Текст книги "Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт"

Свет зажигается. В непосредственной близости опасности нет. Кириченко так и стоит, беззвучно разевая рот. А вот Кавалеридзе… ой, мама!

Знаете, детское развлечение – в бумажный кулек налить воды и бросить из окна на тротуар, под ноги прохожему? Нечто похожее было и здесь, только вместо воды краска. Причем двух цветов – в принципе, можно кулек и в два кармана сделать, сама когда-то на Петроградке… ой, как давно это было! Вот только синий и желтый в смеси дают зеленый – так что раскрасили бедного Кавалеридзе оригинально, не в два цвета, а в три, весь пиджак с левого плеча залит, и на лицо попало. И что это он, встав, оказался на том месте, где сидела я? Быстро оглядываю свое платье – уф, чисто все, меня Иван Петрович своим телом закрыл и еще спинка стула.

– Что ж это вы, Алексей Илларионович, – обращаюсь я к Кириченко вежливо-язвительным тоном, – даже на своих званых обедах порядок обеспечить не можете? А если бы это граната была? Да, Ивана Петровича, наверное, отпустить надо, умыться и переодеться? И обязательно разыскать преступника. Такое в кармане не пронесешь – значит, прямо перед броском готовили из газеты и бутылочки с краской. А газета-то, судя по обрывкам, с портретом товарища Сталина, а вон, кажется, и бутылочки валяются, там отпечатки пальцев должны быть. А если бы промахнулись чуток и в вас бы попали?

– Приношу свои извинения, товарищ инструктор, – говорит Кириченко, – уверяю, что виновные будут наказаны. Вот только последствия ликвидируем.

В зале какое-то броуновское движение, официанты поспешно убирают разбитую посуду, заменяют опрокинутые блюда, вытирают пол. Кавалеридзе убежал себя в порядок приводить – надеюсь, краска не масляная? Стулья тоже заменили. Продолжать ли банкет – а отчего вы меня спрашиваете, вы же тут хозяин? Лично я не возражаю. Просто ради наблюдений за событиями. И хоть какое-то объяснение хочется получить.

– Детский дом из Львова, – говорит Кириченко, – приютили сирот, по просьбе львовских товарищей. Там неспокойно, и польские бандиты шалят. Вы понять должны, в западных областях к вам по-другому относятся, не привыкли еще. Может, простим, они же дети совсем? Самодеятельностью вот занимаются. Будущее нашей Украины!

Ага, и эти детки заранее узнали про меня и все подготовить успели? Теоретически могли, но гораздо более вероятен «кукловод», кто все это организовал. Сам за кулисами, а деток вперед, «они же дети, что с них взять?». Вот только Кириченко, похоже, не при деле, или он очень хороший актер? Ну, а если не только в меня, а в него целились, фигурально, замарать репутацию перед московской гостьей? Чтобы уже не вилял, не свернул назад – или просто ему место указать, кто тут хозяин? Ой, и дорого бы я дала, узнать, с кем он после говорить будет и о чем!

– Музыку разрешите? – спрашивает Кириченко. – Советскую или украинскую?

Интересно, выпили вы так много, товарищ первый секретарь, или и в самом деле нервничаете? Дозволения спрашиваете, снова на «вы» перешли, хамско-панибратский тон совсем исчез? Ну, а музыка под конец, а отчего бы и нет? Вот только одновременно и советская, и самая украинская, какую я знаю. Надеюсь, вашему оркестру она знакома?

 
У прибрежных лоз, у высоких круч
И любили мы и росли.
Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч,
Над тобой летят журавли…
 

А кухня украинская, на мой взгляд, ну очень сильно на любителя. Сало в таком количестве хорошо в наш русский мороз идет, а по жаре его есть неприятно. И печенье из пресного теста нам на вкус непривычно. Про горилку вообще молчу – да и не любитель я алкоголя, пила за столом лишь чай и лимонад.

Так что же за игру вы затеяли, товарищ Кириченко? Или уже и не товарищ совсем? Понятно, что вам из первого союзного в первого автономной (и то не факт, что вас утвердят) очень не хочется. Но чтобы из-за одного этого антисоветский мятеж затевать? И ведь даже если подымете – победить вам точно не удастся! Чтобы товарищ Сталин с самостийной Украиной смирился – да скорее тут никого не останется, говорящих на мове!

