Текст книги "Сказки Безумного Леса"

– Пропусти их Фараон. Пускай идут, все равно придут ко мне. Рано или поздно. Никуда не денутся, – и ехидно добавил. – От Пророчества еще никто не спрятался. Так что запомните мои друзья – незнание Пророчеств не освобождает от их исполнения. И неотвратимого наказания, за уклонения. – И громко, злорадно захохотал.

Забрав свои вещи у охранника, и, обмениваясь с ним взглядами, полными ненависти, друзья пулей выскочили из замка. Их окружила теплая летняя ночь, приняв в свои уютные объятия. В небе им загадочно подмигивали огоньки звезд. Ветерок ласково обдувал разгоряченные лица. Они торопливо пошли по дорожке, и остановились только тогда, когда порядочно удалились от чекнутого волшебника с его негостеприимным замком. Когда друзья развели костерок, и теплый свет и дымок начали потихоньку разгонять тяжелые мысли, Коник спросил:

– Вань, а что за Пророчество такое, про которое он намекал?

– Про которое? Он их эвон сколько наговорил…

– Ну, где он грозился с нами опять встретиться. Мол, все равно ты к нему придешь.

– Не знаю. Честное слово не знаю. Кажется, в царском хранилище все манускрипты и свитки с пророчествами прочитал. А про такого что-то не упомню. Видать заморское. Они всегда как чего-нибудь придумают и напишут, так весь мир с ума начинает сходить. Пока не разберутся что к чему. Запомни, друг мой Коник, нет пророков в этом мире. Но есть один и истинный Пророк и Провидец – это Великий Бормотух. Ох, чувствует моя поясница, придется к нему идти.

– А где он живет? А то я про него много чего слышал, а видеть не довелось. Пообщаться бы.

– Этого никто не знает. Он сам к тебе приходит. Вернее, когда ты ему понадобишься, все дороги будут вести к нему, Великому Бормотуху.

– Н-да, – задумчиво протянул Коник, поудобнее отбрасывая копыта. – С Царем легче. Он сам иногда приходит. И хоть знаешь где его искать, в случае неприятностей.

Постепенно они успокоились и задремали. Вокруг было тихо и спокойно. Кажется, заснула вся лесная нечисть, а может ее здесь и не было. Слишком уж неуютное, небезопасное соседство. От замка даже на таком расстоянии исходили какие-то флюиды неуверенности и даже беспричинного страха. Говорят, так в душе шевелилась Совесть, когда ее ненароком разбудишь, но подтвердить или опровергнуть этого в целом мире никто не мог.

В кустах тоже было очень тихо.

Солнце только-только осветило макушки высоченных деревьев, а друзья уже тушили костер и разбрасывали консервные банки под ближайшими кустами. Правда, Коник предложил костер не тушить, а наоборот, развести побольше да смотаться побыстрее и подальше, пускай лес вокруг замка выгорит, чтоб Волшебнику было веселее.

– Ты представляешь, Ванюш, он тогда все-все дефолты увидеть сможет. То-то обрадуется старина.

Друзья представили такую прекрасную картину, когда Волшебник рано утречком проснется, подойдет к окошку, а там, по всему горизонту – дефолты, и большие, и малые. А за ними пожиратели бюджетных строчек – сиквестры, суетятся. И все орут, руками, или что там у них, размахивают. Бегают туда сюда, в общем развлекаются как могут.

От такой картины у них даже на душе потеплело. Все-таки как приятно делать добрые дела своим недругам. Но потом вспомнили крутой нрав Илюши, и с сожалением, стоя вокруг костерка и закатив глаза к небу, залили его из подручных средств. Он еще долго пускал тоненькие, призрачные в свете легкого лесного утреннего тумана дымки, когда к нему из кустов подошло несколько существ. Понюхали, сморщили носы от запаха, зачихали и негромко, невнятно что-то пробормотали. Язык у них был нездешний, но, судя по интонации и темпераменту, выругались и притом очень и очень грязно.

Обратная дорога к менгиру была, как всегда быстрее и легче. Вот только радости от этого не было. В душе что-то тяжело ворочалось. Чувство было незнакомым и оттого отвратительным.

