Текст книги "Истории для взрослых и не очень"

Идея красоты

Работающий над созданием биороботов ученый после очередной неудачи решил расслабиться. В прихожей он надел кепку и пошел к своему другу-художнику. Тот, не сильно удивившись его приходу, сказал: «А я как раз собирался „горло прополоскать“. Ты будешь? Тогда пошли на кухню». Они были рады друг другу.

– Как живешь, «доктор Фауст», все еще создателю завидуешь?

– Нет, – сказал ученый, – понимаю, как нелегко дались ему человеки. Давай лучше о тебе.

Они вернулись в мастерскую, взяв с собой стаканы и вино. В тесной от картин и всякого сопутствующего живописцу хлама мастерской ученый чувствовал себя очень хорошо. Не разбираясь в живописи, он тем не менее останавливал свой взгляд на картинах, явно удавшихся его приятелю, и говорил: «Вот видишь…»

Эту «замысловатую» фразу художник понимал как одобрение, потому что ученый говорил так о картинах, которые художник и сам считал удачными. А может, хитрил его немногословный друг? Когда художник бывал в стесненных обстоятельствах, тот покупал у него за хорошие деньги какой-нибудь (всегда неплохой) этюд и говорил: «Не благодари; когда ты станешь знаменитым, я их выставлю на аукционе Сотбис и получу за них в сто раз больше».

После «полоскания горла» они впали в состояние, располагающее говорить друг другу приятные вещи. Художник с увлажнившимся взглядом сказал: «Ты знаешь, я тебе завидую. Ты занят реальным делом, ты вон искусственного человека, может быть, сделаешь. Пусть пока корявого, неразумного, но разумного даже богу создать не удалось». «Сейчас, один момент», – сказал художник. Он нажал на кнопку плеера и тяжеловато поспешил в свое кресло, чтобы поразвалистее сесть и закрыть глаза. «Я его обожаю». Под тяжелыми веками старого мастера уже накапливались слезы, готовые в определенный момент «плача иудеев по разрушенному храму» выкатиться из глаз и по дряблым с малиновыми прожилками щекам добежать до уголков рта. Именно в такую минуту художник и произносил свое заклинание «Чтоб тебе в раю не пропасть, черт носатый», имея в виду композитора Верди. И слезы его лились, лились… В такие моменты ученый испытывал к своему другу нежность и готов был, если потребуется, отдать за него свою жизнь. Но, как и всегда, через секунду он ощущал, как в душе его, едва в ней помещаясь, шевелилась подлая неуверенность – отдал бы?

Поддавшись своему чувству, ученый поцеловал друга в седую голову, как бы прося у него прощения за несостоявшееся предательство. «Послушай, научиться тому, что делаешь ты, человеку без таланта можно?» – спросил он, внутренне озарившись появившейся неожиданно идеей.

– Если ты имеешь в виду элементарный рисунок, то легко. Но это же ничего не значит, сам понимаешь. Таких художников тысячи. Ими только заборы подпирать. Ты просто так спросил или хочешь узнать мое мнение о ком-то, у кого чешется стать художником?

– Да, о таком. Он немного странноват, но ты не обращай на это внимания. Приглядись к нему…

Друзья не виделись около года.

– Помнишь, – позвонил ученый своему другу, – мы говорили с тобой о моем знакомце, мечтающем у тебя поучиться?

– Пусть приходит, я как раз начинаю «обнаженку».

На следующий день в девятом часу в дверях мастерской художник увидел бледнолицего молодого человека, на длинных рыжеватых волосах которого красовался манерно надетый берет терракотового цвета.

– Я к Вам по рекомендации Вашего друга.

– Да-да, проходите, мы как раз начинаем.

В мастерской было светло и прохладно. В центре возвышался подиум, накрытый по диагонали охристым ковром и подогреваемый старомодным рефлектором.

– Друзья мои, вот еще один наш коллега, придется немножко потесниться.

– Максим Немов, – сдержанно представился молодой человек. Два парня и девушка, подвинули свои мольберты, давая ему место. «Светочка, явись», – позвал художник. Из-за ширмы вышла статная, склонная к полноте красавица. Легко, без тени смущения, поднялась на подиум и застыла в выбранной художником позе. Левая рука ее опиралась на бедро, в правой она держала яблоко.

