Текст книги "Бунт"

– По-твоему, борьба – это когда люди натравливают тебя на полудохлую корову! И то ты дрожишь перед ее копытами. Рыцарь, которого даже вороны клюют, когда пожелают…

– Тебя вши едят поедом, и твой героизм тут тебе не поможет! – огрызался Рекс, видя, как филин копается клювом под крыльями.

– Молчи, раб, и не забывай, что говоришь со свободным. Не забывай, скот, что ты – лишь вещь, принадлежащая человеку! Вспомни, что пуща приютила тебя! А я тебе советую: вернись под кнут, к полному корыту и теплой подстилке в свинарнике. Чтобы ценить свободу, нужно родиться свободным. Убирайся с глаз моих, ты, паршивая шкура!

Рекс бросился на филина и, не допрыгнув, рухнул со стоном на подстилку.

Филин выпорхнул из избушки и разразился смехом, раскаты которого еще долго слышались по всему лесу.

– Вы еще узнаете пса! Еще почувствуете клыки раба, свободные разбойники! – выл Рекс, лязгая зубами. Его душила неудержимая ярость. Он чувствовал себя униженным и оскорбленным как никогда и никем ранее. А слова о неволе обжигали его внутренности и доводили до безумия. Это была чистая правда, с которой он никак не мог смириться.

И он должен был это все выслушивать! Рекс вертелся на подстилке, кусая собственный хвост и кипя от бессильного гнева. Лишь эти гнусные оскорбления показали, как сильно он связан всеми ниточками с тем давним миром. Как все то, что он еще недавно проклинал, ему близко и дорого. И вместе с тем он чувствовал эту бездонную пропасть, отделяющую его от пущи, а потому чем больше он ее боялся, тем яростнее ненавидел и проклинал с диким воем. Эта доходящая до безумия ненависть будила в нем потаенные боевые инстинкты и бесстрашное мужество. Жестокие насмешки филина будто хлестали его бичами, поэтому, несмотря на слабость и незажившие раны, он дополз до озера и, спрятавшись в прибрежных тростниках, поймал дикого селезня, так что тот не успел даже крякнуть. Это придало псу сил и уверенности, и он настолько осмелел, что уже целыми днями прятался в камышах и ловил отбившихся птиц с такой ловкостью, что даже самый зоркий журавль не замечал, как он прокрадывается в избушку с добычей в зубах. А с возвращением сил и охотничьей удачи Рекс самым наглым образом перестал считаться с действующими законами. Он просто вызывающе нарушал их, убивая среди бела дня, на глазах у всех, и все выше и горделивее нес свою большую львиную морду. Его начала окружать какая-то зловещая тишина, назревающая буря. Он чувствовал, что тысячи глаз следят за ним, что в зарослях, в норах, в дуплах и в воздухе оценивают каждое его действие, что его окружает сжимающееся кольцо опасности и что в любую минуту оно может обрушиться на него. Не зря филин возмущал пущу. До сих пор тут и там Рекс слышал постылые уханья и видел его – летящего, словно разодранная перина. Время от времени пес чуял пробирающихся мимо молодых волков. То лис, поводя носом, бродил вокруг, то притаившаяся в ветвях рысь мигала кровавым глазом. Даже глупые белки будто сторожили Рекса, постоянно крутясь вокруг избушки. А в высоком небе, едва различимые, кружили ястребы. Невозможно было укрыться от их дьявольского взгляда. Даже деревья и мелкий птичий народ, казалось, были в сговоре против него. Вороны, которым он великодушно оставлял обильные объедки, окружали его воплями восторга, а на закате летели с новостями к волкам. То заросли ежевики ловили его своими острыми шипами, то вдруг какие-нибудь свисающие ветви больно хлестали его, а молодые перелески превращались в непроходимые дебри. Ветер портил ему охоту и рассеивал в воздухе взятый было след. Но несмотря ни на что, Рекс с притворным легкомыслием и бравадой будто специально все больше подвергал себя опасности.

Изумленная пуща, опасаясь какой-нибудь непредвиденной ловушки, заколебалась перед лицом такой несгибаемой отваги.

