Текст книги "Три минуты с реальностью"

23

Добравшись до площади Сен-Мартин, Джульетта опять увидела автобусную станцию, где несколько дней назад впервые ступила на землю Буэнос-Айреса. В окружении огромных, каких-то сказочных деревьев площадь вдруг показалась ей заколдованной. Сине-фиолетовое мерцание ветвей отражалось в стеклах припаркованных автомобилей, падало на тротуары, проезжую часть. Гостиница располагалась на противоположной стороне площади. Регистратор не сразу нашел нужную фамилию, ей пришлось дважды написать ее на листке.

– Four hundred and three, – сказал он наконец. – Checked in twenty minutes ago 142142
  Комната четыреста три. Зарегистрировался двадцать минут назад (англ.).


[Закрыть].

Он показал ей телефон. После третьего гудка отец ответил:

– Джульетта? Дорогая…

– Привет, папа.

– Ты где?

– Внизу, в холле.

– Сейчас спущусь.

В ожидании она бесцельно бродила по прохладному холлу: здесь работал кондиционер. Роскошная гостиница. Мраморный пол. Толстые, поглощающие звук ковры. Гости – в основном командированные – с кожаными дипломатами в руках, в сорочках с застегивающимися манжетами. Некоторые мужчины недвусмысленно поглядывали на нее, без смущения рассматривая ее фигуру и беззастенчиво перепроверяя собственные впечатления по взглядам других мужчин – заметили ли они, заинтересовались ли…

Почему он не пригласил ее подняться? Почему заставил ждать внизу?

Откуда такая настороженность?

Она устроилась в кресле возле окна, но и здесь перед ней тотчас возник мужчина, заговоривший сперва по-испански, а затем по-английски: ждет ли кого-нибудь сеньорита или нет. Да, ответила Джульетта, своего мужа. О, простите. По идее это не должно было его остановить, ничего как будто не мешало ему остаться возле нее и продолжить расспросы, но он тем не менее мгновенно испарился из ее поля зрения. Совершенно непредсказуемая реакция! А ведь чего она только не делала, чтобы от нее отвязались! Тем не менее она так и не отважилась поднять глаза, чтобы посмотреть в сторону лифта, не идет ли отец, опасаясь встретить чей-нибудь настойчивый взгляд.

И в результате он возник совершенно для нее неожиданно.

– Джульетта, – тихо произнес отец совсем рядом, взяв ее за руку и заставив подняться. Его внезапное появление испугало ее. Какой-то сюрреализм. Ее отец – здесь. После короткого, почти смущенного объятия ей почему-то стало спокойнее. Она чувствовала запах его туалетной воды, ощущала свежесть только что вымытых волос. Правда, не знала, что сказать, и поэтому стояла, потупив глаза, словно пятнадцатилетняя школьница. Первым, конечно же, заговорил ее отец, Маркус Баттин, близкий и чужой одновременно. Что он тут делает? Усталость явственно читается на его лице. Белки глаз в сетке сосудов, а всегда проницательный взгляд кажется утомленным. В нем ощущается какая-то неуверенность. Что для нее непривычно. Прежде так бывало только с Анитой. Только она умеет пробудить в нем неуверенность, резко давая понять во время дискуссии, что он опять затронул одно из самых святых ее убеждений.

Он спросил, не хочет ли она есть или пить, и они пошли в бар, чтобы выпить кофе. Наверное, нужно было сказать, как ей жаль, что ему пришлось лететь за ней на край света, но язык не поворачивался. Она вообще не могла говорить, даже думать не очень-то получалось. И вообще, пусть сам думает, что сказать. И вот он заговорил. О полете, о Берлине, об Аните, о том, как они беспокоились. Все как всегда. Похоже, он нервничал. Но вдруг она вспомнила, что ей пришлось пережить в последние дни, и, пропустив мимо ушей вопрос о самочувствии, спросила, садясь за столик:

– Папа, зачем ты приехал?

– Я должен с тобой поговорить, – сказал он.

– Но лететь сюда… чтобы поговорить… это, я думаю, все-таки…

– …Немногим лучше, чем твой собственный отъезд на прошлой неделе, так? Я ужасно беспокоился.

Джульетта кивнула подошедшему официанту и сказала:

– Un café y un agua sin gas, por favor 143143
  Пожалуйста, кофе и минеральную воду без газа (исп.).


[Закрыть].