 
Кровь фашистских псов пусть рекой течёт,
Враг советский край не возьмёт.
Как весенний Днепр, всех врагов сметёт
Наша армия, наш народ.
 

Киев. Оперный театр. Через два часа

В девятнадцатом веке Киевская опера была одной из лучших в Российской империи, соперничая с театрами Петербурга и Москвы. В 1896 году театр сгорел, через два года был восстановлен, и до самой революции оставался средоточием культурной жизни Киева. Здесь бывали Чайковский, Рахманинов, Римский-Корсаков. А в марте семнадцатого здесь, сразу после падения самодержавия, провозгласили Раду во главе с Грушевским.

Мира Украине это не принесло – с самого начала новая украинская власть поссорилась с Временным правительством в Петербурге, не желая отдавать хлеб иначе чем по «справедливой» спекулятивной цене, с казаками, требующими пропустить их с фронта на Дон и не разоружать, с теми из фронтовых частей, кто не захотели подчиниться главе Военного комитета Рады, бывшему интендантскому чиновнику Симону Петлюре, а также с командующим 1-м Украинским корпусом (бывшим 34-м армейским) Павлом Скоропадским, который готов был подчиниться Раде, но Петлюру в упор не видел, справедливо считая, что генерал-лейтенанту Российской императорской армии грех исполнять приказы какого-то штафирки. И конечно, с бастующими рабочими и с крестьянами, не желающим сдавать хлеб за бесценок – именно тогда, а не при большевиках, на Украине появились первые «продотряды». К Октябрю окрепла новая сила – большевики, и в городах началась настоящая война между армией Рады и Красной гвардией, и был большевистский поход на Киев в январе восемнадцатого, и большевистское восстание в Киеве, жестоко подавленное буквально накануне вступления в город краснознаменных отрядов.

И был договор в Бресте, где украинцы выступили третьей договаривающейся стороной, впервые заключая международный договор как суверенное государство. Правда, договор этот был о германской оккупации Украины, – но Рада по сути уже не была хозяином большей ее части и не имела сил ее освободить, уступив эту честь германской армии. Немцев же эта территория интересовала лишь постольку, поскольку оттуда можно было вывезти хлеб, так что крайним опять оказался крестьянин (и не только бедняк): грабили всех с истинно немецким орднунгом. Итогом же была вспыхнувшая по всей Украине партизанская война (не одни красные, но скорее «за землеробов» – эти пришли, грабют, те пришли, грабют). Немцам это не понравилось, и они потребовали навести порядок – и Скоропадский вошел в Раду, подобно Наполеону в Национальное собрание: «Я все обдумал и решил, что буду править сам, а вы все пошли вон». Но за Бонапартом были штыки его собственных солдат, а за новоявленным великим гетманом – в большинстве немецкие, и потому век гетманства был короток, несмотря на срочно проводимые военные реформы. Были целых четыре высших штаба – Военное министерство, Главный штаб, Генеральный штаб, Собственный пана гетмана штаб – друг другу не подчиненные, зато отчаянно между собой конфликтующие и интригующие, в которых ошивалось, исправно получая жалованье, огромное количество офицеров – при наличии реально боеспособной единственной Запорожской дивизии, в которой к гетману относились с холодом, переходящим в ненависть, так и не простив ему переворота, и даже не раз угрожали повернуть штыки на Киев – и еще множество мелких частей под командой «батек атаманов», мало отличимых от банд, которым даже один высший штаб был нужен, как зайцу тормоза.