Он же, словно бросая вызов смерти, однажды притаился в священном месте и принялся следить за косулями. На закате они пришли всем стадом к воде и, чувствуя себя в безопасности, долго пили, грациозно резвясь на берегу. Он бросился на стройную, едва подросшую – косуля, вырвавшись из его клыков, безумным скачком кинулась на глубину, пес настиг ее на середине озера, выволок на берег и добил, не обращая внимания на ее жалобное блеяние. Он пировал долго, вороны сбились в стаю, ожидая своей очереди, когда из чащи раздался волчий вой. Рекс, подняв окровавленную морду, ответил грозным рычанием.

Хромой, высунувшись из березняка, заскулил, требуя дележа.

– Приди и возьми!

– Делись, или я призову тебя на суд за убийство в священном месте.

– Приди и возьми! – завыл пес глухо, обнажив клыки до самых корней.

Волк, опьяненный запахом свежей крови, начал протяжно призывать товарищей, укрывшихся где-то неподалеку…

Рекс не стал больше ждать, вскочил на ноги, приготовился к прыжку и, поведя глазами, разразился страшным боевым воем.

Хромой предусмотрительно отступил и начал пробираться берегом на другую сторону озера, а Рекс выл с такой гордостью, мощью и гневом, что пуща задрожала от края до края, а перед угрозой, звучавшей в этом голосе, все живое попряталось по норам, гнездам и непроходимым чащам. Никто не принял боя. Все струсили. Так, будто протрубив победу, пес торжествующе затащил останки косули в избушку и, предельно изнуренный, упал на подстилку.

Это была первая ночь в пуще, которую Рекс провел в спокойствии и без тревог.

На рассвете он отправился на водопой и, набарахтавшись в озере вдоволь, прилег под соснами под сладкое жужжание пчел, направлявшихся из улья по своим рабочим делам.

День начинался чудесно; под деревьями еще лежала тьма, покрытая росой и пронизанная тяжелым, удушливым ароматом смолы и грибов; туманы поднимались с ночных лежбищ и, укрывая просеку голубоватым облаком, возносились в небо прозрачной куделью; повеяло дыханием проглядывающего солнца; дрогнули просыпающиеся деревья, и дождь жемчужной росы пролился на землю; среди тревожной сонной тишины зароились первые шорохи и шелесты, хлопанье крыльев и щебетание. А когда ночь побледнела и все четче стали проступать силуэты деревьев, пуща затрепетала жизнью. К озеру потянулись бесчисленные птичьи стаи. Задрожали заросли тростника, через которые протоптанными тропинками на водопой спешили косули. Захрюкали теснящиеся целыми стадами кабаны. Волки пробирались через лес бесшумно, оставляя в воздухе едва уловимый запах. Тявкали беспокойно шныряющие лисы. С деревьев, едва шевеля крыльями, спускались хищники. Крики диких гусей и уток разносились в воздухе вместе с громким плеском воды.

Под конец прибыли журавли. И эти густые толпы больших и малых хищников, куриных и травоядных – весь народ пущи с радостным гамом свободы утолял жажду и купался в безопасности, под защитой вечных законов, запрещающих под страхом смерти охотиться у водопоя.

Рекс лежал под сосной, заметный для всех, враждебный всем своей огромностью и совершенным вчера на этом месте преступлением. Однако никто его не трогал.

Все проходили мимо него, будто не замечая. Ни один глаз не покосился в его сторону. Все проходили мимо спокойно, словно его там и не было.

Рекса пронизало беспокойство: он не доверял этому равнодушию, под ним, должно быть, скрывался какой-то обман. Равнодушие волков особенно заставляло быть начеку. Но как только заря заиграла пурпуром на водах, лесной народ растворился так быстро и беззвучно, как обрывки тумана. Остались лишь журавли. Они расселись у озера большими стаями и, окружив себя многочисленными часовыми, начали учить молодняк летать. Время от времени в небо взмывали небольшие стайки во главе с вожаками и, описывая круги, поднимались все выше над лесами, под розовеющие облака, и там, выстроившись в клинья, казалось, исчезали в небесной бездне, так что лишь протяжный клекот обозначал их заоблачные пути.