– Ты добилась, чего хотела? – спросил отец. – Виделась с ним?

– Ты поэтому приехал? Ищешь его? Хочешь отомстить?

– Нет, – сказал он. Лицо стало серьезным. – Моего мнения о нем это не изменит. Он сумасшедший. Просто я должен кое-что объяснить. Я не все рассказал тебе о том вечере.

– Да? И о чем же ты умолчал?

– Он не сказал? Ничего?

Джульетта пыталась проникнуть в его мысли. То ли ей кажется, то ли этот разговор и в самом деле ничем не отличался от состоявшегося у них неделю назад в Берлине, сразу после странного происшествия. Она внимательно разглядывала его лицо, светлые серо-зеленые глаза, доставшиеся ей от него. Ее подруга Ария всегда считала его красивым, хоть и немного брутальным. Лицо его не выглядит жестоким, просто имеет необычную форму и кажется грубоватым. Из-за веснушек. Он всегда говорил, что они появились из-за плохой еды в государстве рабочих и крестьян, откуда он родом: мол, нефтяной комбинат, подгоняемый государственным планом, весь вырабатываемый яд сливал прямо в почву. Однако из-за этих неровностей и пятен на коже он почему-то, наоборот, выглядел моложе. Хотя нет, скорее все-таки из-за того, что его густые волосы, на которые гэдээровский яд, похоже, не подействовал, до сих пор в целости и сохранности.

– Я встречаюсь с ним сегодня вечером, – солгала она, внимательно глядя ему в глаза. Но ничего особенного так и не заметила. Никакой реакции. Он совершенно спокоен, выражение лица не изменилось.

– Когда? – спросил он.

– В семь.

– Где?

Она покачала головой.

– Я хочу встретиться с ним один на один. Это касается только меня и моих с ним отношений.

– Джульетта, он непредсказуем. У него навязчивые идеи. Почему ты отказываешься признать очевидное? – Он схватил ее руку. Но она вырвала ее. Подошел официант с напитками, и пока он расставлял их, отец молчал. Потом заговорил снова:

– Почему ты мне не веришь?

– Потому что ты не говоришь мне правду. Что произошло в Берлине? Почему Дамиан напал на тебя?

– Неадекватная реакция. Слишком темпераментный. А я… ну да, я, возможно, немного спровоцировал его.

– Спровоцировал. Ты? И как же?

– В тот вечер, во вторник, я сам пришел к тебе. Он… он не звонил мне. Я рассказал это в полиции, потому что… ну должен же я был что-то им рассказать. Весь день пытался с тобой связаться, беспокоился, потому что телефон был отключен…

Джульетта добавила в кофе немного молока и размешала ложечкой. Он запнулся.

– Я слушаю, – сказала она спокойно, откладывая ложечку. Но ее спокойствие было наигранным. Сердце колотилось как сумасшедшее. Она боялась признания, которое и отцу, очевидно, давалось с трудом. Они никогда не говорили об этом. Джульетта переехала на квартиру, за которую он платил. И все. Ушла из его повседневной жизни. Стала вести себя с ним жестко и твердо, и иногда ее мучила совесть. Она знала, что он пытается сказать, и понимала, почему не может. Она и сама не могла об этом говорить. Ей, точно так же как и ему, совсем не хотелось касаться сложной темы. Между ними никогда ничего не было. Но разве это самое главное?

Напряжение, не выразимый словами изнуряющий страх присутствовали всегда. В их отношениях есть что-то ненормальное. И сейчас тоже. Она имеет над ним власть, к которой отнюдь не стремится, от которой ее тошнит. Он может взять себя в руки, когда хочет, но она все равно чувствует это. Так было всегда. Когда он на нее смотрел. Как он на нее смотрит. Неужели придется говорить об этом здесь, в Буэнос-Айресе?

– Проходя через двор, я увидел свет в твоих окнах. Я обрадовался и позвонил в домофон. Никто не ответил. Тогда я вошел в подъезд, поднялся наверх и позвонил уже в твою квартиру. Никакой реакции не последовало, и я открыл дверь своим ключом.

– Там был он.

– Да.

– Что дальше?

– Он сидел на диване… – Отец запнулся, но после небольшой паузы продолжил: – Голый. То есть только что из душа… В полотенце, с мокрыми волосами… Наверное, он ждал тебя.

