Текст книги "Дом с розовыми наличниками. История про странных обитателей"

16.Время, вечность и место в пространстве

Когда говорят: время не властно над нами! – это не так. Значит лукавят. Время властно над всем.

Время – это форма, в которой мы познаём наше и всех вещей существо и бытие.

Наше человечье временное бытие – это образ или символ нашей внутренней сущности; последняя должна иметь свои корни в вечности, потому что время – это лишь форма нашего познания. Между тем, только в силу времени мы познаём, что наша сущность и сущность всех вещей преходяща, конечна и обречена на уничтожение. Начало, конец, продолжение – эти понятия заимствуют свой смысл от времени и получают значение при условии последнего.

Но вечность – это вневременное бытие. Время лишь образ вечности. Будущее – это иллюзия, которую мы разоблачаем, когда это будущее уже наступит.

Время и пространство не что иное, как форма нашего познания, а не определения вещей в себе. За действием следует бытие.

Ложный мир провозгласили реальностью. Время раскрывает истину.

Бесконечность пространства и нескончаемость времени определяют вечность.

Так я размышлял о времени и вечности, и своём месте в пространстве, пока проходящий мимо Мафусаил не вывел меня из глубокомысленного состояния. В закатных лучах солнца его лицо с острыми чертами приобрело хищный вид и напоминало огромным носом старого ворона, устремившегося на падаль.

Приближалось время ужина.

– Пойдём занимать лучшие места в столовой, – позвал за собой еврей.

– Не могу, – отозвался я. – Мне ещё нужно навести порядок в пространстве и разложить по местам взятые у него для временного пользования мысли. Иначе мгновения времени утекут в Лету и тогда взятое мною останется бесхозным и пополнит собой космический хаос.

– Ну, как знаешь!

– Иди, иди. Но знай, удовлетворение плотских потребностей никогда не насытит духовную жажду натуры.

На Мафусаила мой довод не возымел должного воздействия и он, нежно подхватив весьма объёмистое брюшко, проворно ринулся на звук расставляемой посуды.

 
В лучах пурпурного заката
мерцала мрачная звезда,
а месяц высохшим цукатом
на небе блёкнущем блуждал,
 
 
и навевал о сокровенном
непрекращающийся сон…
В порыве ветра дерзновенном
звучал зловещий перезвон
 
 
разбитой вдребезги посуды
в шальном припадке буйных сил.
Такие мрачные этюды
рок в судьбы смертных привносил,
 
 
за что поруганная вечность
остервенело рвала явь.
За сим всей жизни безупречность
на Суд безучастно представь,
 
 
пусть разрешит судьбу однажды
на веки вечные господь, —
он разберёт поступок каждый
и исправлять назначит плоть.
 

* * *

 
Приятно летними ночами,
когда с реки повеет вдруг
прохладой, лунными лучами
души клинический недуг
лечить, взывая к воле божьей,
и, не взирая на грехи,
пить из наполненных пригоршней,
как воду, свежие стихи…
 
 
Таким бальзамом души лечат
поэты многие века:
эффект настолько бесконечен,
что не исследован пока.
 

С закатом солнца, когда появляется полная луна, находит на меня странное состояние – я абсолютно не ощущаю тяжести своего тела, душа воспаряет над земным и мне становится подвластным мгновенно преодолевать время и расстояния. Очевидно в сии моменты меня обдаёт веянием вдохновения. И я начинаю отчётливо слышать, как выразительно молчит поросший мхом придорожный валун; понимаю о чём грустит за печкой сверчок; чувствую озабоченность клёна, сбрасывающего свою буйную крону в зиму. Душа становится большой и лёгкой, как парящее в небе облако. Ей тесно во плоти, и она вырывается наружу, а дыхание делается прерывистым и частым, не иначе, как организм начинает спешно заполнять озоном освободившееся место внутри.

– Т-с-с! Не трогайте сегодня Поэта, у него опять душа покинула тело и пребывает на заоблачных парнасских вершинах в объятиях вдохновения, – слышу я едва уловимый шёпот Оксаны за своей спиной.

Но мне некогда даже ответить. Могу пропустить Важное Слово в своём диалоге с окружающей природой, ведь я составляю летопись текущего времени.

