Текст книги "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918)"

Детские самоубийства, как вызывавшие повышенный эмоциональный отклик у читателей, в условиях разворачивавшихся пропагандистских кампаний нередко использовались в политических целях. Так, во время разгоравшейся германофобии пристальное внимание в школах уделялось учителям немецкого языка, использование которого де-факто было запрещено в публичных местах. Общественность, реагируя на сообщения о самоубийствах детей, традиционно винила в этом педагогическую систему. Однако в период войны внимание российских подданных было особенно приковано к вопросу, по каким именно предметам не успевал ученик. Если оказывалось, что учащийся имел низкую успеваемость по немецкому языку, то на преподавателя обрушивалась травля, заканчивавшаяся, как правило, его увольнением. Подобная история разыгралась в Мелитополе Таврической губернии 3 марта 1915 г., когда ученица VII класса городской женской гимназии Вера Ефимова застрелилась из револьвера. В тот день Вера на уроке письменного немецкого языка была поймана за списыванием преподавательницей Е. Ф. Фидлер. Фидлер отобрала у ученицы листок со словами: «Я полагала, что в 7‐м классе на письменном ответе могу сидеть спокойно, в полной уверенности, что ученицы при исполнении работы ни в коем случае не позволят себе пользоваться недозволенными средствами… Вы же, Ефимова, позволили себе попытку обмануть меня. Я думала, что вы девушка честная, оказывается, я ошиблась. Вы поступили нечестно, и я вынуждена доложить об этом г. директору»702702
  РГИА. Ф. 733. Оп. 199. Д. 328. Л. 286 – 286 об.


[Закрыть]. Вера упрашивала учительницу не сообщать директору, но та ничего определенного ей не обещала. Правда, Фидлер позволила Ефимовой переписать работу еще раз, но Вера по результатам получила только 3 балла. Хотя по показаниям подруг она на следующих уроках была совершенно спокойна, придя домой, рассказав о случившемся брату, Вера получила ответ, что за списывание могут и исключить из гимназии. После этого она застрелилась. Начальница мелитопольской женской гимназии в показаниях предположила, что истинные причины самоубийства были семейные: «Разговаривая со многими лицами о причинах самоубийства Ефимовой, мне пришлось не раз слышать указания на семейные отношения, главным образом отца к матери, правда, как слухи. Сообщали, будто бы сын просил отца и мать прекратить ссоры, иначе он покончит с собой. Говорили также, что когда сын узнал о самоубийстве своей любимой сестры, он крикнул: „Ты меня предупредила. Виноват отец“»703703
  Там же. Л. 293.


[Закрыть]. Однако история стала достоянием гласности, ее принялись освещать в провинциальной печати, и скоро она появилась даже в петроградском «Новом времени» с новой интерпретацией произошедшего на уроке диалога между учительницей и ученицей: «…А, у вас шпаргалка!.. – злобно прошипела г-жа Фидлер. – Ну, голубушка, не считала вас способной на такую мерзость. Конечно я доложу об этом педагогическому совету… Но не беспокойтесь, – наказания вам за это не будет: за такие вещи только исключают из гимназии…»704704
  Там же. Л. 297.


[Закрыть] Статья заканчивалась словами: «Г‐же Фидлер следовало бы действовать в рядах генерала Гинденбурга, а не занимать место в русской школе». Тем не менее председатель педагогического совета мелитопольской женской гимназии в своем заключении причинами самоубийства назвал «неблагоприятные домашние обстоятельства», сославшись на показания ее близкой подруги Ронько, которой не было на уроке немецкого и которая о случившемся узнала от самой покойной: «Ронько, встретившись с Ефимовой после урока на перемене, ничего ненормального в ее настроении не заметила, и о самом случае Ефимова ей рассказала настолько спокойно, что Ронько не придала ему никакого значения»705705
  Там же. Л. 295 об. – 296.


[Закрыть]. Однако в докладе попечителя Одесского учебного округа от 27 мая 1915 г., наоборот, утверждалось, что случай на уроке немецкого произвел на девочку очень сильное впечатление; родительский комитет также решил, что поводом к самоубийству Веры явилось «грубое, жестокое, бессердечное издевательство, проявленное над нею г-жей Фидлер на уроке немецкого языка». В результате председатель педагогического совета изменил свои показания, дополнив их новой характеристикой Фидлер, в которой отметил: «Фидлер женщина неумная, всегда нетактичная, отличается самомнением, что объясняется недостатком ее умственного кругозора, который, однако, не имеет влияние на ее преподавание»706706
  Там же. Л. 304.


