Текст книги "В дебрях урманы"

Глава пятая. Строим переправу через Купу. «Секретный» лабаз Константина. Остаемся вдвоем в фургоне

Рано утром, во время легкого завтрака, Константин сказал, что у Юры есть где-то трос, который он укрепляет через реку на период охоты. Под нарами мы и нашли этот трос, завернутый в промасленную тряпку.

Кроме того, там валялся моток проволоки, плоскогубцы, клещи, молоток, гвозди и еще кое-какой инструмент. Мы взяли с собой все необходимое и направились к реке сооружать переправу.

Для крепления троса на правом и левом берегу торчали два толстых столба. К ним мы и прикрепили трос. Можно было бы этим и ограничиться. Держись за трос и переходи реку вброд, не боясь, что собьет с ног упругое течение.

– Как только снег выпадет, тут воды будет больше – вброд не перейти. А в сильный мороз, если наберешь воды в сапоги, можешь лишиться ног, – стал разъяснять охотник. – Тут Юра забивает три-четыре сваи в дно реки, прямо под тросом, а на них прибивает жерди – вот и вся переправа.

Вколотить сваи в дно реки оказалось не так-то просто. Бурный поток сбивал с ног, каменистое дно оказалось плотным, да и самодельная «баба» то и дело вырывалась из рук.

Очень пригодилась помощь сына. Когда мы стояли в воде, нам нужен был то топор, то молоток, то плоскогубцы, то моток проволоки. Константин бросал Сашульке веревку, один конец которой держал в руках, а к другому сын привязывал необходимый нам предмет. Хоть помощь была не ахти какая, но она очень экономила наши силы.

Мы с товарищем изрядно попотели, чтобы забить четыре сваи. На них опустили стволы берез толщиной в руку и прибили длинными гвоздями. Для надежности прикрутили стволы к сваям еще и проволокой. В честь моего сына решили назвать наш архитектурный «шедевр» «Сашулькиным мостом».

Отдыхая на берегу и любуясь сооружением, Константин задумчиво сказал:

– Бывало, возвращаешься после охоты усталый, как черт, и не так-то просто перейти реку. Не дай бог промокнешь – отморозишь ноги! А с этим мостом красота! Тебя, Сашок, многие охотники будут вспоминать добрым словом. Что ни говори, а в твоей жизни это первый мост через реку. Так ведь?

– Да, дядя Костя, самый первый! – с сияющими глазами отвечал сын.

От ощущения приобщения к большому делу он чувствовал себя счастливейшим человеком.

– Папа, я обязательно расскажу маме, как мы построили этот мост, хорошо?

– И расскажи ей, что при этом у нас с твоим папой сапоги были полны воды, – добавил Константин.

Метрах в ста от переправы, в центре густого кустарника Константин показал нам «секретный» лабаз.

– Здесь мой тайник, – загадочно сказал охотник, еле пробираясь сквозь колючие ветви.

На крохотной полянке мы увидели кусок брезента. Края его были прижаты к земле камнями. Константин отбросил в сторону камни и приподнял брезент. Под ним мы увидели три алюминиевые фляги и два фанерных ящика из-под спичек.

– Тут есть все, мужики, – похлопывая рукой по фляге, говорил Константин, – сахар, сухари, консервы, масло сливочное, вермишель, рожки, спички, соль и кое-что по мелочи.

– А «Пепси» тут есть? – спросил сын неожиданно.

– Нет, сынок, «Пепси» здесь нет – этот напиток в другом лабазе, у тригонометрической вышки. Когда пойдете к фургону, на обратном пути захватите несколько бутылок. Все продукты из фляг перенесите на вершинку. Фляги оставьте здесь. Мы сейчас захватим кое-что из продуктов и двинемся наверх.

Путь на вершинку оказался крутым и нелегким: каменистую тропу размыли подпочвенные воды, оголив многочисленные корни. Вода скапливалась в углублениях, под камнями, сочилась по оголенным корням. Ноги то и дело скользили, цеплялись за корни. Чтобы не упасть, приходилось постоянно опираться на рогульку и свободную руку. Под густыми кронами кедров и лиственниц стояли мрак и сырость.