Из-за крутого поворота показался знакомый, уже порядком надоевший, древний камень, а на нем старый знакомый. Ворон сидел спиной к дорожке и даже головку под крыло спрятал. Пригрелся на солнышке и дремлет. Только покрасневший кончик клюва торчал, и на нем поблескивала капля и какие-то крошки. Ничего не боялся, наверное, не ждал Ивана с Коником так быстро. Запах перегара еще издалека неприятно защекотал ноздри друзей. Коник шумно сглотнул слюну и предложил:

– Давай Ваня тихо подберемся и ощиплем этого кащеева дятла. А то он своим видом меня нервирует. Тут света белого не видишь, все стараешься, царские заказы выполняешь, а тут этот прихвостень на нервы действует. Сыт, пьян, и вон смотри, клюв в табаке. Ну, давай, Ваня, пожалуйста, быстренько ощиплем этого столетнего куренка, пока спит себе спокойно.

Иван неторопливо достал из сумы каменный хлебец и, взвесив в руке, спрятал за пазуху.

– Еще рано, – тихо успокоил он своего верного товарища. – Сварим мы как-нибудь из него супчик. Но не сегодня. Да и со спины нападать грех. – И, подъехав поближе, рявкнул прямо в птичье ухо. – Здравствуй, хрен старый. Опять пьешь на работе. Смотри, скоро белых лебедей погонишь.

Бедный Ворон чуть с камня не упал, неловко взмахнул крыльями, и в панике мотая головой, хрипло закаркал: кар-р-р, кар-р-р!

Когда его глаза перестали бешено вращаться, и он, наконец-то, разглядел неразлучную парочку, то злобно выругался:

– Ну, вы у меня дождетесь. Я на вас такие чары наведу, что взвоете, свету белого не увидите. Я вам…

– Пить на работе нельзя, или тебе этого в детстве мама не говорила, – перебил его угрозы Коник, потянувшись мордой прямо к клюву птицы, злобно прижимая уши к голове и оскаливая желтые зубы. – Я тебе сейчас такую ворожбу покажу, лебедь чернокрылый. Одни перышки полетят. И будешь ты новым блюдом, ворона в табаке и собственном винном соусе.

Иван слез с коня и медленно поднял с дорожной пыли несколько перьев, выпавших из Ворона, и внимательно разглядывая их, пробормотал себе под нос, но так, чтобы каждое слово долетело до старого крылатого пьяницы.

– Вот на этом можно колдовать. Славная порча выйдет.

– Ваня, ты это брось. Это нехорошие шутки, – беспокойно забормотал Ворон. – Ты что, опомнись, у меня дети, внуки, всех на крыло поднимать надо. Выбрось-ка этот мусор, пожалуйста, зачем он тебе. Пожалей старого бедного Ворона, ради Леса вековечного. Ну что я такого тебе сделал. А, Ванюш!

Птица беспокойно переступала на камне, умоляюще смотря на человека. Он спокойно завернул перышки в тряпочку и сунул в потайной карман. Потом, не говоря ни слова сел на зеленую траву на обочине, подложил под спину суму и вытянул ноги. При этом он даже не взглянул в сторону птицы, как будто его тут и не было. Рядом пристроился конек, отбросив копыта в строну. Они дружно помолчали, успокаиваясь.

– Ну, теперь и поговорить можно. Зачем прилетел, какую опять гадость принес?

Ворон, видя, что опасность пока миновала, начал успокаиваться и переходить к своей всегдашней форме общения:

– Ну, ты, Ваня, не перестаешь меня удивлять, – он презрительно окинул запыленных друзей взглядом. – Как же так, Ванюша, государство в беде, денег нет, а ты должок не хочешь отдавать. Нехорошо.

– Коня не отдам. Что хочешь, отдам, а конька не получите.

– А жену? – Невзначай полюбопытствовал Ворон.

– Забирай, – легко согласился Иван.

– Ну, ну я пошутил, – содрогнулся от такой перспективы Ворон.

Характер Елены все очень хорошо знали и втайне сочувствовали Ивану. Поэтому Царь так часто и посылал его в загранкомандировки. Сопереживал. У самого жена была из лягушачьего племени. Так что Ивана он понимал очень хорошо. Ворон задумчиво склонил головку к плечу и смотрел на друзей. Коник не выдержал пристального взгляда круглых черных блестящих глаз и, мотнув хвостом, спросил:

– Ну, чего уставился, почтальон голубиный. Али забыл, как мы выглядим.

