Текст книги "Лучший возраст для смерти"

– Это игра? – спросила Ханна. – Все эти «чиф Грег», «слушаюсь», «свободны»?

– К сожалению, не игра. Кушай, я буду рассказывать.

Сэндвичи оказались с вареным мясом и сыром, вкусные, хотя вместо булок использовали несвежий поджаренный хлеб.

– Готова?

Она кивнула.

– Сначала неприятное. Как я тебе и говорил, всех взрослых прикончил вирус, над которым работали у нас в Лабе. Всех, кто старше восемнадцати. Плюс-минус час, может сутки после восемнадцатилетия, и ты начинаешь умирать. Лекарств нет. Ни обезболить, ни замедлить процесс невозможно. Можно только застрелить из жалости. Было уже две смерти среди выживших. Пережить это не пожелаю врагу. Видеть тоже.

Ханна вспомнила выпавшие зубы матери, лежащие на отцовском плече, изгвазданную пятнами сукровицы подушку и положила сэндвич на тарелку.

– Понимаю, – кивнул Грег. – И сразу вторая неприятная новость, хотя ты, наверное, все понимаешь. Мне до смерти остался неполный год. Тебе – два. Это все, что есть у нас впереди. Большего не будет. За ближайшие 365 дней нас в Вайсвилле станет на 37 человек меньше. В следующем году умрет еще 30 человек. Еще через год 22 человека и 40 будет на подходе. Всего нас 323. Через сколько лет здесь будут гулять только кабаны да олени, посчитать можешь?

Ханна молча слушала и пила воду из бутылки – глоток за глотком, но во рту было сухо и горько. Есть ей расхотелось совсем.

Все те вещи, что приходили в голову по дороге, все вопросы, на которые она боялась ответить, сейчас холоднокровно озвучивал Грег своим новым надломленным голосом. Он словно вел занятия в школьном дискуссионном клубе, а не рассказывал о собственной смерти и смерти всех тех, кто сейчас оставался в городке.

И о ее смерти тоже.

– Что ты собираешься делать?

– Вместо каждого, кто умрет за этот год, должен остаться хотя бы один ребенок, Белль. Пока с нами Джессика и Сэм, у которых за плечами есть год медицинского колледжа, мы можем научить младших принимать роды и оказывать больным и раненым первую помощь. Потом… – он помолчал. – Ну, может быть, они научат следующих. Если успеют научить. И еще… В округе есть аптечные склады, чтобы создать запас лекарств…

– Кто примет роды, ты придумал. А кто будет рожать? – спросила она, уже зная, что услышит в ответ, но все еще отказываясь этому верить. – Мы? Младшие?

– Все, кто может рожать – будут рожать, – он поднял на нее глаза и она увидела, что взгляд Грега изменился так же сильно, как лицо, голос и окружающий их мир. – Не знаю, со скольки лет. Может, с двенадцати. Может, с тринадцати. Если каждая девушка успеет родить и выкормить трех-четырех детей, это даст нам возможность понемногу увеличить численность и выжить.

– Трех-четырех детей?! По-твоему девочка в двенадцать лет должна рожать? А беременеть в одиннадцать? Грег, что ты несешь?! А она это может? А сколько лет должно быть отцу? Как ты все собираешься организовывать? Да, в этом возрасте все они – дети… – сказала Ханна. – Просто дети!

Она понимала, что любые ее слова не будут звучать убедительно по сравнению с убийственной арифметикой Грега, но все же повторила:

– Это же просто дети, Грег!

– Уже нет, Белль, – он покачал головой. – Три недели назад это были просто дети. Теперь – уже нет. Это не дети, это выжившие…

* * *

Ближе к вечеру, когда застывший горячий воздух можно было резать ножом, навестить Ханну пришли Энтони и Дана.

Они казались такими же веселыми и беспечными, как до катастрофы, но только казались.

Человек-улыбка Энтони улыбался через силу. Дана изображала себя прежнюю, но без особого старания.

А еще от Энтони пронзительно пахло лекарствами.

– Ерунда, – отмахнулся он. – Обычные мозоли. Мы копаем ров с северной стороны города, чтобы машины не смогли пройти по лесным дорогам. С непривычки получилась ерунда…

Он продемонстрировал перевязанные ладони. Из бинтов торчали нечистые пальцы с обломанными ногтями, под кожу въелась рыжая земля.

