Текст книги "В дебрях урманы"

Глава пятнадцатая. Подготовка к зиме

В начале октября погода, словно радуясь чему-то, стоит на удивление великолепная. Утром иней покрывает склоны сопок. Посеребренная, поникшая трава спит, не шелохнувшись. Воздух чист и прозрачен. Днем солнце пригревает, иней на траве превращается в мириады капелек воды, которые блестят в лучах солнца, как алмазы.

Константин решил воспользоваться чудесной погодой, чтобы заготовить дрова на весь сезон. Сначала мы спилили два высоких сухих кедра. Затем обрубили сучья. Звонкие стволы распилили на поленья длиной до полуметра и аккуратно сложили около зимовья.

Сашулька тоже не сидел без дела: он собирал сучья в кучу, а потом принялся считать поленья. Он может считать только до двадцати. Но поленьев больше. Поэтому, дойдя до двадцати, загибает палец, потом еще считает до двадцати и загибает второй палец. Таким образом, он загнул четыре пальца.

Мы принялись обсуждать другую проблему – утепление потолка в зимовье.

– В морозы как ни топлю, а через три-четыре часа в зимовье становится прохладно.

– Почему? – удивился я. – Вон какие толстые стены!

– Тут не в стенах дело. Плохо утеплен потолок и очень высоко от пола расположено поддувало.

– Чем же мы утеплим потолок? – спросил я.

– Я разровняю мох на потолке: его там предостаточно, а потом сверху насыплем слой земли.

– А из-под печки вытащим слой камней?

– Точно. Тогда слой холодного воздуха около пола станет тоньше и будет меньше охлаждать зимовье.

Всю вторую половину дня утепляли потолок. Я носил землю в ведрах и подавал их наверх Константину, а он высыпал ее на мох, разравнивал и слегка утрамбовывал плашкой. Работал охотник, лежа на животе, так как слишком низкая крыша не позволяла ему даже повернуться на бок. Проталкивая землю в самые отдаленные уголки потолка, он ругался и кряхтел.

– Ну, разве можно было так строить крышу?! Хотя бы зазор в полметра оставили!

– Кого ты ругаешь?

– Ленских охотников, кого же еще! – буркнул недовольно охотник.

– И давно они строили это зимовье?

– Лет пять назад.

– Что же ты им не подсказал?

– Зимовье выкупил я уже позже, когда начальники узрели, что стоит оно на территории Иркутской области.

– И много отдал?

– Весь запас спиртного – ящик водки и несколько хвостов.

– Небось, горевал?

– Еще как! Весь охотничий сезон сухой закон соблюдал. Но зимовье того стоит: просторное, чистое и какое-то радостное. Рядом речка журчит, словно рассказывает что-то. Хоть и жалко было горючего, но душа радуется от благодатного жилья.

Часть третья. Цена царских соболей

Глава первая. Начало охоты на соболя. Секреты снятия шкурки

Проснулись от какой-то удивительной тишины и чего-то волнующего душу. Вышли на улицу и ахнули: кругом белым-бело. Все в снегу: деревья, трава, кустарники. Воздух чист и свеж необычайно. Небо закрыто облаками, и ни малейшего дуновения ветерка, словно природа застыла в радостном удивлении.

– Пора, Володя. С сегодняшнего дня начинаем охоту на соболя!

Собаки услышали голос Константина, выползли из-под навеса и начали тереться о наши ноги, помахивая хвостами, будто приветствуя решение хозяина.

Сашулька от обилия снега озирался по сторонам, ничего не понимая. Он схватил комок снега, свалял снежок и запустил в ближайший кедр. Игра ему понравилась, и мальчуган с наслаждением метал белые снаряды в стволы деревьев.

Наш план таков: с охотой идем из большого зимовья в малое. Естественно, берем с собой всех собак.

Недалеко от зимовья пристреляли ружья. На стволе сухого кедра угольком нарисовали круг диаметром сантиметров пять. Костя посоветовал целиться точно в центр. Отойдя метров на двадцать, принялись стрелять в черный круг малокалиберными патронами. Примерно выстрелов через пятнадцать мы уже точно знали, как бьют наши ружья, внесли поправки и двинулись в путь.