– Я не голубь, я птица серьезная, – беззлобно отозвался Ворон. – А смотрю я на вас и думаю, как же вы, такие бестолковые, четвертое задание выполните.

– Ты, крылатый Печкин, думай, о чем говоришь. У нас с Царем договор только на три задания был.

– А четвертое задание само собой вытекает из этих трех: возвращение блудного сына и его коня домой. – Злорадно захохотал Ворон. – Вас там такие сюрпризы ожидают, врагу не пожелаешь. Короче, вам приказано – выжить.

Крылатый вестник встревожено посмотрел, как Иван лениво засунул руку за пазуху. Это движение ему было не знакомо. Ворон на всякий случай взмахнул крыльями, взлетев, сделал круг над друзьями и оттуда ехидненько закаркал:

– Ты Ваня хлебцами-то не разбрасывайся, еще пригодится достояние народное. Да и камень за пазухой грех носить.– И торопливо улетел, оглядываясь через крыло. Силу броска Ивана он помнил очень хорошо.

– Ну что, – устало спросил Иван, засовывая каменный хлебец обратно в суму. – Пошли что ли дальше.

Коник вздохнул, вставая и зашаркал копытами, огибая менгир, ступая на третью, центральную дорожку. Для придания бодрости духа и восстановления пошатнувшегося оптимизма он затянул древнюю песенку ежиков:

– А мы едем,

– А мы едем за туманом…

Из-за кустов за их движением опять смотрели красные горящие глаза. Слышался треск веток и чье-то громкое сопение.

Солнце по привычке торопливо скрывалось за горизонтом, когда Иван с другом выехали к будочке. Дорогу перегораживала большая, разрисованная красными и белыми полосками, толстая жердина. За ней начиналась дорога, вымощенная Красным кирпичом.

– Коттеджик, коттеджик… – начал, было, Иван по-привычке, обращаясь к будочке.

– Да, какой же это коттеджик. Будка собачья и то приличней выглядит. Эй, на посту, хорош дрыхнуть, поднимай жердину, мы торопимся. – Заржал Коник.

Скрипнула дверь, и вышел их старый добрый знакомый.

– Привет Соловушка, а что ты здесь делаешь? – удивился Иван. – Ты никак место работы сменил. А то мы все думали, куда ты подевался. Даже переживать стали.

– Пригласили, вот и сменил, – важно протянул Соловей Разбойник. – Платят больше, работы меньше. Я на вас, дорожный лиходеев, уже смотреть больше не мог. Свистишь, свистишь, штрафуешь, штрафуешь, о вас же заботишься, а вы чуть что – драться лезете. Один Илюша чего стоил.

– Дык, какой русский не любит быстрой езды, – вспомнил древнее наблюдение Коник. – А мы, что хуже.

– Вот, вот, и я про то вам талдычу, лихачам…, любили, любили и где они все. И вы там будете. Конечно, не дай Лес такого. Но все же Правила дорожного поведения надо любить, выполнять неукоснительно и тогда ничего с тобой не случиться. – По привычке начал поучать Соловей Разбойник.

От этих слов у друзей скривились лица, как будто пожевали кислых яблок.

– Ладно, ладно, Соловушка, уговорил, пропусти, и мы тихонечко поедем дальше. Честное слово, никого обгонять не будем. Даже на поворотах скорость будем сбрасывать.

– А пропуск у вас есть?

– Есть, – ответил Иван, и протянул подорожную, выписанную самим Царем. – Ты уж не волынь, Соловушка, спешим мы, а то рассерчается Царь-то, не сносить мне тогда головы. Да и тебя по фуражке не погладит.