– Видишь? Ничего страшного!

– А ты? – спросила Ханна у Даны.

– Дети, – пояснила та, отбрасывая длинную челку назад (единственный жест, напоминающий о прежней Дане). – Я занимаюсь младшими – от двух до пяти. И еще я, как оказалось, неплохо готовлю… Через день у меня смена на кухне.

– Ты? На кухне?

– Есть можно, – кивнул Энтони. – Подтверждаю. У Мириам, конечно, вкуснее мясо, но супы у Даны получаются то, что надо. Во всяком случае, никто не жаловался.

Он улыбнулся краешками губ, едва заметно, чтобы ободрить. Улыбка получилась печальной.

– Не смотри ты на нас так, Ханна. Конечно, нам тяжело…

– Особенно, когда дети плачут по ночам… – вставила Дана. – Представляешь, темно, и слышен тихий-тихий вой. «Мама, мама…» В спальне у меня двадцать пять малышей – начинает один и остальные подхватывают. И так час… Или два. Или три… До самого утра…

Она сглотнула всхлип и посмотрела на Ханну больными собачьими глазами.

Губы у Даны подрагивали, но она старалась скрыть это, как могла. Правда, могла она плохо.

– Ты не думай, что мы жалуемся… – перебил Дану Энтони. – Могло бы быть еще тяжелее. Я, например, не выдержал бы работы в похоронной команде. Как по мне, так лучше копать ров и ставить ограду. Даже если руки в мясо, все равно лучше, чем таскать мумии и жечь их на костре. Помнишь Кима, Ханна?

Ханна Кима помнила. Симпатичный худой парень, выступал за школу в сборной по плаванию. Он чудесно танцевал – невысокий, ловкий и очень музыкальный. Он очень любил танцевать…

– Ким застрелился два дня назад, – пояснил Энтони. – После того, как сжег тела своих родственников. Вот поэтому я просто укрепляю периметр и не могу заставить себя зайти в наш дом… Пусть кто-нибудь другой заходит…

Ханна вспомнила пару в самолетных креслах и закрыла глаза.

– Слишком много мертвых, – произнесла она тихо. – Везде, где я шла или ехала, были мертвецы. Я похоронила своих родителей… Сама… Но кто-то должен войти и в твой дом, Тони.

– Но не я, – быстро ответил он, отводя глаза. – Я туда не войду ни за что…

– Тела сжигают? – спросила Ханна.

– Приказ Грега, – сказала Дана. – То есть мы понимаем, что это вирус или еще какая-нибудь дрянь и трупы могут быть заразны. Мы уже неделю поддерживаем костры. Хорошо, что ветер сегодня не менялся… Ты не представляешь, как все это пахнет…

– Слушай, а почему ты не попросишь Грега перевести тебя на другие работы? – спросила Ханна. – Вы же старые друзья! Он что, не видит, что ты загибаешься?

– Грега? – спросил Энтони, на лице которого блуждало некое подобие улыбки. Весьма неприятное подобие. – Вот уж кого я больше ни о чем не попрошу… Наш мессийка не любит, когда ему напоминают о дружбе…

– Вы поссорились?

Энтони осклабился.

– Не надо, Тони, – взволнованно предупредила его Дана. – Он делает то, что…

– Он делает то, что ему нравится, – перебил ее Энтони, голос его задрожал он злости. – Он тащится от этого, Дана. Он наконец-то получил то, о чем мечтал – мир, где ему должны подчиняться.

– Что между вами произошло? – спросила Ханна. – Что он тебе сделал?

– Ничего… – начала Дана.

– Как это – ничего? Расскажи ей! Ну, расскажи! Расскажи, как он вместе с Васко наводил тут порядок! Ханне понравится!

– Тони! – сказала Ханна, как можно более убедительно. – Я ничего не знаю, но хочу знать… Что за хрень между вами произошла?