Снег принес в наши души не только радость. Идти стало намного труднее. Все неровности, ямки, корни деревьев и многочисленные сучки скрылись под снегом. Ступать на землю надо было очень осторожно, чтобы не запутаться в корнях или не проткнуть сапог острым суком. Мышцы ног были постоянно напряжены, и оттого быстрее чувствовалась усталость.

Константин заметил мое состояние и посоветовал:

– Темп ходьбы замедли. Прежде чем поставить ногу на землю, постарайся прощупать подошвой, что там под ней, и затем уже ступай смелее. Но обязательно расслабляй мышцы ног, иначе быстро устанешь.

Совет пригодился. Очень скоро я почувствовал, что подошвы ног стали самым чувствительным органом. Любой сучок, любая неровность оценивались стопами, будто ладонями. Если под пальцами ощущалось что-то твердое, я в то же мгновение слегка смещал ногу вправо или влево, не отрывая пятки от упругой подстилки из мха, травы и листьев. Если же пятка натыкалась на что-то жесткое или проваливалась вниз, то прежде чем поставить ногу окончательно, я слегка продвигал ее вперед или назад, чуть влево или вправо.

Искусство ходьбы по снегу в тайге очень пригодилось чуть позже, когда снегу стало больше и опасность вывихнуть или сломать ноги значительно возросла.

Прошли небольшое болото и с удивлением заметили на снегу свежие следы оленя. Правда, изумились только мы с сыном, а Константин остался равнодушен. Я озадаченно посмотрел на него. Он понял мое состояние и сказал неторопливо:

– Володя, мы не имеем права отвлекаться: для нас главное – соболь. А ты заметь: мы прошли уже километра два и не видели на снегу ни единого следа соболя…

Не успел он договорить, как вдали послышался лай собаки. Костя сразу примолк, прислушался и тут же рванулся в сторону, откуда доносился звук.

Быстро пробегаем болотце, и я глазам своим не верю: на сухом кедре преспокойно сидит большая кошка и без робости зыркает темными бусинками то на нас, то на собак.

– Соболь, Володя! – возбужденно кричит Константин, на ходу торопливо снимая ружье с плеча. – Теперь ты уж от нас никуда не денешься, голубок.

Валет и Дора злобно лают на соболя, задрав морды кверху.

Выхватываю из футляра бинокль и подношу к глазам. Вижу круглую симпатичную мордочку зверька с оттопыренными ушками. На груди небольшое оранжевое пятно.

Смотрю на товарища. Он переводит дыхание и замирает на несколько секунд. Вижу, как его указательный палец медленно нажимает на спусковой крючок. От короткого сухого выстрела я вздрагиваю, напряженно всматриваясь в зверька.

Соболь, задевая сучья, кульком сваливается в снег.

Собаки бросаются к нему и хватают острыми зубами раньше, чем поспеваем мы.

Валет и Дора тянут тушку соболя в разные стороны и вот-вот разорвут пополам. Константин хватает за шиворот Дору, та выпускает соболя из пасти, а Валет отскакивает в сторону и злобно мотает зверька в зубах. Тут уж я наваливаюсь на бедного пса и даю ему хорошую затрещину.

– Не тяни! Не вырывай! – слышу я голос товарища. – Шкурку разорвешь!

Но Валет уже бросил соболя и злобно рычит на него издали, изредка облизывая шершавым языком окровавленную пасть.

Костя подходит ко мне, забирает соболя из рук, встряхивает его и говорит:

– С первым настоящим соболем тебя, Володя! Зверек что надо! И мех уже выходной!

Он кладет соболя на рогульку и подвешивает тушку на высокий сук.

– Пусть собаки ярятся: им сейчас полезно почувствовать запах зверька, – говорит он неторопливо, – а мы пока отдохнем немного.