Соловей Разбойник сдвинул фуражку на затылок и стал внимательно разглядывать подорожную, вертя ее руках. Потом близко поднес ее к глазам и начал рассматривать пергамент на свет. Иван грустно посмотрел на конька, тот кивнул головой, соглашаясь. Жесткая, пропыленная, давно не чесаная грива взлетела вверх и живописным беспорядком закрыла морду и глаза. Иван тяжело вздохнул и полез в потаенный карман, что-то там нашаривая и чем-то шелестя. Соловей еще более заинтересованно уставился в лист и протянул:

– Так. Что это у вас? Говоришь самим Царем подписано, и печать его стоит? Вот только, Ванюш, сургуч не царский. Да и пергамент без водяных знаков. Хотя сделано первоклассно.– И выжидательно уставился на Ивана.

– Сколько, – обречено спросил Иван, переставая шелестеть в кармане и глядя в лесную даль.

– Что сколько? – Удивился вопросу Соловей. – Я спрашиваю, что это за фальшивка. Где взял? Здесь дорога особая, понимать надо. Кому попало здесь делать нечего. А ты с такими липовыми документами прешь. Неприятностей захотел, или как?

Повисла тягостная пауза. Только в кустах кто-то тихонечко привычно потрескивал сухими ветками. Иван молча продолжал смотреть в даль, пытаясь заглянуть за вечерний горизонт. Конек молча переступал пропыленными копытами, свесив голову вниз и устало прищурив глаза смотрел, как маленькие столбики пыли оседали на его копытах. Соловей Разбойник по-прежнему вертел грамоту в руках и пытливо, с понятием, смотрел на друзей, потом тоже отвел глаза и посмотрел в тускнеющее небо, по которому медленно плыли вечерние облака. Помолчали. Каждый думал о чем-то своем.

Первым не выдержал Коник. Перестал топтать пыль, поднял голову, стряхнул гриву с глаз, взглянул в упор и тихо душевно произнес:

– Сволочь, ты все-таки Соловушка. Нет на тебе креста.

– Что! Оскорбление при исполнении! Да я вас … – неискренне попытался изобразить возмущение, Соловей.

– Ничего ты нам не сделаешь. Ты, нехристь, поди, забыл, как мы тебя от басурманского наезда спасали. А кто будочку из-за моря привез, когда твое гнездо Горыныч по пьяни спалил и Царю на тебя же нажаловался, за превышение твоих полномочий. Кто тогда за тебя заступился? Все только ухмылялись, да радовались твоей беде. А ты сколько раз ты нас штрафовал? Забыл? Мы же ничего, не возмущались – исправно платили. Понимали, что тебе детей поднимать надо. Кстати, кто их в музыкальную школу к Дудочнику устроил. Может напомнить?

Опять повисла гнетущая напряженная тишина. Даже в кустах все стихло. Соловей смущенно потер выбритую до синевы щеку, потом неуверенно почесал в затылке и решительно махнул рукой.

– Проезжайте. Для друзей мне ничего не жалко.

– Таких жертв нам не надо, Соловушка, – пожал плечами Иван. – Мы же понимаем – дорога специальная, не зря Красным кирпичом вымощена. Только на царские суточные, сам понимаешь, особо не разбежишься. Но, на подарочек для твоих детишек, хватит.

Никто долго не кочевряжился, все-таки старая дружба не ржавеет. Все понимали друг друга с полувзгляда. Скрипнула полосатая жердина, поднимаясь одним концом вверх, к темнеющему небу. Соловей, одной рукой придерживая ее за веревочку, другой показал – проезжайте быстрее. Друзья неспешно проехали под жердиной и ступили на дорогу вымощенную Красным кирпичом. Они помахали постовому рукой и Коник бодро затрусил по новой дороге. Здесь идти было гораздо удобнее и приятнее, чем по пыли да по грязи лесные кривые версты наматывать на свои ноги. А Соловей еще долго смотрел им вслед, качая головой. Потом торжественно опустил жердь на место, привязал и пошел в будочку. Немного погодя, уже в сгустившейся темноте, пригибаясь под жердиной, в неярком желтом свете падавшем из окошка, промелькнуло несколько невысоких, пригнувшихся к самой земле теней и, негромко топая по кирпичной дороге, растаяли в ночи. Но Соловей уже ничего не видел. Он смотрел волшебный кристалл, где как раз показывали результаты бомбардировок пикирующих ступ на Юсу.

Начались неприятности.

Или встреча с неведомыми помощниками.

