Текст книги "Ошибка. Кластер первый"

Вдруг что-то начало пикать в кармане джинсов. Телефон. Кнопочный. Таймер. Доппель достал сотовый, выключил и выкинул:

– Пора идти. Выступление номер два начинается.

…Итак, второе выступление. Оно началось в одном учебном заведении, университете. Название его и прочее описание ничего не скажет, так как подобных немало. В университете преподавали разные предметы, в том числе философию. Последнего сюда притянула не столько философия, сколько человек, начавший выступать. Шла лекция по Канту. Преподавал декан, он же во всей красе босс научного мира.

Один из учеников, незаметно для других, нервничал, причем довольно здорово – его прямо в дрожь кидало. В аудитории встречались разные лица – молодые и не очень. Самому профессору лет под шестьдесят, а нервному ученику – двадцать – двадцать пять.

Учитель рассказывал об определенности всего в мире:

– …Не бывает чего-то смытого, у всего есть свое точное место. Посмотрите на цифры в математике – каждая занимает точнейшую позицию, и нельзя сказать, насколько точен период от одной цифры до другой, потому что он совершенен.

Последний появился в аудитории и принял образ молодой девушки, в наружности которой не было ничего необычного. Вообще, в кабинете сидело много молодых девушек. Интересно, что же заставило их прийти сюда и изучать такой нудный предмет? Некоторые из них что-то упорно строчили в тетрадях – наверняка не понимали, что именно. Единственное их понимание заключалось в установке «Надо писать». Остальные сидели в полусонном состоянии, заставляя голову не опускаться до уровня плеч.

Нервный ученик не мог сдержать свой пыл – такое ощущение, будто каждое слово ректора терзало его душу. Вот он вконец не выдержал и после учительского «Это априори, так что…» встал и промолвил:

– Можно мне кое-что сказать?

Ректор обратил на него внимание, обескураженный неожиданным съездом с мысли:

– Это… Это, конечно, бесцеремонно, молодой человек, но, пожалуйста, скажите, что хотели.

– Вот мы уже на третьем курсе изучаем философию – немалый интервал времени для человека между началом обучения, и концом, – он говорил с нотой иронии. – Я кое-что о ней понял важное.

– Что вы поняли?

– То, что она совершенно бессмысленна. Теперь вот стою и не понимаю, зачем учился на философа – бесцельное занятие, перемывание бабусиных сказочек, если можно; из пустого в порожнее… И так раз за разом…

В кабинете повисла гробовая тишина, хотя многие и очень многие студенты проснулись. Ученик надломил что-то в их мозге – скорее, понимание, что можно говорить учителю, а что – нет. В их сознании появился еще один вариант неожиданности, встречающейся в повседневности. Все ждали чего-то от ректора – он, по сценарию, должен выдвинуть контраргумент. И все сомневались – ученик сказал мало, но таким тоном – уверенным, умеренным, и в то же время гордым и резким, с контрастной окраской, как актер, виртуозно исполняющий роль антагониста.

Ректор сориентировался не сразу, но сориентировался в ситуации:

– О, какое неожиданное суждение о данной науке. Но я буду вынужден настаивать на том, что вы неправы. Философия – очень важный предмет. Ее изучают во многих учебных заведениях, и для человека сведущего она пользуется популярностью. Множество гуманитарных наук произошли от философии, а вы утверждаете, что она бессмысленна. Такого не бывает. Тем более, вы не первый и не последний, кто имеет такую точку зрения. Есть целый раздел в эпистемологии, посвященный данной теме, – сказал профессор.

– Ну, даже не знаю. Вы все так хорошо заучили… Заучить тему и я могу, но чтобы понять ее, иногда требуются годы. Например, я до сих пор не понимаю, почему зеленый цвет – именно зеленый, а не красный, и почему солнце светится; и почему я могу вам говорить; и почему я существую… Философия – не наука, а единственная идея, которая задается вопросами, и та, где на вопросы никогда не дастся ответов… Она не важна.