 
Время враг всего живого,
губит души и тела —
на челе моём тревога
от сей мысли пролегла.
 
 
Не зациклившись на вечном,
жизнь имеет свой предел.
Существом взалкав увечным,
о судьбе всяк смерд радел.
 
 
Ох, не внял всесильный боже
гласу страждущих в ночи.
Всё затеял для чего же? —
но попробуй уличи…
 
 
Раз записано в скрижали, —
хоть лбом бейся, хоть пляши…
Скопом всем бы возражали,
против бога согрешив,
 
 
только в этом мало проку —
не рассчитывай, друг мой!
Сколь ни строим глазки року, —
поглотИт кромешной тьмой.
 
 
Утекают в вечность миги —
на исходе твари век.
Жизни тяжкие вериги
угнетают души эк!
 

Я буквально овеян тёплыми чувствами. Флюиды нежности, подобно заплетённым в яркие разноцветные венки цветам, щедро осыпают меня добрыми руками невидимых простым смертным фей, ангелов, чародеев и других добрых духов. Мне остаётся только собрать все венки и разложить в определённой последовательности, чтобы получилась красивая композиция. И этим я всецело увлечён и чертовски поглощён столь важным занятием. Едва завершив одну композицию, тут же принимаюсь за следующую.

– Его надо прервать для приёма пищи, иначе упадёт в голодный обморок. Нельзя ведь так беззаветно отдаваться работе, – беспокоится Мариет.

На что я отзываюсь слегка утомлённый, но счастливый:

– Друзья, притяните, пожалуйста, мою воспарившую душу к распростёртому внизу телу, потянув вон за ту связующую серебряную ниточку, ибо сам я не в состоянии это сделать. Я выдохся и обессилел.

Магистр Осени, как обычно, возложил на себя бразды правления и принялся руководить акцией. А Искандер и Добрая Лошадь Серёжа стали тянуть за серебряную ниточку.

– Явление Христа народу! – прокомментировал Костик водворение моей души на прежнее место.

– Такое сравнение не совсем корректно, – назидательно замечает Магистр. – Христос – он бог и сам решает, когда ему вознестись на небо, а когда спуститься на грешную землю. А Поэт самостоятельно не взвивается ввысь – его поднимает дух вдохновения.

– Но вдохновение посещает лишь избранных, – возражает Оксана. – Поэта Бог наделил исключительным даром и Провидение это использует в выстраиваемых конструкциях.

– Стоп… стоп… стоп… – вмешался опять Магистр. – Вы забываете, что Провидение само по себе ничего не стоит. Оно есть воля божья и только с Его ведома позволяет себе что-либо предпринимать.

– Чего тут спорить, – подал реплику Серёжа. – Мы все созданы по подобию божьему.

А тело есть отображение воли.

– Вот-вот. Всё это демагогия. Эпиктет говорил, что людей волнуют не вещи, а мнения о вещах. Эфемерность подобных доводов очевидна, – весьма компетентно изрёк искушённый в вопросах морально-этических норм наш признанный лидер.

– Велики запросы людей! – глубокомысленно заметил Мафусаил. – И простираются они превыше неба.

– Если хочешь всё себе покорить, покори себя разуму. Так древние давно уже сказали, – напомнил я, положив тем конец простёршейся в неопределённость дискуссии.

– Мальчики! – воскликнула вдруг Мальвина. – А вам не кажется, что наш Поэт являет собой прекрасный образец торжества духа над материей?

– Заносчивость неизменно нас настигает: неумолимая, как судьба, беспощадная, как совесть. И от неё невозможно избавиться, как причина не может избавиться от следствия, – высокомерно изрёк Магистр, уличая нас в низменном пороке. И преисполненный достоинства, с ликующей гримасой на лице, прошествовал мимо сконфуженных нас в сторону туалета.

Нам осталось только, негодуя, скрыть в себе глубокие чувства.

Да, действительно: человек не то, чем он хочет быть, но то, чем не может не быть.