Дорога, вымощенная Красным кирпичом, не петляла, не змеилась по лесу, не колдобила и не пылила, она солидно шла прямо, и если попадались повороты, то были они степенными, плавными. Это была очень ухоженная и ровная дорога. Не чета иным лесным дорогам и дорожкам, по которым привыкли бродить друзья.

Вскоре они увидели симпатичную табличку, прибитую к придорожному столбику: «Постоялый двор «Вдали от жен». 100 шагов прямо». Вскоре показался другой столбик с табличкой: «Постоялый двор «Вдали от жен». 50 шагов туда же». Через положенные пятьдесят шагов появился еще один столбик со стрелкой: «Постоялый двор «Вдали от жен». Идти налево 100 шагов». От дороги сворачивала узенькая дорожка и исчезала за придорожными кустами.

Коник, прочитав табличку, вздохнул:

– И долго нам еще по табличкам ездить. Вот так, едешь, едешь, а в гостинице мест нет. И кто это придумал гостиницы в кустах прятать. Того и гляди на лиходея какого-нибудь нарвемся. В таких кустах им самое милое дело скрываться.

Иван, широко ухмыльнувшись, посмотрел на своего друга, словно бы удивляясь его наивности:

– Ты меня очень удивляешь, Коник. Сам подумай, такому постоялому двору только и прятаться в кустах. Ведь от жены спрятаться, чтобы спокойно погулять гораздо труднее, чем, от нашего перьястого сплетника.

– Ты про Ворона, что ли?

– Про него самого. Сдается мне, что это он нас вкладывает Елене. Летает зараза, по всему городу грязь собирает, а потом эту заразу всем разбалтывает. Помнишь, в древности люди были, которые такой же гадостью занимались. Нам еще колдун рассказывал.

– Кажется, помню. Сейчас соображу… что-то с желтым цветом было связано. А, вспомнил – репортеры.

– Точно. Вот и этот дурью мается. Мне вот интересно, зачем ему это надо. Те-то хоть стружку получали, и вроде бы немалую.

– По клюву хочет получить, вот и роется в мусоре.

Так разговаривая, друзья неспешно шли по дорожке. Через пятьдесят шагов им встретился еще один столбик с табличкой-указателем: «Постоялый двор «Вдали от жен». 50 шагов». А внизу было дописано торопливыми большими неровными буквами: «Сворачивать и шастать по кустам не рекомендуется. Администрация».

Совсем стемнело. Высокие шипастые кусты обступили дорожку, протягивали свои черные ветви, цепляли путников за одежду. Легкий ветерок шелестел молодой листвой, разгоняя стайки надоедливо зудящих комаров.

Неожиданно Коник задумчиво сказал:

–Ваня, мне кажется, что твоя Елена не только от Ворона знает о наших загулах.

– Ну, что ты хочешь. Ведь она баба, а значит она сердцем чует, что с ее мужиком твориться.

– Ведьмы они все. – Недовольно проворчал Коник. – Стоит какой-нибудь дуре сказать, чтобы к вечеру мужик не напивался, так обязательно что-нибудь случиться, и домой только к утру попадаешь. Как будто-то сглазили его. А ведь даже в мыслях не было, чтобы в кабачок или к друзьям заглянуть. В общем, они сами во всем виноваты.

От неожиданного умозаключения Коника Иван громко расхохотался.

– Ты прав, дружище. Действительно, сколько раз так получалось. Даже и не думаешь о выпивке, а стоит ей только сказать, чтоб не пил, как все сразу же идет к этому мероприятию. И главное, с этим бесполезно бороться, как будто она приказ отдает.

– Им, наверное, скучно становиться, вот и начинают говорить под руку. Бабе хоть какое-то развлечение выпадет вечером, мужика скалкой погонять или попилить его несчастного от души. А мы страдаем. За что, Иван, нам эти мучения, а?

Когда они выехали на большую освещенную поляну, то к своему удивлению обнаружили, что посередине ее стоял большой трехэтажный дом. Друзья такого не ожидали увидеть, чтобы посреди Леса стоял такой шикарный дом, причем оказавшийся гостиницей. На привычный постоялый двор он никак не походил. Обычно вдоль дороги стояли скромненькие постоялые дворишки, в некоторых даже не было гостевых комнат, поэтому приходилось спать прямо в обеденной комнате на грязном полу. А если повезет, то можно удобно расположиться на широких столах или сеновале.

