Текст книги "Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт"

– Поясните? – спросил товарищ Сталин.

Я встала, повернулась, сделала широкий шаг, покрутилась на каблуке.

– Видите? Это платье совершенно не стесняет движения, как спортивный костюм. Я могу бегать или драться, что совершенно невозможно в узкой юбке. И даже брюки, пожалуй, не дали бы такой свободы. Еще под пышной юбкой можно спрятать пистолет, чего никто не ожидает. И наконец, от нарядной фифы обычно не ждут опасности. Все это спасло мне жизнь при втором покушении. Товарищ Сталин, вот моя бы воля – я и женщин-военнослужащих не заставляла уставом носить форменные юбки, это может быть просто смертельно. И не только на передовой – даже в тылу возможен авианалет или нападение диверсантов. Пусть уж тогда штаны надевают – в узкой юбке как стреноженная, со связанными ногами. Или, самое простое, регламентировала в Уставе лишь длину юбки, материю и цвет – и будьте уверены, все, кто захочет, сами разошьют на клеш.

– Разумно, – кивнул Иосиф Виссарионович. И добавил, внимательно меня оглядев: – Да и смотрится красиво, особенно на стройных. Ну, а вуаль – это тоже для дела нужно?

Уже и про наши шляпки успели доложить? Ну что ж!

– Именно так. У нас с товарищем Пономаренко был разговор о создании некоей службы, которую мы в шутку назвали «инквизицией». По существу вышло, что в Киеве я исполняла похожую задачу. И как должны выглядеть агентессы «инквизиции» – нет не боевики, но готовые при необходимости защищать себя? Про платье я рассказала. Обувь – балетные туфли, дающие хорошую опору и позволяющие бить ногой. Верхняя одежда – накидка «летящего» покроя: и руки скрывает, и позволяет что-то под ней спрятать, и, опять же, не стесняет движения. Головной убор – шляпка с полями и вуалью. Поскольку я в Киеве была под именем Ольховской, значит, не нужно, чтобы меня запомнили и опознали? Конечно, вуаль не маска – но все же добавляет какой-то процент неопределенности, как и поля, затеняющие лицо. Это все еще очень предварительные наметки – могу предположить, что, например, для женщин другого телосложения форма будет несколько иная. Но для стройной фигуры это практически идеал.

– Не боитесь, что скоро вас по этому обличью опознавать будут? Ставшему таким же характерным, как темные очки и поднятый воротник для подозрительных лиц?

– В Молотовске, когда я и моя команда стали так одеваться, очень многие заводские девчата начали нам подражать. Теперь же я видела, что такие же накидки-пальто женщины носят не только в Архангельске, но и в Москве, и, я слышала, в Ленинграде – а теперь не удивлюсь, если и в Киеве будут. А когда такое обличье в моду войдет…

– Войдет, – утвердительно сказал товарищ Сталин, – как там эта Брекс жалуется, «уже и комсомолки стали за своей внешностью следить, ссылаясь на пример Ольховской». Вопрос второй, что нам с Брекс делать? Товарищ Пономаренко?

– А пусть товарищ Лазарева и решит, – сказал Пантелеймон Кондратьевич. – Строгача с занесением? Или простить бедную женщину, до того измученную, что как лошадь работает, воз тянет, за собой следить некогда?

Я отрицательно качаю головой. Рабочие лошади, они безответные (сама такой «серой мышкой» в минской управе была в подполье). И уж никогда такая не сделает замечание вышестоящей. Так что получи заслуженный строгий выговор с занесением в личное дело – может, это тебе желание поумерит красивых девчат в таких, как ты, обращать.

– Принято, – сказал Сталин, – что ж, товарищ Лазарева, этот экзамен вы выдержали. Так вы ведь единственный член партии из вас четверых? Вот вы, товарищ Лазарев, на своем корабле командуете сами, товарищу Елезарову не поручаете, хотя он и замполит. А вы, товарищ Смоленцев, на войне выполняете приказы командования, а не политорганов, у которых совсем другие, хотя и не менее важные задачи. Так отчего вы отказываете партии в праве стать такой и в обычной жизни, не в армейской? Тут у нас реформа намечается, что партия не должна подменять собой советские и хозяйственные органы, как в армии не подменяет командиров. Не всем это понравится – но не впервой, прорвемся. Если вы все в стороне не останетесь. Поймите, что партия вам не помеха, а помощник – чтоб вам же в следующий раз как Герасименко не оказаться, аполитичными. Или, еще хуже, как некий Николай Вавилов – знакомо вам это имя? Тут товарищ Пономаренко соврать не даст – он в комиссии был по этой персоне.