 
Крепдешиновая дорога
простирает в грядущее путь
и по ней, поминая бога,
устремиться б не преминуть…
Заповедные манят дали,
обещая покой, благодать.
В жизни всякое повидали —
довелось, в основном, страдать.
Сладкий сон взбудоражил душу:
эк, как гладок его сюжет! —
а без этого и не сдюжу
утомительной жизни прожект.
Коротая судьбы обузу, —
исполняю гражданский долг:
беспощадно терзаю музу, —
может выйдет какой-то толк
(веселей протекает время
и иллюзия жизни милей,
если после останется семя
для засева весенних полей).
Я не знаю какого цвета
будет небо грядущих дней;
обо мне тосковать планета,
верю, – будет, а я – по ней
по уходе души в бесконечность,
где продолжится сладкий сон.
…Предо мной простирается вечность,
пренебречь ею – не резон.
 

17.Сила музыкального искусства

Чуткость человеческой души чаще всего зависит от влияния таких внешних факторов, как поэзия, живопись или музыка. Это три кита, на которых зиждется весь всеобъемлющий внутренний мир индивида. Оболочка, в которую заключён этот мир, подобна скорлупе яйца – с той или иной степенью защиты препятствует проникновению во внутренний мир извне всего чуждого. Скорлупа бывает либо хрупкой, как майское утро, либо крепкой, подобно январскому льду, толстым бронированным панцирем сковавшим весёлую говорливую речушку. От мощи скорлупы и зависит степень чуткости души.

Вот и получается, что в первом случае душа может быть поранена от неосторожного прикосновения громкого эха, во втором же случае до неё надо пробиваться с помощью средств механического воздействия: лома или кайла. Но первым ведомо, что такое лёгкое дуновение вдохновения, затаённая вулканическая страсть песчинки или глубокое смятение чувств, а вторым это – увы! – неразрешимая загадка.

Я отнюдь и не утверждаю, что очень уж мы искушены в искусстве. Конечно, я отдаю дань уважения вокальным способностям среброволосой Мариет. Пришелец Федя очень даже сносно исполняет мелодию вечного огня на своей губной гармошке. Кошка Мотя вполне музыкально мурлычет в минуты наивысшего подъёма чувств. Наш Магистр, когда наступает осень, вполне успешно пытается музицировать, для чего собирает разбросанные кругом ноты, составляя из них живописные композиции. К сожалению, красиво составленная им симфония больше похожа на загадочный рисунок абстракциониста нежели на музыкальное произведение. Да только сам он убеждён в собственной одарённости в области музыкального исполнительства и в минуты посещения его вдохновением непременно дирижирует невидимым оркестром. Мы-то знаем, что ему медведь на ухо наступил, но тактично не делаем попыток разуверить Магистра в его исключительных способностях. Законами же стихосложения никто кроме меня среди обитателей нашего Дома не владеет, а потому в сфере поэзии полный приоритет бесспорно принадлежит исключительно мне. Остальные вовсе лишены какого бы то ни было дара владения хоть одним из перечисленных видов искусства.

Временами мы собираемся в тесный кружок, чтобы насладиться мелодией вечного огня в Федином исполнении. В такие мгновения нам непременно кажется, что раздуваемый

лёгкими исполнителя огонёк разгорается в большое пламя, которое освещает все тёмные закоулки души и выжигает затаившиеся там скверные мрачные тени. Звуки губной гармошки, соприкасаясь с оболочками наших душ, по-разному воздействуют на заключённый в них внутренний мир, – в зависимости от прочности скорлупы звуки либо потрясают слушателя, либо просто убаюкивают.

Во время исполнения Федя столь всецело находится во власти музыки, что на его лице достоверно отражается всё происходящее внутри: счастье, отчаяние, нежность, грусть.

Будто кричащие частицы живой собственной плоти выдувает он через каналы гармошки и эти частицы, обратившись в музыкальные звуки, плывут, растворяясь в пространстве.

Музыкант великодушно жертвует собой ради публики. Надо признать, что усилия пришельца благотворно воздействуют на всех и мы, не сверяясь с Федиными весами, находим – здравый смысл явно значительно перевесил левую чашечку. Как замкнутый Костик постройкой песчаных замков приводит в порядок собственные чувства, так пришелец Федя добивается с помощью звуков сделать более гармоничным окружающий мир.