Возвращались они в том же порядке, чтобы после отдыха начать заново.

Рекс мечтал о мести за недавние унижения, так что как только опустилась ночь и лоскуты тумана заволокли просеку, он начал подползать к стаям, пытаясь различными хитростями проскользнуть мимо часовых, стоявших на одной ноге и укрывавших голову под крылом. Но прежде чем он успел достичь линии, на которой они несли свою службу, раздался долгий крик, и тяжелые, словно дубины, клювы обрушились ему на спину.

Взмыленный пес с неутоленной жаждой мести быстро заснул, закопавшись в подстилке.

Уже была поздняя ночь, луна плыла над лесами, воды дрожали непрестанно искрящимся блеском, туманы серебряной пряжей наматывались на травы и маленькие кустики, когда вдруг где-то над берегом озера раздалось рыдающее журавлиное пение.

Пуща онемела в изумлении и восхищении. Мгновенно стихли звуки борьбы и погони, лес застыл и прислушался, зачарованный пением, разносящимся из незамутненной тишины прелестью неутоленной тоски и мечтаний. Как будто что-то самое сокровенное, скрытое в глубине каждой души, давало знать о себе, будило и увлекало.

Рекс, сам не понимая как, добрался до журавлиной сторожевой линии, притаился в траве и навострил уши, забыв о собственной безопасности.

Журавли заполняли берега озера, заткнув свои шеи под крылья, но один из них, по-видимому вожак и бард одновременно, глядел на луну и пел протяжным, обрывающимся, но таким мелодичным голосом, который, казалось, весь был соткан из серебристых искр и тонких ароматов. Иногда он расправлял крылья и, хлопая ими, кружился вокруг себя в каком-то церемониальном танце, и его песня звучала все выше, торжественнее и тоскливее. Он пел рапсодию о далеких-далеких путешествиях к закату солнца! О необъятных землях, высочайших горах и шумящих морях. Он воспевал очарование золотой пустыни, голубых рек, пальмовых рощ и обжигающего солнца. Он пел о землях, где не ступала нога человека и где каждое создание живет свободно, счастливо и в безопасности. Он выводил какие-то сказки, услышанные от праотцев, собранные по пустыням и вырвавшиеся из несчастных истомленных сердец.

Рекс задрожал, почувствовав волчий смрад: под соснами замелькали зеленые глаза, лисы беспокойно закрутились и, ударяя хвостами, подползали все ближе; рыси повисли на ветвях. Даже мерзкие кабаны устроились тут же целой стаей и обратили свои рыла к луне. Табун оленей с целым лесом рогов на могучих головах будто врос в землю и прислушивался к пению. Тучи пернатых окутали все деревья и кусты. Почти весь лесной народ спешил со всех сторон и, казалось, в каком-то молитвенном сосредоточении грезил наяву волшебными видениями утраченного рая. Слабели в них воспоминания о повседневной жизни – воспоминания о борьбе, голоде и убийствах. Дыхание вечной тоски объединяло все эти плененные души и уносило их в раздумья о будущем.

Вожак пел без устали, а вторили ему время от времени сухие клацанья клювов или внезапный жалобный крик, раздающийся посреди стаи.

Перед рассветом, когда зашла луна и повеяло холодом из мрачных глубин, песнь замолкла и просека вмиг опустела. Журавли заснули, туманы раскинулись над ними белесыми полотнами, леса замолчали, лишь на стороже-вой линии временами раздавался острый крик часовых.

Рекс не мог опомниться. Не мог найти себе места, его все что-то беспокоило, так что едва дождавшись наступления дня, он помчался в поля, в светлый широкий мир. Он бежал к своим. И чувствовал в себе такую перемену, что не обращал внимания на переполошившихся зайцев. Сердце Рекса было наполнено счастьем и любовью. Он дружеским лаем приветствовал встреченных по дороге куропаток. Купался в покрытых росой колосьях. На пастбище он разорвал путы коня, который никак не мог выбраться из канавы.

«К восходу солнца! На восток!» – звучали в его ушах запомнившиеся обрывки.