– Для тех, кто не в курсе: срок он получил вполне заслуженно, – заговорил Пантелеймон Кондратьевич, – и вовсе не за генетику. И даже не за то, что был другом Бухарина, и не за чуждое классовое происхождение из купцов. А за то, что, ядрена вошь, вообразил себя «вольным художником», стоящим над схваткой. И крутил шашни с Крестьянской партией – после поинтересуйтесь у товарища Кириллова, что это такое. Интеллигент, думал, его не касается – вот и коснулось! Но советская власть милосердна к заблуждающимся – живой он, хотя и с временно ограниченной свободой. Тут уж себя благодарите – что кто-то из ваших просто сказал дату смерти и возможную – подчеркиваю, возможную – полезность, что он там насобирал. Ничего иного не помня – это же не стреляющее железо! Но нам хватило, чтобы взять дело на контроль, – а что дальше будет, посмотрим. Вот только, уверенно скажу, при любом раскладе быть среди тех, кто решает, ему не светит пожизненно. А будет как раз таким – специалистом своего дела. Товарищи, вы поняли, что вам предлагают? Партии надо меняться, чтобы и здесь вашего «августа» не было – и мы силы приложим, но и ваша помощь снизу нужна. Новые люди, которые нас поддержат, а не всяких там кириченок. И вам, товарищ Лазарев, и вам, товарищ Смоленцев, помимо ваших прямых обязанностей, с которыми вы отлично справляетесь и сейчас, было бы полезно взять еще один фронт, партийный. Приказывать вам никто не может в этом вопросе, дело добровольное. Но если решитесь, то очень поможете нашему общему делу. Чтобы девяносто первый, и «в СССР все спокойно».

– Вопрос можно? – произнес мой адмирал. – То есть обновленная партия предполагается аналогом политорганов для всей страны, как сейчас для армии? А управлять – выходит, уже не ЦК, не Политбюро, не обкомы-горкомы? Мне это не совсем понятно. Какие будут мои функции как коммуниста?

– А вы не задумывались, товарищ Лазарев, отчего партия вынуждена была взять на себя несвойственное ей дело, после Октября? – спросил Сталин. – Потому что не было своего государственного аппарата! А был прежний, монархо-капиталистический, которому доверять было нельзя. И партии пришлось стать всеобщим комиссаром, как в РККА. А когда выросло поколение советских командиров, офицеров, и по мировоззрению, и по духу – то вместо военкомов стали замполиты. Теперь намечается такая же реформа в масштабе страны. Когда партийные комитеты будут управлять не непосредственно производством или посевной, а людьми, все это осуществляющими. Когда есть нормально работающие советские, выборные институты и государственные, исполнительные органы, но люди и там и там коммунисты, и в своих делах руководствуются тем, что партия решит. Как в… – тут товарищ Сталин взглянул на Лючию, даже дыхание затаившую, слушая, и поправился: – …в известной вам восточной стране после Тянцзамыня, где вроде бы рынок и капитализм, а все «олигархи» – это члены КПК, и поступают строго в соответствии с решениями съездов и пленумов. Вот это предполагается и у нас. Именно сейчас – когда и народ, и армия, и массы рядовых коммунистов увидели киевский мятеж, что бывает, когда «удельные бояре» разойдутся. Или вы думаете, что товарищ Сталин – это восточный император, что он изречет, то и исполнят? Нам, товарищи, нужно не просто решение этой проблемы, нам надо повернуть сам процесс, когда партия, приблизившись к власти, начинает разлагаться. Во времена Маркса и Энгельса европейские социал-демократы были действительно боевым отрядом пролетариата – всего через тридцать-сорок лет Коминтерну пришлось создавать компартии им в противовес. И эти компартии, как вам известно, сами тоже выродились в «еврокоммунизм». А Гоминьдан поначалу был партией великого Сунь-Ят-Сена, сейчас оплот китайской белогвардейщины, ему противостоит партия товарища Мао – и что с ней будет через двадцать-тридцать лет? Нам что, каждому поколению свою партию основывать, взамен прежней, скатившейся в оппортунизм? Или раз и навсегда пресечь, отчего это разложение происходит? Партия не должна быть собранием догматиков, дорвавшихся до власти и севших на трон! Там я ошибся, почил на лаврах. Здесь – хотя бы успею запустить процесс. Который продолжите вы, молодые! Эх, сбросить бы лет двадцать – завидую вам, все у вас впереди! А вот каким будет это все – уже вам решать!

