой красавец! Это же баргузинский соболь!

Константин впился взглядом в оранжевое пятно на грудке соболя. Затем взял шкурку и быстро вернулся в зимовье. В свете керосиновой лампы он вертел в руках соболя и так, и этак и, наконец, произнес:

– Да, баргузинский, – согласился он. – Где взяли?

– А вот это секрет. Давай выпьем, поговорим, может, расскажу.

Все уселись за стол, и только мы с сыном внимательно рассматривали шкурку зверька. Соболя, да еще баргузинского, мы видели впервые в жизни. Мех был смолисто-черный, почти невесомый, шелковистый, искрящийся на свету. Концы отдельных волосков покрыты редкой сединой, и от этого мех, казалось, был усеян снежинками. Небольшое оранжевое пятно на груди, как золотой медальон.

– Что, нравится? – повернули к нам головы браконьеры.

– Да, соболь замечательный.

– Привезешь такого красавца домой – жена тебя каждый день любить будет! – засмеялся браконьер с перебитым носом.

– Но как же баргузинский соболь попал сюда? – не удержался я от вопроса.

– Смотри-ка, а для журналиста он задал хороший вопрос! – улыбнулся Моисей.

Я понял, что мой родственник уже успел рассказать им кое-что обо мне.

– Ты садись, выпей с нами, и я расскажу тебе все по порядку, – потянул меня за руку Гена. – И сыночка своего посади рядом.

Развели спирт, выпили и со все возрастающим аппетитом принялись за ужин.

Гена пьяным голосом начал рассказ.

– Года три назад в Баргузинских лесах был страшный неурожай на кедровые орехи. Много соболей погибло от голода. Наиболее выносливые двинулись в поисках пищи на север и запад. В здешней тайге самцы нашли себе невест, и вскоре на ваших участках появилось царское чудо.

– Но где же взял ты этого соболя? – не унимался Константин.

– Эта информация стоит дорого, Константин Ефимович, но я тебе расскажу. Знаешь почему? Потому что ты выдержан. Ты знаешь больше всех, но ты молчун. И за это ты мне нравишься. Ты не переживай: на твоем участке мы не сделали ни единого выстрела, проскочили его мигом. Собаки гнали того самого соболя. И знаешь, где мы его взяли?

– Где? – загорелись глаза у Константина.

– На твоем участке, на камнях.

– Неужели там?

– Да, они облюбовали каменистые россыпи. Ты теперь знаешь, где это золото добывать.

– Не обманываешь меня?

– Спроси у моих ребят, они подтвердят.

Константин вопросительно посмотрел на Моисея и человека с перебитым носом. Те утвердительно закивали.

– Ну, спасибо, мужики, – сказал Константин. – Что вас интересует?

– Скажи, охотники уже идут в тайгу?

– Да, вслед за нами вышли почти все, – соврал охотник.

– Ладно, придется вдоль Купы возвращаться. Заодно наловим и засолим пару бочек хариуса.

– Торопиться нужно, вот-вот морозы ударят, – посоветовал Константин.

– Ты прав, надо спешить. Забереги пойдут, тогда опасно заниматься рыбалкой. Завтра двинем вниз по Купе.

– Много ли хвостов добыли? – спросил Константин.

Хоть и пьяный был Гена и его дружки, но о добыче своей не сказали ни слова.

У меня от усталости слипались глаза, а сын едва держался на ногах. Я понял, что места на нарах всем не хватит, поэтому взял спальный мешок, расстелил под нарами, и, забравшись внутрь, мы мгновенно уснули.

Проснулся я от какого-то шума, топота ног, громких ругательств. Прямо перед нами на пол грохнулся браконьер с перебитым носом. Обхватив голову руками, он пьяным голосом бубнил:

– Я тебе, сука, подарю соболя. Ты что, стрелял? У тебя собака – дерьмо… И ты сам тоже дерьмо, – он тяжело встал с пола и кого-то ударил.

Теперь на полу оказался Гена. Губа его была рассечена, подбородок и губы залиты кровью. Тонкой струйкой кровь сбегала на небритую шею.