Именно в это время совершалось чудо восхода солнца. Оно поднималось, огромное и красное, зримое свидетельство благодати, острый глаз, милосердно глядящий на мир.

В Рексе родилась какая-то идея, еще темная, неясная, но не дающая ему покоя и поражающая невиданной дерзостью. Идея путешествия туда, куда улетают журавли, в те благословенные земли, где нет человека и царят свобода и счастье.

Он пробегал через знакомую деревню, псы встречали его недоверчиво, некоторые из них обнажали клыки, но как только Рекс приветственно залаял, они ринулись вместе с ним по направлению к усадьбе.

Пес присел на пограничном холме и в порыве радости загадочно заскулил.

– Я прибежал, чтобы вывести наш род из человеческой неволи. Собирайтесь. Ждите меня на горе у леса. Расскажу все по порядку.

Он тут же прыгнул в колосья: по дороге приближались воловьи упряжки, тянувшие за собой тяжелые скрипящие возы, груженные зерном. Кнуты беспрестанно обрушивались на спины животных.

Уже у самого двора на дороге он увидел, как мальчишки, надев старому ослу на голову мешок, били его кнутами, подгоняя к яме для гашения извести. Осел кричал во всю глотку.

– Держись! Я тебе помогу! – залаял Рекс, охваченный гневом и сочувствием.

И сорвал с осла мешок. Тот, разгоряченный побоями и неожиданной помощью, свирепо бросился на мальчишек, брыкался, топтал и хрипел, как заржавевшие ворота.

Рекс, не слушая его благодарностей, украдкой пробрался во двор, к конуре Кручека, который со страху не смел ему перечить. Рекс изложил ему свой замысел. Старый пес, поразмыслив, заворчал:

– Уведи всех, вот тогда люди точно взбесятся со злости. Тут все страдают от нужды, кнута и работы!

– Все рога, все копыта и все рыла? – Его удивила такая перспектива. – Но поймут ли они, пойдут ли? – Рекса одолевали глубокие сомнения.

– Кто не пойдет – пусть подыхает под кнутами, ведь нужно будет работать и за тех, кто уйдет. Надо им это разъяснить. Далека-то дорога?

– За горы и за моря, туда, где зимуют журавли, далеко-далеко…

Кручек дернулся, да так, что его цепь зазвенела, и с гневом проворчал:

– Говорили, что ты бешеный, но вижу теперь, что ты просто дурак. Убирайся!

– Что говорить с таким бараном! Налей свинье меда – она все равно будет жрать помои, только к ним и приучена. Смотри не пожалей, – предостерег Рекс, задетый словами Кручека.

– Убирайся. Увидят тебя здесь – мне попадет. А если кто пойдет с тобой – то и я не останусь.

– Ты так прирос к этой цепи, что свобода тебя пугает. Вы не в состоянии даже взбунтоваться! – негодовал Рекс, повторяя слова филина.

– И твоему попугаю свободы захотелось. Улетел – и вчера полуживого выдрали его из ястребиных когтей. Крылья ему поломали. Слышал я его оханье!

Рекс принял эту новость с горячим сочувствием, ему жаль было друга. Пес сразу же бросился на террасу к попугаю, но ему прегра-дила дорогу девка с палкой. Он сбил ее с ног и начал трепать так, что весь двор сбежался ей на помощь.

Пес нырнул в колосья и, рассерженный, принялся крутиться вокруг хозяйственных построек, но не тайком, как по ночам, а средь бела дня, как настоящий хозяин, силой принуждающий к подчинению всех окружающих. Одержимый большой идеей, он отдался ей полностью, всей силой своего горячего сердца и порывистого темперамента. Кроме этой цели, для него ничего больше не существовало. Псы поверили в него и, слушаясь во всем, считали своим хозяином и вожаком.

Несколько псов из тех, что посильнее, постоянно следовали за ним на расстоянии, служа охраной и помощью. Они не узнавали Рекса – так он изменился на свободе. Своими огромными размерами, мастью и сложением он напоминал настоящего льва. И голос его был львиный: когда он гневно рычал, каждое создание в тревоге прижималось к земле; кормился он за счет усадьбы, не беспокоясь о том, что там о нем подумают. Он стал гордым, надменным и начал жестоко мстить своим давним врагам, никого не прощая.