– Посмотрите, как она совершенна. Ваша задача – не огорчать Свету. Рисуйте так, чтобы она могла себя узнать. А я, Апраксин Ермолай Фотиевич, строгий, вредный, имейте это в виду, постараюсь научить вас видеть натуру и сознательно изображать ее на листе. Я буду подходить к вам. Карандаши берите ТМ, не мягче. Через каждые двадцать минут пятиминутный перерыв.

Зашуршали карандаши, заприщуривались глаза… Не прошло и часа, как новый ученик, буркнув что-то непонятное, с хрустом сорвал с планшета лист ватмана, потом приколол другой. Старый художник отнесся к этой выходке с пониманием.

– У Микеланджело на роспись Сикстинской капеллы (а это больше шестисот квадратных метров) ушло двадцать шесть месяцев. Если учесть, что он изобразил около сотни, если не больше, человеческих фигур в сложнейших композициях, совсем не трудно понять, что он был гениальным рисовальщиком.

Старый художник, сообщив об этом присутствующим, подошел к стеллажу и нашел там замученный от частого перелистывания альбом с репродукциями рисунков великого художника Возрождения.

– Посмотрите, передавайте друг другу. Наша задача попроще, нам надо за три недели нарисовать всего одну фигуру – Светину.

– Зачем? Кому это нужно? Сейчас другое время. Следует искать современную форму изображения идеи совершенства.

– Кто это сказал? – угрюмо поинтересовался художник. – Ах, это Вы, молодой человек, наш новый коллега. Так Вы предлагаете нам изображать не красоту, а лишь идею красоты? Интересно, а как нам быть со Светой? Она ведь не идея, она и есть красота.

– Да как Вы не поймете, изображение конкретного человека не может выразить саму красоту. Нужно искать символ, формулу, знак. Я это понимаю и пытаюсь его придумать. Но у меня ничего не получается, н и ч е г о…

Новичок отодвинулся от мольберта, страдальчески посмотрел на Свету и, свалившись со стула, судорожно дернулся и задымился…

– Друзья мои, не пугайтесь, дымящийся на полу коллега – не человек. Он биоробот. Его создал мой друг, он наделил его умом, очевидно, считая, что этого достаточно, чтобы постичь красоту. Как видим, одного ума оказалось мало. Красота непостижима… А знаете, господа претенденты на звание художника, не выпить ли нам шампанского? Буквально на ваших глазах произошли два грандиозных события. Первое – вы подвинулись со своими мольбертами, чтобы дать неодушевленному предмету, искусственному человеку, попытку изобразить женщину, познать, так сказать, живую красоту. Но как вы заметили, у него ничего не получилось. Не хватило малости – души. Выводы делайте сами. Но главное, мой друг уподобил себя богу. Изготовил искусственного человека, будущего помощника человеку одушевленному. Такие помощники могли бы, например, работать чиновниками. Они не стали бы воровать, это им ни к чему, и наше Отечество, глядишь, превратилось бы в государство, где главной национальной идеей стала бы идея познания красоты. Может, и вправду красота спасет мир.

Художник поднял бокал: «За моего друга!»

Планетка Земля

В тех местах, где лет с полтысячи как назад образовалась деревня, всегда было просторно, глазам открывались бесконечные, безоглядно манящие дали, захватывало дух и ныло сердце, и хотелось лететь, но летать – удел ангелов…

За все эти долгие годы никто из деревенских так и не взлетел, не улетел, как в буквальном, так и в переносном смысле этого слова, да теперь уж и осталось-то их десятка полтора, совсем старых или изношенных алкоголем. Головы их заполнены простенькой идеей взаимосвязи их сонно-идиотического прозябания с проблемами государства и кознями американцев, постоянно мешающих процветанию России. Сердца их глухи, и их не согревает ожидание случайного везения, когда жизнь в одночасье поменяется к лучшему или какая-нибудь нечаянная радость даст им повод напиться не просто тупо и обязательно, а со смыслом. Иногда они выходят из состояния анабиоза, но, осознав, что ничего хорошего для них все еще не произошло, стараются опять как-нибудь в него вернуться…

Но в один из летних дней около повалившегося колодца остановился крутой внедорожник и из него выпрыгнула загорелая девчонка в дорогих псевдообносках. Она потянулась, осмотрелась по сторонам и, завороженная открывающимися на все стороны далями, сказала:

– Ничего себе!