Вот где верными помощниками оказались наши собаки. Каким-то чутьем они находили наиболее надежную опору. По их следам было идти безопаснее.

Расстояние от «секретного» лабаза до вершинки около километра. Мы прошли этот участок часа за полтора. Нелегко будет таскать сюда продукты. Помучиться придется вдоволь.

Отойдя от тропы шагов двадцать вправо, Костя опустил свой рюкзак под громадным сухим кедром.

– Тут и будет наш временный тайник, – с облегчением сказал он, вытирая пот со лба. – Сюда перенесете остальные продукты, что остались в фургоне и за переправой.

– А как быть с теми продуктами, что остались на лабазе, у тригонометрической вышки? – спросил я.

– Пусть они находятся там, пока не подойдет Юра. Часть продуктов его, поэтому делить будем вместе.

Отдохнули минут пятнадцать на вершинке. Потом Константин с Дорой, Бонькой и Валетом двинулись дальше на юг, к своему зимовью, а мы с Искрой и Цезарем стали потихоньку спускаться к реке.

И только сейчас я заметил березу, которую видел вчера на просеке, когда спускались вниз от тригонометрической вышки. Береза тогда показалась мне тонкой и изящной. Теперь я видел ее вблизи. Геологи, которые прокладывали просеку много лет назад, должно быть, пожалели красавицу и не тронули ее, хотя она и росла прямо на просеке. Старый толстый ствол потрескался во многих местах, отчего кора загнулась колечками. Несколько мощных суков засохли то ли от старости, то ли от удара молнии. Но мощная крона выглядела внушительно. Листья, окрашенные осенью в желтый цвет, трепетали на ветру, как бы здороваясь с нами. От этого мощного дерева веяло великолепием и грустью. Наверное, не раз отдыхали под его сенью люди и звери, вырвавшись из мрака и сырости на этот маленький участок простора.

После спуска с вершинки решили не заходить в зимовье, а без остановки двигаться к фургону. Путь был неблизкий, и нам надо было успеть дойти до зимовья до захода солнца.

Благополучно перебрались через «Сашулькин мост», прибавили шагу и довольно быстро добрались до лабаза. Передохнули минут десять и двинулись дальше, к фургону.

Когда впереди шел Константин и мы двигались по его следам, я как-то не обращал внимания на отпечатки звериных лап. Теперь передо мной не маячили спины сына и охотника, а была только тропа. И идти надо было по ней там, где более всего безопасней. Прежде чем сделать шаг, я внимательно разглядывал траву, мох, песок, глину. К своему удивлению, обнаружил множество следов, оставленных лосями, оленями, медведями и волками. Однажды на засохшей глине меня ужаснул огромный отпечаток лапы медведя. Царапины от когтей зверя были величиной с мой указательный палец, а лапа в диаметре не менее двадцати пяти – тридцати сантиметров. Представил себе, какая лохматая громадина прошла здесь в поисках пищи, и мурашки забегали по коже. Помимо воли в мозгу одна за другой стали возникать ужасные картины.

Я крепко сжимал ружье, заряженное пулями, и очень жалел, что лезвие охотничьего ножа слишком короткое.

Мне казалось, что о моем страхе догадываются все обитатели тайги. Для них мы – беззащитные существа, случайно оказавшиеся здесь.

Моя душевная слабость каким-то образом передалась сыну. Я слышал за спиной нервное дыхание, неуверенный шаг. Несколько раз, повернувшись к нему, замечал, что он с испугом озирается по сторонам.

– Сынок, ты что оглядываешься? – спросил я его как можно спокойнее.

– Папа, за нами кто-то постоянно смотрит, вот сюда, – он дотронулся рукой до затылка.

– Может, тебе почудилось?

– Нет, кто-то следит за нами. Даже неприятно, – сын втянул голову в плечи.

– Ты помнишь, как дядя Костя рассказывал, что в тайге все живое? Это все живое сейчас пытается определить, хорошие мы люди или плохие. Ну, а если медведь следит за нами, то собаки уже дали бы голос, да и ружье с нами.

– А ты не забыл его зарядить?

Я снял с плеча ружье, разломил его и вытащил из стволов патроны.

– Вот видишь: патроны заряжены пулями.