И заполняются музыкой зеркальная коробочка, коралловые светлячки, разноцветные горошины на рубашке Костика, бабочка, поселившаяся в глазах Мариет, самоцветы тюльпанового дерева… Даже такие совершенно немузыкальные вещи, как Панкратов сырой колодец, тяжёлая поступь центурионов, раздражённый рык Цукора, тень занавесей в комнате Чёрной Вдовы, скверная сирена замаскированной в светлые тона, но всё равно тёмной кареты… – начинают выказывать признаки отречения от всего зловещего, содержащегося в них.

Когда всё, находящееся в помещении обретает полную гармоничность, пришелец открывает окно и продолжает выполнять своё предназначение, переделывая окружающий мир. Музыкальные частицы его живой плоти проникают наружу за Китайскую стену, парят в небе, которое расчувствовавшись проникновенной игрой, источает слёзные капли росы. Омытые благотворной влагой, звуки сверкают новью, мелодия расточает блеск северного сияния и слышно как радостно звучит побег, пробивший сковывавший его плевел.

Вконец обессилевший, взмокший от напряжения, с охрипшей губной гармошкой, Федя лишь с наступлением рассвета возвращается на своё место в спальне. Перед погружением в сон он бросает удовлетворённый взгляд в окно на преобразившуюся местность: больше не видны мрачные серые тени на всём видимом окружающем пространстве будто их вовсе и не было. С радостным выражением на лице пришелец отходит ко сну.

* * *

Тётя Фрося является самой любимой нашей гостьей. Когда она приходит, мы сажаем её в кресло возле камина и с удовольствием рассказываем о своих радостях. Она всегда внимательно слушает и если смешно, то обязательно заразительно смеётся, при этом всё её тучное тело бесподобно колыхается, от чего нам делается по-домашнему тепло и уютно. Добрая повариха сочувственно сокрушается по поводу пропажи маленького Кузи, вместе с нами любуется переливами красок на коралловом ожерелье Оксаны, с вниманием слушает Федину игру на губной гармошке. Она-то и обратила внимание на одну закономерность, что как только пришелец Федя начинает музицировать, в зеркальной коробочке из-под леденцов обязательно раздаётся нетерпеливый стук и наша Снегурочка как бы ни была занята, непременно появляется в верхней зеркальной крышечке. На щеках Феди появляется юношеский румянец, и он начинает безобразно фальшивить и сбиваться. Раздосадованный музыкант скромно извиняется, ссылаясь на полное отсутствие таланта. Мы же тактично произносим кучу любезностей, чтобы подбодрить его.

– Что-то погода сегодня скверная и даёт о себе знать моя гипертония, – продолжает самолинчевание Фёдор.

– Да-да, конечно погода!.. – поспешно соглашаемся мы, хотя 15 минут назад пришелец не испытывал какого-либо недомогания, да и за окном никаких погодных аномалий не наблюдается.

Далее Снегурочка обязательно заводит разговор о допустимой погрешности в провизорском метрическом приборе Феди при измерении долей здравого смысла. Эта тема весьма близка пришельцу, он увлекается и разговор принимает конфиденциальный характер, а диалог меж ними продолжается уже тет-а-тет и непременно приглушённым шёпотом.

Но если быть откровенным до конца, то надо заметить, что тётя Фрося вместе с ватрушками приносит нам и горькие пилюли, которые мы отказываемся принимать от Эскулапа. И тогда он сердито топорщит свою алюминиевую бороду, грозно увещевая нас, безуспешно уговаривая, пытаясь требовать и даже угрожая. Но мы твёрдо стоим на своём, крепко сжав зубы. В конце концов ему ничего другого не остаётся, как удалиться из нашей гостиной. И тогда появляется со своими ватрушками добрая тётя Фрося, чтобы полюбоваться нашими коралловыми светлячками.

Магистр Осени как-то заметил, что после ухода тёти Фроси небо обязательно проясняется и ненастная погода сменяется солнечной. Поэтому мы и решили больше в ненастную погоду без тёти Фроси пилюли не принимать. Да, ещё чуть не забыл сказать о том, что в ненастье наш Федя всегда впадает в меланхолию, присущую талантливым личностям и достаёт свою губную гармошку для того, чтобы исправить дисгармонию окружающего мира.