Впопыхах мы совсем забыли о Сашульке. А он вместе с собаками внимательно разглядывал добычу.

– Папа, а соболь почти такой же, как наша Мурка, – воскликнул он удивленно. – Только у Мурки нет пятна на груди и хвост у нее не такой.

– И мех, сынок, у соболя другой, – добавляет Константин. – За чудный мех этот зверек и ценится.

Собаки минут десять яростно лают, прыгают вверх, стараясь достать зубами неподвижного соболя, но все их усилия тщетны. Они слегка успокаиваются, ложатся на брюхо под кедром и злобно рычат, смотря на поверженного врага.

Подходим к поваленному дереву, сметаем с него снег и садимся.

– Обмоем нашу первую добычу! – торжественно говорит охотник. Он достает из рюкзака фляжку с чаем и с жадностью делает несколько глотков.

Его примеру последовали и мы. Еще слегка теплый сладкий напиток жажды не утолил. Я заметил, как Сашулька украдкой захватил горсть снега и поднес ко рту.

– А вот снег есть нельзя, сынок! – останавливает Константин малыша. – Разгоряченное горло снег загубит в два счета, и подхватишь ангину. А тут лечить тебя некому. Как бы ни хотелось выпить холодной воды, но в тайге старайтесь этого не делать. Пей лучше чай.

Сашулька бросает снежок в сторону и подносит солдатскую фляжку к губам.

Валет и Дора, помахивая хвостами, ластятся к Косте. Он треплет их по загривкам и говорит весело:

– Вот хитрюги, ждут поощрения. Сейчас, сейчас, – сует он руку в карман, достает два сухаря, два кусочка сахара и подает каждому псу по сухарю. Те, громко хрустя, жадно перемалывают их крепкими зубами. Крошки, упавшие на снег, они аккуратно слизывают языком. Взяв кусочки сахара, Дора и Валет ложатся брюхом на снег и, полузакрыв глаза, начинают смаковать лакомство.

Остальные собаки, оставив соболя в покое, внимательно смотрят на сородичей и облизывают слюни.

Заметив реакцию собак, Константин говорит им:

– Ищите лучше, и вам тоже достанется лакомство.

Минут через двадцать поднимаемся. Охотник засовывает соболя в свой рюкзак, и мы идем дальше.

Первая удача подняла настроение. Идти стало легче и веселее. Через час ходьбы Константин пошутил:

– Что-то твой рог молчит, сынок?

– Он не молчит, – ответил Сашулька.

– А что же он шепчет тебе?

– Он не шепчет, он показывает.

– Как показывает?

– Как нам идти. Сейчас нам надо идти по следу собак.

– Это и дураку понятно. У собак хороший нюх, вот они и идут на запах зверя.

– Сынок, – вмешиваюсь я в разговор, – рог указывает тебе, где находится соболь?

– Он там, – машет рукой сын и показывает в правую сторону от следов собак.

– И далеко? – недоверчиво улыбается Константин.

– Нет, не очень, он почему-то остановился.

Почти сразу же с той стороны, куда сын указывал рукой, донесся негромкий одинокий лай.

Зверолов мгновенно остановился, прислушался. Лай повторился. А затем к нему прибавился еще один голос.

– На белку похоже, – заметил Константин, – надо торопиться, мало ли что.

Мы свернули с собачьих следов и быстро пошли на лай. То, что я увидел через несколько минут, поразило меня окончательно.

На голой березе, на самой нижней ветке метрах в десяти от земли, сидел соболь. Он, наверное, совсем недавно очутился на ней, потому что ветка еще покачивалась под его тяжестью. Соболь ни малейшего внимания не обращал на людей, зато с любопытством рассматривал бесновавшихся на снегу собак. Изредка он недовольно шипел и щелкал зубами.

Радость от увиденного переполняет душу. И все вокруг: снег, белая береза, соболь с оранжевым пятном на груди, ярость собак – кажется мне какой-то необычайной музыкой.

– Ну и дела! – отдувается Константин. – Буду стрелять тозовским.