Она снова почувствовала боль в желудке. И слегка покраснела, проклиная себя за это. Разумеется, он ее не ждал. Она предупредила, что вернется только в среду. Он был в ее квартире, принимал душ, не слышал звонка или же слышал, но решил не открывать. Во всяком случае, не открыл. У них ведь не было общих знакомых. Ее друзей он не знал. И поэтому не открыл. Когда в замке повернулся ключ, он, наверное, подумал, что она вернулась раньше, чем собиралась, сел на диван… и тут появился отец…

– Можешь себе представить, в каком ужасе я был.

– Как ты посмел без спросу войти в мою квартиру? – резко спросила Джульетта.

Он ошеломленно посмотрел на нее.

– Ты шутишь?

– Нисколько. В этом все дело. Ты мог обнаружить там, например, нас с Дамианом в постели. И что тогда? Ты ко всем своим знакомым заходишь в квартиру только потому, что видел свет в окнах, а на звонок никто не ответил?

– Что за дурацкое сравнение! – Он побледнел, нервно облизывая губы. – В конце концов, Дамиан, а не я незаконно проник в твою квартиру…

– Дамиан мог уходить и приходить, когда ему вздумается. Я не раз говорила ему об этом. А вот к тебе это совершенно не относится. И никогда не относилось. Ты это прекрасно знаешь. И знаешь почему.

Откуда вдруг все эти слова и чувства? Презрение, отвращение. Нужно взять себя в руки. Что-то в нем раздражало ее все сильнее. Почему она раньше ничего такого не чувствовала? Невидимые щупальца, растущие отовсюду из его тела. Годами он поддерживал ее, защищал, продвигал, превращая тем самым в куклу с дистанционным управлением. Все в нем излучало потребность в контроле. Только по этой причине ей, видимо, удалось избежать самого худшего: маниакальное стремление к контролю над ситуацией оказалось в нем даже сильнее страсти, столь отвратительной ей, не исчезавшей полностью никогда, даже в присутствии матери. Нужно сохранять ясность мыслей. Слишком много вещей сплелись тут воедино. Наверное, она ошибается. Нет никакой связи между одним и другим. Полное безумие – лететь в Буэнос-Айрес. И с ее стороны, и со стороны отца… В этом-то все и дело. Перекореженная жизнь Дамиана не имела к отцу никакого отношения. Их связывала одна злосчастная встреча – в тот вторник, в ее квартире. Отец был на взводе, потому что целый день не мог с ней связаться. Потому что она ускользнула из-под контроля. А Дамиан? Одному Богу известно, что творилось тогда в его душе! Почему он оказался в ее квартире? Муки совести? Сожаление об испорченном шоу? Или ему просто хотелось побыть одному? Ощутить ее близость? От этой мысли сдавило горло. Во всяком случае, он тоже, видимо, был не в себе. Двое психов встретились. В ее квартире. Вот и все. Надо слушать дальше, постараться вытянуть из него все подробности. Хотя она давно уже догадывалась, что там могло произойти.

Резкая реакция Джульетты выбила у отца почву из-под ног. Он отпил кофе, избегая ее взгляда.

– Последние дни дались мне тяжело, – спокойно сказала Джульетта. – Отчасти я сама виновата. И ни в чем тебя не упрекаю. Но я требую, чтобы ты наконец стал воспринимать меня как взрослого человека. Почему ты не рассказал мне это еще в Берлине? Почему?

Он поднял руку, прося ее замолчать.

– Вижу, сам вижу. Я был не прав. Но позволь мне хоть как-то оправдаться.

Она вдруг обратила внимание на его сильные руки. Он здорово играет в теннис. Его физическая форма просто всем на зависть: само здоровье. В противоположность ей с ее постоянными болями в желудке, изжогой, растяжениями, вывихами. По средам их в школе всегда взвешивали. Поэтому с воскресенья и до среды они голодали, а со среды до следующего воскресенья обжирались. Она по-прежнему ощущала этот ритм, даже когда пыталась есть нормально. Нормально? Что значит для балерины нормально? Нерегулярные месячные, щиколотки, тонкие до прозрачности, словно по ним долго колотили молотком.

– Он встал, скрылся в ванной и вскоре появился полностью одетым. Я спросил, где ты. Он в ответ нахамил. Это привело меня в ярость. Весь день я не находил себе места от беспокойства, а теперь еще вместо тебя обнаружил этого типа. Ну вот, слово за слово, и он набросился на меня, привязал к стулу. Взбесился. А когда привязал, сам не знал, что делать дальше.