– Тогда я готов, – сказал мой адмирал. – Где и что подписать?

– И я готов, – сказал Юрка, – вопрос: будет приказ с личным составом политбеседу провести? Чтобы они – тоже.

И тут Лючия робко голос подала:

– А мне тоже можно?

Лючия Смоленцева.

То же время и место

Я – как смертная, попавшая в гости к небожителям!

Вчера еще смотрела и спрашивала: «Здесь русский вождь живет?» И вот сижу за его столом. Или это не тот дворец был, на который мой рыцарь мне вчера показывал? И ой, он же сказал, чтобы я Сталина так называть не смела, потому что вождь по-итальянски «дуче», а это будет сочтено за оскорбление! А я еще мешаю в разговоре русские и итальянские слова, особенно когда волнуюсь.

Меня предупредили, что в разговоре тут могут быть упомянуты и секретные дела, о которых я знать пока не должна – и даже мой муж о них мне имеет право рассказать лишь с дозволения кого-то высшего. Я и не удивлялась – но слушала очень внимательно. Хотя может быть, я еще русский язык знаю недостаточно хорошо? Или русскую историю – о которой в школе у нас рассказывали очень мало, и в основном о том, где европейцы участвовали, «ну а русские – это наполовину монголы». После я расспрошу своего Юрия о том, что не поняла. Ну, хотя бы то, что мне знать можно, я же любопытна!

Знаю, что в России сейчас дворян нет – после революции, бывшей столь же кровавой, как в Англии при Кромвеле, или у французов при Робеспьере. Но вот убеждена, что бы ни говорили, все люди равными быть никак не могут! Я в деревне росла, там вся жизнь и разговоры – муж бьет, корова отелилась, цены на зерно – и я бы такой могла стать, если бы за Пьетро замуж выдали, о ужас! А я книжки читала про далекие страны, благородных рыцарей, давние времена – и, конечно, про любовь. И мне такой жизни хотелось… даже не то что богатой, видела я и как деревенские богатеи живут, а в Риме довелось и у дамы одной в прислугах – а мне хотелось, чтобы ярко было и нескучно, как в тех книжках! И один Марио, брат, меня понимал – но и у него вбито было «после замуж, и все». Так что, останься я дома…

И вдруг как из затхлого подпола к солнцу! Стать женой рыцаря – о, конечно, русский коммунизм, но убеждена, что всегда и всюду было сословие, называй его по-разному, замыкай его границы или открывай доступ всем желающим – те, кому дано властью и оружием служить. И все революции, так Марио мне говорил, это когда высшее сословие о своем назначении забывает и лишь тратит и ест, но природу не обмануть, и получаются тогда по положению герцоги и графы, а по сути то же мужичье. И тогда подлинные рыцари, по духу, этих свергают и правят сами – вот и все революции. Так что лучше, если путь туда будет изначально открыт: «Иди к нам, ты нам подходишь» – так в книжке было написано, про которую мне мой муж говорил.