– Я выучил более пяти тысяч людей, и считаю, что докажу вам, как важна философия, молодой человек, – начал профессор. – У нас возник спор, и моя обязанность, как учителя – разрешить его, расставить все на свои места. Это займет время урока, мы недоучим тему до конца, но проблему решим. Как ваше имя?

Настроение декана изменилось – вопреки ожиданию, аудитория узрела на его лице улыбку. Без сомнения он был уверен, что укокошит ученика прям на месте с помощью божией, силлогизма и храброго научно-житейского ультиматума (не оружия Истмаха).

– Мое имя Ал Тайк. Простите, мне кажется, вы никогда не докажите мне, как важна философия.

– Почему же? Если мы оба будем руководствоваться здравым смыслом, то я вам обязательно докажу.

– Отлично. Тогда начинайте! Сегодня ясный день, и он войдет в историю! – Ал перебросил инициативу.

Вокруг послышалось несколько смешков и затем откашливаний. Декан подошел к своему столу и поправил лежащие на нем учебники. После этого, собрав мысли в кучу, он повернулся во всеоружии:

– Итак, будем апеллировать эмпириокритицизмом, взамен опыту социальному используя научный. Философия формировалась на протяжении двух с половиной тысяч лет и продолжает формироваться во времени насущном. Вы верно сказали: философия – не просто наука, так как способна использовать объектом своего познания любую другую науку. Выводы в философии строятся логическим путем, и никак по-другому. Пример простейшего «чистого» вывода, с которым все вы сталкивались: если в трехмерном пространстве, не имеющем ограничений, пустить с лука стрелу, то она будет двигаться вечно. Человек придумал философию вынужденно, и в каком-то смысле она является самим человеческим мышлением. Чем больше открытий совершалось, тем больше появлялось разного рода вопросов, на которые люди искали правильный ответ. Все эти вопросы и ответы были соединены в отдельное всеобъемлющее учение. Благодаря философии продвигается наука. Любая критика имеет свое философское обоснование. В общем, философия в той или иной мере пронизывает все наше современное бытие.

Доппель подумал: «О, как! Что же сейчас начнется? Это прямо битва философов – покруче, чем выворачивание планеты черной дырой».

Ал, выслушав речь декана, успокоился. Возможно потому, что сейчас его наконец-то слушали, и все. На его лице читалась особенная уверенность. Он мог бы проиграть, но не сейчас. Он мог забыть основные причины своего бунта, но не сейчас!..

– Вы сказали, что все постоянно, что каждый объект и субъект имеют свое место, точное, которое можно даже изобразить геометрически. Вы правы. Но, следуя из ваших слов, получается, что мир не имеет смысла. Мне всегда сложно объяснять и высказывать свои мысли. Я долго думал, как… сформулировать свою речь. Я вечно боюсь, что наговорю лишнего, всяких слов-паразитов, или не относящегося к тому, о чем рассказываю. Но я попытаюсь вам объяснить, почему философия, да и все в мире, не имеет для меня смысла, – Ал повернулся к ученикам. – Научные деятели шаг за шагом продвигаются, чтобы… создать Теорию Всего, которая сможет все в мире объяснять. Если она появится, то смысла в новых законах мира не будет. Физика в таком случае будет претендовать на звание метанауки, так как только через эту науку будет дано объективное, истинное и верное объяснение вселенной, и всего, в ней находящегося, – Ал развернулся к учителю. – Теория Всего сможет объяснить, почему все мы здесь сидим, почему вы – учитель, а я – ученик.

– И к чему вы ведете, молодой человек?