Так что единственным реальным шагом гетманских реформ было создание, в противовес запорожцам, Сердюкской дивизии (четыре пехотных полка, один конный, один артиллерийский), куда должны были входить «сыновья зажиточных хлеборобов, православные, обязательно живущие дома, а не в городах». Причем не удержались и от того, чтобы ввести для «сердюков» особую форму, с длинными жупанами и широкими шароварами-галифе – совершенно не похожую на ту, что носила старая русская армия, – но по нехватке времени и средств, пошить ее успели весьма малому числу прежде всего офицеров. Но надежды гетмана не оправдались – когда немцы уходили с Украины и он, срочно ища себе новую опору, объявил 14 ноября 1918 года о будущей «федерации» с новой, то есть «единой и неделимой Белой Россией», ответом был немедленный бунт Петлюры, к которому тут же присоединились не только запорожцы (дождались наконец!), но и часть сердюков.

И были события, описанные Булгаковым в «Белой гвардии» – осада Киева войсками новосозданной Директории. Когда жизнь гетмана спасли лишь немцы, категорически потребовавшие от всех «нихт шиссен пока мы не уйдем, ну а после разбирайтесь меж собой как хотите». Причем последние оставшиеся верными гетману сердюки сначала заключили тайное перемирие с петлюровцами «стрелять в воздух, а не друг в друга», а после с облегчением наконец перешли на сторону победителя. Но век Директории оказался еще короче, чем ее предшественницы – сначала была малоизвестная украино-польская война 1918–1919 годов, когда Петлюра сцепился с Пилсудским, затем был поход на юг Красной армии, аж до Одессы, весной девятнадцатого, именно тогда насмешливо пели:

 
Под вагоном территория,
А в вагоне Директория.
 

И снова фронт катился по Украине – наступление Добровольческой армии Деникина осенью, контрудар Красной армии до Перекопа. Польское наступление двадцатого, когда паны взяли Киев. И красный бросок на запад – «даешь Варшаву, даешь Берлин».

А при чем тут Оперный театр? А не было в Киеве комплекса правительственных зданий – и что делать, если нужно перед народом (или хотя бы избранными представителями) провозгласить? Так что кого только ни видел и что только ни слышал этот зал всего за три года – с семнадцатого по двадцатый! И лишь после окончательного установления советской власти на Украине театр стал лишь театром, как и должно быть.

Здесь тридцать три года назад убили Столыпина. Здание с тех пор сохранилось неизменным, в тридцатые его хотели перестроить «в пролетарском стиле», но ограничились снятием с фасада бюстов царских композиторов и пристройкой с тыльной стороны репетиционного зала. В тридцать девятом театр получил имя Шевченко. В войну коллектив был в эвакуации в Уфе и Иркутске, весной сорок четвертого вернулся в Киев.

В этот вечер играли «Наталку-полтавку». Но главное событие происходило не на сцене, а в курительно-туалетной комнате, где спорили два человека. Снаружи у дверей стояла охрана и не пускала посторонних.

– Вы что, ох…ли? Мы так не договаривались! – Кириченко взмахивал руками и, казалось, готов был прыгать. – Флаги – это еще ладно, было такое и раньше, между своими. Но про «москалей поганых» зачем? А эта возмутительная выходка с краской?!

– Ну, так они же дети, что с них взять? – собеседник первого секретаря КПУ был спокоен. – Сговорились, решили проявить самодеятельность. Ваши же не станут арестовывать их и гнать в Гулаг? Можете сказать московской сучке, что они раскаялись и больше не будут.

– Да черт с детьми! – почти орал Кириченко. – Вы что, не понимаете, как меня подставили? Если она там доложит? За меньшее можно по расстрельной статье загреметь! И свидетелей полный зал!

– Так это ведь ваши свидетели, – усмехнулся собеседник, – сами не донесут. И повторяю, вы-то в чем виноваты? В утвержденной вами программе ничего нет. Ну, а за чужую инициативу загремите вы максимум вслед за вашим другом и покровителем Хрущевым в какой-нибудь Ташкент. Другого вам надо бояться, Алексей Илларионович – если наши дела вылезут наверх. Тогда, уж простите, вас никто и ничто не спасет! Но не беспокойтесь, уж я-то засветиться не больше вашего заинтересован. Конечно, если меня не арестуют – тогда я молчать не буду.

– Вы можете просто умереть, – сказал Кириченко, – сопротивление при задержании или попытка к бегству.