Сын с облегчением вздохнул.

В пути я решил добыть несколько белок, если Цезарь и Искра обнаружат зверька. Во-первых, выстрелы отпугнут любопытного зверя, если он вдруг следит за нами, а во-вторых, тушки белок пошли бы на ужин собакам.

Долго ждать не пришлось. Неподалеку от тропы собаки напали на свежий след. Я увидел белку на большом кедре, перезарядил ружье патронами с дробью, оставил сына с Цезарем на почтительном расстоянии от кедра и подошел с Искрой к могучему дереву. Белка сидела на нижнем сучке и недовольно щелкала, поглядывая на нас. Добыть ее дробовым зарядом особого труда не представляло. Белка свалилась на землю, Искра прошлась по ней зубами, и я отогнал ее палкой.

Эхо выстрела прокатилось громом по тайге и, думаю, взбодрило сердце ребенка. Сашулька выпрямился, с лица его исчезло грустное выражение.

Еще дважды собаки находили белок. Победно гремели выстрелы. Тягостное настроение улетучилось. Мы уверовали в силу своего оружия и теперь шагали, не оглядываясь и не робея.

В конце пути пришлось прибавить шагу: облака все более уплотнялись и вот-вот должен был пойти дождь. По верхушкам деревьев пронесся ветер, и тайга глухо зашумела.

Уже в сумерках мы подошли к фургону. Вот когда пригодились приготовленные нами дрова. Я быстро растопил плиту и, пока в котелках готовился гороховый суп и чай, опалил шерсть на белках, разделал две тушки на куски и отдал собакам. Те быстро проглотили ужин и, чувствуя непогоду, забились под фургон на сухое сено.

Какое блаженство ощущаешь, когда находишься в теплом надежном жилье! В плите потрескивают дрова, тоненьким голоском поет котелок с чаем, разносится аппетитный запах горохового варева. Забываешь о железобетонной квартире со всеми удобствами, серые телевизионные программы, завывание моторов за окном и шум городского транспорта. Разве можно было сравнить густой, насыщенный хвоей воздух с тем городским воздухом, от которого ноет грудь! Здесь ощущаешь себя свободной частицей природы, сливаешься с ней и от этого чувствуешь невыразимое счастье. Здесь нет тяжелого одиночества, как это бывает в городских квартирах, и настоящую жизнь испытываешь каждой клеточкой своего тела.

Сашулька не сидел без дела. Он разобрал и почистил ружье, разровнял сено на нарах, приготовил тарелки и кружки для еды.

Мы с удовольствием уплетали икру из баклажанов, гороховый суп, открыли банку свиной тушенки и пили цейлонский чай с печеньем.

После еды сын прилег на пахучее хрустящее сено и тут же заснул в одежде, едва сняв резиновые сапоги. Я аккуратно перенес его в спальный мешок, поправил под головой «подушку» из сена и вышел на улицу.

Уже наступила темная ночь. На небе не видно ни единой звезды. Вершины деревьев загадочно шумят. Луч света от керосиновой лампы вырывается из оконца, выхватывая из темноты тяжелый еловый сук с шишками. Изредка на лицо падают редкие, но крупные капли дождя.

Где-то очень далеко осталась квартира с ванной, электричеством и телевизором. Неужели напрасно я поменял эти удобства на бездорожье и глухомань? Тащусь с малолетним сыном черт знает куда. Ради одной цели.

Пока дела идут хорошо. Самое главное, что никто из нас не болеет. Выкупавшись в холодной воде Купы, сын не прихватил даже насморка. В работу мы втянулись, и в голову уже не приходят отчаянные мысли о возвращении домой. Аппетит у нас отменный, хотя продукты не отличаются разнообразием. Жаль, что солнечная сухая погода закончилась. Впереди дожди, сырость, снег и мороз. Надо сына морально приготовить к изменчивости в погоде, и тогда он не испугается, увидев вместо травы и мха снежную целину.

Становится прохладнее, усиливается ветер. Холодные капли падают на руки все чаще и чаще. Когда я закрывал дверь фургона, дождь настойчиво застучал по железной крыше.