– Все в мире логически можно объяснить, из чего следует, что все в мире связано. Где-то связи чисто логические, где-то материальные. Но выходит, что все связано. А если так, то в этой громадной связке существует иерархия – определенный порядок. Во всяком случае, иерархию всему существованию можно «присвоить». Люди же присвоили пространству ось x, y, z. Цифра три спокойно следует за цифрой два, не испытывая неудобств. Так же и в поэтапном логическом объяснении чего-либо. Сейчас я стою в этой аудитории – если бы я не встал со своего места, я бы не стоял. Если бы я не зашел сегодня в университет, то меня в этом классе вообще бы не было. Таким путем можно объяснить, и как я родился, и как родились вы, профессор, и почему окружающие нас вещи находятся на тех местах, на которых они находятся. Все просто – если бы они не попали сюда раньше, их бы здесь не было. Мне это о многом говорит. Для вас это всего-то пара итак понятных истин. Но мне это говорит о большем.

Я веду к тому, что все в мире – информация, и если она находится на своих местах, значит, она не двигается. Я веду к тому, что в примере «1+1=2» совершается действие, однако оно мгновенно настолько, что перестает быть перемещением. Если я вижу мячик в полете, вижу его перемещение в пространстве, то свидетельствую, что мячик двигается. А если мячик моментально окажется в воздухе, и потом резко на земле, то я скажу, что мячик, скорее, телепортировался из одного места в другое, чем пролетел определенное расстояние. Следуя из этого, информацию – весь наш мир, можно сравнить с огромным примером, который сам себя решает. И наше время настоящее – не что иное, как один один из этапов его разрешения. А теперь суть: каждый пример, даже то же «1+1=2» – просто цепочка знаков. И если мы один раз решим такой пример, то на всю жизнь запомним метод его решения, то есть в памяти у нас он будет хранится в виде единого целого, а не чего-то нерешенного. Каждый пример решаем. Более того, можно сказать, что когда мы плюсуем две единицы, мы предвидим ответ – цифра два. Мы предвидим будущее все еще неразрешенного примера. Таким образом, я считаю – можно предвидеть ответ громадного примера вселенной, то есть узнать будущее. Наука основана на конкретных фактах – вершинах логических связок. Но для того чтобы рассчитать из этих фактов будущее, рассчитать движение каждой кварки, фотона и других влияющих на наши размеры частиц, понадобится весьма мощный компьютер. Представьте, профессор: с помощью такой машины вы даже сможете знать день и час смерти каждого человека! Можно будет знать все… Что сводится к моему выводу…

Следующие слова ученика:

– Если все можно предвидеть, и если будущее определено, то его нельзя изменить. А если нельзя изменить, то и нельзя сказать, что я вообще действую, потому что в огромном математическом примере вселенной я всего лишь сухая неживая информация, имеющая свое место, свою лунку. Короче говоря, того, что мы называем временем, не существует. Наши действия, как и действия атомов и звезд – иллюзия. Полная вселенная – огромный математический пример, чистая запись информации. И мы способны изобразить части этой информации символами. Поэтому я и утверждаю, что больше нет того, что имело бы для меня смысл. Наш мир – всего лишь запись информации. Не удивлюсь, что мы существуем в чем-то, подобном книге, в которой просто записана цепочка двоичного кода, обреченная на вечное бесконечное объяснение самой себя, да еще в бездействующем виде, что сложно представить. Не удивлюсь, если разум будет искать этому суждению антипод, полагая, что антипод существует. Разум имеет на это полное право.

Профессор хмыкнул, обошел вокруг своего стола, присел и замолчал. Он свел руки в замок, просидев в таком положении пятнадцать секунд. Наконец он сказал:

– Что же ты будешь делать теперь, Ал?