– Еще убийство на улице неустановленными личностями, – ответил человек, по виду зажиточный селянин в потертом городском костюме поверх вышиванки, – но не советую. Во-первых, у нас осталось подробное описание наших с вами дел с документами и списками свидетелей, или даже их показаниями – а это, даже за чисто экономические дела, высшая мера, по вашему закону. Во-вторых, всех наших людей в вашем окружении не знаю даже я – вы хотите, чтобы после пришли к вам и к вашей семье? На охрану не надейтесь – поскольку любой там может оказаться нашим. А первый секретарь – это все ж фигура публичная, вам надо иногда и на всяких мероприятиях выступать. Думаете, вас не достанут?

– Будьте прокляты, – сказал Кириченко, – вы же проиграли эту войну! Зачем вам все это? Я ж готов был дать вам все, что вы просили.

– За одним малым: командовать парадом вы оставляли себе, – заметил гость, – а нас это категорически не устраивает. И проиграли не мы, а неудачник Адольф. Так союзники – это величина переменная. Уж простите за сегодняшнее, ничего личного – но вам надо было показать ваше место. Или нам завтра на Крещатике подобное организовать? Или же, допустим, вы труп этой москальской сучки найдете – и как тогда оправдаетесь?

– И чего вы добьетесь? – спросил Кириченко. – Не будет меня, пришлют другого. Вы всерьез верите, что Сталин смирится с самостийной Украиной?

– Надеемся на ваше благоразумие, – ответил человек в вышиванке. – Сидите как прежде, исполняйте обязанности. И совершенно необязательна «самостийность», по крайней мере пока – пусть номинально Москва будет править. При чем тут реальная политика на местах? Идеальный симбиоз, равновесие – тому, кто сидит в Кремле, виден послушный «наместник» и ничего более, мы обеспечиваем внутренний порядок, а вы – чтобы никто не лез в наши общие дела. И все довольны, все спокойно.

– Так было раньше, – сказал Кириченко, – эта реорганизация…

– А вот тут, если вы хотите усидеть на месте, а не вылететь в какую-нибудь тьмутаракань, мы должны работать в одной упряжке! – резко ответил гость. – И я надеюсь, что Сталин тоже разумный человек и не захочет получить массовое народное выступление в братской славянской республике вкупе с предъявлением ему ультиматума от своей же верхушки, с угрозой получить такие же беспорядки в других ССР при послевоенной разрухе и очень сложной международной обстановкой? Зачем – если проще смириться и нас не трогать? И будет, как я только что сказал – да ведь и вождь ваш не вечен? А если после него в Кремле сядет кто-то слабее, или вообще коллективная демократия. Тогда абсолютно реально не только присоединить территории, до Волги и до Литвы, но и стать в государственном образовании, именуемом СССР, самым сильным звеном! Надеюсь, вы не настолько патриот-фанатик, чтобы противиться, если придется за поддержку некоторые не наши территории другим державам отдать? Впрочем, это дело следующих лет – но мы не спешим. С начала века боремся – и знаем, что победа не близка. Но она будет – обязательно.

– Но я надеюсь, пока больше не будет эксцессов? Рано еще дразнить гусей.

– Если не считать таковым завтрашней встречи. Уж простите, но война любит деньги. Думаете, мы будем терпеть, что нас грабят в такой момент?

– Меньше надо было воровать!

– А покажите мне потребкооперацию, где все было бы идеально чисто! Даже если это всего лишь коммерция, то не вовремя, ох как не вовремя! И меня настораживает, как подозрительно быстро выплыла «политика», раз копает уже не ОБХСС, а ГБ. Надеюсь, вы понимаете, что вскрытие наших сетей на Юго-востоке – это удар по нашим общим планам?

– Я не могу помешать. Мариуполь уже не моя территория.

– Зато Харьков, Запорожье, Херсон – ваши! И согласно закону, НКВД Украины имеет полное право заняться этим расследованием, при чем тут московские? Требуйте если не передачи дел, то как минимум участия наших представителей – бюрократии не мне вас учить! Сделайте все, чтобы спустить дело на тормозах – ну нельзя же лепить политику и подозревать в бандеровщине любого украинца, имевшего несчастье оказаться в оккупации? Упирайте, что дезорганизация потребкооперативов вызовет перебои в снабжении населения товарами. Сводите дело к мелкой уголовщине – в конце концов, отдельных людей можно заменить. Вот такой должна быть ваша линия – и учтите, что завтра на совещании кроме меня будут и непосвященные.