Глава шестая. Носим продукты до изнеможения. Разговор о маме

С уходом Константина у нас возникло множество вопросов, которые мы должны были теперь решать сами. Сырая погода уже научила нас кое-чему.

Дрова оказались под дождем, а сухой бересты мы вовремя не набрали, спички валялись где попало, в патронташ натекла вода, отчего несколько папковых патронов разбухли и с трудом заходили в стволы. Только добротно сшитые руками жены куртки с капюшонами и добавочной полоской из непромокаемой ткани на плечах спасали нас от сырости. И еще хвала – резиновым сапогам. Ни одна обувь не смогла бы соперничать с простыми резиновыми сапогами. В них, несмотря на слякоть, ноги были сухими и теплыми.

Более внимательны стали мы и к себе. Я высушил коробки со спичками и плотно завернул их в целлофановые пакеты. Патроны также просушил и смазал гильзы парафином. Бересту мы теперь собирали почти с каждой березы, попадавшейся на пути, и скоро маленький рюкзачок Сашульки был плотно набит ею. Где бы мы ни останавливались, дрова старались спрятать под любое укрытие.

Почти во всех моих делах помогал сын. Я колол дрова, а он носил чурки в зимовье или к костру. Его острое зрение помогало раньше обнаружить бахрому на стволах берез. Вечером он чистил ружье и протирал сухой тряпочкой патроны, помогал мыть посуду, убирать зимовье. За эти маленькие услуги я ему был очень благодарен.

Понимая, что сырая погода, большие нагрузки потребуют от сына много сил, я старался хорошо кормить его и давал витамины. Кое-где мы находили чернику, у реки обнаружили несколько кустов рябины и шиповника. Я набрал этих ягод впрок и варил из них компот. Ненастная погода научила нас приспосабливаться к окружающему миру, быть постоянно в форме, правильно распределять силы и время. Мы не залеживались в постели и не делали длительных привалов.

Много сил забрали у нас ходки от «секретного» лабаза за переправой до вершинки. Пройти этот крутой километровый участок во влажную погоду стало еще труднее. Мы затрачивали на подъем почти два часа. Пытаясь пройти быстрее, я было ускорил шаг, но сердце начало так колотиться в груди, словно вот-вот было готово разорваться на части. Земля от дождя разбухла и разъезжалась под ногами, образовались многочисленные ручейки и озерца, в которые опасно было ставить ноги. Спуск также требовал особой осторожности.

После второй ходки на вершинку, сбросив груз под кедр, мы завалились без сил на мокрую траву. Молча смотрели на низкие рваные тучи, несшиеся на юг.

Немного отдышавшись, спросил у сына:

– Выдержишь последнюю ходку?

– Выдержу, папа.

– За рекой осталось немного продуктов, и нам будет легче.

– Как ты думаешь, папа, дядя Костя придет сегодня?

– Его нет уже два дня, а он обещал вернуться через два-три дня. Значит, может сегодня подойти.

– Он бы об охоте что-нибудь рассказал нам, как мама рассказывала мне сказки, – вздохнул он.

– Скучаешь по маме?

– Конечно. Как она без нас.

– Ей легче, чем нам. У нее все под рукой: магазины, транспорт и всякие электроприборы.

– Вот бы здесь трамвай ходил! – мечтательно сказал сын и улыбнулся.

– А здесь бы, на вершине, стоял кинотеатр и продавали бы всякое мороженое, – поддержал я его мечты.

– А вместо кедровых шишек висели бы шоколадные батончики.

– И вместо воды в Купе текло бы молоко.

Мы весело расхохотались.

– Вот, пап, я вернусь домой и столько расскажу маме, что она ахнет!

– Ты прав. О тайге она ничего не знает и будет слушать тебя с большим интересом.

– И ни разу не стреляла из ружья?

– Нет, ни разу.

– А ты меня научишь стрелять?

– Конечно. У дяди Кости есть в зимовье малокалиберное ружье, мы тебя научим стрелять из него.

– А из твоего ружья?

– У моего ружья большая отдача – плечо болеть будет.

– Я потерплю, папа, только научите из ружья стрелять.

– Хорошо, сынок.

После небольшой паузы Сашулька тихо спросил:

– Ты обманул маму, да?