Коник задумчиво протянул:

– Ндаа… не ожидал… вот что значит солидная дорога. Недаром ее вымостили красным кирпичом. Вань, она мне нравиться. Давно с таким комфортом не путешествовал.

Иван не разделял радости Коника. Он с неясным подозрением смотрел на дом. Где-то внутри шевелились тревога. Что-то здесь было неправильным. Такого просто-напросто не могло быть. Но все его чувства показывали, все это происходит на самом деле. Он проворчал:

– Ладно, давай зайдем, посмотрим, что это за чудесная такая гостиница. Но, ох, как мне все это не нравиться.

– Ладно, не ворчи, – жизнерадостно сказал Коник. Он уже бодро шагал к гостинице.

Ее окна приветливо светились желтым светом, который выбивался из-за плотных штор, узкими лучиками падая на маленький уютный дворик. Но света все равно хватало увидеть, что за двориком старательно ухаживали, подстригали траву, посыпали дорожку мелким камнем. Неширокая дорожка упиралась прямо в высокое крыльцо. Рядом с ним был врыт столбик. Подъехав ближе, друзья увидели освещенную надпись: «Коней и «коробчонки» постояльцы ставят сами. Администрация за их поведение ответственности не несет». Снизу кто-то тем же торопливым почерком дописал: «А также за все последствия их поведения».

– За чье поведение-то? – спросил Коник, неизвестно у кого, с завистью глядя на освещенные окна и прислушиваясь к доносившимся оттуда звукам. – И какие такие могут быть последствия?

– Вот так сервис. – Тихо, чтоб кто-нибудь не услышал, пробормотал Иван. А то, вдруг, хозяева еще услышат, как обычно не так поймут, сразу же обидятся, оправдывайся потом. – За морем таких надписей точно не увидишь. Только в нашем славном Лесу может быть такое ненавязчивое обслуживание.

Иван поднялся по ступенькам и увидел на дверях приколоченную маленькую, красиво сделанную из меди, табличку: «Мест нет! И не будет!» Содержание было до боли знакомым, похожие таблички были приколочены ко всем дверям постоялых дворов и гостиниц Леса. Он смело толкнул дверь и вошел в маленький уютный зал. Коник сунулся было вслед за ним, но вопль человека за стойкой остановил его:

– Сколько раз говорить, с лошадьми здесь делать нечего. Здесь заведение приличное, – продолжал разоряться на весь зал человек.

Иван ласково похлопал Коника по морде, выпроваживая его за дверь.

– Ты иди, иди в конюшню. Я потом, обязательно, к тебе зайду. А вдруг там кобылица какая-нибудь сыщется, – постарался утешить он друга.

– Пива не забудь принести.

– Ладно, ты иди, а то вишь, разоряется, еще не пустит, а где мне потом спать? Опять комаров в лесу кормить? Или с тобой на сеновале ночь коротать?

Конь вздохнул и скрылся в темноте. Иван плотно закрыл дверь, подошел к стойке и грозно посмотрел на человека.

– Чего орешь. Всех постояльцев перебудишь. И кстати, это не лошадь, это конь, причем самых благородных кровей. Хорошо, что он тебя не услышал, а то бы ……

– Лошадь, конь, мне все едино. Животное, оно животное и есть. И нечего ему в человеческом заведении делать. Ежели бы собака, или кошка, тогда дело другое. А то взяли моду коней приводить. А кто после них убирать будет?

Он уставился на Ивана своими заплывшими от жира черными глазками-бусинками. Слипшиеся реденькие волосенки прилипли к голому покатому лбу, не прикрывая потную лысину, а наоборот, подчеркивая ее. Крупные толстые руки то суетливо перебирали на стойке какие-то бумажки, то просто нервно постукивали нежными пальцами по деревянной поверхности. Но одет он был в костюм-тройку, темный галстук перехватывала заколка с симпатичным блескучим камушком. Иван еще подумал: что, наверное, фальшивка. Пальцы украшало несколько крупных колец из золота, из-под обшлага пиджака виднелись большие часы. Хозяин гостиницы чуть успокоился и неприветливо спросил:

– Ну, чего надо?