Мадонна, разве я безнравственна? Совершенно не терплю вешаться на шею каждому мужчине, даже тех, кого уважала бы как товарищей – приходилось уже кое-кому отворот дать, и иногда довольно резко! Но мой рыцарь ко мне лишь прикоснется, так сразу внутри меня будто огонь загорается, и такие грешные и сладкие мысли в голове, самой хочется одежду сбросить скорее! Когда мы в бурю попали, он так меня поддерживал, обнимал, что я страстно желала быть ветром раздетой, прямо в его объятиях… и понимала, что нельзя, и жалко было платья, очень красивое и дорогое, в Риме такие лишь сеньориты из очень богатых семей могли себе позволить, а вот мечтала лишь об этом! Едва дотерпела до гостиницы – разве это грех, о святая мадонна, если лишь с ним, единственным, своим?

Я после у Анны спросила – она лишь улыбнулась и ответила: «А ты подумай, как я со своим адмиралом»? Ясен ответ – взглянуть достаточно, как они ходят вместе, друг друга касаясь, как она своего мужа любит, вот попадись мне эта Брекс сейчас, глаза ей выцарапаю за то, что она про Анну и моего Юрия сказала! Анна мне не только подруга, но и как старшая сестра, пример для подражания во всем – красивая, умная, даже с самим вождем решается спорить! А вкус у нее какой – когда она мне в ателье платье и верхнюю одежду подбирала, я после в зеркало взглянула, себя не узнала, как дама из знатной римской семьи! И сама она всегда как королева – и даже недостатки ее мне кажутся не более чем подтверждением, что Анна не богиня, а такой же земной человек, как я! И тоже модных шляп носить не умеет – хотя если у красивой нарядной дамы на улице улетает головной убор, то это совершенно не ее проблема – найдется множество мужчин-прохожих, готовых поймать и вернуть. Как было, когда мы с Анной из ателье шли, и ветер вдруг дунул, и наши шляпки сразу унес! Так с нами после какие-то офицеры познакомиться очень хотели… но я лишь для моего рыцаря предназначена, по моей католической вере! И самой красивой для него хочу быть, чтобы он ни на кого не засматривался, как на ту Паолу из Флоренции! Ведь если он меня бросит, я не переживу!

Кажется, русский вождь хочет внутри партии особый орден основать? И предлагает туда вступить адмиралу Лазареву и моему рыцарю, а Анна уже? Ой, а мне бы хотелось, я бы все отдала… а что я могу, что умею? Пока лишь – моему рыцарю быть оруженосцем, ему спину защищать! Но я научиться постараюсь. Всему, что потребуется! Советская Россия – это такая огромная и могучая страна, больше, чем Римская империя была когда-то, чем вся Европа сейчас! И стать уже в ней «дворянским сословием» – да пусть называется иначе, от этого не изменится суть! – и чтобы мои и Юрия дети к нему принадлежали – знаю, что у советских нет такого наследования, но ведь у нас будет больше возможности воспитать и обучить своих детей, чтобы они истинно принадлежали к высшим? За такое – стоит бороться, стоит жить!

Вождь обращается ко мне?! И спрашивает, готова ли я принести присягу? Да я только ждала этого! Что я должна делать? Если я что-то не умею – то научусь!

А оказывается, я умею многое! Мой муж мои способности и достоинства перечисляет – русбой, стрельба, в том числе скоротечные огневые контакты, преодоление усложненной полосы препятствий (это дом-лабиринт), хорошо плаваю, ныряла с аквалангом («знакома с самим Кусто» – это тот забавный француз?), умею обращаться почти со всеми видами советского, немецкого и итальянского пехотного оружия (в отряде коллекция была богатая, и из всего пришлось пострелять). Нет квалификации «снайпер», «минер», «парашютист». Зато есть кроме боевого опыта работа в городских условиях, «она же у Лазаревой там вторым номером была и задачу полностью выполнила».

Теперь спорят, что «младшего лейтенанта все же слишком – так давайте сразу сержанта госбезопасности?[60]60
  Напомню, что в АИ на 1944 год сержант ГБ равен армейскому лейтенанту.


[Закрыть]» Пришли к согласию, спрашивают, готова ли присягнуть немедленно. Зачем откладывать? Юрка рядом встал, тихо подсказывает:

– Повторяй за мной!

Это что, выходит, я уже русский офицер? Всего лишь сержант – а у Лазаревой чин капитана? Но она ко мне подошла как к равной поздравить – и обняла в присутствии всех.