Пес избрал своим обиталищем холм на пастбищах у леса, который люди называли Замком. Это была гора руин, разрушенных стен и рассыпающихся башен, заросшая кустами орешника, березняком и ежевикой. Там, в зале с полуобрушившимися сводами, кое-как защищающими от дождя и ветра, он принимал своих помощников, советовался с ними и рассылал агитировать по округе. Обычно он сидел высоко на куче какого-то хлама, оглядывая орлиным взором поля, а как только замечал, что где-то кого-то обижают, – сразу спешил на помощь.

– Держитесь! Защищайтесь! – это был тот лозунг, который он и его товарищи бросали животным, которых тиранили люди. И он везде находил одинаковый отклик.

И начали происходить удивительные вещи. Кони на каждый удар кнута отвечали ударами копыт, волы рвали упряжь и, разбив возы и плуги, спокойно шли пастись на нивах; свиньи не хотели уходить с картофельных полей; псы, спущенные однажды, уже не позволяли посадить себя на цепь, даже глупые овцы наполняли воздух бунтовщическим блеянием. Только старый осел, несмотря на удачную попытку, более не смел защищаться и после каждых побоев ревел все жалобнее.

– Я же боюсь! Страшно боюсь!

Бунт ширился с необыкновенной быстротой, потому как псы везде вступались за обиженных, бросаясь на угнетателей. Шли постоянные потасовки, лилась кровь, спины трещали под палками, свистели кнуты, не утихали проклятия, а голоса истязаемых раздавались повсюду зловещим стоном отчаяния. В этой ожесточенной борьбе погибали многие животные, но и некоторые люди тоже умирали, попав под удары рогов и копыт. Борьба обострялась со дня на день: пришла страда, уборка урожая, подпашка, а кони и волы отказывались подчиняться людям. Те в отчаянии приписывали такую строптивость жаре и какой-то эпидемии.

Рекс выслушивал отчеты о том, что происходило, с непоколебимым спокойствием. Уверенность в победе распирала его сердце. Он гордо поднимал голову и, охватывая своей заботой весь мир, уже считал себя его властителем и господином. Потому для приближения момента наступления всеобщего счастья он сам начал бегать по близлежащим деревням и местечкам.

Не одну ночь он провел в крестьянских конюшнях и хлевах. И не один раз был вынужден бежать от палочных ударов, но упорно возвращался и, когда гасли огни в хатах, как лис, пробирался обратно, возвещая приближающийся день освобождения. Он восславлял это счастье с необыкновенным усердием и непоколебимой верой, но, несмотря на это, дело продвигалось плохо. Иногда его слушали, будто бы с доверием, но ответом ему было лишь глухое апатичное молчание. Иной раз поднимались тяжелые рогатые головы, блестели глаза и звучали удары копыт.

– Убирайся в свою конуру, пес! Не мешай спать!

– Сорвался с цепи и думает, что уже познал свободу!

Наконец в каком-то хлеву его выслушали с вниманием, и после долгих стенаний, продолжая жевать, одна корова отозвалась сонным бормотанием:

– Зачем нам искать пастбище так далеко? А кто даст нам горячего питья? Кто подкинет сена? Кто выстелет хлев свежей соломой? – и тут одна за другой коровы начали хвалить доброту своих хозяев и свои роскошные хлева.

– Вас за это доят и забирают у вас телят! – нетерпеливо огрызнулся пес.

– Телята! Телята! – вспомнили они с трудом в приливе внезапной тоски.

– А потом убивают вас и сжирают!

Они задрожали в смертельной тревоге, в их замутненной памяти замаячила рыжая борода и белые когти, которые похищали их де-тей, матерей, семьи и вели на погибель, так что внезапно страшный рев поднялся, словно ураган, и летел от хлева к хлеву, пока вся деревня не проснулась и не прибежали люди с палками.

– Держись! Защищайся! – свирепо залаял пес, выскочив в сад.

Но палки сделали свое, и воцарилась тишина, прерываемая болезненными стонами.