– И эта Ольховская тоже.

– Так это прекрасно! О бедствиях гражданского населения, лишенного нужных товаров, тотчас же узнают в Москве!

– Я вот подумал… А отчего она не пыталась сразу донести? Будь она твердой коммунисткой, должна была бы сразу требовать связи с Москвой и немедленно сообщить о неподобающем поведении первого лица.

– Или она действительно ППЖ и к тому же глупа, еще не знает границ дозволенного, или она человек Пономаренко, который дружественен нам – но, конечно же, не будет о том объявлять. Или она очень умна и опытна, что маловероятно, молода слишком. И ее внешний вид говорит, что она в вашем аппарате человек новый, не знакомый с правилами. Скорее всего, второе – даже желая устроить провокацию, как вы понимаете, Пономаренко не послал бы явную дуру. Завтра я взгляну на нее поближе.

– Ну зачем же завтра? – сказал Кириченко. – Когда спектакль кончится, можете посмотреть на нее, не подходя. Какое будет ваше впечатление?

– Уже. И свое мнение – только что вам высказал. Остальное же – из личного общения. Уж простите, но мне надо будет слышать, как она говорит, отвечает на вопросы. По науке психологии, которую когда-то мне преподавали в университете.

– Уж куда нам, академиев не кончавших! Мы люди простые, однако же…

– Потому вы и будете делать то, что скажу я. Хотите бесплатный совет? Миром по-настоящему правят не сильные, не богатые, а умные, образованные.

– Поздно мне уже учиться. Значит, до завтра?

– Прощевайте, пане первый секретарь. Я выйду через пару минут после вас – ведь не надо, чтобы об этой встрече знала даже ваша охрана.

Анна Лазарева (по документам Ольховская).

Киев, 21 июня

Как хорошо живется на Советской Украине под мудрым руководством товарища Кириченко!

Именно в этом меня пытались убедить весь день. Завирайко заехал за мной с утра – и понеслось. Все было политически абсолютно безупречно, никаких желто-блакитных цветов и подозрительных портретов. Зато повсюду кумач знамен и лозунгов (где столько достали?), портреты и бюсты вождей и величие слов. Школьники, при нашем входе в класс исполнившие хором «спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Рабочие механических мастерских при трамвайном парке, клянущиеся «выполнить и перевыполнить, догнать и перегнать». Стерильная чистота в больнице с множеством пустых коек – уж не повыгоняли ли срочно пациентов, как в гоголевском «Ревизоре»?

Интересно, товарищ Завирайко, а куда мы так торопимся? Все прямо в калейдоскоп перед глазами сливается, от одного места к другому. У нас что, лимит задан числа мест, которые обязательно надо осмотреть?

– Не извольте беспокоиться, товарищ Ольховская, но поскольку вы здесь человек новый, то сначала решено, так сказать, для общего впечатления… А уже после вы, на ваше усмотрение, укажете, что бы вам углубленно предъявить.

Я пожимаю плечами. Хотя любопытно, а отчего в списке крупных трудовых коллективов нет? Знаю, например, что завод «Ленинская кузница» уже в строй введен, хотя с нашим Севмашем, конечно, не сравнить, тут лишь речные суда строили, но баржи и буксиры тоже нужны, особенно тут, на Днепре. Но ведь труднее все организовать, чтобы с полным блеском – куда легче в учреждении с полусотней человек, заранее из райкома позвонить: к вам едет ревизор, встречайте! А еще интереснее, что Кириченко хочет этим добиться? Ну прямо как в сказке Перро про Кота в сапогах, я мультфильм на компьютере смотрела – чье это поле, маркиза какого-то? Значит, в конце и замок людоеда будет?..