– Мзва ра Воплетан оэс жес. Пык лойца мдем. Просто невероятно, – сказал некто, неуклюже выбравшись из машины и подойдя на четвереньках к девушке.

– Какой ты, Паша, все-таки гад, знаешь ведь, как меня раздражает твой «родной» язык. Ну я тебя прошу, ты ведь хорошо говоришь по-человечески. Вот что ты сказал?

– Я сказал, что мне эти пустые места напоминают долину кислотного озера на обитаемом спутнике планеты Воплетан, населенного гигантскими разумными пиявками, к счастью для них, несъедобными.

– Да уж, – сказала девушка. – В некоторых случаях слопать какого-нибудь умника бывает непросто. Ты его уже ешь, а он цитирует тебе закон из межгалактического морального кодекса о том, что употребление в пищу разумных существ, а также себе подобных, недопустимо. И перестань уже ходить на четвереньках.

Паша поднял на нее свои выразительные глаза (все шесть).

– Ко мне это не относится, я из матричной серии GYL W. Я себе подобных не ем, конструктивно не предусмотрено.

– О Господи, я все не привыкну к тому, что у тебя их шесть, – сказала девушка, рассматривая в Пашиных глазах отражение пролетающего аиста.

– А как же мы здесь будем с тобой сотрудничать? – ехидно поинтересовался он.

– Я буду гладить тебя по загривку и говорить, что ты несчастный мутант, жертва наркомании. Тебя будут побаиваться и жалеть.

– Скажи же, наконец, что мы тут делаем, что у нас за миссия? Надеюсь, мы не готовим для этой хорошенькой планеты какого-нибудь мерзкого сюрприза, как для планеты Льдонн, куда мы доставили быстрорастущий лишайник, изменивший на ней атмосферу, в результате чего погибло все (и лишайник тоже)?

– Когда это было, вспомнил. И потом, ты же знаешь, что ее прежняя атмосфера нас не устраивала, как и ее мерзкие обитатели, стоногие медузы, приспособившиеся жить на суше. Лишайник изменил состав атмосферы, и его роль на этом закончилась.

К джипу довольно шустро подобралась старуха, всем своим видом показывающая желание разобраться с приезжими немедленно и по понятиям.

– Вы к кому-нибудь или просто так, проезжие? А может быть, вы…

Она прервала свои вопросы, увидев стоящего на четвереньках Пашу: «Батюшки мои, это кто же будет? Он не кусается? Что за порода? Не дешевый, поди?»

Паша стоял, опустив голову, и старуха не видела его глаз.

– Туда, куда вы смотрите, смотреть запрещено, там военная база для хранения ракет и спутников, – сказала вдруг старуха. – Сама-то я их не видела, с ногами беда; а вот Витька, мой сосед, под проволоку подлез и все там увидел. Он сказал.

– За нашу безопасность и существование можно не опасаться, если что, мы ответим им адекватно.

– А то мы все же сомневались, может, обманывают, когда говорят.

– О войне не думайте, войны не будет. Вот когда Витька своими глазами все увидел, спим спокойно.

Послушав рассудительную старуху, Паша поднял голову. Глаза его излучали дружелюбие. Старуха, пукнув от удивления, на всякий случай перекрестилась.

– Не бойтесь, – сказала девчонка. – Это Паша – несчастный мутант, жертва наркомании.

– Какой мутант? Урод, что ли? – старуха глядела на Пашу с жалостью.

– Вы можете его о чем-нибудь спросить, он умеет разговаривать и даже понимает.

– Да нет уж, бог с ним. – Старуха повернулась, оглянувшись еще раз, посмотрела на Пашу и пошла, крестясь и что-то бормоча.

– Мне кажется, Пашенька, у нас все получится. Они уже близки к «счастью».

– Ты имеешь в виду здешних или во всепланетном масштабе? – Паша сделал округлый жест, напоминая девчонке о серьезности предстоящих усилий.

– Начнем с этих, мы примем их за единицу измерения наших успехов. Как деревня-то называется? Пупок? Стало быть, единицу тоже назовем «пупком».

– Невыразительно на слух.

Лицо шестиглазого Паши заметно позеленело, что означало высшую степень смелости его поведения. Его поступок для роботов его серии был более чем странен. Такие роботы не способны на эмоциональность и уж тем более на оценку решений биороботов серии «Идеальное подобие».