– Смотри уйдет! – волнуюсь я.

– Теперь от нас он никуда не уйдет: внизу собаки, а поверху – одинокая береза.

Он тщательно целится. После выстрела соболь комком падает в снег.

Теперь я уже наготове. Собаки не успевают подбежать к нему первыми. Я хватаю зверька за хвост и поднимаю над головой. Пуля попала в голову. Капли крови падают на снег.

Рядом с нами растет молодая березка. Я укладываю соболя на крепкий сук в метрах двух от земли. Собаки прыгают вверх, хотят схватить добычу, но это им не по силам. Минут через пять они слегка успокаиваются и тихо рычат, сверля взглядом пушистого зверька.

Опять Дора и Валет получают порцию вознаграждения.

Смотрим на часы: уже далеко за полдень. Пора сделать привал. Мы с Сашулькой разводим костер, ставим на огонь котелок со снегом и варим чай.

Раскладываем на газете наши припасы: банку свиной тушенки, сухари, сыр, головку лука, сахар. Сделали с Константином по глотку спирта за удачу. После чая внимательно рассматриваем соболей. Оба большие, с темным мехом и проседью.

– Знаешь, Володя, – говорит товарищ, – мех этих соболей великолепный: темный ворс и по нему, как белые кристаллы снега, проседь. Посмотри, какой густой подшерсток! Если я его сниму без надрезов, он пойдет у нас высшим сортом. Не всегда везет в первый же день взять вот таких красавцев.

Мы рассматриваем с сыном зверюшек, гладим их шелковистый мех, и нам почему-то становится их жаль.

Константин угадывает наше состояние и говорит:

– Если соболей не отстреливать, то их разведется здесь слишком много. Пищи им будет недостаточно, они начнут болеть и умирать от болезней.

– И все-таки жалко их, дядя Костя, – говорит сын, – они такие красивые.

Охотник смотрит на часы и говорит:

– Надо торопиться, мужики, солнце вон уже где. Успеть бы в зимовье к вечеру.

Мы поднимаемся и быстро шагаем в обратный путь. По дороге несколько раз собаки облаяли белок. Стреляли мы оба и довольно неплохо.

Солнце уже заходило за хребет, когда мы, наконец, достигли малого зимовья. Сбрасываем рюкзаки у двери, на крючья вешаем ружья, распрямляем плечи, топчемся у зимовья. Вдруг слышим лай собак.

– Где-то совсем близко, – говорит Константин, – метров двести-триста. Скорее всего, наткнулись на белку. Хоть и поздно уже, но все-таки сходи, Володя, посмотри.

Иду на лай. У подножья кедра, что растет метрах в двухстах от зимовья, стоят собаки, задрав головы кверху, и как-то неуверенно лают.

Кручусь вокруг кедра и так, и сяк, но ни белку, ни соболя не вижу. Вдруг шевельнулось что-то на середине ствола. Вынимаю бинокль и вглядываюсь туда, где только что почудилась подозрительная тень. Похоже на головку соболя. Но почему она так неподвижна? Может быть, сук? В эту секунду тень скользнула вокруг ствола, и я явственно различил соболя. Вот это да!

Подбежал Костя.

– Ну что тут?

– Не поверишь, Константин, – соболь.

– Да ну?! У самого зимовья?

– Я видел его в бинокль. Он как-то странно плавно огибал ствол.

– Это бывает и довольно часто. Затаится и, как змея, вокруг ствола ползет. Ну-ка покажи место, где ты видел его?

Я подаю ему бинокль и указываю пальцем на подозрительное место. Он долго смотрит туда и, наконец, восторженно шепчет:

– Вот он, вижу! Кверху поднимается! Ах, какой хитрец! – он отдает бинокль мне и продолжает: – Темно уже, придется стрелять дробовым патроном.

Как гром, грохочет выстрел. Эхо еще несколько секунд перекатывалось между хребтами. Соболь медленно начал падать, задевая сучья…

Развожу с Сашулькой костер, и начинаем варить собакам. Затем разжигаем плиту в зимовье и готовим ужин.