– Есть мнэниэ, что это будет политически правильно, что в охоте на фюрера участвовала уже не просто партизанка Гарибальдийской бригады, а сержант ГБ. За что и получит награду. Так что приказ будет – с того числа. И кроме прочего, вам будет положено денежное довольствие за весь период, а то такой красивой быть, наверное, дорого обходится. Ну, это все вам товарищ Смоленцев объяснит.

Мадонна, мне к награде от его святейшества еще и русскую медаль или даже орден дадут?

– Но главная ваша задача сейчас, товарищ Смоленцева, это родить своему мужу достойного сына. Хотя если будет дочь, тоже хорошо. Скажите, а кем будут ваши дети – русскими или итальянцами?

А разве Северная Италия не станет одной из провинций СССР? А дети, конечно же, по отцу, так ведь принято! Но я хотела бы, чтобы они и по-итальянски говорили свободно, и в Рим могли приехать как к себе домой. Там ведь мой брат Марио, а их дядя, остался, он в Корпусе народных карабинеров сейчас служит. И очень хотелось бы узнать про отца, он из Африки вернулся, или… Он там лишь с англичанами воевал, не против вас!

– Это ваше право – приезжать домой в дружественную Италию, в свободное от службы время. И вопрос последний, не вступит ли ваше решение в противоречие с католической верой? Вы ведь католичка, товарищ Смоленцева?

О, да, но Церковь меня на то благословила! И разве мое посещение собора и выполнение обрядов будут мешать исполнению моих светских обязанностей перед мужем и вашей страной? Я присягнула – и намерена сдержать клятву.

А то, что я обещала отцу Серджио? Стоит ли думать о том, что будет лет через пятьдесят? Ведь исполнить ее я могу, лишь если буду умирать от старости, в своей постели! А мне девятнадцать – и жизнь прекрасна!

И кто знает, как изменится мир? Ведь если я проживу столько же, как моя тетушка София, то это случится в 2014 году!

Контр-адмирал Лазарев Михаил Петрович.

Москва, Красная Площадь, 16 июля 1944 г.

Только завершился Парад Победы.

В общих чертах все повторяло кадры из нашей истории, нашедшиеся на компе Сан Саныча. Думаю, что Сталин здраво рассудил и тут ничего не менять. Тем более, в отличие от того дождливого дня, погода стояла на загляденье солнечная. Парадные расчеты действующей армии шли, как и там, по порядку фронтов, с севера на юг, от Карельского до Закавказского. Печатали шаг еще нестарые ветераны в парадной форме, с блеском орденов и медалей, сжимая в руках новенькие «калаши». Реяли знамена прославленных воинских частей – прошедших, как объявляли репродукторы, от Москвы, Ленинграда, Сталинграда до Берлина, Вены, Рима. Гремела музыка – как привычные уже этому времени марши, так и песни иной эпохи: «День Победы», «Как, скажи, тебя зовут», «От границы мы землю вертели назад». А сколько не дожило до этого дня, в том числе и наши – Андрюха Каменцев, Сергей Куницын… Погибли за то, чтобы Победа – «одна на всех, мы за ценой не постоим».

Здесь участвовали и иностранцы – как правило, шли после того из фронтов, в составе которого воевали. Поляки Берлинга, Первый Белорусский. Словаки, Второй Украинский. Итальянцы, гарибальдийцы – Четвертый Украинский. Причем только у них была привилегия идти под свою музыку. Какую? Ну конечно же, «Лючия»!

– Грацио! – крикнула им наша Лючия с трибуны. – Спасибо вам, друзья!

И еще что-то на итальянском – когда строй проходил мимо. И рослые парни в разукрашенных мундирах вдруг повернули головы, как по команде «равняйсь», и приложили руки к головным уборам. Приветствуя ту, кто не только стала живым талисманом Гарибальдийских бригад, но и участвовала в поимке самого Гитлера, за что Сталин вручил девчонке-партизанке советский орден Красного Знамени, в дополнение к ордену Святого Сильвестра, полученного из рук самого папы. Лючию, которая стала женой дважды Героя Советского Союза майора Смоленцева, командовавшего поимкой фюрера (и получившего за это вторую Золотую Звезду). И которая уже ждет сына-наследника от героя (даже это было гарибальдийцам известно). Откуда – спросите у святых отцов. Поскольку бравые гарибальдийцы были в большинстве не только коммунисты, но и католики.