– Что ты ему сказал?

– Я уже не помню. Знаю только, что он спросил: «Ищешь свою малышку, да?»

– Он обращался к тебе на ты?

– Да. Хотел меня спровоцировать. Потом произнес еще несколько грязных замечаний, которые я не собираюсь повторять. Он становился все агрессивнее, углубился в какие-то странные рассуждения о европейском декадансе… Ну вот, не знаю, что еще сказать.

Джульетта слушала с трудом, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Через это придется пройти. Раз уж ее угораздило оказаться между двумя сумасшедшими.

– Ты ведь знаешь, когда меня провоцируют, я становлюсь неприятен. Потом он потерял над собой контроль и набросился на меня. Как безумный. Связал и полночи нес какой-то бред. В остальном то, что я рассказал полиции, правда.

Джульетта на него не смотрела. Отец продолжал говорить, но она давно не слушала его по-настоящему. Хотя ей нужно знать все. Все подробности. А ее просто выворачивало наизнанку, стоило только представить себе эту сцену. Почему? Что за театральность? Отец в ее квартире, привязанный к стулу словно заложник? Чтобы она нашла его. В таком виде. Значит, это было направлено против нее? Плевок под ноги? Ах шовинистическая задница! Вот почему он бежал от нее как от чумы. Наверное, решил, что извращенное чувство отца каким-то образом пачкает ее, лишает чистоты. Тогда и сам он грязная латиноамериканская свинья.

– Что ты ему сказал? – снова спросила она.

– Он обзывал и оскорблял меня…

– Ты! Что ты ему сказал?!

Он испугался ее крика, замолчал и отвел глаза.

– Ты сказал, чтобы он отцепился от меня, так?

Он кивнул.

– Ты угрожал?

Он пожал плечами.

– Ну, не напрямую, но… кое-что сказал.

– Почему? Почему ты так себя ведешь?

– Я знаю, я не прав.

– Не прав! Черт тебя подери!

– …Ситуация так сложилась. Он меня провоцировал…

Она возвела глаза к небу.

– И сколько еще «ситуация» будет повторяться? Каждый раз, когда я познакомлюсь с интересным мужчиной? Ты больной. Тебе нужен психиатр, черт тебя возьми…

Он играл чашкой и качал головой. «Как я с ним обращаюсь?» – удивилась она. Что вообще за странный разговор? У нее завышенные требования. Ей было больно видеть отца в таком жалком состоянии. И потом, они не могут говорить об этом. Не получается. И она сама себя ненавидела за его слабость. Даже его оправдания звучали невнятно, неискренне.

Тут к их столику подошел портье:

– Senor Battin, disculpe, pero hay una llamada para Listed. Cabina ocho 144144
  Сеньор Баттин, вам звонят, пройдите в восьмую кабину (исп.).


[Закрыть].

Отец посмотрел на него и покачал головой:

– Excuse me? 145145
  Простите? (англ.)


[Закрыть]

Портье повторил по-английски:

– Вам звонят, пройдите в восьмую кабину.

Отец поднялся.

– Это, конечно, Анита. Я сейчас вернусь, ладно?

Джульетта кивнула.

Портье ушел. Джульетта, скрестив ноги, смотрела ему вслед и пыталась разобраться в собственных мыслях. Вот как, значит, было дело. Сцена ревности. Отец угрожал ему, и Дамиан слетел с катушек. Но почему? Из-за своей собственной семейной истории? В нем скопилось слишком много ненависти. Может, ему вообще не нужно причины, чтобы выйти из себя. Но почему удар направлен против нее? Зачем рвать все сразу окончательно и бесповоротно?

Она смотрела, как отец разговаривает. Он повернулся спиной и что-то записывал. И вдруг перед ее мысленным взором вновь возникло растерянное лицо портье. Похоже, он был удивлен, что его заставили повторить фразу по-английски. «С чего это господин вдруг резко перестал понимать по-испански?» – было написано у него на лице.

Она даже вспотела. Зачем повторять по-английски?

Это могло означать только одно.

Ее отец говорит по-испански.

24

Первым импульсом было вскочить и убежать прочь. Но на это у Джульетты просто не осталось сил. Она очень устала. Слишком много вокруг вещей, которых она не понимает. Вернувшись к столику, отец улыбнулся и сказал, что мама передает привет. Она ничего не ответила, двигая по столу пустой стакан. Он попытался вернуться к разговору, но беседа не клеилась.