После того как накормили собак и они разошлись каждая в свое логово, принялись за ужин и мы.

В честь первого удачного дня охоты накрываем стол всеми закусками, которыми располагаем. Баклажанная икра, шпроты в масле, сыр голландский, фасоль, свиная и говяжья тушенка, компот из груш, белые и черные сухари и, конечно же, коньяк – красуются у нас на столе.

После того как мы слегка утолили голод, охотник сказал:

– Знаешь, Володя, первый день охоты я загадал на вас. Думаю, если удачливые вы – значит, и сезон будет удачливым, а если нет, тогда уж на Бога одного надежда.

– Значит, мы удачливые? – засмеялся Сашулька.

– Выходит так, сынок. Я и раньше в день добывал по соболю, очень редко – по два. Но чтобы принести три соболя за один день – этого еще не случалось. Третий соболь почти сам в зимовье пришел. Такого еще не бывало!

– Он, наверное, хотел посмотреть, кто здесь живет, – сказал Сашулька.

– И поплатился за свое любопытство.

Когда сын сладко сопел в спальном мешке, а мы были заняты снятием шкурок с соболя и белок, Константин неожиданно произнес:

– Довольно загадочно все это.

– Что ты имеешь в виду?

– Твой сын очень верно указал место, где находился соболь.

– Может, это случайность?

– Нет, не похоже.

– Но на первого соболя и третьего он никак не отреагировал.

– А мы его об этом и не просили.

– Выходит, что если мы его просим – он отвечает на наши просьбы?

– Именно так.

Охотник замолчал и стал тщательно снимать кусочки жира с мездры. Я внимательно смотрел за всеми его действиями и потому удивился, когда он после обезжиривания не стал растягивать шкурку. Ведь чем длиннее она, тем лучше видно, что это большой соболь, а не какая-нибудь мелюзга.

– А чего ты шкурку не растягиваешь?

– Понимаешь, правка шкурок соболей имеет свои особенности. Во-первых, шкурка должна быть без надрезов, а если они имеются, то нужно тщательно зашить их. Отверстия от пуль должны быть только на голове и шее и тоже зашиты. Во-вторых, шкурка должна быть естественной длины, так как густота меха – одно из ценнейших качеств соболя. Чем плотнее подшерсток, тем более ценится мех. В-третьих, шкурка соболя должна быть цельной: с головкой, лапками и хвостом.

Если растянуть шкурку, то подшерсток значительно поредеет, и охотник при сдаче не выигрывает, а проигрывает, так как сразу же его нелегкая добыча идет низшим сортом. Приемщики у нас – такие асы в своем деле, что их не проведешь. Мы даже знаешь, что делаем? Слегка «садим» шкурку. Вот, смотри.

Константин стал сильно растягивать шкурку соболя в ширину. Минут через десять она приняла форму, похожую на овал.

– Кожу на хребте и шее собираем гармошкой, но так, чтобы складки не находили друг на друга, – продолжает охотник, ловко орудуя пальцами. – После всего этого поступаем точно так же и с хвостом. В передние, задние лапки и в хвост вставляем тонкие дощечки, – Константин вставил короткие, гладко обструганные щепки, – а теперь в шкурку заталкиваем правилку по форме леща и аккуратно вбиваем гвоздики по краям шкурки вверху и внизу. Шкурку вешаем на стену так, чтобы она не соприкасалась ни с какими предметами.

Теперь я понял, почему у него в зимовье висело с десяток правилок, внешне похожих на рыбьи силуэты.

– Любителям, вроде тебя, эту науку с одного маху не постичь, так что учись – в жизни все пригодится.

И хоть Константин был ас в своем деле, но над тремя соболями он просидел до часу ночи.

– Фу, – разогнул он усталую спину, – больше двух соболей добывать не нужно.

– Почему? – спросил я, уже давно разделавшись с белками и лежа на нарах в полудремоте.