Я понял, о чем он заговорил, и поэтому всерьез ответил:

– А разве я мог сказать ей, что забираю тебя в тайгу?

– А почему нет?

– Потому, что она не понимает, что тебе нужно мужское воспитание.

– А что такое мужское воспитание?

– Это все то, что ты испытываешь сейчас в тайге. А благоустроенные квартиры делают человека нежным, немощным и больным.

– В первые дни я тоже был немощным и даже плакал.

– А теперь?

– Чувствую себя хорошо, но только скучаю по маме.

Сын замолчал, о чем-то думая. Не хотелось прерывать ход его мыслей. Пусть постарается разобраться в своих чувствах сам. За эти дни его мозг впитал много нового, а чувства испытывали такие всплески, что я даже боялся за его еще неокрепший организм.

– Ты говорил, что вокруг нас все живое, – вдруг заговорил он, – и передают сигналы друг другу?

Я удивился ходу его мыслей. Думал, что сейчас он мысленно со своей мамой, а оказывается, он думал совершенно о другом.

– Конечно, я уже рассказывал тебе об этом.

– Тогда почему ты и дядя Костя убиваете белок? Ведь они посылают тайге сигналы, что вы опасные люди.

– Не совсем так. В каждом лесу, поле или на лугу живет столько животных, птиц и разных насекомых, сколько может прокормить их окружающая природа. Если в тайге будет очень много белок, то они очень скоро съедят все кедровые шишки вокруг, начнут болеть и умирать с голоду. Кроме того, при избытке животных между ними начинается борьба. В природе всегда должно существовать равновесие.

– А как это делается?

– С помощью охотоведов: в тайге на каждом участке определяют урожай кедровых шишек и подсчитывают, сколько разных животных там обитает. Только после подсчета охотоведы рекомендуют промысловикам норму отстрела животных или птиц за сезон. Вот дяде Косте, например, в этом году разрешено отстрелять двадцать соболей и полторы сотни белок. Поэтому, когда идут охотники по тайге, думаю, все живое передает сигналы о том, что идут сильные люди. Думаю, что к охотникам тайга относится как-то иначе, чем, например, к тем людям, которые устраивают пожары, бездумно рубят деревья, закапывают ядовитые вещества, наносят ей непоправимый ущерб.

Глава седьмая. Ожидание охотника. Ода армянскому коньяку. Константин спугнул медведя. Браконьеры оставляют следы. Планы на ближайшие дни

Два дня прошло с тех пор, как Константин ушел на разведку своих угодий. Но вот уже наступила ночь, а его все нет и нет. Понимаю, что с опытным охотником и его преданными собаками ничего не случится, но страх помимо воли вползает в душу.

Чтобы сын не почувствовал волнения, делаю вид, что поглощен домашними делами: наколол дров, сходил к реке за водой, развел на улице костер и стал готовить собакам ужин.

Моросит мелкий дождик, сыро и неуютно. И только костер радует нас. Весело трещат поленья лиственницы, выстреливая вверх тысячи искр. Они поднимаются невысоко и гаснут. Пламя костра выхватывает из темноты стену и пологую крышу зимовья, рог изюбря над дверью, на котором висит мое ружье, стволы ближайших кедров и кругляшки сухой лиственницы, распиленной на дрова.

В этой безбрежной тайге мы с сыном похожи на две песчинки. Чувствуешь себя среди дикой природы беспомощным существом. Невольно начинаю прислушиваться к шуму ветра в вершинах деревьев, более пристально вглядываюсь в густую таежную темень.

Меня успокаивает мирное состояние собак, которые, опустив головы на лапы, полузакрытыми глазами смотрят на костер. Рядом с ними сын. Набросив на голову капюшон, он сидит, подпершись рукой, и смотрит на пляшущие языки пламени. О чем он думает?

Мои мысли отвлекает кипящая вода в ведре. Не мешкая бросаю в нее семь больших горстей вермишели и две тушки белки. Наш котелок с водой бурлит вовсю. Снимаю его с огня и бросаю в кипяток добрую щепотку цейлонского чаю.

Вдруг собаки подняли морды и насторожились, уставившись в темень. Несколько мгновений они прислушиваются к чему-то, а затем, сорвавшись с места, исчезают за деревьями.