– Не хочу об этом говорить, – сказала она наконец. – Когда ты летишь назад?

– У меня билет с открытой датой, – ответил он, немного поколебавшись.

Она посмотрела на него с удивлением и продолжила:

– Я лечу в субботу. Надо сегодня подтвердить вылет.

На это он явно не рассчитывал. Никакого спора. Никакого сопротивления. Интересно, чего он ожидал? Что она месяцами будет болтаться по незнакомому городу?

– Если дашь мне свой билет, я все устрою, – осторожно предложил он.

Она вытащила из сумки конверт и протянула ему.

– Хотя ты ведь, наверное, устал… Может, мне лучше самой этим заняться? Взять твой билет?

– Нет-нет, я сам. – Он посмотрел на конверт, раскрыл его, достал билет и принялся изучать его так, словно впервые видел билет на самолет. – Где предпочитаешь сидеть, у окна или в проходе?

– У окна, – решительно заявила она. – Если, конечно, будут места.

– Где ты остановилась?

– Недалеко отсюда. Я позвоню тебе вечером, договорились? – И она встала.

Он озадаченно посмотрел на нее.

– Вечером?.. Ах, ну да, твоя встреча.

Он тоже встал, хотел обнять ее, но заметил, что она отшатнулась, и отступил.

– Порядок, – сказал он. – Поужинаем вместе?

– Не знаю еще, сколько продлится встреча.

– Здесь ужинают поздно. Как везде на юге.

Откуда он знает?

– Ах, ну да. А ты знаешь здешние обычаи?

Его взгляд посерьезнел. В нем на мгновение появилось умоляющее выражение, и он смущенно спросил:

– Джульетта, почему ты ведешь себя так странно?

– Я позвоню, – твердо сказала она.

Он явно разозлился, но взял себя в руки.

– Хорошо. Как хочешь. Будь осторожна, ладно?

– Конечно. До вечера.

Она развернулась и быстро пошла прочь, чувствуя его взгляд. Но не оглянулась. Она понятия не имела, чем заняться. Но находиться рядом с отцом не могла. Поймав такси, залезла в него и назвала адрес Линдсей.

Что происходит у него в голове? Перелететь через Атлантику, чтобы привезти ее домой! А она взяла и согласилась – мгновенно, только выпив с ним чашку кофе и немного поболтав. Не чрезмерны ли такие затраты ради столь легкой победы? Зачем он приехал? Что на самом деле стоит за его поступком? Отец хорошо ее знает. Она сама бы вернулась. Ему прекрасно известно, что такое для нее балет. Неужели так уж необходимо встречаться на другом конце мира, чтобы обсудить собственные запутанные отношения? Нельзя было сделать это в Берлине?

А зачем он скрывает, что знает испанский? И откуда знает его на самом деле? Оторвав взгляд от черной обивки переднего сиденья, она посмотрела на лицензию водителя. Прочитала его имя, место рождения, номер лицензии. Что она знает о своем отце? О его жизни в ГДР? Может, он учил испанский в школе и просто никогда об этом не рассказывал? Они ни разу не ездили в Испанию. Всегда в Италию – так хотела Анита. Один раз в Грецию, один – в Югославию, когда та еще существовала. А так всегда в Италию. Ее отца выкупили у ГДР в 1976 году. Ему было двадцать девять лет. О его детстве и юности ей ничего не известно. Он никогда не рассказывал, а они и не спрашивали. Тема всем была неприятна. Правда, Анита несколько раз пыталась выяснить, из какой он семьи. Но он не рассказывал. Говорил только: «Коммунисты. Сумасшедшие трусы». Похоже, он оказался единственным инакомыслящим в своей среде. Может, потому и стал учить в школе испанский?

Такси громыхало по улице Кочабамба мимо полуразрушенных, покрытых трещинами фасадов, грязно-зеленых обветренных стен с обломанными карнизами и балконами, огороженными ржавыми решетками. Через боковое окно в салон проникал горячий воздух. До нее попеременно доносились запахи выхлопных газов и жареного мяса. Этот город можно узнать по запаху, даже с закрытыми глазами.