– Не знаю. Вы верно сказали о философии – она появилась из-за нужды в ней. Так же и мои выводы – появились в нужде объяснить мир. Мне это было необходимо, и не для какого-то там экзамена. Моя жизнь повернула таким образом, что у меня появилась необходимость изменить мир, уничтожить в нем зло, потому что оно коснулось меня, и я получил от него урон. Однажды в детстве я спросил себя: почему моя семья так бедна, что весь год я хожу в одной и той же одежде? Почему одноклассники позволяют себе унижать меня, чьи родители более зажиточны? Я никогда ни к кому не питал зла, разве что к обидчикам после их унижений. В погоне за лучшим выходом из ситуации я копал глубже и глубже. Пытаясь разобраться, что же является истиной, я осознал, что истины нет – идет вечное изменение. Несколько логических выводов – и вот, пожалуйста, пришел к вечному покою вселенной. Я увидел, что менять в первую очередь нужно мысли людей – это принесет существенную пользу. Но на мое ораторство никто не обратит внимания, если я буду просто прохожим с улицы. Для этого я и пошел учиться на философа – не для знаний, где и как правильно на экзамене расставить галочки, а для бумажки об образовании. К сожалению это так – без бумажки дорога на телевиденье закрыта, и никто не поверит в мои вопли о самообразовании. Но теперь я не вижу смысла в том, чтобы объяснять кому-либо то, что я осознал. Многие люди могут просто прочитать философию и выдать мне все мои выводы, указав на то, что я заново изобрел велосипед. Повторяемость. Я начинаю жалеть о том, что они не пережили того, что я, но ведь это их путь. У них своя жизнь, а я, как мне скажут, стремлюсь все подбить под свои идеи. Они ценят разнообразие, но какой от разнообразия толк, если в нем нет смысла? Они ценят разнообразие потому, что жили в благоприятной мирной обстановке, а я вечно чувствовал лишения и с чем-то воевал, из-за чего стремился найти единую основу. Еще я не вижу смысла объяснять человечеству истину, потому что она ему никак не поможет. То, что человечеству не помогает – человечеством игнорируется. Мне жаль, что все так сложилось. Наверное, я полный дурак, который гнался за чем-то, не зная, за чем. Возможно, были и будут такие же люди, как я, считающие, что живут впустую.

Ал замолчал. Он сказал все, что хотел. Немо прошествовав к двери, он открыл и вышел, оставив у каждого в кабинете странное чувство. Более странное чувство он оставил у себя. Его мысли: все ли он сделал правильно? И ответ уже дал сам себе: нет. Но он и не хотел все сделать правильно. Ему было безразлично отныне, все безразлично.

…Девушка встала и направилась за вышедшим учеником.

– А вы куда? – спросил ее профессор.

– Ученик же вам ясно сказал, что не бывает «куда». Время чудес начинается.

Сказав это, девушка тотчас пропала – неожиданно растворилась прямо на месте.

Декан пошатнулся, протер глаза, посмотрел на студентов, одел очки, посчитал учеников – на их лица будто надели маску ужаса. Все смотрели на профессора, который тыкал пальцем туда, где только что была девушка, бормоча:

– Была тут, была… Но кто?

Декан обратился к учащимся:

– Вы ее знаете?

Некоторые мотали головой. Другие обращались к своим соседям, выражая негодование. Неожиданное исчезновение заставило профессора включить мозг, правда, спустя пять минут – он, не выходя из аудитории, позвонил ректору. Таким образом, началось интересное расследование, не имеющее доказательств – никаких следов, оставленных вещей, лишь слова в чьей-то памяти.

Между тем Ал шел по улице к дому. Ему не хотелось медлить, но и спешить не имело смысла. Дорога к дому означала пять километров пути. Когда в университете подняли бунт, он уже прошел половину своей дороги. Документы из учебного заведения Ал решил забрать потом. Сейчас он обдумывал свои слова, предполагая, что его эмоционального порыва никто не понял. Может, стоит вернуться? Нет, не сегодня. Сегодня нужно отдохнуть – выспаться, желательно. Весь минус состоял в том, что хоть Ал и смог выразить свою мысль, мир от этого не пошатнулся и все осталось на своих местах.

Что-то завибрировало в кармане на рубашке. Ал достал телефон, принял входящий вызов:

– Да-да?

– Ал! Ты не представляешь, что произошло после твоего ухода! Тут такая разборка! В общем, все хотят тебя видеть – ты нужен для следствия. Немедленно приезжай.