– А вот такая хрень! – Лицо у Энтони пошло красными пятнами. – Обычная! Одни должны убирать трупы, а другие с чистыми ручками только приказы отдают? А что делать, если я не могу? Ну не могу я! Ничего, кроме как вкапывать столбы под колючку, он для друга не нашел? Только трупы или рыть? Чем я хуже него? Почему он тут главный? Он что, умнее? Ни хера он не умнее! А пороть прилюдно – это правильно? А разрешить своим ублюдкам бить тех, кто не хочет ему подчиняться? Это как? Пользоваться тем, что у него за спиной этот отморозок Васко?

Казалось, еще чуть-чуть – и на его губах вскипит пена.

– Попросить Грега? – просипел он, выдавливая слова, словно пасту через сцепленные зубы. – Нашего умненького, добренького Грега? А не даст ли Грег своему другу Тони нормальную работу? Ведь Тони для него, как брат? Ведь Тони верный и преданный, как собака! Да, убивать я не умею… Но я же…

– Хватит! – рявкнула Дана.

Голос у нее стал резким, с неприятными интонациями – что-то среднее между окриком и визгом. Она явно не сдерживала эмоции.

– Заканчивай ныть!

– Я не ною! – огрызнулся Тони, вскакивая. – Тебе нравится пахать по двадцать часов в сутки? Жопы мыть нравится? Мой! Для тебя он тоже другого места не нашел!

– А я не требовала другого места! – крикнула Дана в ответ. – Я делаю то, что могу и умею. Он не виноват, что я ничего другого не умею. И ты ничего другого не умеешь!

– Зато он умеет! Командовать! Будем беременеть сегодня, Дана? Грег приказал? Давай! Ему же еще и наши дети нужны! Раз-два! Раз-два! Сука! Ненавижу!

– Прости его, – попросила Дана негромко, поворачиваясь к Ханне. – Он не в себе…

– Я в себе! – прорычал Тони. – Слышишь, сука? Я в себе!

Он выбежал прочь, хлопнув дверью.

Некоторое время девушки молчали.

– Все так плохо? – спросила Ханна и взяла Дану за руку.

Ладонь была загрубевшей от работы и чуть влажной, кисть безвольной.

– Все очень плохо… Я не знаю, что делать.

– Он изменился.

– Он сходит с ума. Он считает, что все не так.

– А как правильно?

Дана высвободила руку и подняла на Ханну глаза. Слез не было, но взгляд был такой, словно ей только что переломали кости.

– А он не знает как. Главное, чтобы не так, как Грег.

– Что не так сделал Грег?

– Ввел пайки для всех, кто старше десяти лет. Работаешь хорошо – получаешь полный, не работаешь – получаешь в три раза меньше. Тех, кто пытался гнуть свое… Их вразумил Васко.

– Вразумил?

– За неподчинение – публичная порка. За воровство еды – изгнание. За другие мелкие провинности можно получить прикладом по ребрам.

Дана невесело усмехнулась.

– Грегори – совсем не тот Грегори, которого ты знала. Оказывается, никто из нас его не знал. И Тони, как оказалось, другой.

Она отбросила челку.

– И я не та, что была. И Лиз, и Васко, и Сэм… Прости, еще раз, Ханна, за эту сцену. Слишком многое произошло за эти дни. Мы все не в себе. Но я рада, что ты жива и вернулась.

Губы Даны прикоснулись к ее щеке – поцелуй вежливости: ни тепла, ни нежности, ни дружбы.

– Привыкай. Прости. Будем видеться!

Она вышла, не оглядываясь.

Ханна молча откинулась на подушки.

Сказать, что она была растеряна – это ничего не сказать. Ведь не годы отделяли их всех от совместного прошлого – чуть больше недели, но то, что произошло за эту неделю, кардинально поменяло все.

Дверь снова приоткрылась и в комнату заглянул мальчик, приносивший обед.

– Ханна, – позвал он. – Грегори просил тебя прийти. Если тебе лучше, конечно.

– Мне лучше, – отозвалась Ханна, вставая. – Я уже иду. Подожди меня в другой комнате, я оденусь.

– Слушаюсь! – отозвался мальчик и исчез.

Укол все еще действовал, ноги хоть и работали, но казались ватными, а колени гнулись так, словно были не из костей, а из мягкого желе, но Ханна встала и принялась одеваться.