Мы быстро идем к зимовью, я хватаю ружье и напряженно вслушиваюсь в ночь. Кто там: зверь или человек?

Наконец, до моего слуха доносится радостный визг собак и негромкий бас Константина. Облегченно вздыхаем с сыном. Страх медленно покидает душу. Вешаю ружье на рог, и подходим с сыном к костру.

Еще издали, едва заметив нас, Константин радостно кричит:

– Ну, как вы тут без меня?

Сашулька бежит навстречу охотнику, они обнимаются, радуясь друг другу. Сын забирает ружье у Константина и вешает его на рог рядом с моим оружием.

– Я вижу, что у вас ужин готов для собак! Молодцы, мужики! – хвалит нас Константин. – А самим-то есть что покушать?

– Есть, есть, – успокаиваю Константина, – мойся, и пойдем ужинать!

Охотник снял мокрый рюкзак, такую же мокрую куртку и развесил все это на рогульки неподалеку от костра. Сразу же от одежды повалил пар.

– Пошли, мужики, к Купе, там хоть умоюсь по-человечески, – предложил Константин, – и собачью еду охладим в реке.

Всей ватагой спускаемся к реке. Собаки, принюхиваясь к запахам пищи, покорно следуют за нами.

У самого берега ставлю ведра в воду и поддерживаю их рукой, чтобы не унесло течением.

Константин, сделав несколько шагов вверх по течению, с наслаждением моет руки, лицо, шею. Наконец, он выпрямился, взял из рук сына полотенце и задушевно сказал:

– Вы знаете, мужики, впервые ощущаю радость возвращения в зимовье. Греет сердце, что меня кто-то ждет, готовит ужин, думает обо мне. Приятно. А вам? – обратился он к сыну.

– Мы с папкой тоже ждали вас. Нам было даже немного страшно.

Константин искренне рад этому откровению, подхватывает Сашульку на руки и, прижав к груди, блаженно басит:

– Спасибо, сынок, за правду. Она согревает мою очерствелую душу.

Охладившуюся в ведрах вермишель разливаю в большие банки из-под селедки и раздаю собакам. Те с жадностью набрасываются на еду. Глотают ее, не разжевывая. Мы стоим рядом с палками в руках. Цезарь, Дора и Валет – опытные «таежники», жрут пищу всей пастью, торопятся, давятся, чтобы успеть съесть свою долю первыми.

Искра и Бонька такого опыта не имеют – поглощают пищу неторопливо, языком. Когда более опытные собаки разделываются со своими порциями, они начинают озираться по сторонам, высматривая, у кого бы отнять еду. Несколько раз я видел, как Цезарь и Дора, оскалив зубы и рыча, пытались отобрать пищу у Боньки и Искры. И только моя палка укрощала их невоспитанность.

Видя, что мы стоим настороже, Цезарь, Дора и Валет поплелись, облизываясь, к домику. Нашли себе укромное местечко и, свернувшись калачиком, затихли. Знаю, что их демонстративное равнодушие обманчиво. Из-под прикрытых век следят за обстановкой настороженные глаза. Стоит нам только войти в зимовье, как они рванутся к чужому ужину. Поэтому стоим с Константином настороже до тех пор, пока «интеллигенция» не расправится с пищей.

За ужином решили выпить немного армянского коньяка. С аппетитом разделываемся с икрой из кабачков, рыбными консервами с вермишелью, намазываем масло на печенье, сверху накладываем ломтики сыра и пьем ароматный цейлонский чай.

Замечаю за собой уже не раз, что от армянского коньяка приходит какое-то приподнятое настроение, ощущаешь себя уверенным человеком. Несколько глотков этого ароматного напитка вытесняют из головы все мрачные мысли, а мышцам возвращают упругость и силу. Сколько раз я мысленно говорил слова благодарности людям, изготовившим этот чудесный благословенный бальзам.