– Мои поздравления, синьора, – скажет позже кардинал отец Серджио, полномочный посол Святого престола в Москве, – сегодня вы, без всякого сомнения, самая знаменитая из женщин Италии. Насколько мне известно, там сейчас не только на севере, но и на юге самое частое имя для новорожденных девочек – это ваше.

Лючии – Красное Знамя. Брюсу – вторую Золотую Звезду. А ведь в иной истории дважды Герои в войну в большинстве лишь летчики были – по крайней мере, для флотских исключения можно по пальцам перечесть, одной руки. Вспомню лишь катерника Шабалина и морского разведчика Леонова… армейцы еще были, и даже партизаны – Ковпак и Федоров. А трижды Героев было двое – пилоты, Покрышкин и Кожедуб. Первый и тут трижды – за Керчь, Днепр и Зеелов. А вот Кожедуб пока лишь дважды, и вторая тоже за Зеелов. Знаю, потому что в Георгиевском зале я стоял с ними в одном строю – тех, кому «всесоюзный староста» Калинин вручал награды за последние сражения уже завершившейся войны.

Мне – третья Золотая Звезда. Первая была за «Тирпиц», «Шеер» и погром немецкого Арктического флота. Вторая за эпопею с ураном для «Манхэттена». И вот, сейчас – за Средиземноморский поход. Стал, сам того не ожидая, живой легендой советского флота – интересно, какую мою биографию после пионеры изучать будут?

А моей Анюте – орден Ленина. Как сказал вождь, «за исключительные заслуги в подавлении киевского мятежа». А она после плакала в номере, у меня на плече: «Прости, но я иначе поступить не могла! И страшно было до ужаса, особенно когда Кука узнала и думала, что бандеровцы тут все, и не было рядом никого из ребят. Но не могла бежать, струсить, себя бы после казнила, уважение потеряла! А что бы в Киеве было, не начни принимать меры заранее, на опережение, и действуй Кириченко заодно с Куком?»

А на людях снова – железная леди с холодным разумом, красивая, нарядная, как королева. Инструктор ЦК, помощник члена Политбюро – это, по партийной иерархии, генеральский чин?

И будет моя женушка меня по-коммунистически строить, поскольку я в партию только что вступил. С рекомендациями – Сталин, Пономаренко. И зачетом испытательного срока, как мы на Средиземке отвоевали. Вот и не стало в советском флоте такого уникума, как единственный беспартийный адмирал.

В наркомате ВМФ меня наконец озадачили – работать буду там по реализации предложенной нами военно-морской доктрины. После командировки на СФ – поскольку экипаж «Воронежа» расформирован не будет. Есть предложение использовать атомарину как опытовую лодку, наподобие американского «Альбакора», для получения экспериментальных данных по гидродинамике корпусов субмарин на больших скоростях. Мы даже на одном реакторе разгоняемся до двадцати двух узлов, вместо альбакоровских двадцати пяти. А выходы предполагаются поблизости – на беломорский полигон, по крайней мере до октября. А там решим, стоит ли перебазироваться в Полярный, или лучше не рисковать. Так что ждет меня на два месяца дорога назад на север, где привык уже. И Анюта со мной – в Москву вернемся, как раз когда ей рожать.

Даже квартиру нам уже выделили от наркомата. В «Генеральском доме» на Ленинградском шоссе четыре комнаты на четвертом этаже, простор, потолки за три метра, мебель уже наличествует. Так что мы с Анютой живем уже не в «Метрополе». Но через три дня летим на север – надо мне Петровича на командира аттестовать, он ведь «Воронеж» от меня примет? Сирый передавал, что то повреждение на отключаемом участке арматуры заварили надежно, так что теоретически БЧ-5 в порядке. А реально – нет гарантии, что завтра не лопнет где-то еще. Так что накрылся наш поход на Тихий океан, не выйдет у нас японский флот загеноцидить. Жалко – так и не добрали до трехзначной цифры на рубке, если только официальные победы считать.