Джинсы, футболка, кроссовки…

– Где Грег, Сэмюель? – крикнула Дана.

– Ждет в штабе, – пояснил мальчик из-за двери.

– В штабе? – удивилась Ханна, поправляя шнуровку на кроссовке.

– Бывший полицейский участок, знаешь? – маленький серьезный Сэмюель придержал дверь для Ханны, помогая ей выйти в коридор. – Теперь там оружейная и штаб…

* * *

– Извини, что поднял…

Грег был не один.

В лицо Ханна знала почти всех присутствующих, а вот по именам только несколько человек. Но среди присутствовавших был ее одноклассник Васко, и они на радостях даже обнялись. Васко за эту неделю стал еще суше прежнего – ни грамма жира, только кости, мышцы и горящие на осунувшемся лице темные блестящие глаза. Он был в камуфляже и пахло от него порохом и оружейной смазкой.

– Рад тебя видеть, Ханна… – сказал Васко. – Добро пожаловать домой!

– Смотри-ка, Ханна, – позвал ее Грег, показывая карту, лежащую на столе.

Карта оказалась самодельной, склеенной из распотрошенного автомобильного атласа, но вполне читаемой.

– Узнаешь? Ты тут была?

– Да. Вот автостоянка, вот «Мейсис». Вот тут я парковала джип…

– Сюда не подходила?

Грег провел пальцем влево от молла, туда, где на карте были отмечены несколько прямоугольников, окруженных пунктирной линией.

Ханна покачала головой.

– Нет. Это дальше, за паркингом. Но видела это место. Там еще забор высокий, из бетона.

– А что именно видела, помнишь? Верхаузы там были?

Ханна без труда восстановила в памяти серые длинные крыши.

– Были.

– Сколько раз мимо ездили – не сосчитать. – Грег разочарованно махнул рукой. – А что там за моллом построено, что где располагается, я совсем не помню…

– Зачем это тебе? – спросила Ханна.

– Давай-ка я объясню, – предложил Васко Грегу.

Тот кивнул, и Васко начал говорить.

– Сегодня умер один из раненых. Не наш раненый, из тех плохих парней, что ты привезла из Рейстера на хвосте… Так вот, он утверждал, что в этих верхаузах есть продовольствие, одежда и даже оружейный склад.

– Ничего сказать не могу… – пожала плечами Ханна. – Видела крыши, видела забор…

– Это понятно, от тебя и не требуется выдумывать, – кивнул Грег. – От тебя требуется проверить, не соврал ли покойник. Нужно туда поехать, разведать что там и как, и, если есть что забрать, то забрать. Васко у нас парень горячий, ему пострелять – хлебом не корми! Ты поспокойнее. Поэтому в этой вылазке – командир ты!

– Я? Грег!

– Ты, ты… Пойдешь старшей. Получишь два больших военных грузовика, десять человек на погрузку-выгрузку-переноску и группу Васко для обеспечения безопасности. Забери все, что можешь, все, что нам может понадобится. Задача – не сжечь все и убить всех, как понимаешь. Задача как в игре – собрать ресурсы и не потерять никого! Ясно? Выдвигаетесь прямо сейчас. Туда минут сорок ехать, если бодро. Будете на месте в сумерках, притаитесь и внимательно оглядите все в округе. Если кто-то там уже мародерничает, в прямой конфликт не вступайте. Слышишь, Васко?

Васко кивнул.

– Но все-таки, – Грег улыбнулся, – если будет необходимость ударить – бейте первыми. Не рискуйте. Девушек старайтесь брать живыми. Остальных – по возможности.

Васко снова кивнул.

– Как ты? – спросил Грег Ханну. – Справишься?

Она пожала плечами.

– Наверное. Не знаю.

– Нам нужны эти ресурсы, Ханна. Все, что мы успеем прибрать к рукам, поможет пережить эту зиму. И следующую. И ту, которую мы с тобой уже не увидим. Одежда, лекарства, продукты питания, топливо, генераторы. Даже такие мелочи, как батарейки – все пригодится. Нам нужно оружие, патроны, рации и оптика. Нам нужно все, вплоть до старых покрышек – ими можно топить, если будет холодно.

Грег был убийственно серьезен.