Рекс возмущался их трусливой апатией.

– Перегрызи мою цепь – тогда я покажу, на что способна!

– Дурак, – подхватывала другая. – Что же я, брошусь на своего хозяина? Дурак!

– Я как-то лягнула хозяйку – так потом три дня стояла у пустого корыта, три дня.

С терпеливым пониманием он возобновил свои увещевания.

– Не пустят нас, – прервала его одна из них. – Было дело, пыталась я подобраться к свекле – меня не пустили, пыталась к капусте – и уже даже забор сломала – так мне ногу перебили. Не выпустят нас. Псу-то позволяют бегать, где ему хочется, он же всего лишь пес…

Они задумались над этой мыслью, продолжая жевать и мычать, тоскуя по пастбищу.

К счастью, в хлевах с быками он встретил совсем другой прием. Здесь его поняли сразу. Дико загорелись глаза, низколобые животные начали рваться с цепи, а их хриплое отрывистое рычание потрясало стены.

– Веди! Разбей наши цепи! Хватит с нас хлевов, ярма и человека! Веди, стада пойдут за нами. А кто станет у нас на дороге, того – на рога и под копыта!

Рев раздавался все громче, копыта рыли землю, боевая ярость мелькала в глазах, а шершавые языки с любовью облизывали Рекса.

Обнадеженный такой готовностью, пес начал бегать по конюшням. Он смело заползал в загаженные, тесные и душные каморки, где люди держали случайно собранный лошадиный сброд, где голод, кнут и труд уравняли всех в несчастье.

Но он натыкался на жирных поповских кляч, которые и слушать его не хотели, потому как хозяин каждый день давал им по кусочку сахара или хлеба. Были здесь и откормленные крестьянские тяжеловозы, мечтающие лишь об ушате картошки с сечкой. Остальные представляли собой лишь конские останки, кучи поломанных костей и дырявых шкур – кособокий и ободранный до живого мяса утиль, слепые, покрытые гниющими ранами, с обтянутыми кожей черепами, находка для живодеров, подыхающая падаль, прекрасная иллюстрация человеческой подлости.

Когда Рекс закончил говорить, ответом ему были слезы, текущие из гноящихся глаз, и грустное ржание, похожее на душераздирающие рыдания.

– Уже поздно! Нет для нас спасения, нет даже надежды! Не сегодня, так завтра растащат нас волки и заклюют вороны! Будь проклята такая жизнь!

Но в конюшнях крестьян побогаче пес находил и немногих старых барских лошадей, в которых говорила благородная кровь, которые позволяли увлечь себя надеждами: память о давней жизни оживляла их залежавшиеся кости, а привкус свободы был слаще овса.

– Веди! Веди! – неистово ржали они и, гордо поднимая измученные головы, ловили ноздрями дуновения ветра.

– Я помню этот просторный мир, – ржал старый сивый жеребец. – Я переплывал моря! Я копытами рыл землю! С ветрами бегал наперегонки! Меня не страшил грохот пушек, не пугали ни пули, ни блестящие острия копий! Пусть труба даст сигнал! Я готов к бою! С дороги! Разнесем врагов своими копытами! – и, несмотря на одышку и старость, рвался вперед, на свободу.

Были и другие, отслужившие в усадьбах, дворцах и городах, те, кого судьба бросила на самое дно нужды и страдания; попадались скакуны, распроданные разорившимися хозяевами и провалившиеся вместе с ними в пропасть: был здесь и какой-то чистый охромевший англичанин с опухшими суставами, который многие годы ходил в топчаке, так что теперь уже не мог ходить прямо, а все время заворачивал – он как будто совсем обезумел, услышав призывы Рекса.

– Загонщики играют! Оп! Оп! Вперед! Поднять коней! Галопом! – дико ржал англичанин, пустившись в галоп по тесной конюшне, натыкаясь на корыта и стены. Он отводил полинявший хвост, выгибал спину и, потряхивая гривой, продолжал скакать по кругу.