– Потому что заснешь часа в два ночи, а вставать на охоту надо пораньше.

– А если ошкуривать соболей на второй день?

– Тогда и охотиться будет некогда, да и шкурки снимать очень трудно. По опыту знаю, что заниматься этим нужно сразу, пока соболь еще «теплый».

Константин вымыл руки, взбил сено на нарах, уложил на него спальный мешок, разделся и через минуту уже дышал ровно и спокойно.

Я привстал на нарах, дотянулся рукой до керосиновой лампы и прикрутил фитиль. Язычок пламени три-четыре раза моргнул и погас.

Прижавшись к тепленькому тельцу сына и обняв его, я заснул.

Глава вторая. Жестокая таежная наука. Доверительный разговор о самостоятельной охоте

Встали поздно. У меня болит голова и звенит в ушах. В зимовье ужасный холод. Медленно натягиваем на себя одежду, почти задевая друг друга локтями.

Да, в малом зимовье не тот комфорт: и тесно, и плита остывает быстро, и тяжелый спертый воздух. Оттого и настроения нет.

Помогаю сыну одеться, и выходим с ним умываться снегом.

Чистый воздух, пушистый снег и мягкая тишина взбодрили нас. Разжигаем с Сашулькой плиту, кипятим воду и садимся завтракать.

– Всегда чувствую себя здесь подавленно, – заговорил Константин. – То ли зимовье на плохом месте стоит, то ли оно слишком тесное, но отдыха здесь у меня не получается.

– А у меня в голове звенит, будто колокольчик какой, – признался я, – наверное, от спертого воздуха.

– Знаешь что: ночевать больше здесь не будем. Пойдем с охотой в большое зимовье. Так, сынок?

– Так, дядя Костя.

– И смотри не забудь свой рог, – улыбнулся Костя.

– Нет, я теперь с ним не расстанусь.

Вышли из зимовья около десяти утра. Чтобы поспеть до вечера в большое зимовье, нам надо идти быстро.

Настроение у всех подавленное, разговора не получается.

Через полчаса сбиваем белку. Моя Искра проворно выхватывает ее из снега и, несмотря на наши отчаянные возгласы, заглатывает. Остаются только капельки крови на снегу.

Охотник помрачнел.

– Раскушала бельчатины – теперь от нее добра не жди, – говорит он недовольно.

– А отучить нельзя? – спрашиваю с надеждой, потому что знаю, что это уже приговор.

– Давай попробуем, может, что и получится, – отвечает Константин неуверенно. – Здешние собаки чувствуют, что делать этого нельзя, потому что их ждет смерть, а вот выросшие в городе – не знаю.

Проглотив белку и утолив голод, Искра теперь бежит впереди, метрах в двадцати от нас, потеряв всякий интерес к поиску соболей и белок.

Наконец, собаки обнаружили белку на кедре и устроили под ним галдеж.

– Будешь учить собаку таежной науке? – спросил Константин.

– А как? – не понял я.

– Очень просто. Сейчас мы привяжем всех собак поодаль от кедра, а твою собаку привяжем под деревом. Как только она схватит белку и начнет заглатывать – бери палку в руки и лупи что есть силы.

– А другого способа нет?

– Голодные собаки больше ничего не понимают.

Как только подстреленная белка упала на снег, Искра тут же схватила ее, начала заглатывать и рванулась от нас. Но моя палка уже гуляла по ее спине. Искра выпустила помятого зверька из пасти и жалобно визжала, стараясь увернуться от ударов.

– Володя, возьми белку, поднеси к собаке и несколько раз врежь тушкой по морде, – посоветовал Константин. – И повторяй при этом: «Нельзя!», «Не трогать!»

Так я и сделал. После хорошей трепки Искра больше и близко не подбегала к подстреленному пушистому зверьку. Суровый урок пошел ей на пользу. Но и азарта в поисках добычи поубавилось. Она подбегала к кедру, на котором собаки Кости обнаруживали белок, одной из последних, вяло лаяла и всем своим видом показывала полное пренебрежение к зверьку, из-за которого она получила взбучку.