Все, кто находился в штабе, слушали его с такими же серьезными лицами – Ханне показалось, что все они разучились улыбаться.

– Нам нужно все, что вы сможете найти и доставить в Вайсвилль, – повторил Грег. – И каждый из вас нам нужен живым и здоровым. Поэтому – будьте рассудительны и осторожны. Вернитесь домой.

Он посмотрел на Васко.

– Командует Ханна. Понимаешь почему?

Васко нахмурился, но взгляд не отвел.

– Да.

– Выдвигайтесь.

* * *

Ханна не успела оглянуться, как началась осень.

Вот только вчера жара не отпускала их даже ночью, а сегодня под утро хотелось укрыться с головой. Зябкий рассвет спустился на Вайсвилль в конце первой недели сентября, вестник грядущих холодных дней. Город собирался жить вопреки всему, что случилось. Он изменялся, приспосабливался к новым правилам, накапливал жирок, но все еще тосковал по прошлому каждой улицей, каждым брошенным домом.

Время шло, с каждым днем трупов сжигали все меньше и меньше и вонь, висевшая над городком в дни, когда дул восточный ветер, перестала выедать глаза. В Вайсвилле появился охраняемый внутренний периметр, за которым можно было чувствовать себя в относительной безопасности, и внешние укрепления, перекрывавшие подъезды к городу и развилку.

Жизнь постепенно налаживалась. Вернее, не налаживалась, а входила в какое-то более-менее понятное русло, и эта определенность давала живущим в Вайсвилле надежду на будущее. И никто не задумывался над тем, каково было тому, кто принимал решения. Достаточно было знать, что кто-то их принимает.

Одним из талантов Грега было умение поставить каждого из членов команды на место, где он приносил наибольшую пользу. В принципе, именно это отличает хорошего организатора от обычного исполнителя. Он, словно шахматист, пытался планировать партию на несколько ходов вперед, и, хотя это не всегда получалось, механизм все-таки работал, пусть со сбоями, но работал. Во всяком случае, без Грега он бы не смог функционировать совсем.

Особое внимание уделялось малышам – без них просто не было будущего, и Стаховски обозначил уход и воспитание самых младших как приоритетную задачу.

Те из тинов, которые умели находить общий язык с бэбиками и кидами, работали в яслях и детских садах – Грег настаивал на том, чтобы всех воспитанников с самого раннего возраста учили грамоте и счету. Портить книги, используя их для растопки, он тоже запретил. Разве может быть будущее без знаний?

Кидов постарше учили стрелять, ухаживать за оружием, водить машины – Вайсвиллю были нужны воины, возможно, даже больше, чем мыслители.

Джессика и Сэм, как и собирались, учили четверых двенадцатилеток оказывать первую помощь, принимать роды и разбираться в лекарствах. Лиз показывала технику перевязок и инъекций – ничего более сложного она не умела, но и ее наука оказалась востребованной.

Кто-то занимался огородами, благо, справочная литература была в городской библиотеке, кто-то ставил самодельные силки, мастеря их из рыболовной лески, кто-то строил сараи и загородки для птицы – хоть косо и криво, но строил.

Домашней птицы в Вайсвилле было немного, а ту, что была, собирали по соседним фермерским хозяйствам.

Кто-то рыбачил в обмелевшем за лето Санни-спрингс, кто-то охотился, благо кроликов в округе водилось великое множество, да и олени регулярно подходили к Базе со стороны леса. Кто-то мешками таскал кукурузу, вызревшую на заброшенных полях, к машинам, и все это обитатели везли, волокли, тащили на спинах в Вайсвилль, набивая съестным подвалы домов, как бурундук защечные мешки.

Найти, принести, сохранить – жизнь городка напоминала жизнь муравейника в начале осени. Полторы сотни работоспособных жителей пытались обеспечить себе сытую жизнь зимой и все, у кого хватало опыта и воображения понять, что может случиться с ними, когда наступят холода, работали не за страх, а за совесть.

А Ханна…

Ханна возглавила одну из трех групп мародеров, как оказалось, самую успешную и самую отчаянную. Васко с автоматической винтовкой наперевес, занял позицию за ее правым плечом, и Ханна знала, что он отдаст за нее жизнь в случае необходимости. Иногда она ловила на себе его взгляды, и это не были взгляды телохранителя или друга. Но обычно Васко успевал отвести глаза, и в такие моменты Ханна думала, что могла ошибиться.