– Итак, Паша, сегодня мы поближе познакомимся с местным населением. Это поможет выработке поведенческих моделей общения с обитателями планеты Земля, зарезервированной для переселения жителей планеты Твау из-за ее перенаселенности. Нам с тобой предстоит, оценив умственные способности жителей относительно небольшого города, такого, как Тверь, определить соотношение умных его жителей к тем, кто хотел бы быть «счастливым». Если окажется, что «счастливыми» хотят стать половина из обследованных, это будет знаком того, что обитателям планеты Земля придется потесниться и быть готовыми встречать гостей с планеты Твау. Если же умных будет больше половины, то с переселением жителей Твау на Землю пришлось бы повременить во избежание военного столкновения, недопустимого по межгалактическим законам.

– Послушай, я ведь как-то должен при людях тебя называть, не «организмом же серии 03 „Идеальное подобие“»?

– Молодец, соображаешь. Ты Паша, а я буду Даша, ничего?

– Нормалек, – сказал Паша.

– Соберись, коллега, пришло сообщение, в Твери закончен опрос его жителей. Больше половины его обитателей хотели бы быть «счастливыми», и, следовательно, наша работа началась. На жителях Твери и Тверского края будут отработаны способы воздействия на их сознание и приведения его к мысли, что жить так, как сейчас, уже нельзя. Все, Паша, забирайся в машину, едем к Козырихе.

– К кому?

– К Козыревой Анастасии Ниловне. К старухе, которую ты испугал. Паша, на этом месте в прошлом году лежал огромный валун, ты помнишь?

– Помню, я тогда по привычке посчитал его массу. Он весил без малого триста тонн.

– И как ты думаешь, куда он делся?

– Что тут думать, лежит внизу, и я даже догадываюсь, кто его туда сдвинул, только не знаю, зачем?

– Пашенька, новая жизнь начинается с какого-нибудь потрясения. Нашей с тобой задачей в прошлом году было повернуть головы здешних обитателей к счастью. Им нужен был знак перемен. Такая глыба сама по себе не свалится. Произошло «чудо», надеюсь, так они и считают. Поверь, скоро на месте этого оползня будет построена часовня, в честь обретения здесь иконы какого-нибудь святого. Посмотри, Паша, вниз, туда, где он лежит, что там?

– Там появился источник.

– Прекрасно, церковь назовет его святым, а насчет того, как валун туда свалился… Как ты догадался, «силы небесные» помогли. Паша, ты куда?

– Я спущусь ненадолго к камню…

Осмотрев громадный валун со всех сторон, Паша выбрал на нем более-менее плоское место и косточкой согнутого указательного пальца глубоко нацарапал на граните: «Пупок. 2011» и рядом изобразил себя, нелепого и шестиглазого.

Дом Ниловны, умирающий естественной смертью, подался и наклонился вперед, как бы высовываясь из ряда, чтобы увидеть, кто из уцелевших его собратьев все еще ничего себе. Но увы, недавно державшие поредевший строй, они напоминали теперь ветеранов, еще пытающихся сохранить видимость интереса к жизни. Козырева, тяжело поднявшись с неубранной несвежей постели, сощурив глаза, посмотрела на Дашу.

– Ты в прошлом году была. Камень-то большой помнишь? Так вниз свалился, не видала? – Козырева хитро улыбнулась. – К чему это? Не скажешь? Девка ты, видно, не простая, что думаешь-то? А что ж ты без Паши? Он тоже, видать, какой-то не такой.

Голос Козыревой погустел, в нем появилась злобная интонация.

– Может, ты ведьма? Ноги-то мои вылечила, хожу смело, спасибо тебе, но ты не простая, ох, не простая.

– Анастасия Ниловна, я рада, что Вашим ногам стало полегче. Камень свалился, мне кажется, к счастью, уж поверьте. А как Ваш сосед Витька?

– В Москву поехал. Ты со своим Пашей показалась ему подозрительной. Заявит он на вас. Он принципиальный.

– Ну ладно, пойду я, всего хорошего, не болейте.

– Как там претендентка на счастье? – спросил Паша, ожидавший ее за калиткой.

– Все будет как надо, но, похоже, она что-то чувствует, ей, конечно, и в голову не приходит, кто мы, но тем не менее она считает меня ведьмой. В каком-то смысле она права.

– За кого же она держит меня?