– Ты, падла, сопротивляться будешь! Ах ты, мразь! Я его по лучшим участкам вожу, а он в морду! Ды я тебя, – он тяжело встал, и опять завязалась драка.

Я выглянул из-под нар. Моисей спал, опустив голову на стол, Константин собирал посуду. Должно быть, ему надоела эта драка – он взял веревку, без труда заломил руки за спину браконьеру с перебитым носом и крепко связал их. Вдвоем с Геной они оттащили его в угол и скрутили ноги.

– Что вы делаете, гады?! – плакал связанный браконьер. Поорав немного, он захрапел.

Гена забрался на нары, повернулся лицом к стене и затих.

Константин поправил сено на нарах, погасил керосиновую лампу и, забравшись в спальный мешок, заснул. Вскоре в зимовье слышался только дружный храп и сонное сопение. На полу становилось все холоднее. Я поправил шапочку плотнее, прижался к спавшему сыну и заснул.

Разбудил меня лай собак. Я выглянул из спального мешка и удивился яркому свету. Должно быть, уже давно наступил день. Чтобы не разбудить сына, я осторожно вылез из спального мешка. В зимовье никого не было. Выглянул в окно.

Браконьеры медленно спускались к реке, держа на поводках собак. Те поворачивали головы назад и, оскалив зубы, рычали на наших псов.

В зимовье вошел Константин и, увидев меня, сказал:

– Слава богу, что ушли! Мне кажется, что эта троица не дойдет до дома.

Я вышел на улицу и посмотрел на рог изюбря. На нем не увидел баргузинского соболя. Заметив мой взгляд, охотник сказал:

– Отдал я его, а то из-за него они готовы глотки друг другу перегрызть.

Несмотря на неприятную встречу с браконьерами, лицо Константина выражало радость.

– Ты знаешь, Володя, хоть эти люди не заслуживают уважения, но они принесли мне радостную весть.

– Что-то не пойму я этой радости.

– Если они рассказали правду, что на краю моего участка добыли баргузинского соболя, то нам может сильно повезти.

– Как это? – не понял я.

– Такие красавцы не сидят на месте – в поисках пищи они перемещаются с места на место. Поэтому вполне могут быть и в моих владениях.

– Это дорогой соболь?

– Мы называем их царскими. Лучших соболей в мире нет. Помнишь, у Афанасия Никитина в книге «Хождение за три моря» есть такой эпизод: путешественника ограбили в дороге, но чудом уцелел всего лишь один баргузинский соболь. Он променял его у купцов на арабского скакуна. Вот чего стоил один баргузинский. До революции таких соболей дарили царю сибирские купцы. Стоят они очень дорого. Понимаешь, баргузинских соболей привлекают такие места, где есть каменистые россыпи, изобилие кедровых орехов и чистые горные речушки. В наших краях подобного рая для них найти трудно, но есть на моем участке одно место, где им может понравиться.

– Значит, у тебя уже чешутся руки?

– Если бы мне за весь сезон удалось добыть с десяток таких соболей, то мои затраты за последние два-три года окупились бы с лихвой.

– Отсюда можно предположить, что у тебя созрел какой-то план?

– Вот именно. Нам оставаться здесь больше нечего. Ту часть продуктов, что перенесли мы от тригонометрической вышки и спрятали здесь, у зимовья, надо срочно перетаскать на вершину и двигать к своему зимовью. А Юре мы оставим записку. А теперь давай буди сына, завтракаем и приступаем к работе.

После ухода браконьеров погода начала быстро улучшаться. Разорвало низкую облачность, и в просветы робко скользнули лучи солнца. Потом просветы увеличились, облака растаяли, и на окрестную тайгу обрушился такой яркий солнечный свет, что уже через несколько минут на склонах сопок то тут, то там заструился пар. И только на востоке, вниз по Купе, куда ушли браконьеры, клубились низко облака и туман.

Прекрасная погода, радостное известие о появлении в наших владениях царских соболей благотворно повлияли на наше настроение.

Первую ходку с продуктами мы сделали играючи. А когда пришли за очередной партией грузов, то обнаружили хозяина зимовья – Юру.