Васко был сдержан и холоден при любых обстоятельствах, кроме боевых, в бою его темперамент выплескивался через край, и тогда Гонсалес превращался в машину для убийства. В такие моменты Ханна вспоминала слова Тони.

Васко действительно нравилось убивать, он наслаждался насилием, как меломан наслаждается изысканным музыкальным сопровождением любимой оперы, как наркоман – грядущей дозой. Тони оказался прав, но рядом с Васко Ханна чувствовала себя защищенной и сильной. Ей даже не приходилось браться за пистолет. Гонсалес и его «сумасшедшая пятерка» замыкали все проблемы на себя. Остальное не имело значения.

Вместе они вычистили склады в Рейстере – там действительно было чем поживиться. В Вудфилде они разжились двумя цистернами дизельного топлива и двадцатью тоннами бензина вместе с бензовозом. В Пайнтауне пришлось воевать с пришлыми мародерами из-за складов с зерном и мукой, но кончилось все благополучно – разгромом противника.

Теперь она редко видела своих друзей по школе – разные обязанности и, как следствие, разные права, интересы и группы общения. Нет, никаких запретов ходить друг к другу в гости не было. Просто был восемнадцатичасовый рабочий день, и у каждого жителя Вайсвилля в этом дне было свое место, словно у патрона в пулеметной ленте.

А после работы, если честно, было не до общения.

И никто никого не принуждал к беспрекословному послушанию, но все подчинялись общему укладу – просто иначе система не работала. Во всяком случае, ужасов насилия над личностью, так живо описанных Тони в первые дни ее появления здесь, Ханна не наблюдала. Или не замечала, будучи постоянно занятой своей работой. Впереди была осень с ее дождями и ветрами, снежная морозная зима и десятки новых смертей, которые предстояло пережить.

В августе вирус унес три жизни, в сентябре беспощадно прикончил еще четверых обитателей Вайсвилля.

Но люди ко всему привыкают.

Горели смрадные погребальные костры, но все так же уходили в разведку группы мародеров, дымили печи кухонь, играли бэбики и киды в детских садах, заступали на дежурство часовые внутреннего и внешнего периметра.

Да, было страшно, особенно когда Ханна впервые увидела, как смерть забирает одного из ее ровесников.

Генри нужно было застрелить, избавить от мучений, но она не смогла – физически не смогла нажать курок. Это сделал Васко. Сделал, искривив тонкие губы, словно пускал пулю не в трясущегося в судорогах старика, который еще полчаса назад был их другом, а в совершенно незнакомого человека.

Потом пришел Грег и тело отнесли на погребальную площадь, где киды уже сложили костер.

Прощание было недолгим, пламя жарким, на скорбь не оставалось времени.

Городу нужно было жить дальше, а Грегу с помощниками – сделать так, чтобы он жил: организовать, прокормить и защитить триста с лишним человек, которые еще вчера не умели ничего, кроме как играть в компьютерные игры. Когда тут скорбеть? Смерть стояла за спиной каждого из них, привычная, ставшая почти родной за эти месяцы. Каждый день, каждую минуту, каждую секунду она дышала в спину, клала свои костистые лапы на плечи выжившим. От нее можно было увернуться сегодня, но время, когда она возьмет свое, было предопределено для каждого.

Если бояться смерти бесполезно, то можно лишь научиться не обращать на нее внимания. Жить, словно ее не существует.

Им повезло, что продуктовые склады, на которых хранились тонны пайков для армейских, находились не на наглухо замурованной автоматикой Базе, а на городских складах. Им еще раз повезло, что часть бронетехники, предназначенной для охраны внешнего периметра, осталась в ангарах ремонтной и охранной службы Маунт-хилл – это помогло успешно мародерствовать и защищаться от чужаков. А уж то, что на внешних складах хранилось стрелковое оружие для военной полиции, было не просто удачей, а огромным везением – без этого железа Вайсвилль мог не дотянуть и до осени.