[Закрыть]. Примером нетактичности указывалось то, что учительница немецкого языка Фидлер иногда в учительской позволяла себе говорить по-немецки. Правда, новая характеристика дела не спасла председателя: итогом раздутого в обществе скандала стало увольнение Фидлер, освобождение от должности председателя педагогического совета статского советника Александровского и объявление строгого выговора начальнице гимназии г-же Петровой.

Другим веянием военного времени стало разнообразие категории самоубийств, совершавшихся на романтической почве, – появились самоубийства по причине обреченной любви между русскими девушками и офицерами. Учебные заведения поощряли переписку учащихся с воинами, но это могло приводить к нездоровым отношениям. Так, в июле 1917 г. в Таганроге покончили жизнь самоубийством (бросились в море) две гимназистки, оставленные на второй год. При этом у одной из них оказался дополнительный фактор – невзаимная любовь к офицеру707707
  РГИА. Ф. 733. Оп. 199. Д. 360. Л. 58–59.


[Закрыть]. Коллективные самоубийства не были редкостью. Некоторые психологи склонны были объяснять их тягой к подражательности, усматривая в них порой эпидемический характер.

Еще более трагичной для школьниц оказывалась любовь к австрийским пленным. Нужно сказать, что правительство активно боролось с нехваткой рабочих рук в городах и особенно в деревне путем привлечения к работам военнопленных, главным образом австрийцев, казавшихся более лояльными России, нежели немцы. По сведениям Главного управления Генерального штаба, к 1 сентября 1915 г. в разного вида работах было задействовано 553 247 военнопленных708708
  Земледельческая газета. 1915. № 44. С. 1215.


[Закрыть]. Первоначально военнопленные привлекались лишь к казенным и общественным работам, но с 1915 г. новые правила предусматривали использование их труда в частных хозяйствах709709
  Земледельческая газета. 1915. № 6. С. 169.


[Закрыть]. Пленные в городах прикреплялись к предприятиям, выходили на полевые работы в деревнях, свободно общаясь с местными жителями и в отдельных случаях не имели препятствий к перемещению внутри назначенного для поселения административного центра. Такое положение военнопленных возмущало обывателей. Один из них писал из захваченной русскими войсками Галиции в декабре 1914 г.: «Что делается во Львове, так просто поражаешься: пленные гуляют себе по улицам без всякого присмотра, народу разного сколько угодно; никто ни за чем не смотрит, и воображаю, сколько там немецких шпионов»710710
  ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1003. Л. 6.


[Закрыть]. Осенью 1915 г. корреспондент «Земледельческой газеты» возмущался бескультурьем пленных боснийцев, которое проявлялось в требовании восьмичасового рабочего дня711711
  Земледельческая газета. 1915. № 43. С. 1184.


[Закрыть].

В российской глубинке к пленным относились спокойнее, скорее с любопытством, чем с подозрением в шпионаже. В сельской местности русские бабы, мужики и пленные австрийцы вместе устраивали перекуры в поле, сидели на мельницах, ожидая своей очереди, беседовали на различные темы. Местная администрация положительно оценивала их работу. Так, предводитель дворянства г. Аткарск Саратовской губернии фон Гардер писал в апреле 1915 г.: «У нас сев идет благополучно и не дорого благодаря военнопленным; они работают недурно»712712
  ГА РФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1005. Л. 82.


[Закрыть].

В условиях острого дефицита мужского населения брачного возраста русские девушки воспринимали пленных как потенциальных женихов. Причем препятствием не считались не только национальная принадлежность, но даже сочувствие пленных врагам России в войне. Некоторые девушки под воздействием слов своих возлюбленных заражались коллаборационистскими настроениями. Так, молодая мещанка из Барнаула Анна Косачева, влюбившаяся в пленного австрийского офицера Костю, говорила в апреле 1915 г.: «Надо застрелить нашего государя и всех союзных, тогда кончится война, и я с Костей поеду во Львов, где и будем подданными Франца Иосифа»713713
  РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 362.


[Закрыть].