После обеда мы приехали в ЦК КПУ. На совещание по усилению работы низовой потребительской и мелкотоварной производственной кооперации. Присутствуют как первые секретари обкомов и исполкомов, так и хозяйственники с мест, не все, но «ключевые фигуры, проверенные товарищи, от которых многое зависит». Сам Кириченко, конечно, во главе, меня рядом посадил, а за длинным столом по обе стороны все «проверенные и надежные товарищи». Вступительное слово – о трудностях периода после победного завершения войны под мудрым руководством товарища Сталина – как положено все. Ой, а ведь была бы я той, довоенной Анечкой, как всего три года назад, сейчас бы слушала восторженно, широко раскрыв глаза – как же, меня к таким людям допустили, заслуженным большевикам! Но пообщавшись с потомками, стала трезвой и циничной, как будто не двадцать два года мне, а сорок. Смотрю, слушаю и оцениваю, анализирую – не только что говорят, но и как говорят.

Первый пункт повестки дня. Возмутительные события в Запорожье, Херсоне, Днепропетровске, Харькове. Какие-то враждебные и, возможно даже, не побоюсь этого слова, антисоветские силы развязали настоящий террор против снабжения населения продуктами и продовольствием! Массово возбуждаются уголовные дела по обвинению в хищениях, растратах, нецелевом использовании средств – да, следует признать, что в ряде случаев это имело место! – но вместо того чтобы по справедливости наказать конкретных виновных по чисто уголовной статье, искусственно придается политический вес, дела передаются органам госбезопасности, которые склонны в каждом, имевшим несчастье быть на оккупированной территории, видеть «немецко-бандеровского шпиона и диверсанта»! Что есть полнейшая нелепость – потому что тогда можно обвинить вообще большую часть населения Украины!

Как НКВД и НКГБ Украины допускают такое беззаконие? Подчиняясь грубому давлению и прямым приказам из Москвы и произволу присланных эмиссаров из центрального аппарата! В итоге на местах многое зависит от твердости областных руководств ГБ и ВД Украины – они стараются, где есть возможность, добиваться соблюдения социалистической законности. Особо же настораживает тот факт, что вслед за чекистами приходят кооператоры из близлежащих российских областей, явочным порядком занимая место или даже захватывая имущество арестованных и переманивая персонал. Что создает на местах очень нездоровую обстановку – имело место недовольство населения, жестоко подавляемое так называемыми «специальными моторизованными милицейскими частями» опять же московского подчинения, новосозданным осназом НКВД. Получить точные сведения пока не успели, но слаженность действий ГБ, милиции и, что странно, чужих кооператоров наводит на четкую мысль, что имеет место банальный захват рынка, как при капитализме, поддержанный кем-то в Москве.

Ай да дядя Саша, думаю я, хотя господи, это уже не его уровень, повыше! Заранее подумали: не только вычистить бандеровские гнезда, сначала под видом ОБХСС, чтобы не насторожить, но и позаботились, чем заменить, чтобы население не бедствовало. И даже предусмотрели, что будут попытки не пускать чужаков вплоть до погромов и грабежей – уже наготове ОМОН, или как он называется в этом времени, СММЧ. Нарушения законности – простите, но на войне как на войне, нет времени точно взвешивать вину каждого причастного. Впрочем, большинству задержанных (не арестованных) ничего страшного не угрожает – как только будут получены показания, кто в конкретном потребсоюзе или кооперативе особо доверен. Их в разработку – а прочих можно выпустить и даже оставить на прежних должностях.

– Возможно, что товарищ Ольховская, инструктор ЦК, знает что-то, могущее прояснить ситуацию? – вдруг говорит Кириченко. – Товарищ Ольховская, вам слово.

Интересная деталь: кто-то из сидящих за столом, беря слово, вставал – а кто-то, как и сам Кириченко, нет. Что ж, имею право поступить, как он – согласно рангу.

– Могу заверить первого секретаря и всех присутствующих, что все, здесь сказанное, будет доложено в ЦК ВКП(б) лично члену Политбюро товарищу Пономаренко, – говорю я, – и что все пытающиеся использовать работу потребительской кооперации в интересах, чуждых социализму, будут наказаны по всей строгости советского закона. А невиновные будут освобождены – сейчас не тридцать седьмой год.