О том, что мест в его постоялом дворе нет и не будет, он и не заикнулся, лишь выжидательно смотрел на гостя. Так поступали во всех гостиницах Леса. Иван привык к этому мелкому вымогательству. Он вздохнул и, глядя прямо в гнусно поблескивающие бусинки глаз, твердо произнес:

– Мне комнату на ночь. Еду по важному царскому делу.

– Все тут по важным делам. И все прямо от самого Царя. – недовольно проворчал человек. Но, к сильному удивлению Ивана, ключ от комнаты все же выдал. – За конем сам смотреть будешь. Да, слушай, твой недомерок, какой породы будет? Никак пони? Я таких еще не видел.

– Недомерок!? – Иван даже задохнулся от таких слов. – Да знаешь ли ты, отельская твоя душа, что он взращен в самих Авгиевых конюшнях. Что он у самого Геракла воспитывался.

– Неужто сам…– открыл рот и вытаращил глаза человек.

– Да, да, – прервал его Иван, пока кто-нибудь не услышал. – Он самый и есть. А ты говоришь – недомерок.

Иван привык к такой реакции людей. Когда они узнавали, какие благородные корни на самом деле скрывались под непрезентабельной внешностью коня, то их восхищению не было предела. Иногда это помогало, но чаще мешало, привлекая ненужное внимание. Обычно, сразу же появлялся желающий купить Коника за любые деньги. Их наглые предложения сильно раздражали обоих. Одно дело самим провернуть аферу с продажей коня, совсем другое, когда весь вечер донимают расспросами и гнусными предложениями. Все же негоже друзей продавать. А Коник уже давно стал для Ивана больше чем просто другом.

Но сейчас, поднимаясь по лестнице, Иван уже прикидывал какую пользу из этого можно извлечь. Слишком уж был неприятен хозяин этой гостинцы, поэтому хотелось как-то его наказать. Их афера уже была опробована много раз, и осечек почти не давала. А то, что хозяин, или кто он там на самом деле, не сможет пройти мимо такого случая, Иван даже не сомневался. Его почему-то насторожило, с какой легкостью хозяин пустил на ночь. Ведь он даже не намекнул на причитающиеся в таких случаях дополнительные вознаграждения. И даже не спросил никаких документов. В таких солидных гостиницах, какой выглядела эта, это было совсем не принято. Иван знал об этом совершенно точно. Но тут он вспомнил многообещающее название этого постоялого двора, и немного успокоился.

– Ну и черт с ним, – пробормотал Иван, открывая дверь и входя в номер. – Потом разберемся. А сейчас отдохнуть надо бы.

Комната была небольшой, но довольно уютной. Слева стояла большая широкая, мягкая с виду кровать, и первым его желанием было плюнуть на все завалиться на нее. Рядом стоял низенький столик, на нем небольшая зажженная лампа. Справа был шкаф, а за ним, хозяева поставили два кресла и стол побольше. Окно было занавешено темно-синими шторами. Вся комната была выдержана в таком же стиле. Незаметная дверь слева, вела в туалетную комнату. Иван закрыл дверь на засов и с блаженным вздохом опустился в кресло, вытянув ноги. Он закрыл глаза и улыбнулся. Казалось, все тягости путешествия остались позади. В комнате было тихо, только откуда-то снизу доносились приглушенные голоса и смех. Хотелось просто сидеть, и ни о чем не думать, никуда не идти. Потом он все же встал, снял сапоги и прошел в ванную комнату.

Иван уже умылся и одевал свежую рубаху, когда в дверь вежливо постучали.

– Чего надо? – Недовольно спросил он, подходя к двери. Открывать ее он не торопился, нехорошие предчувствия с новой силой стали его мучить.

– Это коридорный. Не желает ли ваша милость откушать в нашем ресторане. У нас самый лучший повар во всей округе. Блюда, пальчики оближете. А можем и в нумер принести. Как вам, сударь, будет удобнее.