– Подожди, Мария, для какого следствия?

– Вот приедешь – все узнаешь. Только побыстрее, – сказала подруга, после чего выключила телефон.

– Ох… – выдохнул Ал, направившись к ближайшей остановке на трассе. А так не хотелось тратить деньги на проезд, тем более – назад. Что ж такое важное заставило всех вспомнить о каком-то там ученике с дурацкой позицией в жизни?

– Пропала. Стояла тут, и пропала!

– Да, белая рубашка, короткая черная юбка, чулки, блондинка… – Декан описывал Последнего так, будто доппель был проституткой с вокзала. – Поверьте, я видел своими глазами. Мои ученики подтвердят.

– Мы никогда не видели ее в аудитории до этого, но как-то же она туда попала!

– Давайте все потише! – орал следователь. – Да умолкните вы, или нет?!

– Адам, подними камеру выше! Слышишь? – эти слова относятся к журналистке.

Ал подошел к университету и увидел новогодний ажиотаж в летнее время – толпучка гиперактивных индивидов никого не впускала и не выпускала из учебного заведения. Из центра ее периодически взрывались светом фотоаппараты. Кто мог подумать, что уход Ала спровоцирует такое событие? Он представил себя знаменитостью, не сомневаясь, что его рассказ о звездах записали на видео и кинули в YouTube, где оно набрало значимое количество лайков и просмотров. Вот он украшает обложки мировых журналов, вот его удостаивают Нобелевской премии, а вот его провозглашают Сыном Философии (Отец уже есть, и как-то неловко). Тут из толпы кто-то тычет в него пальцем и кричит:

– Вон он!

– Ведите его, скорее! – в ответ.

Толпа обступает парня, он чувствует себя в иступленном величии. Если бы не законы физики, на голове Ала появился бы ангельский ореол. Его начинают нести на руках, что уж там…

– Поставьте его здесь, – неожиданный приказ откуда-то слева.

В приятном негодовании Ал решил сказать пару слов от своего лица:

– Не, ребят, я, конечно, понимаю – слава, все прочее… Но не так-то резко…

Когда герой сегодняшних событий открывает глаза, первое, что он видит – чье-то небритое недовольное лицо, довольно устрашающее. Это было лицо следователя – его вызвали совершенно не вовремя, учитывая то, что он не завершил кучу других дел за сегодня. Рыцарю порядка хотелось как можно быстрее завершить работу, а под конец дня кто-то отдал приказ, чтобы он «лично» появился на месте происшествия.

Допрос стал нуднейшим событием за день и продолжался до ночи. Половина толпы к этому времени рассосалась. Остались только учителя и учащиеся факультета, Ал и ректор, следователь + двое полицейских. Из всей разборки самым загадочным оказалось то, что сказала пропавшая блондинка. Какое время чудес она имела в виду?

Разругавшийся следователь решил все-таки сегодня покончить со странным делом. Ему даже знать не хотелось, кто сию заваруху начал. «Ну, подумаешь, пропал человек… Чего его искать, если ни личность определить нельзя, ни родственников найти?! Никто ничего не знает, а тут – чтоб его! – ищите кого-то, не знаю кого! Дурь это все!» – подумал следователь, сказав:

– Тщательно проверить помещение на наличие любых выделяющих запах веществ. Провести экспертизу на выявление посторонних газов в помещении. Проверить вещи учащихся, с собакой проверить. Давайте, граждане, становимся рядами. Я тоже устал за день, но если хотите, чтобы все прошло быстро – становимся.

Следователь отдал приказ, чтобы из отдела привели Рекса. Когда Рекс приехал, студенты стояли рядами и давали храпака. Лай заставил их взбодриться и поставить сумки с портфелями на асфальт. Рекс важно пошел, попутно суя морду в вещи студентов. В одну из сумок он нырнул аж до ошейника.

– Это что у вас? – спросил следователь.