Рекс сбежал от него как от сумасшедшего и в какой-то очередной конюшне наткнулся на обыкновенных крестьянских кляч. Они были сильными и здоровыми, привычными к труду и кнуту, хитрыми и в меру ленивыми, готовые в случае нужды питаться и содранной с крыши соломой. Они слушали его терпеливо, при этом тщательно обнюхивая.

– А что нам будет с этой собачьей свободы? – задали они вполне трезвый вопрос.

С упоением он расписал перед ними чудесные картины будущего счастья.

– Даром и горсти сечки нигде не получишь!

– И человек обещает: пашите, лошадки, как закончим – получите по лукошку овса.

– Обжоры, хамы! Фомы неверующие! – кипятился разозленный и расстроенный Рекс.

– Спокойно! Это только глупые жеребята с задранными хвостами несутся куда глаза глядят! Известное дело, человек – это негодяй, тиран и убийца. Кнут, боль, тяжелый труд и худой корм. Но кто нас будет кормить на свободе?

– Все стога будут вашими! Весь клевер ваш! Все зерно ваше!

– И нам уже не раз так казалось, а заканчивалось все очень плохо – кнутами.

– Ну и оставайтесь с человеком, когда все его покинут, – будет ему над кем издеваться! Даст он вам такого овса, что все зубы растеряете.

Клячи были хитрыми и осторожными, но неглупыми, так что пообещали прийти на зов.

Рекс возвращался к своим руинам, заходя по дороге там и сям, чтобы напомнить о времени и месте сборища, когда встретил огромное стадо свиней, пасущееся в принадлежавшем усадьбе клеверном поле. По привычке он сначала разозлился на вредителей, но, остыв, заговорил о своем.

Свиньи во главе с матками сбежались к нему, окружив пса своими рылами, вперили в него серые умные глаза. Время от времени они похрюкивали и, переступая с ноги на ногу, подходили все ближе, так что ему стало дурно от их зловония и тревожно при виде рыл, сверкающих белыми клыками.

– Чего же он хочет? – решительно прервал его старый огромный боров. – Нет у тебя костей, нечего тебе грызть – так ты прибе-жал нас на бунт подбивать? Чего же тебе так плохо у человека? Брюхо себе отожрал; отлеживаешься сколько влезет, целыми дня-ми бегаешь за суками, куда тебе захочется. Чего тебе еще надо-то?

– Счастья и свободы для всех угнетенных! – с пафосом проскулил Рекс.

– И так брешет пес! – возмутился боров. – Пес, который по приказу человека всех сгрызет, порвет и прогонит! Хуже, чем его хозяин. Он точно снюхался с волками и хочет себе из нас мясную кладовую устроить! Знаем мы таких благодетелей! Мне кто-то из ваших хвост оторвал и двух поросят загрыз. Я-то ему кишки повыпустил. Ты за своими тоже следи и на свободу дураков зови, а от свиней пошел прочь! Умник, а не понимает, что на свиньях держится вся правда мира, его спокойствие, порядок и разумный прогресс. А человек – хозяин, всему голова! Он думает, трудится и заботится, чтобы нам всем было что жрать, чтобы мы жили. Ты своим умом нас всех только погубишь. Мир устроен мудро, каждый должен быть на своем месте и делать то, что ему человек прикажет.

– Вас-то он всего лишь сожрет, а другие всю жизнь страдают и страшно мучаются.

– Молчи, а то я тебе кишки выпущу, и запомни, что при матках о смерти не говорят. Это наша тайна! Добровольная жертва, которую мы приносим за существование всего нашего рода. Уходи отсюда поскорее и впредь обходи нас стороной, песий недоумок.

– Матки, подсвинки, поросята и вы, мужи рода! – завыл вдруг Рекс.

Издевательский гогот заглушил его патетический лай.

– Бесхозный пес, бродяга, вор.

– Твоя свобода обгрызенной кости не стоит.

– Вот подлец – кусает руку, которая его кормит.

– Хочет нас выгнать из свинарников и отдать на съедение волкам!

– Дурак, с человеком воевать собрался! – повизгивала рассерженная толпа, подталкивая пса рылами и угрожающе тесня его. Рекс понял, что если хоть как-то им воспротивится, то его затопчут и разорвут на клочки. Так что он, совладав с собой, стал притворяться сонным, начал кивать головой, отгонять хвостом мух и, наконец, растянулся на земле во всю свою длину.