Грег жалел, что не может переселить колонию на Базу и превратить укрытие в настоящую крепость. В принципе, защитные стены можно было попытаться преодолеть, но внутри смельчаков ждали автоматические системы ведения огня, запечатанные метровой броней входы под землю и огнеметные ловушки. Рисковать десятками жизней Грег не хотел.

Энергоснабжение смертоносного хозяйства было автономным – собственный ядерный реактор, небольшой, но достаточно мощный, проектировщики упрятали на многометровой глубине.

Силовой установки Базы хватило бы на город в несколько сот тысяч жителей, только вот База в закрытом режиме была абсолютно автономна и недоступна – ни входа, ни выхода, ни открытых коммуникаций. Грег не оставлял мысли найти способ запитать Вайсвилль от военного реактора, хотя бы через защитный контур, но ни одной лазейки пока не нашел.

Если бы проблемы Вайсвилля ограничивались снабжением и защитой от внешних угроз, то Стаховски был бы идеален как вождь, но, как водится, самые тяжелые вопросы и решения всегда остаются на закуску. То, что случилось между Ханной и Грегом, не имело отношения ни к одной из обыденных задач, которые решались в Вайсвилле по сто раз на дню. Но конфликт лидеров всегда неизбежен. Чтобы он разгорелся нет необходимости ни в чем, кроме наличия лидеров.

Год спустя, лежа возле остывающего камина в здании Библиотеки, Ханна задавала себе вопрос: могло ли все сложиться иначе? Могла ли она остаться в Вайсвилле? Могла ли забыть грохот выстрела, бешеные глаза Грега, медленно кувыркающуюся в холодном осеннем воздухе гильзу и то, как мозги Тони вылетели ей в лицо? Могла ли она забыть, как страшно, на одной ноте, кричит Дана?

И не находила ответа.

Даже после того, что сделала сама.

До самой смерти – не находила ответа.

* * *

Вернувшись из Рейстера с добычей, Ханна наконец-то навестила родительский дом. Ей было трудно переступить порог, но она пересилила себя и, достав из-под ступеней запасной ключ – он всегда лежал там на всякий случай и вот этот случай настал – открыла двери.

В прихожей и на кухне уже не пахло уютом, воздух сочился гнильцой – под холодильником виднелся коричневый высохший потек. На журнальном столике в гостиной лежали отцовские очки и мамины ключи от машины, на диване возле телевизора так и остались контроллеры от видеоигры Джошуа. Стараясь не приглядываться к деталям – именно они ранили сильнее всего – Ханна прошла к лестнице.

В своей спальне на втором этаже Ханна пробыла ровно столько, сколько понадобилось, чтобы собрать сумку с вещами.

Нарядные блузки и юбки Ханна оставила в шкафу. С собой взяла только самое необходимое, практичное, по принципу – легко выстирать, не жаль выбросить. Белье, футболки, джинсы, кроссовки, теннисные носки. Свитер. Ветровка. Теплый худи – скоро вечера станут совсем холодными.

За зимними вещами можно прийти позже.

В отцовском кабинете пришлось задержаться подольше – она не могла точно вспомнить код сейфа и перебирала комбинации с последними двумя цифрами. В конце концов замок сдался.

Она достала из сейфа пистолет и нераспечатанную коробку патронов, забрала со стола папин блокнот для записей. Мамины украшения Ханна не тронула, они так и остались за стальной дверцей, рядом с пачкой наличных. Тут же лежал жесткий диск и несколько флешек. Диск Ханна не взяла, а флешки бросила в карман сумки. В принципе, если зарядить любой из ноутов от генератора, то их содержимое можно просмотреть.

Из спальни родителей Ханна забрала фото, на котором они были сняты вчетвером год назад в Форт Лодердейле, и, когда она вынимала карточку из рамки, у нее дрожали руки и глаза стали на мокром месте.

Здесь, в доме родителей, она окончательно осознала, что осталась совершенно одна.

Место, где ей теперь предстояло жить, находилось в десяти минутах ходьбы от родительского дома, но расстояние между ними измерялось не милями и не минутами, а словами «совсем» и «навсегда». Здесь оставалось прошлое – папины спиннинги, мамины книги, дрон брата, ее детские куклы, бейсбольная перчатка дяди Джека, ошейник Чака в ящике папиного бюро, грамоты на стенах и портрет прадеда на стене в прихожей – прадед на лошади и с саблей наголо кисти неизвестного мастера начала XIX века. Ее самой уже не было в этом прошлом, как не было и в будущем – все, включая фото семьи, поместилось в одну небольшую сумку.