– Ой, а это супчик мамин, с мяском, – ответила студентка, снимая крышечку с судочка.

– А у вас что? – обратился гражданин начальник к следующему (Рекс начал ерзать в сумке головой).

– Это я еще утром купил, – Студент достал помятый бургер.

Полиция проверила и помещение, и людей – ничего, вызывающего внимание.

«Ну и фиг с ним!» – подумал инспектор, сказав:

– Закрываем лавочку. Расходимся.

Ужас – именно это чувство охватило Ала, когда после всех вымарываний мозгов и долгих часов на ногах он подошел к остановке, полагая, что его мучения окончатся вместе с опусканием на приятное сиденье в маршрутке. Часовая стрелка на циферблате тыкала в двойку. Произошло все так: сначала Ал стоял один, потом не один. Та самая белая рубашка, короткая юбка… Ал всего лишь повернул голову вправо и обнаружил, что на том месте, где никого не было, уже кто-то стоял. Девушка помахала ему рукой. Ал отвернулся с искаженным лицом, полным отчаяния. Почему ни один автобус не проезжал?!

Это же та самая сударыня с дилетантского рисунка декана… Украдкой Ал снова посмотрел на нее. Да, сходство капитальное. Девушка подошла вплотную:

– Время чудес…

Ал выдал первое, что пришло в голову:

– Ты маньяк? Или супергерой?

– Не-а, не угадал. Куда едешь?

Говорить не очень-то хотелось. Но пришлось.

– Домой. Что такое «Время чудес»?

Последнему отнюдь не хотелось проявлять силу, но повторяемость, ненавистная ему, делала его гуманность более хладнокровной. Доппелю надоело каждому новому человеку объяснять тонкости «дела», посему он, экскурсовод людей по экзотическим планетам, решил сохранить свое реноме и действовать прямо. Ал за секунду узнал, кто стоит перед ним. Он также узнал, ради какой цели Последний следил за ним. Но если бы доппель сказал таким же образом все остальное, то дальнейшее описание – что сделает Ал, как себя поведет Нона – не имело бы смысла. Да и Последний продолжал говорить.

…Ал зашел на веранду, включил свет.

– Здесь почти никого нет, – сказал Последний в своей обычной форме – человекообразный, металлический и «безлицый». «Сказал» следует понимать не буквально.

Доппель сидел на кресле – удобнейшем месте в доме. Вряд ли, только, ему от этого стало комфортнее.

Ал переоделся, помыл руки, одел домашние тапки и присел на кровать рядом с креслом:

– Итак, что тебе от меня нужно?

– Вчерашняя лекция, на которой ты говорил о сути мира, произвела на меня впечатление. Я заранее знал твои слова, но решил услышать их. Мне от тебя ничего не нужно.

Каково это – начать все сначала? Уравнение вновь начинает жить в своей привычной математической форме. Ал и Оскар решали нечто важное. Они верили, что это изменит жизнь человечества. Интересно, приходило ли Оскару в голову, что Дродамах способен изменить человечество за более короткий срок с такой же успешностью, что и уравнение? Доппелю несложно появиться на Земле и за долю секунды перестроить атомы в человеческих мозгах. Достаточно одного образного рисунка, чтобы мир перед глазами навсегда изменился.

…Человек даже после природной смерти может не прекратить существовать. Мир и люди – информация. Цифра «1» часто повторяется в примерах, как и буква «а» в словах. Цифра «1400» повторяется более редко, чем «1», а слог «акц» – более редок, чем «а». Но повторение на этом уровне сложности все равно присутствует. Чем большую последовательность цифр или букв взять, тем меньше вероятность того, что данная последовательность повторится где-нибудь еще. Как бы там ни было, вероятность того, что человек со своим мышлением и телом может повториться в бесконечности, существует. Повторяемость просочилась даже на сверхвысокие уровни сложности. Например, люди: каждый человек особенный, и в то же время все имеют примерно одинаковое строение тела и мышление (что проявляется в поведении толпы). Такое ощущение, будто повторяемость стремится всеми силами удержать мир от нового (того, чего ранее вовсе не существовало). Повторяемость определенным образом подбивает все под себя, замыкает круг. Что повлияло на повторяемость? Что послужило толчком к созданию нового?