И ведь формально не солгала ни в одном слове! Вот только про тридцать седьмой, кажется, что-то не то, судя по мимолетной реакции некоторых гостей. Ладно, посмотрим, что будет дальше!

– Принято: официально обратиться к товарищу Мешику, представляющему НКГБ СССР на Украине, – говорит Кириченко, – что ж до непосредственно предмета нашего обсуждения, то, при всем уважении к мнению товарища Ольховской, мы не можем направлять ресурсы в кооперацию названных мной областей, пока там не будет в полной мере соблюдаться социалистическая законность. В то же время ситуация и долг советских людей и коммунистов требуют от нас оказать помощь западным районам, особенно пострадавшим от войны. Промышленность там неразвита, народ изначально жил беднее, а еще и националисты воду мутят… – Тут мне показалось, что двое из сидящих за столом переглянулись, а один, ближе ко мне, глаза опустил. – Значит, надо помочь с поставками товаров товарищам из Тернополя и Станислава, на выгодных для них условиях. Вы знаете, что, по плану товарища Сталина, это возможно, скоро будет уже не УССР, но братская помощь советским гражданам, таким же, как мы здесь, это…

Стоп, что значит «возможно»? Кириченко думает, что Сталин свое решение изменит?!

– …слово товарищу Сидоренке, заместителю председателя Житомирского облпотребсоюза. Для ознакомления с исключительно тяжелой ситуацией в западных областях.

Надо будет в подготовку «инквизиции» актерскую практику ввести – как вернусь, обязательно скажу товарищу Пономаренко. Наблюдая за человеком, очень важно бывает поймать его «вектор внимания», тут очень помогает мимика, поза, движения. А наблюдая за группой людей, можно выделить так знакомых меж собой и вожаков. Так вот, этот Сидоренко – он явно вожак, я его взгляд ловила, он смотрел на меня даже не так, как Кириченко, а чуть свысока, секунды хватило, чтобы поймать. А вот сидящие рядом, формально равные ему, даже выше, кто-то там не заместителем, а целым председателем облсоюза назвался – но вроде даже побаивались его, старались даже в малейшем не мешать, а как он говорил, мгновенно умолкали и ловили каждое слово! И что самое странное, его лицо мне знакомо, будто я видела его где-то раньше.

Минск? Кто-то из чиновников управы или коммерсантов, бывших у немцев на подхвате? В принципе, мог оказаться в Житомире, хотя Белоруссия не Украина, там и свой гебитскомиссариат у немцев был, и свои нацики, никакого отношения к бандерам не имеющие, и свои коммерсанты. То есть даже если бы и попал, был бы он тут чужой, без всякого веса. Кто-то из знакомых по бесконечно далекому довоенному Ленинграду? Нет, такое чувство, что видела я его не так давно, но где?

Князев, корабельный доктор с К-25, показывал мне аутотренинг. Сесть поудобнее, закрыть глаза, максимально расслабиться – и чтобы нужное тебе само из памяти всплыло. Здесь, прямо на заседании – а плевать! Будут удивляться, извинюсь и скажу, что голова заболела. Да и вроде сказала я, что «в положении», когда вчера Кириченко спросил, отчего я вина не пью. Просто ощущение было, горящее, как красный фонарь, что это очень важно – вспомнить, кто это!

И тут мне стало по-настоящему, до ужаса, страшно. Когда я вдруг вспомнила. Я не могла узнать его сразу, потому что на фото он был гораздо старше. Там, в будущем времени, он станет достаточно известен – настолько, чтобы попасть в файл на компьютере кого-то из экипажа К-25. А здесь его личность пока еще является тайной, за проникновение в которую сразу убивают.