Когда машина остановилась у дома Линдсей, оттуда как раз вышли две женщины и двое мужчин. Джульетта быстро расплатилась и добежала до двери, прежде чем та закрылась за последним из них. Быстро по-английски объяснила, что ей нужна Линдсей. Ее слова, однако, не пробудили у четверки доверия. По нескольким фразам, которыми они обменялись между собой, она поняла, что более молодая пара скорее всего из Баварии, и повторила свои объяснения снова, на этот раз по-немецки. Недоверие исчезло. Зато на лицах мелькнуло что-то похожее на разочарование: ну не досадно ли, приехав на самый край света, в Богом забытую дыру вроде Сан-Тельмо, встретить вдруг соотечественника? Джульетта, напротив, изобразила на лице приятное удивление и, не теряя времени даром, проскользнула во внутренний двор.

Дверь в комнату Линдсей была только притворена, но на ее стук никто не ответил. Джульетта прошла на кухню. На столе стояли полупустые чашки с кофе, но людей не было. Футляр со скрипкой, стоявший прежде в углу, отсутствовал – значит, Пабло тоже ушел. Она вернулась к комнате Линдсей, приоткрыла дверь и заглянула. Как обычно, полный хаос. Только на кровати, пожалуй, беспорядок еще больше, чем обычно. Взгляд упал на стопку видеокассет. На письменном столе валялся блокнот, который Линдсей вчера исписала до конца. Lambare.ESMA.Lapiz. A под ними – nosoyalsina,paraluisa. Несколько мгновений Джульетта в нерешительности постояла возле стола. Потом решительно вытащила из сумочки видеокассету, присланную Лутцем, положила на стол и написала короткую записку. И, сунув в карман листок со странными словами, вышла из комнаты.

На улице поймала такси и назвала адрес гостиницы. Настроение заметно испортилось. Наверное, из-за музыки, звучавшей по радио, – тоскливого танго, одного из тысяч, чьи названия она никогда даже не узнает. Она провела ладонями по лицу, помассировала виски, пытаясь успокоиться. Что в нем такого? Сколько на свете красивых, обаятельных мужчин. И не один еще станет искать ее расположения. Вопрос времени: рано или поздно появится тот, кто освободит ее от этой парализующей тоски. Она ощущала свое горе как пустоту внутри, омертвевшее пятно в легких, вакуум в нижней части тела, распространявшийся оттуда по всему организму и не дававший ей думать ни о чем, кроме его рук, губ, его глаз, звуков его голоса. Почему это не проходит? Отчего она так зациклена на нем? По-прежнему. Вопреки всем событиям последних дней. Почему ее совершенно не трогают заинтересованные взгляды других мужчин? Сама мысль о прикосновениях другого вызывает у нее тошноту. А это, в свою очередь, пробуждает ярость и отчаяние. Почему? Что в нем такого особенного? Может, внешность? Нет, не это. Она-то влюбилась поначалу вовсе не в лицо, а в танец, в движения. А ведь первое никак не связано со вторым, или нет? How can we know the dancer from the dance? Эта фраза была написана в раздевалке балетной школы. Много лет назад чей-то фломастер вывел ее прямо на штукатурке. Женский вопрос. Строчка из стихотворения. Ниже стояло: У.Б. Йейтс. Джульетте всегда нравилась эта фраза, хоть она и не знала точно почему. Сейчас, сидя в стиснутом бамперами других автомобилей такси, в послеполуденной пробке мучительно пробиравшемся вверх по авениде 9 Июля вдоль бульвара, разделявшего две проезжие части, на деревьях которого бездомные развешивали для просушки свою одежду, она вдруг почувствовала, что это вопрос риторический. Знак вопроса в конце – это ирония. Истинный смысл этой фразы таков: we cannot know the dancer from the dance! 146146
  Мы ничего не узнаем о танцоре по его танцу! (англ.)


[Закрыть] Танцор и его танец представляют собой единое, неделимое целое. Без танцора танца не существует и наоборот. Но узнать ничего нельзя. И вполне банальное рассуждение в ее восприятии вдруг преисполнилось таинственности. Дамиан – особый способ танцевать танго. Он нашел себя. Но что такое он сам? И как это выяснить? Только через танец. Прочитав его шифровки. Но она не понимала их. Никто их не понимал. Никто?

Она развернула листок, который взяла со стола Линдсей, и углубилась в изучение знаков и букв, полученных канадкой в результате анализа его танцевальных композиций 1997 и 1998 годов. Lambare.ESMA.Lapiz. И что это может значить? Lapiz? Так называется одна из фигур танго. Какой вообще смысл танцевать слова?