 
Вокзал всё тот же, та же в нём толпа, —
не тронута судьбою индивида.
И даже ярких признаков столпа
не достаёт, чтоб стать здесь в роли гида…
Монументальность мраморных колонн
и необъятность потолочных сводов
указывают на готический уклон
в архитектуре северных народов…
И подорвав акустики эффект,
объём заполнил хаотичный гул —
то маршей лестничных Калининский проспект
толкучкой рыночной в лицо моё дохнул.
И неожиданно какой-то странный звук
застенчиво протиснулся под своды, —
как крик неистовый разверзшейся свободы
пролился в душу, всю заполнив вдруг.
…А ты стояла хрупкая в углу,
смычком выпиливая чудные виденья,
навеянные Бахом. Твой каблук
чеканил такт за тактом с вдохновеньем.
Да! Это было вызовом толпе…
Развеяв в прах убогость бытовухи,
припавшей к благороднейшей стопе, —
ты врачевала вроде повитухи
ущербных душ запущенный недуг,
пролив бальзам целительницы-скрипки.
…И упивался истомлённый слух,
отдавшись исправлению ошибки.
Твоей дочурки судорожный взгляд
ловил подачки снизошедших рук…
– И это был действительности яд!
…и заполнял жестянку медный стук.
 

Зловещая бездна Бермудского треугольника затеряна где-то в бескрайних просторах необъятного Атлантического океана. Люди знают о таинственной неизведанности Бермуд, но предпочитают это белое пятно на карте оставлять в том состоянии, как оно есть.

Впрочем, находились редкие смельчаки, которые снаряжали экспедиции в неизведанный район. И все они вскоре исчезали в бездне бесследно вместе с кораблями и самолётами, на которых туда добирались. Правда, витала одна легенда, будто в последние мгновения, перед тем, как исчезнуть навсегда, какая-то странная завораживающая музыка звучала и влекла не только живые существа, но и машины. Даже стрелки в компасах и циферблатах замирали, зачарованные таинственной завораживающей мелодией и все умные приборы, вопреки испытанным физическим законам, прекращали исполнять свои функции. Идея материального устройства мира здесь терпела фиаско.

Люди давно знали о магической силе музыки, но не научились управлять ею. Ещё Гомер поведал о неодолимой силе таинственных сирен, которые увлекали за собой в океан целые армады парусных кораблей.

Только музыка способна найти выход в затерянном лабиринте пещерного подземелья. Земляне знают об этом, только не понятно отчего продолжают упорствовать в своём нежелании следовать здравому смыслу. Ужасно искажённые дисгармонией звуки исторгают прекрасные инструменты, тяжело травмируя психику. Надвигающаяся тяжесть космической тишины грозит раздавить искажённый дисгармонией мир. Помнить об этом надо всегда, иначе Бермудская бездна затянет нас всех в свои глубины завораживающей мелодией вечности, хитросплетения которой мы не сможем распутать, прибегнув к помощи традиционной музыки.

Так что, вся надежда на благоразумие наших маэстро, которые ещё исполнят прекрасную симфонию жизни.

 
Любуясь розовым закатом
под сенью вспыхнувшей зари,
сквозь песнь пернатых музыкантов
слежу как скоро догорит
текущий день, унёсший в небыль
забот привычную тщету…
И месяца румяный крендель
вполне уместным здесь сочту.
 

18.Страсти вокруг экспонатов деревянного зодчества

Каково же было наше изумление, когда мимо гордо прошествовал Магистр с огромной охапкой каких-то причудливых дровиняк, подобранных в саду. «Ал-Хови» с грохотом выпал из дрогнувших рук пришельца Фёдора, Мальвина поперхнулась конфетой «Мишка на Севере», Костин живот сердито заурчал будто его хозяин проглотил пищу, состоящую из компонентов медвежьего, львиного и моржового рыка, у Васька из раскрытого рта выпал откусанный кусочек яблока и, наконец, Искандер так выразительно замолчал, что стали слышны непроизнесённые им вопросы. А что особенного произошло? Может быть Магистр Осени сошёл с ума? Зачем он притащил охапку сухих коряг? Неужели он мёрзнет в своей комнате?