Глава двенадцатая. Как выбрать хорошую собаку. Необычная рыбалка

Юра поразил меня своей внешностью. Двухметрового роста, широкоплечий, с прекрасно развитой мускулатурой, он выглядел очень внушительно. Великан внимательно посмотрел на меня, словно что-то оценивая, протянул руку и густым басом сказал:

– Торопился посмотреть на вас. Уж очень любопытно было взглянуть на храброго отца, – он слегка сжал мою руку пальцами, и я почувствовал мощь и силу его крупных рук.

– И вы уже наслышаны?

– Председатель всем наказал заботиться о вас. Не будем рассусоливать на эту тему. Взял – значит, так надо. Так ведь, сынок? – склонился он над Сашулькой.

– Так, – робко ответил сын и прижался ко мне.

– Ты не робей, я друг твой. И вот тебе от меня, – Юра достал из кармана металлический патрон от охотничьего ружья на кожаном ремешке. Патрон был сделан в виде свистка.

– В него дунешь – особый свист раздается. Любая собака свист этот слышит на большом расстоянии и бежит к хозяину со всех ног. Попробуй? – предложил он Саше и повесил свисток на его шею.

Сашулька поднес к губам металлический патрон и дунул в него. Раздался низкий звук, от которого собаки насторожились, бросив возню, и вопрошающе уставились на сына.

– Вот видишь, сынок, теперь любой собаке прикажи быть рядом, и она будет все время возле тебя. В тайге эта игрушка может сильно сгодиться. Бери и помни дядю Юру, – он погладил сына по голове. – Ладно, мужики, расскажите, что вы тут натворили?

Константин подробно рассказал о том, что мы перенесли часть продуктов из лабаза, сделали переправу, повстречали браконьеров и уже были в дальнем зимовье. Поделился сведениями о том, что браконьеры «прочесали» многие участки.

– Вот сволочи! – загудел Юра. – Как ни стараюсь их увидеть – ускользают от греха. Ну, если попадутся – они мне дорого заплатят, – он сжал огромные кулачищи.

– По-моему, они прошлись и по ленским участкам, – добавил Константин.

– Ты рядом с ними – при встрече скажи промысловикам, что если обнаружат какие-нибудь гадости, то пусть хоть знают, чьих рук это дело.

После обеда в честь встречи решили устроить отдых. Константин, с хитрецой посмотрев на Юру, спросил:

– Может, к реке пойдем, хариусов половим?

– Это можно, – согласился Юра. – Гостей ушицей надобно бы угостить.

Он достал из рюкзака небольшую сеть, надел длинные болотные сапоги, Константин взял мешок, и мы вчетвером направились к реке.

– А удочки где? – недоумевал Сашулька.

– Они нам не нужны, – улыбнулся Юра, – ловить будем сетью.

– А как? – не унимался Сашулька.

– Увидишь на месте.

– Лучшего рыбака, чем дядя Юра, в наших краях не сыскать, – сказал Константин. – Рыба сама плывет к нему.

– Правда? – наивно выпалил я.

– Есть доля правды, – лукаво улыбнулся Юра.

С приподнятым настроением шагали мы к реке. После ненастной промозглой погоды солнечный, тихий и теплый день я воспринимал, как подарок судьбы. Не давил на плечи тяжеленный рюкзак, не болели стопы, не покрывалась потом натруженная спина. Нежданный отдых оказался очень кстати.

Узкая тропинка, густо заросшая травой, вела нас вдоль реки, повторяя ее крутые изгибы. Мягко пружинила под ногами осенняя трава, длинные ветки с желтыми листьями то и дело приходилось отводить рукой в сторону. Река весело журчала на перекатах. Несколько раз неподалеку от нас вылетали рябчики. Все собаки почти не реагировали на них, только Искра дрожала от волнения, делала стойки и непонимающе смотрела на нас.

– Это твоя собака? – спросил Юра.

– Моя.

– На птицу у нее азарт, а как белку, соболя облаивала?

– Вместе со всеми.

– Где щенка-то взял?

– В Подкаменной Тунгуске.

– Там могут быть неплохие собаки. Мне только кажется, что на соболя она не пойдет.

– Почему?