Такси остановилось на красный свет. Она узнала начало улицы Бартоломе Митре, ее гостиница – в паре кварталов. То ли от отчаяния – последний крик о помощи, попытка бессмысленного протеста против собственного бессилия, – то ли просто машинально, но она произнесла это слово вслух:

– Ламбаре.

Водитель обернулся, с любопытством посмотрел на нее и спросил:

– Calle Lambaré? 147147
  Улица Ламбаре? (исп.)


[Закрыть]

25

— Calle Lambaré? – с удивлением повторила Джульетта. И тут же смущенно засмеялась. Она что, попала в какую-то сказку? Мутабор 148148
  Волшебное слово из сказки «Калиф-аист», означающее готовность к превращению.


[Закрыть]. Сезам, откройся. Али-Баба и калиф-аист.

Улица! Это улица, черт побери!

Сзади засигналили. Водитель съехал к обочине. Потом снова повернулся к ней и спросил:

– Estas segura? No quieres ir a Bartolomé Mitre? 149149
  Вы уверены? Не хотите ехать на улицу Бартоломе Митре? (исп.)


[Закрыть]

Она поняла только название – Бартоломе Митре – и покачала головой:

– No. Lambaré, – пробормотала она. – Por favor, Lambaré 150150
  Нет. Ламбаре. Пожалуйста, Ламбаре (исп.).


[Закрыть].

Он пожал плечами, включил фары и снова втиснулся в движущийся поток. Джульетта скорчилась на сиденье, пытаясь побороть нервозность. Улица! Оказывается, это просто улица! Может быть, ESMA тоже фамилия или часть адреса, намек на какой-то дом или клуб на этой улице? Выяснит, как только до нее доберется. Она вытащила план города и без труда отыскала в алфавитном указателе нужную улицу. Она оказалась примерно в двадцати кварталах к северу от гостиницы. Нужно проехать вверх по улице Кордоба, и они попадут прямо туда. Улица Ламбаре короткая. Всего семь кварталов. Семьсот метров. Господи, да если понадобится, она обойдет на ней все подъезды! Но нужно ли это? Что она хочет найти? Зачем Дамиану понадобилось встраивать в свои танго названия улиц?

Десять минут спустя они приехали. Район назывался Альмагро. Так вот откуда взялось название клуба, в котором она была позавчера! И находится он поблизости. Может, Дамиан где-то тут и живет? Такси вновь перестроилось в правый ряд, и водитель повернулся к ней.

– Aqui? 151151
  Где? (исп.)


[Закрыть] – спросил он.

Джульетта молчала, напряженно глядя в окно. Но там не было ничего примечательного. Прачечная. Магазин видеокассет. Обыкновенные кафешки, лотки с лотерейными билетами, электротовары, киоски. А чего она ожидала? Она колебалась. Выйти из машины? Идти пешком? Может, где-нибудь наткнется на табличку со словом ESMA? Счетчик показывал девять песо. Водитель выжидательно смотрел на нее. «Наверное, принимает за сумасшедшую, – подумала она. – Сумасшедшую. Loco». Но ей нечего терять, кроме иллюзии, что, разгадав таинственный шифр, она наконец поймет, кто такой Дамиан на самом деле. Она заглянула в блокнот, словно там был записан адрес, и, глядя водителю в глаза, сказала:

– ESMA. I'm looking for ESMA.

Реакция таксиста ее удивила. Сначала он сморщился, словно раскусил зернышко черного перца. Потом возвел глаза к небу и вдруг ударил ладонью по рулевому колесу. Процедил сквозь зубы что-то вроде:

– A la mierda! 152152
  Дерьмо! (исп.)


[Закрыть]

Остальных слов она не разобрала. Потом отвернулся и, со скрежетом стартовав, вновь стал втискиваться в поток машин. Он резко тормозил и стартовал. Шины скрипели. А он заглушал их скрип невразумительным потоком испанских слов. На какое-то мгновение ей стало страшно. Но машина едет, пусть даже Джульетта понятия не имеет куда.

В шифровках Дамиана нет ничего загадочного. Это какие-то места в Буэнос-Айресе. Последнее, очевидно, не из самых приятных. Как еще объяснить реакцию таксиста? Несколько мгновений спустя она почувствовала воодушевление. Ей казалось, что Дамиан где-то рядом. Она нашла его след, пусть даже первая остановка оказалась ложной. Улица. Потом она вернется сюда и еще раз проверит, не пропустила ли какой-нибудь «указатель». Но приподнятое настроение держалось недолго. Машина снова влилась в поток, таксист теперь бормотал себе под нос ругательства заметно тише, то и дело посматривая на нее в зеркало заднего вида. И мрачнел на глазах. Ах, если бы она умела говорить по-испански!