Когда мы спим, ночь проходит для нас очень быстро – за секунду. Ежели нас кто-то разбудит часа в два ночи, мы расценим наш сон тоже продолжающимся одну секунду. Во сне время не имеет для нас значения. Во сне хоть пройдет одна ночь, хоть миллиард лет – мы не ощутим времени. Все люди умирают. Человек умирает, но это не значит, что его нельзя разбудить. Имея информацию человека – его ДНК, все нейронные связи, зная, из чего человек состоял, как располагались его атомы в пространстве, можно воскресить человека – а именно создать его таким, каким он был в момент, когда произошла смерть. Тогда не нарушится логическая связь, и человек спокойно продолжит свое существование. Возможно, люди будущего воскресят всех людей прошлого – все поколения. Лейгиды еще до создания кроманьонцев были способны на такое.

И что тогда произойдет с Оскаром после смерти? Он проснется в освещенном пространстве, полагая, что попал в рай, в то время как правда совсем другая – ученые будущего воскресили его.

Но что будет, если ученые будущего не произведут вычислений и не воскресят людей прошлого? Все очень просто – если ученые будущего не сделают этого, то сделает кто-то другой попозже. Получается, что нам придется существовать вечно?

Этап 7. Завершение

С одной стороны доппелю безразличны живые существа, с другой он видит во всем особенную красоту. Вот что является для Последнего сложным: решить, надо ли разбить многообразие. Эту мятежную мысль посеял Дрода. Частицы высокого доппеля являются носителями его разума в теле Последнего. Эти частицы попытались влиять на разум напрямую! Придется подавить их.

– Что с тобой? – спросил пришельца Ал.

– Вовремя же я осознал…

Последний огородил глюоны Дроды от своих, в результате чего из доппеля влево вырвался пучок перезаряженных частиц.

Как мог, Последний смягчил выброс излучения, но не остановил его. Что против этого мог сделать Ал, слабый человек? Волна откинула его и прижала к лутке давлением, достаточным, чтобы поломать кости.

В данном случае тело Последнего представляло оболочку, окружившую глюоны Дроды, не желающие подчиняться. Последний почувствовал рубеж своих сил – вся энергия квазара расходовалась на удержание дродовых глюболов. Если энергию тратить слишком быстро, доппель взорвется, если медленно – тоже. Чтобы достигнуть равновесия, Последнему пришлось ослабить свою защиту, и силы Дроды проявили себя, инициировав взрыв. Последний не мог отвлекаться, а его отвлекало все – поступающие со всех сторон фотоны и другие малозначительные частицы, собственные мысли, гравитация Земли, Луны и Солнца, даже галактики.

Выходит, разумные построения глюонов Дроды, как вирус, постепенно захватывали рассудок Последнего, из-за чего он все сильнее чувствовал ко всему жалость. Иначе бы Нона уничтожил Землю без колебаний. Истмах ждал приказа, когда ему позволят разлагать структуры вселенной, и не дождался – Последний не отдал приказа. На первого лидера, Флуона, слабого и беззащитного, Истмаху было (изъясняясь по-человечески) наплевать. Да и Ханатан не хотел подчиняться тому, кто не имеет четкой цели. Так Дрода… враг? И его стремление сохранить сложные детали ошибочно?

Последним овладело неистовое желание разрушить все вокруг. Но в момент, когда его сражение с глюонами Дроды начало «усиливаться», он посмотрел на Ала, пытающегося встать. Какая странная форма жизни – несмотря на боль она пытается что-то сделать. Ал, скажем, чувствовал себя не очень: всего-то ничего – поломанное ребро проткнуло правое легкое со спины. Несмотря на закрытый перелом, двигаться можно было.