– Уж больно хилая кость. Да и приучать нужно собаку по соболю с самого детства.

– Дядя Юра, она у нас будет рябчатницей, – сказал Сашулька.

Охотники громко рассмеялись.

– Такое только дети могут придумать! – сквозь смех говорил Юра. – Рябчатница… надо же!

Посмеявшись, Юра довольно серьезно сказал:

– Если в собаке что-то есть, то через два-три помета можно подобрать себе подходящего щенка.

– А что такое помет? – тут же задал вопрос сын.

– Это когда собака щенится, рождает щенков. Приплоды у собак бывают разные: от двух-трех щенков до десяти.

– А как выбрать хорошего щенка? – спросил я.

– Специалист по этому делу Константин. Вот пусть он и расскажет.

Константин тут же поддержал разговор.

– Это целая наука, мужики. Из собственного опыта, опыта якутских охотников, с которыми приходилось встречаться, вот что я вам скажу. Знаю четыре верных способа, как выбрать хорошего щенка.

Первый способ. Если сука ощенила всего двух щенят – оставляй на воспитание обоих: собаки вырастут неплохие.

Второй способ. Если среди приплода есть только один кобель или сучка, то смело оставляй этого щенка себе: он вырастет самым смышленым.

Третий способ. Он часто применяется у ленских охотников. Только что родившихся щенков охотник раскладывает по кругу в тридцати-пятидесяти метрах от того места, где ощенилась собака. Их оставляют друг от друга на расстоянии, примерно, десяти метров. Пока раскладывают щенков на земле или снегу, собака должна быть привязана. Затем, когда они все уложены на землю и начинают пищать, собаку отвязывают. Она кидается от одного щенка к другому, к третьему и так далее. Всех обнюхивает и облизывает. В силу природного инстинкта сохранить наиболее сильное и способное потомство, мать возьмет в зубы и отнесет в конуру того первого детеныша, в котором она чувствует продолжателя рода. Вот его-то и надо оставлять для себя.

Четвертый способ знают многие. Надо внимательно осмотреть щенков, родившихся первыми. Они будут отличаться от других собратьев хорошим телосложением. У таких щенков отлично развита грудная клетка, более крупная кость. Затем определяют, у кого из них лучше обоняние. Щенки с хорошим обонянием быстро находят самые молочные соски матери. А с плохим долго тычутся мордочкой в поисках соска. Самый сильный щенок стремится завладеть наиболее молочными задними сосками.

Очень важно уже в младенчестве определить остроту слуха. Делают это так. Спят ли щенки или бодрствуют, но надо подойти к ним и очень тихо свистнуть. Одни щенки приподнимут раковины ушей, а другие вовсе не отреагируют. Конечно, нужно убедиться в том, что у щенка нет грыжи, нормальный прикус, хорошо развита активная оборонительная позиция.

Подошли к воде, где река делала резкий поворот. В этом месте дно было глубоким и темным. Изредка из этой глубины вырывался какой-то свет.

– Видите, – негромко заговорил Юра, – в яме собрался хариус. Правда, его еще немного, но это не беда. Делаем так: мы с Костей готовим сеть и по моему сигналу ставим ее чуть ниже ямы. А ты, Володя, выломи пару длинных палок, стань с сыном на берегу выше по течению реки метрах в двадцати-тридцати от нас и по моей команде лупите палками по воде.

– А что вы будете делать, дядя Юра? – спросил сын.

– Скоро увидишь.

Я быстро выломил пару больших палок и возвратился к сыну, который зачарованно смотрел на Юру.

Тот стоял в воде, в двух шагах от берега. Покачиваясь из стороны в сторону, он певуче что-то говорил. При этом левой рукой будто гладил кого-то, а правой – будто подсыпал в воду какой-то корм.

– Буди, буди, моя рыбица, – донеслись до меня его слова, – неприкослива, неурослива, иди ко мне безропотно против быстрой воды, осенней воды, против белой волны, мимо тонкой уды, мимо толстых корней, мимо острых камней… Иди ко мне, белолицая, серебристая, против быстрой воды, осенней воды…

Он повторял и повторял монотонным голосом эти удивительные слова и все время левой рукой поглаживал кого-то, а правой – все сыпал и сыпал невидимый корм в воду.