Трагическая история любви русской девушки, ученицы VII класса Бирюченской женской гимназии Харьковского учебного округа Марии Веретенниковой к пленному австрийскому офицеру Людвигу случилась летом – осенью 1915 г. Из составленного по результатам расследования причин ее самоубийства отчета окружного инспектора, действительного статского советника В. В. Шихова, не лишенного определенного литературного дара, мы узнаем о деталях этой трагедии. Свой художественно-оформленный отчет Шихов начал с описания города, в котором росла М. Веретенникова: «Бирюч – один из маленьких захолустных городков Воронежской губернии. Хотя он и расположен близ железной дороги, всего 14 верст в сторону, но этот небольшой проселок по мягкому суглинку, среди волнистой степи, в осеннее и весеннее время становится почти непроходимым. Сам городок, расположенный на скате холмов и в ложбине, около полузаросшей тростником речки Сосенки, похож более на большое разбросанное село, с громадною, неровною, грязною бесконечной площадью около старинной церкви. Дома строились, вероятно, без всякого плана. Всякий соблюдал свои удобства. На немощеных улицах грязь подходит к самим зданиям, так что пешеход должен прямо без разбора идти в липкую жидковатую грязь. Извозчиков не существует. Общественная жизнь развита слабо, все живут замкнуто». Характеризуя Веретенникову, статский советник отмечал, что «она всегда чувствовала потребность заглянуть за этот горизонт, который отделял Бирюч от остального мира». Далее инспектор переходил к тому, какое оживление в городе вызвало прибытие австрийских пленных офицеров: «Офицер из Западной Европы. Это представитель той нации, которая, завладев всеми науками, искусствами и воспользовавшись их силами, задумала покорить себе весь мир. Это люди высшей расы, их ездят смотреть далеко за моря, а они сами явились в Бирюч. Воистину было что-то сказочное! Нужно было хоть посмотреть на них издали. Оказалось, что некоторые из них даже говорят, хотя и ломаным, но русским языком – понять их можно». Веретенникова знакомится с одним из них и между ними начинается тайная переписка, оба признаются друг другу в любви. В переписке с австрийцами участвовали и другие воспитанницы, и до Веретенниковой доходят известия, что ее офицер общается с еще одной ученицей. Между ними происходит ссора, но офицер убеждает Марию, что любит только ее. Однако после устроенного у пленных австрийцев обыска вся корреспонденция попадает в руки воинскому начальнику, который ставит в известность классную надзирательницу Александровскую. Последняя вызывает Веретенникову и отчитывает ее. Шихов попытался воссоздать психологическое состояние гимназистки по воспоминаниям ее подруг, восполняя пробелы своей фантазией: «Все расходятся и Веретенникова прощается со своими двумя подругами и выйдя из гимназии остается одна сама с собой, среди полумрака туманного, неприветливого, холодного осеннего вечера с лихорадочно разгоряченной головой. Ужас ее положения представляется во всей полноте ее воспаленному воображению. За несколько часов перед тем полная жизни, счастливая, гордая своим счастьем и чудными мечтами о будущем, никогда не знавшая горя, Веретенникова вдруг очутилась одна, несчастная, осмеянная, униженная, покинутая, чуждая всем. Чудный мир, с которым она сжилась, сроднилась – исчез навсегда, прежнее уже не интересовало ее – она уже не жила в нем, она отстала от него и он ее не понимал. Она одна, кругом пусто. Куда идти, куда деться от этой давящей пустоты, от сосущей сердце тяжкой обиды, которой никто в мире не поймет. Что может принести ей завтрашний день? И вот этот ужас полного отчуждения от всего охватил бедную лихорадочно разгоряченную голову девушки и произвел в ней тот страшный таинственный переворот, когда инстинкт жизни исчезает, когда всем существом овладевает навязчивая идея освободиться от гнета жизни и когда внешние чувства не в силах бороться против новой могучей силы»714714
  РГИА. Ф. 733. Оп. 199. Д. 328. Л. 7 – 14 об.


[Закрыть].