Когда она шла сюда, то принадлежала только сегодняшнему дню, а сейчас, стоя на веранде, она застряла в воспоминаниях, точно муха, угодившая в паучью сеть. Велосипед у заднего крыльца. Фрисби в траве возле корней молодого клена. Забытое на шезлонге полосатое полотенце – грязное и выцветшее за эти недели.

Вечер спускался на Вайсвилль, и висела над церковью в сиреневых сумерках неправдоподобно большая, желтая, как головка сыра, луна да кружили над привядшими мамиными цветами бражники, и жужжание их крыльев было слышно даже возле бассейна на заднем дворе.

В эту ночь Ханна впервые спала в постели Грега, на его плече. От него исходили сила и спокойствие. Это был ее мужчина, ее муж, ее защитник, и в его объятиях она забывала о том, что впереди у них не жизнь, а только один год. Меньше года.

Утомленная любовью, она спала, и дыхание ее было легким и ровным, почти неслышным. Так спят младенцы, влюбленные и люди, которым нечего терять.

С той ночи прошло почти два месяца.

Сентябрь заканчивался, Вайсвилль уже дважды накрывала осенняя непогода и трава от проливных дождей снова приобрела яркий зеленый цвет, а деревья разукрасило во все оттенки желтого и красного.

Ханну поздно предупредили о том, что Грег собирает Совет и она, опоздав на начало доклада Джессики, не сразу поняла, о чем идет речь.

Джессика, серьезная, с прямой напряженной спиной, сидела во главе стола, поглядывая в бумаги, Грег ходил по комнате, крутя в руках нож для разрезания страниц, Сэм курил у окна, а Клайв писал что-то в блокноте, пока Лиз сосредоточенно, не поднимая глаз на окружающих, полировала коротко остриженные ногти замшевой салфеткой.

– Маловато нас, – констатировал Сэм, выпуская за окно струю дыма.

Кивнув собравшимся, Ханна заняла свое обычное место и приготовилась слушать.

– Не маловато, – возразил Грег. – Давай говорить прямо! Это катастрофа. Десять подтвержденных беременностей на конец сентября. Десять. Такими темпами мы вымрем в ближайшие несколько лет.

– Ты оптимист, – хмыкнул Клайв.

– Мы еще не приняли ни одного новорожденного, – Джессика положила бумаги аккуратной стопкой перед собой. – Да и откуда бы они взялись? Теперь каждый пятиклассник умеет предохраняться, спасибо школьному курсу по контрацепции! Сколько у нас будет патологий при ранних беременностях? Понятия не имею. Сколько выкидышей с последующим бесплодием? Я и предположить боюсь… Какая будет детская смертность? Нет ответа на вопрос. Нам нужно не десять, а минимум сорок беременностей, чтобы поддержать популяцию.

– Ты ведешь учет по половозрелым? – спросил Стаховски.

Джессика кивнула.

– Да. Пятьдесят две готовых к размножению девушки на сегодня. Это помимо беременных. Минимальный возраст – десять лет. Максимальный, как сами понимаете, семнадцать. Троим уже можно не беременеть, четверо под вопросом – семь месяцев до…

Она заглянула в записи.

– Самая младшая – Оливия Браун, девять лет и восемь месяцев. Три месяца, как начались регулы.

– И какие будут предложения? – Грег сел в кресло во главе стола и, потерев лоб ладонью, поморщился, словно от головной боли. – Что будем делать?

Сэм пожал плечами.

– У тебя особого выбора нет, Грег.

Он сделал неопределенное движение кистью, словно подбросил на ладони что-то невидимое.

– Мы о чем говорим? – спросила Ханна. – Вот это все, Джессика… О чем?

Джессика недружелюбно сощурилась.

– Что тебе непонятно?

– Мне не понятно, почему мы говорим не о детях, которых должны защищать и кормить, а о каком-то стаде, в котором собираемся увеличить поголовье…