Иван открыл дверь. В слабо освещенном коридоре, стоял пацан. Причем, совсем маленького расточка. Какие-то нехорошие воспоминания мелькнули в голове. Но Иван не успел их уловить. Он ему какого-то напомнил, что-то неприятное было связано с ним. Хотя лицо коротышки Ивану было совсем незнакомо, но он понимал, что в неверном свете двух фонарей в коридоре немудрено было ошибиться. Но, вот, голос и росточек мальца-коридорного его чем-то очень настораживали. Он никак не мог сообразить, что же его так напрягает, и оттого еще сильнее начинал нервничать.

– Так как, где будете кушать? – Приветливо улыбаясь, спросил коридорный. – Можем и вашего коня накормить, напоить. Все расходы по его содержанию заведение берет на себя.

Последние слова совсем не понравились Ивану. Он возвышался над коридорным, и мрачно размышлял – какую же гадость замыслил хозяин этого заведения? Ох, и не любил он вот такого слащавого приема. Обычно, после такой встречи всегда случались разные неприятные вещи. Он тут же живо припомнил странную беседу с хозяином постоялого двора. Малец терпеливо ждал его ответа, задрав голову вверх, подобострастно вглядываясь в лицо Ивана. Руки у него были вытянуты по швам, как у хорошо вышколенного слуги.

«Да кого же он мне напоминает? – Продолжал мучиться Иван. – Что-то до боли знакомое в нем. Но вот что?».

Неожиданно он заметил, что вроде лицо у коридорного совсем молодое, а вот взгляд выдавал хорошо пожившего мужчину. Глаза были пожилого человека: опытные, пристальные, и отчего-то печальные. Это открытие неприятно поразило Ивана, заставив еще раз попытаться вспомнить свои похождения. Но чем больше он напрягал свою память, пытаясь сообразить, где же мог видеть лицо этого странного служки, тем дальше ускользала мысль. Но предчувствия от этого не становились более радужными. Напротив, все более и более он хотел побыстрее скрыться от такого ласкового приема. Молчание затягивалось, становясь неприятным.

Все-таки решившись остаться, Иван, скрывая свою неуверенность, сказал:

– Ладно, спущусь вниз. А для моего коня приготовь овса и ведро пива. Потом сам отнесу.

– Как Вам будет угодно, – подобострастно согнулся коридорный, прижимая ручки к груди и пятясь к лестнице, ведущей вниз.

Иван продолжал пристально вглядываться в мальчика.

«И эти его замашки мне хорошо знакомы. Но вот только откуда? Я же его никогда не видел, это точно. Ну, ладно, сейчас поедим, отдохнем, а утречком только нас и видели, – попытался успокоиться Иван».

Но тут проснулся давненько спавший Внутренний Голос. От его звука Иван даже вздрогнул. За это время он совсем забыл о его существовании. А ведь Голос никогда его не подводил, своими советами всегда выручал из самых безнадежных передряг.

– Если проживем ночь-то, Иванушка, – вяло произнес он. Похоже, он еще не совсем проснулся. – Если хочешь моего доброго совета, то нам надо прямо сейчас вылетать через черный вход, в конюшню за Коником, и быстро-быстро валить отсюда. Что б к двенадцати ночи между нами и этим постоялым двором было много-много верст. И все Лесом. Желательно непроходимым буреломом. – Внутренний голос сладко зевнул. – Так что давай, Иван, действуй. А то потом будет поздно.

В мрачном раздумье Иван спустился на первый этаж и остановился. Очень хотелось съесть чего-нибудь горяченького, запах из столовой комнаты был многообещающим. И очень не хотелось снова разогревать тушенку на костре. Страстно мечталось поспать на мягкой перине. Мягкие лесные травы ему уже порядком поднадоели. Вообще, романтика дороги хороша в начале пути или дома, когда мечтаешь или вспоминаешь о ней.

Он внимательно оглядел большую комнату, где за маленькими столиками сидело человек двадцать. Считать ему было лень, и не интересно. Разговаривать, а уж тем более заводить знакомства он ни с кем не собирался. Тут, откуда-то вынырнул коридорный и, кланяясь, отвел его за столик, стоявший в углу:

– Сударь, здесь очень спокойно, вам понравиться.

– Только никого больше не подсаживай, – попросил Иван. – А то знаю я вас, халдеев.

– Как вы сами можете видеть, заведение у нас очень спокойное, и народу бывает немного. Так что можете не беспокоиться, вас, никто не побеспокоит.