Одолеваемые естественным любопытством, мы молчаливыми взглядами проводили Магистра, который поспешно скрылся в своей комнате. Через некоторое время оттуда донёсся монотонный звук строгания чего-то деревянного и по дому распространился смолистый хвойный запах.

– Может он развёл огонь? – забеспокоилась Оксана.

– Как? Без камина? – искренне удивился Искандер.

– От него теперь хоть что можно ожидать, – убеждённо заверил Добрая Лошадь.

Все одновременно сорвались со своих мест и ринулись к комнате Магистра. Федя осторожно постучал костяшкой согнутого указательного пальца. Из-за двери не прозвучало никакого ответа. Федя постучал снова и более настойчиво. За дверью послышался раздражённый звук шаркающих шагов и, наконец, Магистр в лёгкой сорочке с распахнутым воротом обозначился в дверном проёме, вызывающе окатив нас словно автомобильным выхлопом, целым облаком смолистого древесного запаха.

– Что случилось? Почему вы здесь столпились? – вопрошал он недружелюбно.

– Нет! Ничего особенного, – попыталась напустить на себя безразличный вид Оксана, стараясь в то же время через плечо Магистра заглянуть вглубь его комнаты. – Всё в порядке. Мы просто случайно прогуливались мимо твоей двери и решили поинтересоваться как твои дела.

Абсолютно не тронутый такой нашей заботой, Магистр раздражённо процедил сквозь зубы:

– Убирайтесь отсюда, вы мне мешаете. Я занят ваянием!.. – и за последним словом с неистовым грохотом поспешно захлопнулась дверь.

Приниженные и удручённые мы вернулись на свои места, одолеваемые лишь одной мыслью: как пережить очередной тяжёлый приступ увлечения искусством у нашего товарища? И как пережить все эти смолистые запахи и древесные шорканья?

И действительно, весь следующий день хвойный древесный аромат пропитывал стены, потолки, коридоры, комнаты и даже, казалось, окружающую атмосферу. Из-за двери комнаты Магистра доносились хлопотливые звуки поскрёбывания, выпиливания, постукивания. Вероятно, творческий процесс находился в самом разгаре. Иногда ваятель выбирался из своей мастерской во двор, видимо, за очередной порцией озона для питания вдохновения. Время от времени он отправлялся в сад за новой охапкой причудливых коряг. Несколько дней такого интенсивного труда оставили глубокую печать вдохновения на челе маэстро в виде трёх продольных морщин, напоминающих бреющий полёт альбатросов над морской волной, широко распластавших длинные размашистые крылья. Между тем, мы всеми силами стремились противостоять несусветному древесному аромату, пытаясь хоть как-то нейтрализовать его. С этой целью мы принесли цитрусы, нарезали их кружочками и постоянно пили чай с лимоном.

К концу недели, когда лимонов почти не осталось, а заварки чая можно было наскрести не больше чем на одну или две чашки, Оксана призналась Магистру в том, что когда закончился запас дров возле камина и жаркое пламя грозилось прервать поток льющегося тепла, она для поддержания огня воспользовалась одной из коряг.

– Ты что, сдурела? – вознегодовал маэстро.

– Надо было сходить во двор за дровами, а чтобы пламя за это время не угасло, я подкормила его фигуркой, напоминающей летящего пеликана.

– Пеликана! Чтоб согреться? – гневу Магистра не было предела. Он наполнялся пунцовой краской словно созревающий помидор. На что Оксана отреагировала весьма своеобразно. Она решительно направилась в гостиную и вернулась оттуда с ещё дымящейся, обугленной с одной стороны дровинякой.

– Ну и забирай своего пеликана, скупердяй! – уничижительно-кротко промолвила она. В её руках пеликан с подгоревшим обуглившимся хвостом представлял собой жалкое зрелище несуразной птицы с громадным клювом и выщипанными перьями в хвосте.