На трибуне Анюта была со мной. Мы смотрели, как проходят войска, колонны техники – а вот тут большое отличие было от того парада: танки Т-54 и ИС с «щучьим носом» (товарищи просветили, что здесь «ИС просто» неофициально отчего-то называли КВ-54, а новейший тяжелый танк, похожий на ИС-3 иной истории, тут получил имя, даже в документах, ИС второй). Ехала мотопехота на газовских бронетранспортерах, эти же ГАЗ-40 тянули противотанковые орудия. Шли средние самоходки на бази Т-54, но со 122-мм пушкой, и легкие «барбосы», и тяжелые ИСУ. Ехали «катюши» нескольких видов и зенитные самоходки, задрав к небу спаренные или счетверенные стволы, замыкали строй тяжелые самоходные минометы «Тюльпан» (на шасси Т-54, действительно похожи на своих однофамильцев из будущих времен). Парадным маршем проходила сильнейшая сухопутная армия мира, в течение ближайшего десятилетия – надежный гарант того, что никто не решится на нас напасть. После эта функция начнет переходить к ракетно-ядерному оружию, в том числе и морского базирования – и это будет и моя конкретно задача, чтобы наш флот был к этому готов.

Затем начался воздушный парад (в иной истории в сорок пятом отмененный из-за плохой погоды). Я не настолько большой знаток авиации, чтобы различить марки самолетов, проходящих довольно быстро и на значительной высоте, но слышно было, как объявляли истребители «Як» и «Ла», «Илы»-штурмовики, Пе-2, Ту-2, номера гвардейских авиаполков, фамилии командиров, под звуки «Авиамарша». Самолеты пролетели, и наступила тишина. Но действие еще не было закончено.

Раздался барабанный бой, и на Красную площадь вступила цепь солдат, несших склоненные знамена со свастикой. Солдаты подходили к Мавзолею и презрительным жестом бросали палки с тряпками к подножию. Слышны были лишь шаги и барабаны – позорный обряд. И вдруг, нарушая ритм, раздались истошные вопли, похожие на собачий лай, на немецком языке. Внизу у Мавзолея стоял автозак, окруженный плотным кольцом солдат НКВД, задние двери фургона были распахнуты, крики слышались оттуда.

– Гитлер, – прошелестело по трибунам, – привезли, значит, чтобы тоже посмотрел, чем кончился его «дранг нах остен».

После рассказывали, что когда у Сталина спросили, приказать ли пленнику замолчать, вождь лишь небрежно махнул рукой – пусть орет, если ему охота. Вряд ли это было правдой, чтоб сам Сталин решал то, что должен был сообразить заранее проинструктированный начальник конвоя – однако бывшего фюрера никто не заткнул. Затем раздался чей-то бас, услышанный по всей площади:

– Эй, он там у вас не взбесился?

Ему ответил другой голос:

– Да он давно уже бешеный, да нехай лает, что еще ему остается?

И раздался дружный хохот. Было ли это срежиссировано – не знаю.

А после мы пробирались по радостным московским улицам сквозь веселую и нарядную толпу – решив пройти пешком. У многих людей даже в штатском я видел черно-оранжевую ленточку в петлице или приколотую к платью – это означало, как я уже слышал, не награждение орденом Славы или «Георгием» еще с той, Империалистической войны (в этом случае носился бы сам орден или орденская планка на уставном месте на груди), а факт, что кто-то из родных и близких был на фронте; такая же ленточка с черным бантом означала погибшего; георгиевские цвета я видел на плакатах, афишах, даже флажках в руках детей. Это был наш день, праздник – и его у нас уже никому и никогда не отнять!

Мы были, как положено, в парадных мундирах со всеми регалиями. А вот Анюта и Лючия – в нарядном, даже шляпки с вуалями нацепили. Сейчас их вид на московской улице не бросался в глаза – было много женщин, одетых столь же красиво. Правда, это были те, кто в войну ждал своих родных в тылу – фронтовички сверкали наградами на гимнастерках. Но Анюта сказала, что ей выставлять свои заслуги напоказ не хочется, а Лючия – чтобы Смоленцев запомнил ее именно такой, женщиной, а не солдатом.