Наконец свиньи оставили его в покое, а так как полуденное солнце сильно припекало, то они расползлись по бороздам и рвам в поисках прохлады для своего жирного брюха.

«Слишком много свиней на этом свете! – думал Рекс, вырвавшись из их окружения. – Тяжело же им поднимать свои рыла к солнцу!» – заметил он с грустью, пробираясь к своему обиталищу. Пес не беспокоился по поводу произошедшего, будучи уверенным, что большинство пойдет за ним. Ведь идея уже проникла в массы и распространялась, как пожар. Извечные страдания подготовили их сердца к полной вере и слепому послушанию тому, кто рассказывал о земле обетованной. А к вдохновляющей идее добавлялась и твердая уверенность, что жизнь на свободе – это бесконечные годы, полные еды, размножения и отдыха. Рексу рассказывали, что порой уже разгорались споры о том, кто какие поля бу-дет объедать. Он снисходительно выслушивал такие донесения.

– Уже им не терпится, надо отправляться как можно скорее, – рассуждал пес.

После сцены со свиньями две крупные овчарки не отходили от него ни на шаг.

А потом присоединилась к ним целая свора одичалых одиночек и бесхозных бродяг, и, чтобы прокормить пришельцев, Рекс вынужден был отправляться в леса и немилосердно их опустошать. При этом он припоминал о своих старых обидах, мстительно вызывая на бой весь лесной народ. Конечно, никто не принял его вызова, даже кабаны не желали связываться с обнаглевшими разбойниками. Хищники же предусмотрительно отступали, кружили вокруг них и незаметно заманивали все дальше. Одновременно вся пуща становилась добычей захватчиков.

Иногда целыми днями в лесах раздавался дикий лай, вызывающий смертельную панику и ужас. Остервенелая орда убивала без пощады и необходимости. Рев раздираемых косуль и оленей слышался то тут, то там. Кто только мог, прятался или бежал в самую дикую чащу. Пуща замирала в тревоге, даже птицы побаивались петь, и лишь по ночам, под покровом темноты, здесь кипели жалобы и причитания. Особенно зловеще ухали филины.

– Смерть кругом! Горе! Горе! Горе!

– Гибнет свобода! Гибнет пуща! Гибнет мир! Горе! – раздавались испуганные рыдания.

А волки где-то в непроглядной чаще выли протяжно и уходили все дальше, так что псы, охваченные боевой яростью и еще не насытившиеся убийствами, кровью и славой, шли на вой, желая встретиться и поквитаться с ними.

– Бегут как зайцы! Позор им и смерть! – скулил Рекс, не прекращая погони.

И бежали изо всех сил, взбешенные, взмыленные, почти безумные, в самое сердце пущи, туда, где уже не было ни дорог, ни тропинок, ни густого подлеска, а стоял лишь вечный, упиравшийся в небо сплошной черный лес, куда уже не проникало солнце, где господствовали вечный мрак и мертвая тишина; где не было ни зеленой травы, ни цветов, а земля была покрыта будто бы рыжим лишайником и белесыми струпьями, здесь и там во мраке поблескивали гноящиеся глаза прудов. Псы замедлили бег, с трудом продираясь сквозь завалы вековых деревьев, кучи хвороста и нагромождения раскрошившихся скал. Напоминающий морское дно зеленоватый сумрак, в котором все превращалось в неуловимое видение, наполнял страхом, так что они пробирались с поджатыми хвостами, подозрительно принюхиваясь и останавливаясь каждую минуту.

Голоса волков растворились где-то вдали, и лишь иногда в небе раздавался крик орла или слышалось шумное покачивание невидимых верхушек деревьев.

Какой-то неприятный и незнакомый запах ударил им в нос.

– Стоять! Чей это след? – забеспокоился Рекс, крутя носом во все стороны.

Выгнулись спины, заклацали клыки. Многие хотели вернуться.

– Вперед! Если там враг – смерть ему! – смело решил Рекс.

Лавиной они двинулись дальше, не отрывая носов от земли и навострив уши.