Доппель не мог справиться с инородными глюонами – из-за фотонов его Табула перегружалась. Сейчас он сильнее, чем когда-либо, чувствовал свою уязвимость. Он спросил Ала:

– Ты можешь идти?

Если не прекратить сражение Последнего с глюонами Дроды, оно будет продолжаться вечно – математический расчет.

– Да, – ответил Ал, став на колено.

– Бери меня и тащи в ванную, – сказал Последний.

У Ала уже не было сил что-то говорить, он задыхался и показывал доппелю на легкое.

– Я не могу вылечить тебя сейчас. Я не тяжелый – тащи меня, – повторил металлический корпус.

Ценой всех оставшихся сил Ал схватил руку Последнего, находящегося в сидячем положении в кресле, не способного разогнуться. Вдруг – неожиданный результат! Если схватить так бутылку, она тоже полетит. И Последний вылетел.

Доппель оказался невероятно легким – около шести килограмм, но Ал уже ни на что не обращал внимания. Рывком он отправил Последнего к двери. Доппель заскользил по полу и уткнулся в стену. Ал подошел. Начал толкать коленом. Дополз до ручки, открыл дверь в ванную комнату, затащил туда Последнего.

– Закрой дверь, – на оставшихся силах попросил доппель.

На оставшихся силах Ал закрыл дверь. Теперь судьба мира зависит от Последнего. Что он выберет, когда одолеет? Так Ал и упал, облокотившись на стену родного дома.

Ребенок сидел возле небольшого окошка и читал книгу с множеством иллюстраций. Солнечный луч блеском переливался по рукам и страницам. Мальчик посмотрел в окно. За стеклом на буграх располагался хвойный лес; спокойный и величественный, он внушал доверие. Сердце приняло эту музыку с торжеством, под виолончель песка и легкий теплый ветерок, колеблющий огненную траву. Комната не слишком просторна, коли не сказать мала, но уютна. Стены деревянные, и нет сложных частей вокруг. Время «с ускорением» замедлялось. Ребенок тихо напевал что-то, шепотом. Складывались какие-то заклинания, и воздух дергался от них. Одна страница за другой, как первый знак за вторым, мелькали утренним янтарем. Все небо, без облаков, громадное синее пространство, надутое изнутри… Палец прикоснулся к границе листа, держа информацию в невесомости. Удар – и отковырянные знаки сомкнулись после долгой разлуки. Солнечный луч проецировал галактику с собственными светилами, хаотично несущимися то вверх, то вниз, то по кривой, то северным дыханием, нежным в спокойствии, лютым – действуя.

Внезапно звезды разошлись, отпряли вместе, как ошпаренные, закружились горизонтальным ураганом. Ребенок взмахнул рукой – звезды пали на буквы в книге. Рука брезгливо стряхнула звезды со страницы. Потом согнулась – указательный палец начал читать, перемещаясь подобно механизму старых печатных машинок: «Я – Господь Бог твой…»

Это было сказано почти в уме. Дыхание остановилось. Вошла женщина и посмотрела на мальчика. Она подошла ближе и прочла то же самое, что и он. По раме окна со стороны улицы тянулся виноград, лозами хватаясь за стены дома и поднимаясь на крышу.

– Он видит нас, – сказала женщина.

– Я знаю, – ответил Ал.

– Бог любит тебя.

Женщина позвала ребенка к столу. Кухню заливает солнечный свет, путешествуя через три больших окна. Одно из них открыто настежь, и свежий весенний воздух колышет гардинку. На столе только две тарелки – там гречневая каша. Возле покоится ломоть хлеба и две ложки. За окном все охватило золотое пламя – не обжигающий жар. Но ветер через окно начал дуть довольно прохладный – с чего бы это?

Ал очнулся. Он лежал в кресле. Тело не болело – внутри оно было полностью целым. Чувствовалась небольшая усталость, как от недосыпания. Еще светло. Но куда делся Последний?