Часа через два услышали вдали лай собак. Мы уже хорошо знаем голос каждой собаки. Низкий, неторопливый и глухой лай – это голос Доры. На этот раз к нему присоединился и голос Валета – высокий, поспешный и звонкий.

– Это Дора нашла соболя, – говорит охотник, – слышишь: ее голос. На белку она даже внимания не обращает.

Спешим на лай. Видим Дору и Валета у старого раскидистого кедра. На стволе густые сучья, полно сплетений и узелков. На таком дереве увидеть соболя очень трудно.

Дора и Валет напряженно всматриваются в гущу кроны, бегают вокруг толстого ствола и дрожат от возбуждения и злости. Где-то в густых ветвях они видят соболя, но нашему взору зверек недоступен.

– Вот засранцы! – ругается Константин.

– Что такое? – удивляюсь я.

– Ты посмотри на Дору с Валетом и на тех тунеядцев, – он показывает пальцем на Искру, Цезаря и Боньку. – Они думают, что мы их будем кормить вермишелью с мясом. Нет, голубки, кое-кто из вас из тайги не вернется! – в его голосе послышались жесткие нотки. – Бонька, ко мне! – повелительно крикнул Константин.

Бонька живо откликнулся на голос хозяина и, покинув Цезаря и Искру, присоединился к дуэту Доры и Валета.

– Вот так, – потрепал Костя загривок щенка, – молодец, привыкай к соболю!

Он начал обстреливать подозрительные места в кроне огромного кедра, а я осматриваю в бинокль каждый сук. И вдруг вижу, как на середине ствола что-то плавно скользнуло.

– Вижу! – кричу радостно.

– Где? – почти в один голос спрашивают Костя и сын.

– Смотрите на середину ствола, – указываю пальцем. – Скользнул, как змея, вокруг сука.

– Это их излюбленный прием. Теперь он на противоположной стороне ствола прячется от нас. Ты стой здесь, а я – напротив.

Он обошел кедр и долго высматривал зверька. Сашулька что-то жарко шептал ему, а охотник кивал. Наконец, Константин поднял ружье и прицелился.

Громкий выстрел заставил вздрогнуть: Константин стрелял дробовым патроном.

Зверек, задевая сучья, упал почти к нашим ногам. Собаки рванулись к нему, но, видя мою палку, остановились на почтительном расстоянии, оскалив зубы и рыча.

Я поднял соболя рогулькой, укрепил его на ветвях толстого сука и уж тогда дал полную свободу собачьим эмоциям.

Дора и Валет получили вознаграждение: по сухарю и кусочку сахара. Остальные собаки смотрели на счастливчиков, истекая слюной.

Примерно через час услышали торопливый и звонкий лай Валета. Спешим на его голос. Уже издали видим, как соболь, распушив хвост, прыгает с одного сука на другой, ловко перебираясь с дерева на дерево.

– Вот так частенько уходят они от охотников, когда снегу много, – говорит Константин. – Не угонишься за таким красавцем, утопаешь в снегу. Но теперь-то он от нас не уйдет: снегу маловато, собаки все равно остановят.

Минут пятнадцать-двадцать преследуем соболя, взмокнув от пота. Наконец, зверек устраивается на толстом суку могучего кедра и с ненавистью шипит и щелкает на собак.

Охотник переводит дух, вдыхая и выдыхая воздух всей грудью, затаивает дыхание, прицеливается и стреляет.

Вижу, как пушистый зверек падает, стараясь ухватиться за ветви, и понимаю, что он ранен и может уйти. В тот же миг бросаюсь к месту падения.

Соболь шмякается в снег и тут же пытается бежать. Я успеваю схватить его левой рукой. Чувствую, как острые зубы вонзаются в большой палец. Хотя больно ужасно, но отпускать нельзя. Прижимаю его к земле что есть силы и чувствую, как живой комок сильных мышц вырывается из-под руки. Подбегает Константин и с силой прижимает рогулькой шею зверька к земле. Соболь изгибается дугой, царапает палку острыми лапами, но вырваться уже не может. Константин добивает его выстрелом из ружья малокалиберным патроном.