Вдруг я увидел короткие искорки в воде. Приглядевшись, заметил, как сотни хариусов плыли к яме. Гибко изгибаясь серебристым телом, они то останавливались в прозрачной воде, словно раздумывая, плыть им или нет, то, сверкнув на солнце серебром, устремлялись в яму.

Я стоял, боясь пошевелиться. Не верилось, что вот так можно привлечь рыбу к себе. Наконец, я посмотрел на Константина, который подавал мне какие-то сигналы. Он хватался за голову и поднимал большой палец руки вверх. Я понял, что и против течения в яму идет рыба.

– Папа, папа, смотри! – зашептал взволнованно сын. – В яме шевелится что-то!

Я взглянул в сторону ямы и увидел нечто невообразимое. В яме тысячи серебристых рыб образовали светящийся ком. Вода словно кипела над этим комом.

Юра прекратил священнодействовать и выбрался на берег.

– Костя, бросай один конец сети мне, – тихо сказал он. – Нанизываем сеть на колья.

С двух противоположных концов сети они просунули в нее колья, плавно опустили сеть в воду и что было сил нажали на колья. Сеть под упругим течением изогнулась, словно парус.

– Володя, приступай! – крикнул Юра.

Мы с сыном отбежали шагов на двадцать по течению реки и стали неистово лупить по воде палками, все ближе и ближе подступая к яме. Было видно, как светящийся живой ком мечется из стороны в сторону все быстрее и быстрее. Но вот он, как по команде, бросился вниз по течению и угодил в сеть. Сеть натянулась, как струна.

– Вынимай! – крикнул Юра товарищу, и они одновременно, напрягая все силы, вытащили из воды колья, держа сеть параллельно земле.

Я знал, что Константин и особенно Юра обладают недюжинной силой. Но в сеть попало столько рыбы, что вдвоем они едва удерживали ее. Десятки рыбин выскальзывали в ячеи, выпрыгивали из сети и плюхались в воду.

– Володя, поддержи середину! – крикнул Юра.

Я бросился на помощь. В короткие сапоги тут же набралась холодная вода и обожгла ноги. Но я забыл обо всем, кроме сети, наполненной рыбой.

Медленно мы вытащили сеть на берег. Весь наш путь был устлан живым серебром, которое прыгало, извивалось и плюхалось с берега в воду.

С трудом мы оттащили сеть с рыбой метров на пять от берега и устало повалились на землю.

Сашулька подбирал хариусов, пытавшихся пробраться к воде, бросал их в общую кучу и приговаривал:

– Буди, буди, моя рыбица, неприкослива, неурослива, иди ко мне безропотно против быстрой воды, осенней воды…

Юра прислушался, привстал на локтях и сказал:

– А ведь он повторил все слово в слово! Молодец! Память у него отличная!

Возвращаясь с реки, мы все несли рыбу: Юра с Костей тащили ее прямо в сети, я еле волок полмешка, а Сашульке достался небольшой рюкзак.

Прибыв в зимовье, Юра достал из-под валежника деревянную бочку, хорошо отмыл ее на реке, потом ошпарил кипятком и принялся солить рыбу. Мы с сыном занимались костром, готовили собакам обед, а Костя варил уху из только что пойманной рыбы.

Уха выдалась на славу, и мы с сыном ели ее до отвала. Только охотники почему-то не налегали на уху, все посматривали на нас и загадочно улыбались.

Ночью у нас с сыном открылась великая жажда. Мы выпили весь чай, всю воду, что была в зимовье, но пить все хотелось и хотелось. Наши животы вспухли, как барабаны, а во рту по-прежнему пересыхало от жажды.

Юра и Константин хохотали от души, а нам было не до смеха. Наконец, они сжалились над нами.

– Идите к Купе и попейте прямо из реки. Хариуса есть много нельзя – жажда замучит, – сказал Юра.

Мы побежали к реке, легли на берег и, опустив головы, наполняли переполненные желудки кристально чистой влагой. Вскоре жажда перестала нас мучить, и мы спокойно проспали вторую половину ночи.