Василь Кук, он же Лемех, он же Медведь. Родился в 1913-м под Львовом. Окончил Люблинский университет, юрфак. Еще с тех времен друг Степана Бандеры. Сейчас – генерал-хорунжий УПА и второй по власти человек в ОУН(б) после Шухевича (из числа находящихся на территории СССР – сам Бандера, сидящий у новых англо-американских хозяев, не в счет). Командующий «Восточным проводом», то есть глава всех националистов, действующих на довоенной (до 1939 года) территории УССР. Опаснейший враг, руки по локоть в крови – и умный, талантливый организатор. В той истории в 1950 году, после гибели Шухевича, именно он станет его преемником, главномандующим ОУН на Советской Украине. После еще четырех лет войны сдастся нашим и формально объявит о идейном разоружении и капитуляции. Но с воззванием к своим подпольщикам он выступил, потому что понимал: нет смысла бороться дальше, нужно сохранять кадры для будущей Украины. Это был умный, матерый враг. Блестящий конспиратор, поэтому дольше всех главарей продержался.

Там его так и не расстреляли. Сочли, что ради примирения, прекращения войны, стоит пойти на компромисс, забыть тех, кого убил он сам или по его приказу? Отсидел совсем немного, вышел по амнистии. Кровавый палач и убийца – позже работал в Академии наук Украины. После 1991 года писал книги по истории ОУН-УПА, из которых видно, что совершенно ни в чем не раскаялся и ни о чем не сожалел. Умер своей смертью в 2007-м, радуясь, что увидел наконец самостийную Украину – и наверное, догадывался, что на его могиле поставят памятник. Кто-нибудь после поверит, что на небе есть бог – если такой гад за все грехи получил столь долгую жизнь и спокойный конец в своей постели?

– Что с вами, товарищ Ольховская? – спрашивает Кириченко. – Вам плохо?

– Голова разболелась, – отвечаю, – если разрешите, я отойду к окну, там воздух свежее.

Кириченко, наверное, подумал: ну что за инструктор ЦК, если мигренями страдает, как кисейная барышня? Но кивнул, соглашаясь.

Заместитель предоблпотребсоюза? Заместитель командующего УПА! На совещании в ЦК КПУ, в присутствии самого первого, а также первых секретарей обкомов! Это как если бы Ковпак и другие партизанские командиры сидели бы за одним столом с рейхскомиссаром Кохом! И ведь такие чины в одиночку не ходят – те двое, что рядом с ним, точно в курсе! А остальные?

И Кириченко… Самодур, «вотчинный боярин», «склонен к хамству и властолюбию» – и с этим Сидоренко общается как минимум как с равным, ни разу не повысил голос – это первый союзной республики против какого-то зампредпотребсоюза? Значит, и он – знает? А если и прочие? И все они тут, по совместительству, перед товарищем Сталиным, секретари обкомов, а параллельно полковники ОУН-УПА? Ой, мамочки, да какой, к чертям, замок сказочного людоеда? Тот людоед перед Василем Куком – это мелкая шпана, действительность-то куда страшнее!

Стоп, не паниковать! Пролезть в советскую власть, даже в органы, особенно в провинции, вступить в комсомол и в партию член УПА мог вполне. В иной истории, другая сволочь, Леонид Кравчук, ставший первым президентом самостийной Украины в 1991 году, а до того бывший член Политбюро ЦК КПУ, гордился тем, что начинал в «молодежном» отряде УПА, ну а после как обычно – комсомол, партия, общественная работа… ненавижу, мразь! А уж в систему потребкооперации проникнуть мог вообще кто угодно, и зампредпотребсоюза – это просто идеальное прикрытие, можно свободно перемещаться не только по своей Житомирщине или Львовщине, но и по всей Украине без всяких подозрений – торговые дела, поиск поставщиков и рынка. Но тогда соседи-кооператоры должны знать, что Сидоренко как минимум не тот, за кого себя выдает, чтобы не возникало недоразумений. Да и что представляла собой вся система потребкооперации Западной (и не только) Украины, я читала – так что не будет ошибкой предположить, что все сидящие за столом справа «кооператоры» – это люди ОУН. А вот с первыми обкомов иначе, даже на должность первого в районе – утверждение партконтролем в каждом конкретном случае, после проверки, и отнюдь не формальной. Конечно, уж если сам первый Украины за – но нет, вряд ли бы даже он стал внаглую светить такую свою связь! Если только сам он не прямой агент ОУН, что не столь невероятно, как кажется.