Острые зубы соболя пронзили мой большой палец как раз на середине ногтя. Капельки крови падают на снег рядом с кровью зверька.

– Высасывай поскорее кровь из ранки, – советует Константин, – слюна соболя и грязь могут в кровь попасть, тогда возможны осложнения.

Напугавшись, следую его совету: остервенело высасываю из пальца кровь и сплевываю на снег. Когда сплевывать было уже нечего, Константин достал из рюкзака аптечку, вытащил пузырек с йодом и щедро залил им ранки. Затем взял бактерицидный лейкопластырь и обкрутил вокруг большого пальца.

– Ну вот, до свадьбы заживет, – пошутил он, – а боевой трофей – твой. Давай отдохнем полчасика, перекусим и двинем в зимовье.

За обедом Константин вдруг сказал серьезно:

– По-моему, собаки нам теперь не нужны.

– Почему? – удивился я.

– Если бы ты видел, как бросился на соболя, то перестал бы кормить некоторых дармоедов, – улыбнулся охотник.

– Что, эффектно рычал и прыгал?

– Вот насчет рычанья не слышал, а бросок твой хлеще собачьего получился. Правда, Сашулька?

Сын застенчиво заулыбался, а потом сказал:

– Папка ка-а-к прыгнет, я думал, он соболя зубами схватил!

– Упустить боялся, – признался я, – как-то все само получилось.

– Смотри, если и дальше будешь прыгать за зверем, то приедешь домой весь заляпанный йодом и лейкопластырем.

Костя и сын рассмеялись весело.

В зимовье возвратились как раз вовремя: начинало смеркаться. И хотя мы были все мокрые от пота и снега, но настроение у всех было прекрасное.

Пока мы с сыном разводили костер и готовили ужин себе и собакам, Константин аккуратно снимал соболиные шкурки.

После ужина сын сразу завалился спать, а мы еще долго разговаривали, обсуждая проблему раздельной охоты.

Константин решил, что для самостоятельной охоты я уже «созрел»: неплохо знаю участок, научился продвигаться в тайге, хорошо ориентируюсь по сторонам света, могу разжечь костер в любую погоду и вполне здоров.

Я не возражал, но спросил, как быть с собаками.

– У тебя будут Цезарь и Искра. Надежды мало, что у какой-нибудь из них проснется страсть к соболю, но чем черт не шутит. На белку-то они пойдут. Но нам нужно посмотреть, как они будут работать самостоятельно, а то целой сворой ходишь по тайге и трудно определить, кто работает, а кто зря вермишель с белками трескает.

– И какой маршрут ты мне отводишь?

– Дорогу к реке, где зимовье Юры находится, ты знаешь. От дороги охоться вправо и влево, но глубоко в тайгу не забирайся: не дай бог, заблудишься. Если увлечешься соболем, то делай зарубки на деревьях, чтобы потом возвратиться на тропу. Если беда какая случилась, делай на стволе три зарубки. К вечеру возвращайся в зимовье. Будь очень осторожен, потому что с тобой будет сын, и не увлекайся преследованием соболя. Иной раз он заводит в такую глушь, что потом трудно найти дорогу назад.

– На этом маршруте берлоги были?

– Были там две, но ведь мы проходили с тобой по участку и нигде следов медвежьих не встречали. Поэтому я думаю, что если и есть медведь, то он залег в спячку, опасаться его не следует. Но на всякий случай патроны с пулями бери, мало ли что может случиться.

– Опасные болота в тех местах есть?

– Топкого, опасного болота, где можно утонуть, на всем участке нет. Есть там одно болотце, но по нему ходишь, как по мягкому ковру, и неглубокое оно, всего по колено. Но если сомневаешься в своих силах, то давай продолжим охотиться вместе.

Я отказался. Мне хотелось остаться наедине с сыном и изведать свои силы без опеки.