Любопытно, что первоначальная интерпретация трагедии, предпринятая местным приставом Курепиным, переносила акцент с романтической составляющей истории на педагогическую ошибку, допущенную начальницей гимназии Сагатовской. В протоколе мы читаем: «1915 года октября 25 дня пристав 2‐го стана Бирюченского уезда Курепин составил настоящий протокол о нижеследующем: сего числа ко мне в канцелярию явился крестьянин слоб. Землянщины, Засосенской волости Илья Захарович Веретенников, проживающий в г. Бирюч в собственном доме и заявил, что 23 октября с. г. около 5 часов вечера начальница Бирюченской женской гимназии для личных переговоров в гимназию вызвала его дочь ученицу VII класса Марфу Веретенникову. После переговоров с начальницей гимназии его дочь Марфа домой не явилась и в этот вечер неизвестно куда скрылась. Через расспросы учениц он выяснил, что некоторые ученицы, в том числе и его дочь Марфа Веретенникова, вели любовную переписку с военнопленным австрийским офицером, и когда об этой переписке узнала начальница гимназии, то сейчас же послала за его дочерью Марфой Веретенниковой и потребовала выдать все письма, которые она получила от военнопленных австрийских офицеров. Познакомившись с содержанием писем, начальница гимназии стала запугивать его дочь, что она уволит ее из гимназии по волчьему билету, здесь на эти слова его дочь заявила, что ее больше в гимназии она не увидит, и вышла из комнаты. Вследствие чего он просит произвести розыск его дочери и допросить начальницу гимназии»715715
  Там же. Л. 24.


[Закрыть]. Педагогический совет гимназии именно Сагатовскую обвинил в смерти девушки, однако инспектор Шихов с таким выводом не согласился. Вероятно, исследуя детские самоубийства, в которых роль иррационально-чувственного несоизмеримо выше, чем в самоубийствах взрослых людей, необходимо учитывать весь комплекс объективных и субъективных причин, выделяя психофизиологические возрастные особенности. Конечно, в этом случае повышенная ответственность ложится на педагогический коллектив. Тем не менее Шихов был совершенно прав в том, что сам сюжет романтических отношений между девушками-крестьянками и пленными офицерами играл важную роль, был весьма распространенным в годы Первой мировой войны.

Разбирая самоубийства школьников в каждом отдельно взятом случае, мы можем выделить несколько интенциональных пластов, которые, обретая общий вектор и вступая во взаимодействие, приводили субъекта к суициду: здесь и природная впечатлительность, эмоциональность ребенка (то, что нередко относили к психической неуравновешенности), семейные неурядицы и бытовые проблемы, не позволявшие «дому» стать той сферой повседневности, в которой можно скрыться от внешних проблем (ломка структур повседневности как фактор самоубийств учащихся), препятствия в системах социализации индивидов (угроза исключения из гимназии), психолого-возрастные особенности учащихся, заставлявшие, в частности, болезненно переживать неудачи на романтической почве, и др. В связи с этим Первая мировая война не стала в пространстве детской повседневности главным фактором самоубийств, хотя наблюдались даже случаи коллективного сведения счетов с жизнью подростков под воздействием тяжелых сцен проводов родственниками запасных на фронт716716
  РГИА. Ф. 796. Оп. 201. Д. 82. Л. 7 – 7 об.


[Закрыть]. Война скорее подготовила ряд испытаний, которые при прочих условиях могли оказаться поводом к добровольному уходу из жизни.

***

Изучая «патриотические» действия в период мобилизации и первых месяцев войны, нельзя однозначно констатировать единение власти и общества. В первую очередь настораживает организованный характер мероприятий, к которому приложили руку «союзники» – монархисты. Кроме того, ход патриотических демонстраций обнаруживает сходство с массовыми протестами кануна войны – роль эмоционально-аффективного поведения не позволяет говорить о высокой степени патриотической или национальной сознательности участников. Разгром германского посольства демонстрирует преобладание тех же инстинктов толпы, что действовали и во время рабочих беспорядков, и во время бунта призывников. Случаи последнего к тому же демонстрировали сохранение революционного духа и политических идей: с так называемыми «пьяными» беспорядками мобилизованных были связаны случаи оскорбления политических символов империи, включая уничтожение портретов императора. Вместе с тем пропаганда всеми силами стремилась нарисовать картину патриотического единения власти и общества. Печать сообщала, что мобилизованные отправляются на призывные участки с осознанным чувством долга. Эта картина не соответствовала реальности, вызывала возмущение в народной среде, для которой мобилизация в первую очередь была горем, трагедией. Именно негативные эмоции – грусть, страх, ненависть – определяли эмоционально-психологическую атмосферу этого периода. Социально-стратификационный подход подтверждает этот вывод: солдаты, рабочие, крестьянство, студенчество, женщины и дети во многом негативно восприняли начало войны. В некоторых случаях война, вскрывая несовершенство политической системы, становилась причиной революционизирования населения, в котором большую роль играло эмоциональное восприятие событий. Отдельные группы населения, особенно чутко реагируя на несправедливость внешнего мира, проникались оппозиционными настроениями, протестуя против различных форм насилия. Война не столько стала фактором единения, сколько породила источники для новых социальных проблем и конфликтов и тем самым сыграла разъединяюще-деструктивную роль. Как ни странно, следующий после лета 1914 г. сопоставимый по силе бурливших страстей патриотический всплеск пришелся на февраль – март 1917 г. Эти два всплеска находились в своеобразной оппозиции: патриотический подъем российской революции был направлен в том числе на преодоление искусственной пропагандистско-патриотической мифологии, с помощью которой власти безуспешно пытались сплотить российское общество, полное противоречий. Об этом подробнее – в следующих разделах.