– Ты для нее то, чего на свете быть не может. Она тебя побаивается и ждет каких-нибудь от тебя неприятностей. У нас, Паша, проблема. Все идет не совсем так, как хотелось бы, я надеялась на церковь, думала, она обратит внимание на наши с тобой «шалости», а она «чуда», которое мы ей преподнесли на блюдечке, не заметила. Может быть, здешние события до нее еще не дошли? У меня появилась идея использовать в качестве нашего агента соседа Козыревой, придурка Витю. Слишком принципиальные на все ведутся. Между прочим, он подался в Москву, в соответствующие органы – попросить присмотреть за нами. Ничего, сделаем его провозвестником грядущего «счастья». Сегодня же он возомнит себя избранным, на которого сошла божья благодать. он будет делать все, что мы ему внушим.

Забравшись на заднее сиденье и устроившись поудобней, Паша глубоко задумался, ему показалось, что в его кибернетическом сознании что-то произошло, что-то такое, чему он не хотел верить. Ему вдруг стали симпатичны местные идиоты. Он радовался за них: «Им станет лучше, чем сейчас. Их „счастье“ совсем близко». Но его тревожило одно обстоятельство. Он стал замечать за собой склонность к самоанализу. Такие роботы, как он, создавались помощниками роботам серии «Идеальное подобие» для изучения причин алогичных поступков разумных существ на планете Земля. Межгалактическое содружество, обеспокоенное неспособностью большинства правящих на Земле элит решать межгосударственные конфликты без помощи оружия, тем более ядерного, уже предпринимало несколько деликатных попыток повлиять на образ их мыслей, но увы. Симптом более чем тревожный. Человечество, достигшее в процессе цивилизации уровня Z, предполагающего невозможность самоуничтожения, продолжает считать, что именно ядерное оружие гарантирует благополучное сосуществование на Земле бесчисленного количества племен.

– У них незрелый ум, – сказал Паша.

– Не бери в голову, тебе это вредно, твой комп может переклинить, и тогда…

– Что тогда?

– Какой ты тогда мне помощник.

– Ладно, – пообещал Паша.

– Что это?

– Паша, ты о чем?

– Что они несут?

– Гроб с мертвым человеком. Они несут его на кладбище, место, где его закопают.

– Почему? Разве он ни на что уже негоден?

– «Ни на что»?

– Поэтому они его закопают?

– Люди так не говорят. Они их хоронят, прячут до страшного суда.

– До страшного? А что такое страшный суд?

– Паша, люди в большинстве своем все еще религиозны. Они надеются на бессмертие души, на конечную справедливость в день страшного суда. К сожалению, их существование все еще весьма примитивно. Ну сам посуди. Наш автомобиль, на котором мы с тобой ездим – пожалуй, лучшее из того, что они умеют делать, вещь нелепая. На его изготовление потрачено много металла и энергии, но для того, чтобы он переместил нас с тобой даже на небольшое расстояние, ему нужна дорога. Разве не глупо? Вот ты, Паша, робот-анализатор, побывавший в других мирах, ты заметил, как осторожно жители этих миров вторгаются в природу? На их планетах нет территорий, занятых заводами, железными дорогами, аэропортами, безобразно огромными городами, космодромами и кладбищами.

– Да, их поступки нелогичны, но все-таки что такое страшный суд?

– По их религиозным представлениям, настанет день, когда все жившие на земле воскреснут и явятся на суд, где справедливый бог безгрешных отправит в рай для вечного блаженства, остальных в ад на вечные муки. Срок страшного суда неизвестен, вот поэтому люди своих покойников и хоронят, на всякий случай.

– Какая чушь, – сказал Паша.

– Да, поступки их бывают необъяснимы. К сожалению, уютная планетка Земля, может быть, самая прекрасная из всех планет, на которых я была, обречена. Ее погубит человеческая глупость. Люди не успеют осознать, что самый страшный их грех – нежелание умнеть. Выкачивание из ее недр нефти и газа тому подтверждение.

– Неужели нас так много?

Даша окинула взглядом московский стадион «Динамо». «Любителей рок-музыки» был полный стадион. Паша пришел в огромных очках, скрывающих его шестиглазие, и каком-то сером балахоне, отдаленно напоминающим «пыльники» пятидесятых годов прошлого века. По человеческим меркам, он был невелик и нахально похож на Путина.