Делюсь мыслями с Костей. Он весело улыбается и говорит:

– Я специально тебе писал, что покупать нужно только армянский коньяк. Если бы его не было, мы купили бы грузинский коньяк. Должно быть, чистый воздух Кавказа, щедрое солнце, особые сорта винограда и талант горцев способны рождать такой благородный напиток. Все охотники Иркутской области всегда на промысел берут с собой литр-два армянского или грузинского коньяка. Все мы считаем, что это лучший коньяк в мире. И ты заметил, как он благотворно влияет на организм. В том его и чудо!

За окном неистово барабанит по крыше дождь. Порывистый ветер гудит в верхушках деревьев. Тайга недовольно шумит, словно предупреждая все живое о чем-то.

Мы сидим в теплом уютном зимовье, неторопливо пьем чай и беседуем. После короткой паузы Константин заговорил снова.

– Такие ужины в зимовье неповторимы. Вы можете вспомнить, мужики, свои обеды, завтраки или ужины? Вряд ли вспомните, что вы ели на обед, к примеру, неделю или другую назад. Все сливается в серую обыденность. А вот сегодняшнее наше пиршество вы унесете с собой на всю жизнь. Прелесть жизни в тайге описать трудно, это надо почувствовать всей душой. И заметьте: за день так устаешь, что к вечеру еле волочишь ноги, а наутро чувствуешь себя, как огурчик! Так ведь, Володя?

Я кивнул в знак согласия.

– Два дня я, как гончая, мотался по своему участку. Устал, ног не чую. А вот выпил коньяка, хорошо поел и чувствую, как силы вливаются в меня. Прелесть! Вот почему я люблю уходить из дома в эти места. Здесь время омолаживает меня, я ощущаю себя полноценным человеком! – Константин провел ладонью по давно небритой щеке и замолчал.

– Как твое зимовье, участок? – спросил я.

– Зимовье на месте, медведь домик не тронул, хотя следы неподалеку есть. А вот на участке очень много завалов. Наверное, летом промчались сильные бури. Во многих местах разводил небольшие костры, рубил сучья сухих деревьев, оставлял на видном месте пустые банки из-под консервов, несколько раз стрелял из ружья по белкам. Все это я делал для того, чтобы браконьеры поняли, что хозяин участка уже на месте.

– Ты что, видел их?

– Не видел, но следы обнаружил кое-где. Они бродят поблизости. Вот это больше всего меня и волнует. Соболь еще не обстрелянный, не спугнули бы его на ленские (то есть вдоль реки Лены) участки. И знаете, что еще со мной случилось? – Константин замолк и вопросительно уставился на нас.

Не дожидаясь нашего вопроса, он загадочным тоном прошептал:

– Наткнулся на медведя!

– И вы его убили? – разгорелись глаза у сына.

– Даже не стрелял. Собаки подняли его из берлоги далековато от меня. Услышал только треск сучьев. А палить наугад – дело плохое. Раненный зверь очень опасный.

– Что же нам делать теперь? – невольно вырвалось у меня.

Охотник немного помолчал, обдумывая что-то, а затем ответил:

– Я сам не рад этой встрече. Зверю пора залечь в спячку, а этот теперь будет искать, где бы ему новую берлогу строить.

– А почему он не вернется в свою берлогу? – спросил сын.

– Собаки в берлоге оставили много следов. Медведь не терпит их запаха и потому уходит на другое место. В этом году много бурелома, думаю, он без труда найдет себе новый домик. Главное – чтобы он не наткнулся на наши продукты.

– А мы с папой все продукты перетаскали на вершину! – радостно сообщил сын.

– Вот молодцы! За это большое спасибо! – обрадовался Константин. – Устали, небось, сильно?

– Есть маленько, – согласился я. – Мы тоже торопились: погода подгоняла.

– Знаешь, в этих местах погода резко не меняется. После солнечных дней стоит слякоть два-три дня, а потом опять пробивается солнце. И вот так чередуются погожие дни с ненастьем вплоть до глубокой осени, пока не ударят морозы.

– А снег здесь выпадает глубокий? – спросил я.

– К середине ноября снега наваливает по пояс. Обычно мы поступаем так: отмечаем здесь ноябрьские праздники, наводим порядок в зимовьях, плотно забиваем окна и двери, чтобы медведь не сорвал, и уходим. Боязно задерживаться на неделю-другую: можно вовсе из тайги не выйти.