Красное электронное табло счетчика, укрепленное возле зеркала, показывало восемнадцать песо, потом девятнадцать, двадцать… Что бы это ни было такое – ESMA, похоже, находится оно довольно далеко за городом! Вскоре Джульетта уже совершенно не понимала, куда их занесло. Проезжая часть в шесть рядов, а за окном, по всей видимости, один из промышленных районов. Только что проехали поле для гольфа, и вот уже вид из окна нельзя назвать привлекательным. Мрачный взгляд водителя, то и дело поглядывавшего на нее в зеркало заднего вида, только усиливал гнетущее впечатление от пейзажа по обе стороны дороги. Движение было абсолютно хаотическим. Улица все более походила на настоящее пригородное шоссе, со всех сторон на нее выезжали машины. Куда он везет ее?

Наконец машина остановилась. Счетчик показывал двадцать семь песо. Поза таксиста, когда он встал со своего места, не оставляла сомнений: он хочет, чтобы она немедленно покинула машину. Он что-то прокричал лающим голосом, постукивая пальцем по красным цифрам счетчика. Джульетта дала ему тридцать песо и поспешила вылезти из такси. Она даже не успела захлопнуть дверцу, такси тут же рвануло с места с такой скоростью, что задняя дверца захлопнулась сама.

Джульетта выругалась ему вслед. Потом огляделась. Местность выглядела чуть более привлекательно, чем прежде. Противоположная сторона улицы застроена вполне симпатичными домиками. Она скользнула взглядом по фасадам, остановилась и огляделась по сторонам. Позади раскинулся целый комплекс зданий с общей территорией, напоминающей парк. Она не могла понять, из каких соображений таксист высадил ее именно здесь. Пешеходов не было вовсе. Зато тысячи автомобилей, дымя и грохоча, проносились мимо нее. Спрашивать не у кого. К тому же она еще слишком хорошо помнила реакцию таксиста. Парк вокруг нескольких корпусов выглядел не слишком привлекательно. Она хотела перейти на другую сторону улицы и попытать удачи там. Вдруг отыщется хоть что-нибудь, имеющее отношение к Дамиановым ребусам. Может, так называется эта часть города?

В некотором отдалении она заметила пешеходный переход. Повесила сумку на плечо и направилась к нему. Табличка с названием улицы заставила остановиться и поискать это место на карте. Avenida del Libertador. Если верить плану, она оказалась почти на самой границе Буэнос-Айреса. С помощью карты Джульетта попыталась расшифровать названия близлежащих улиц. Ruiz Huidobro. Correa. Ramallo. Парковая территория с несколькими корпусами прямо перед ней была обозначена как Escuela de Mecanica de la Armada 153153
  Техническая школа Военно-морского флота (исп.).


[Закрыть]. Она пошла к комплексу. Заметила нескольких людей в форме, скрывшихся внутри одного из зданий. На ветру трепыхался аргентинский флаг. Повсюду часовые и пропускные пункты. Очевидно, перед ней военные казармы.

Несколько мгновений спустя загадка была разгадана: E.S.M.A – прочла она на латунной табличке, прибитой к стене главного здания возле центрального входа. Escuela de Mecanica de la Armada. Джульетта в растерянности замерла перед табличкой. За спиной транспортный поток мчался прочь из города, обдавая выхлопными газами. Ее слегка затошнило. Она вытащила носовой платок, закрыла им рот и нос, пытаясь защититься от газов, и двинулась прочь. Теперь ее тошнило по-настоящему, и когда она наконец добралась до перехода, еще и голова заболела. На той стороне улицы она вошла в кафе и залпом осушила стакан воды. Головная боль несколько утихла. Но тошнота осталась. Она прикрыла глаза, опершись подбородком на руки, лежащие на деревянной столешнице. Ей вспомнилась вдруг одна фраза Линдсей. Нужно уметь отделять значимое от незначимого. Правда, в случае с Дамианом все кажется бессмысленным. Он сумасшедший и живет в собственном мире, полном загадок. Один. Один. Это слово вызвало в ее душе какой-то тревожный отклик. Вода. Нужно умыться.