– Паша, ты уж так не шалил бы.

– Ну тут все свои, где же еще и пошалить.

Среди рок-музыкантов что-то произошло. На стадионе стало совсем тихо. На эстраде с банджо в руках появился беловолосый, как Уорхол, субтильного вида музыкант. По стадиону волной прокатился гул приветствия. Свесив волосы к банджо, он едва слышно воспроизвел какую-то музыкальную фразу, и снова по стадиону пробежал рокот восторга. Рок-музыканты поддержали мелодию.

– Да что происходит? Паша, ты что-нибудь понимаешь?

– Понимаю, но не понимаю, почему ты этого не понимаешь.

– Паша, я тебя убью. Меня твои игры со словами достали, скажи наконец, что это за гусь с банджо?

– Опа-Америка-Европа. Начальство, Дашенька, надо узнавать за парсек. Разве тебя не слепит его золотистый ореол?

– Как? Сам?

– Насколько мне известно, последний миллион лет, именно он был «Самым».

– Может быть, это его голограмма?

– Ну ты даешь.

– Да узнала я, меня сбил с толку яркий установочный свет.

– Даша, – строго сказал Паша. – Его свечение ни с чем не спутаешь.

– Пашка, может, уж хватит меня учить? Не выеживайся, что он сыграл?

– Откуда я знаю.

– Пашка, ты все-таки гад, ты ко мне прикомандирован, понял? Вот и держи меня в курсе всего.

Даша замерла, глядя на человека с банджо. Паша заметил, что у нее слегка поднялись и заискрились волосы… Впрочем, такое происходило со всем стадионом. Пахло, как перед грозой. Грохотали и вопили рок-музыканты, но собравшиеся внимали едва слышимому банджо. Неземная мелодия лилась над стадионом, над Москвой, над планетой Земля, приводя ее обитателей в неведомое еще им состояние свободы и желания любить всех.

– Паша, где он, я его не вижу.

– Зачем он тебе? Или ты хотела лично с ним о чем-то поболтать?

– Паша, ну такого же быть не может. Он же…

– Даша, здешний климат плохо на тебя влияет. Откуда в тебе этот первобытный трепет перед начальством? Не уподобляйся людям. Да, он Председатель межгалактического содружества. И явился для того, чтобы предотвратить гибель этой хорошенькой, как ты говоришь, планетки. Мне так кажется, так я думаю.

– Думает он. Не трать энергии. Паша, ну вот что нам делать?

– Ждать, попсова мать. Он по пустякам не является. Должно произойти что-то очень серьезное.

– Страшное?

– Даша, межгалактическое сообщество никогда не предпринимало силовой акции в отношении планет, населенных разумными существами. Земля, судя по всему – особый случай. Надо следить за событиями… Все, кто здесь собрался, получат руководство к действию. Это же даже ежику понятно.

– Паша, погоди, – Даша на секунду замерла, к чему-то прислушиваясь.

– Да, Пашенька, предпринимаются экстренные меры… Земля не погибнет. Но последняя, то есть теперешняя ее цивилизация обречена на скорое исчезновение По галактическим меркам это случится завтра. Ты представляешь? Через три-четыре поколения люди забудут современные технологии производства средств связи, потом еще несколько поколений – и человечество деградирует настолько, что примитивных инстинктов – утоления голода и продолжения жизни – окажется достаточно, чтобы стать «счастливыми».

– Паша, камень узнаешь?

– А как же. Я, если ты помнишь, изобразил на нем самого себя и начертал свой автограф. И вот теперь, через восемьсот лет, хочу увидеть, как он сохранился. Бусы и зеркальца с тобой?

– Паша, неужели они успели так измениться?

– Ну мы же старались сделать их «счастливыми». Давай спустимся.

– Пашка, вон они.

К валуну со стороны озера, бесшумно и быстро, пригнувшись к земле, подбирались жутковатого вида люди с копьями.

– Спускаемся, Паша, спускаемся.

Раскрашенные охрой мужчины и женщины, увидев Пашу, упали на землю и, что-то бормоча, стали подползать к его ногам.

– Чего это они? – изумился Паша.

– А ты посмотри на камень.

Пашин «автопортрет» был украшен орнаментом из точек, волнистых линий и косых крестиков. У его подножья громоздились кости животных и людей.

– Паша, ты, робот из примитивной матричной серии, стал для них богом; это круто…