То, что Магистр скрытно влюблён в Оксану, ни для кого не было секретом, а посему жар любви стал постепенно разогревать застывший в груди его холодный кристаллик льда, который вскоре начал активно плавиться и оттаивать. Споткнувшись взглядом на её слишком резко декольтированном вырезе платья, окончательно оттаявший Магистр испытал приятное ощущение заботливости – ведь это его пеликан послужил благой цели обогрева Оксаны. С каждым мгновением выражение на его лице обретало мягкие очертания и вскоре даже проявились трогательные оттенки покровительства.

– Ладно, дарю тебе пеликана, – примирительно произнёс Магистр. – Возьми ещё этого фламинго. От них замечательно веет африканским теплом. И вообще, пусть все возьмут кому что нравится.

Как видим, обстановка разрешилась вполне благопристойно. Теперь во взгляде Магистра Осени безошибочно усматривался новый тёплый оттенок сознания собственной значимости в создании тёплой атмосферы в наших отношениях.

Нет, не получилось потушить пламя всенародного негодования на древней земле Согдианы. Разгорающийся костёр ненасытно пожирал лучшие образцы природного искусства – поленья живой материи, обращая их в безобразно обуглившиеся головёшки.

Звонкострунный дутар больше не утешал согдов в их нескончаемой печали. Распространившееся христианство подавило культ Зороастра, который с рождением новых поколений в племенах согдов всё более утрачивал своё главенствующее значение в патриархальном укладе и к исходу тысячелетия окончательно был попран.

Те несчастные, которые сохранили в душевных очагах тлеющие угли веры, выстояв перед тяжким испытанием лишениями, изгнанием и презрением, ютились на осквернённой, поруганной, оскудевшей земле праотцов. Они по-прежнему были гостеприимны и приветливы к незнакомцам, но бедность достархана скрывали за ярко нарисованными богатыми яствами и блестящей золотистой бахромой, окантовывающей трапезную скатерть. Пресная лепёшка, густо подрумяненная солнечным желтком, да студёная родниковая водица, разбавленная хрустальным звёздным блеском – вот их обычная пища.

В тот день, когда устыдившееся солнце отвратило свой надменный лик от могущественной северной державы, прикрывшись ладонью луны, неистовый ропот народа Согдианы достиг старческого уха немощного предводителя, который из-за возрастных недомоганий и тяжёлого маразма не способен был уже предпринять что-нибудь конструктивное, кроме как послать с надлежащей миссией когорты сытых обученных легионеров. Но когда уже из чана бьёт фонтаном забродившее молодое вино, поздно делать попытки закупоривать ёмкость тяжёлой крышкой – её тут же снесёт родившейся неистовой силой вздрожжевавшихся масс.

Очевидная пустота внутреннего содержания колосса с глиняными ногами не вызывала сомнения в античные времена у порабощённых народов. Цепь исторических событий через некий промежуток времени непременно повторяется, попав в предопределённый роком цикл зацепления с доминантной шестерней, безостановочно вращающейся в направлении Леты. Но люди почему-то всегда забывают о неотъемлемой закономерности исторических процессов последовательно повторяться. Поступательное движение событий определяет динамику развития общественных отношений. Пренебрежение законами мироустройства ведёт к критическому накоплению молекулярной массы вещества, в результате чего закономерен процесс развития цепной реакции на уровне ядерного порядка.

 
Копьё сосны пронзило брюхо тучи,
и труп – туман спустился на траву.
Ах, мама, мама, какой я невезучий, —
в какой стране родился и живу!..
Ковчег страны, затерянный в тумане,
к какому берегу течение прибьёт?
Огонь нас призрачный всё дальше в море манит.
Когда же светлый луч маяк звезды прольёт?
Впередсмотрящий смотрит сквозь туман,
но берегов по-прежнему не видно.
Доволен курсом один лишь капитан.
Матросы бунт поднимут очевидно.
Тонуть желающих, конечно, не найдёшь, —
в жизнь мёртвой хваткой вцепится любой,
ведь неизвестно – в рай ли попадёшь,
иль птицам труп твой выбросит прибой?
И горе тем, в ком гаснет свет надежд —
никто помочь им, в общем-то, не в силах,
и их ко дну проводит рыб кортеж, —
и затушуют память вечности чернила.