– Галчонок, ну не плачь, я вернусь, и ничего со мной не случится! – говорил Брюс Лючии. – Ну, служба такая у нас. Мне спокойнее будет, если ты в безопасности и ждешь.

А самая известная из женщин Италии вытирала слезы, глядя на мужа. Который завтра должен был отбыть (говорю по большому секрету) даже не в Киев, а куда-то под Львов. Поскольку войну на Украине надо было завершать, и как можно скорее – в преддверии трудных и великих дел, которых у Советской страны намечалось более чем достаточно. Потому Пономаренко, злостно пользуясь своим положением, прибрал к рукам в силовое крыло своей «инквизиции» наш геройский спецназ Северного флота. Правда, обещал через три месяца вернуть. То есть в октябре и встретимся?

Ну, а Лючия на этот срок поступает в распоряжение моей женушки – вторым номером, телохранителем, адъютантом и просто ученицей. Чтобы не бегать ей вместе с мужем по бандеровским лесам – все ж не такая война, чтобы женщин, да еще в положении, в строй ставить!

Лондон, 16 июля 1944 г.

Старая добрая Англия постепенно отходила от самой тяжелой для нее войны. Ну, если не считать такой еще и Столетнюю – но слишком мало информации для сравнения.

Отходняк сильно походил на похмелье. Первая держава мира тридцать лет назад и одна из первых всего лишь до этой войны – сейчас хотя и могла претендовать на третье место на пьедестале, но исключительно по причине неявки соперников. Ибо не оставалось сомнений, что Германия, Италия, Франция – надолго, если не навсегда, выбыли из чемпионата. И Японии тоже недолго осталось, очень скоро макакам придется дорого заплатить и за Гонконг, и за Сингапур! Война была выиграна – но что вышло в итоге?

Империя, над которой никогда не заходит солнце – в этом были и сила Британии, владение ресурсами половины мира, и ее же слабость: ее метрополия не была самодостаточна, в отличие от Германии, собранной в достаточно компактное ядро. Значительная часть доходов британской казны поступала от Индии и африканских колоний, так было уже почти сто лет. Что пагубно отразилось на британской промышленности, ведь если рынок обеспечен, а сырье дешевое, зачем тратиться на новшества? Даже в угледобыче, гордости Англии, производительность труда в последние десятилетия уступала немецкой, даже в судостроении, когда еще в прошлую Великую войну верфи успевали строить новые дредноуты и крейсера быстрее, чем конструкторы их проектировать – теперь янки сильно вырвались вперед. Для островной империи флот, военный и торговый, это то же, что кровь для организма. Но новейшие линкоры типа «Лайон», должные (по крайней мере, на бумаге) не уступать американским «Вашингтонам», так и остались в проекте – при том что за океаном уже были в строю кроме двух «Вашингтонов» еще три «Дакоты», три «Айовы», и строилось шесть еще более мощных «Монтан»! Было четыре тяжелых авианосца тип «Илластриез», еще один должен был присоединиться к осени, и двенадцать легких «Колоссусов» и «Маджестиков», пребывающих пока на стапелях – против двух десятков американских в строю, из которых больше половины составляли тяжелые «Эссексы», и еще столько же, включая сверхтяжелые «Мидуэи», готовы были пополнить ряды ВМС США в ближайшие год-два! Янки имели также перевес в разы по крейсерам, эсминцам, подлодкам – и, что неприятнее всего, по торговому флоту (ведь перевозка груза на британских судах тоже была одним из главных источников доходов казны!). И это было положение державы, еще тридцать лет назад соблюдающей «двухдержавный стандарт» – иметь в строю флот, равный сумме флотов двух следующих по военно-морской мощи силе стран! Гитлер мерзавец, но не дурак – начиная войну, он абсолютно правильно предположил, что у Британии не хватит сил одновременно защитить метрополию от десанта, держать коммуникацию в Атлантике, Средиземное море и дальние моря. Он только не учел традиционного упрямства английского бульдога – и того, что не принять вызов для Англии было еще хуже.