– А какой маршрут выбирают охотники, возвращаясь домой: по профилю или вдоль Купы?

– Все зависит от погоды. Если ко дню возвращения выпадает много снега, то лучше идти по реке. Правда, по профилю шагать веселее: и заночевать можно в зимовьях, да и следы от охотников и собак радуют.

– А вдоль Купы жилья нет?

– Кое-где остаются шалаши, а хорошей избушки нет.

Помолчали некоторое время, думая каждый о своем. За нашими спинами послышалось легкое сопение: сын, забравшись в спальный мешок, сладко спал.

– Константин, какие у тебя планы на завтрашний день?

– Пока не выпал снег, нужно носить продукты от вершины до моего большого зимовья и малого.

– У тебя два зимовья?

– Одно из них я считаю базовым: это просторный и теплый домик, где мы в основном и будем жить, а второе зимовье – маленькое и тесное, в нем придется находиться по необходимости.

– А сколько дней осталось до открытия охоты?

– Ровно девять дней. За это время нужно перенести продукты в базовое зимовье; распилить несколько сухих лиственниц и наколоть дров, сложить их под навес; утеплить и отремонтировать избушки; подготовить оружие и патроны; почистить правилки для шкурок и проделать массу другой мелкой работы.

– Втроем мы справимся быстрее, да и времени достаточно.

– Хорошо, что вы уже втянулись в таежную жизнь и усвоили кое-какие уроки. Скоро наступит очень плохая погода: будет идти то дождь, то снег, порывистый ветер начнет валить сгнившие деревья. Поэтому послушайся моего совета: где бы вы ни находились – держитесь подальше от сухих деревьев. Они внизу подгнившие и от сильного порыва ветра могут упасть на вас в самый неподходящий момент.

– Да, ненастная погода усложнит нашу жизнь.

– Вот именно, поэтому ты должен принять все меры предосторожности.

– Что ты имеешь в виду?

– От ходьбы нас постоянно будет мучить жажда. Поэтому у тебя и у сына должна быть на поясе фляжка с чаем. Приучи его и себя до выпадения снега чаще пить чай из фляжки.

– Почему?

– Как только выпадет снег, появится большой соблазн взять горсть снега и утолить им жажду, или открыть грудь нараспашку. Это грозит простудными заболеваниями, и тогда об охоте думать не придется. Самое главное: не кутаться и беречь ноги от сырости. Если промокли ноги, сразу же меняйте носки. Если пробил сучком сапог, быстрей заклей его. Клей находится в большом зимовье. Об остальной экипировке ты знаешь: на голове – шапочка, а в дождь или снег – еще и капюшон. В рюкзаке постоянно должны быть: топорик, спички, береста, свитер или пара белья, две-три шоколадки, пара банок тушенки, немного сухарей, сахар, шерстяные носки.

Константин задумался, закрыв глаза, а потом неожиданно спросил:

– Вспоминает сын о матери?

– Был у нас разговор. Говорит, что я обманул маму, не сказал ей, что беру его в тайгу. Признался, что в первые дни тихонько плакал и сильно скучал по маме, а потом ему стало нравиться здесь.

– Значит, разоблачил тебя.

– Выходит, что так.

– Ты больше рассказывай ему о тайге, секреты кое-какие открывай, чтобы он почувствовал, что человек – царь природы.

– Я рассказываю ему о деревьях, зверях, птицах, научил разжигать костер, выбирать орешки из кедровых шишек, заваривать чай веточками хвои. Но какие секреты я должен ему поведать?

– Ну, например, как остановить кровь или как приманить рыбу…

– Костя, ты знаешь, что мои знания на уровне популярных книг.

– Ну, а знахарские рецепты, заговоры какие-нибудь знаешь?

– Нет, не знаю, меня никто этому не учил.

– Ладно, возьмусь я за ваше воспитание: без народной мудрости в тайге долго не прожить. А вдруг эти знания пригодятся вам когда-нибудь. Будете вспоминать добрым словом. Только прошу не вмешиваться, если тебе покажется, что мои методы не вписываются в твою логику, – Константин устало потянулся и сладко зевнул. – Давай спать, Володя, косточки отдыха просят.