Раздел 3
Слово
Устная деревенская культура и война

Рассмотренные примеры социальной активности отражают массовые настроения определенных групп населения, однако в ряде случаев они выражаются бессознательно. Поведение человека в толпе очень часто оказывается подчиненным инстинкту подражания, а также эмоционально-психической контагиозности. В этом случае между словами и поступками индивидов могут быть расхождения. Обращение к вербальным источникам изучения массового сознания позволяет соотнести слова и действия, сознательное и бессознательное отношение современников к тем или иным явлениям общественной жизни. Вместе с тем сфера вербального должна быть разделена на слово устное и слово письменное. Американский историк культуры Уолтер Дж. Онг показал, что устный и письменный миры отличаются на ментальном уровне, предполагают различия в мировосприятии человека717717
  Ong W. J. Orality and Literacy. The Technologizing of the Word. London; New York: Routledge, 2002.


[Закрыть]. Отчасти это объясняется культурными особенностями: дописьменной речи человека было в меньшей степени свойственно использование абстрактных понятий и строгой логики, она уходила корнями в тот пласт пралогического мышления, о котором писал еще Л. Леви-Брюль718718
  См.: Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1980.


[Закрыть]. Ей свойственна метафоричность, оперирование мифологическими конструктами. Если рассматривать в качестве носителей устной культуры российских крестьян, то нельзя не обратить внимания на образность их мышления. Даже в письменной речи грамотных крестьян сохраняются многие элементы устного слова.

Вместе с тем противопоставление устного письменному как сферы грамотности и неграмотности кажется упрощением: элементы устной культуры обнаруживаются в высказываниях представителей высших слоев общества. Французский антрополог Л. Леви-Брюль, выделяя различные структуры массового сознания, рассматривал их как динамические системы, находящиеся в той или иной форме взаимодействия: «Не существует двух форм мышления у человечества, одной пралогической, другой логической, отделенных одна от другой глухой стеной, а есть различные мыслительные структуры, которые существуют в одном и том же обществе и часто, – быть может, всегда – в одном и том же сознании»719719
  Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1980. С. 131.


[Закрыть]. Вероятно, следует признать, что «устный» пласт сознания, когда речь определяется самим ее потоком, а не продумывается заранее, присутствует почти в каждом человеке.

Кроме того, устная речь как более эмоционально окрашенная благодаря интонации, громкости говорения кажется в определенных ситуациях предпочтительнее. Переход на эмоциональные высказывания, порой доходящие до аффектов, свойствен моментам, когда рациональное восприятие затрудняется. В этом плане в годы Первой мировой войны городская повседневность заполнялась устной культурой, причем не только за счет приезжих крестьян (запасных солдат, дезертиров), но и за счет тех образованных горожан, которые, разочаровываясь в официальной подцензурной информации, обращались к альтернативным источникам – в первую очередь к слухам, игравшим в формировании представлений и настроений широких социальных слоев России исключительную роль.

Тем не менее в настоящей главе речь пойдет преимущественно о массовом сознании российских крестьян. Будет показано, как причудливо переплетались в нем разные уровни сознания: мифологическое, рационально-повседневное, политическое. Именно в крестьянской среде рождались наиболее абсурдные слухи, которые тем не менее впоследствии проникали в городскую среду и «заражали» часть образованных слоев.