Текст книги "Не время умирать"

Глава 12
Переправа

Конечно, то, что у них получилось на скорую руку, нельзя было назвать санями, но по факту это все-таки были сани. Книжнику при помощи Бегуна удалось закрепить колеса ган-кэрроджа на кусках пластика, загнув листы спереди так, чтобы получился полоз.

Сибилла, как оказалось, прекрасно вязала узлы, благодаря ей конструкция получилась более-менее прочной. Бегун идею оценил, хотя хмыкнул, когда Тим изложил ее вслух, рисуя щепкой на заиндевевшей земле примитивный чертеж.

– Лошадям ты тоже полозья приделаешь?

В словах его был резон. Лошади на снегоступах ходить умеют, а вот бегать – нет, да и не помогут тут снегоступы.

Но на этот случай у Книжника имелась идея номер два.

Лед у берега был достаточно толстым, чтобы выдержать и лошадей, и повозку с пассажирами. Проблемы начинались дальше, ближе к середине Харбора, там, где течение было достаточно сильным, чтобы размывать ледяную корку. Но и тут были места, где холод победил воду, просто лед там казался совсем негодящим: пористым и тонким.

Но ночью мороз должен был усилиться (и он усиливался с каждой минутой, щипал за щеки и нос, забирался под отсыревшую за день одежду), значит, к утру лед станет хоть чуточку, но толще. И если на этих местах положить листы пластика, то есть шанс, что копыта лошадей эту корку не пробьют.

– А если пробьют? – спросил Бегун.

– Значит, – ответил Книжник вставая, – нам не повезет. Пошли, у нас много работы!

Как ни странно, Бегун не стал ни фыркать, ни пререкаться. Он протянул прожаренную крысиную тушку Сибилле.

– Держи. От сердца отрываю.

Когда они закончили работу, рассвет уже выглядывал из-за горизонта и звезды на востоке начали блекнуть. Спать хотелось страшно, но времени на сон не оставалось, если, конечно, в планах не значилось дожидаться воинов из Тауна.

Книжник пробежался по подготовленной трассе, обозначая траекторию россыпью раскаленных углей. В полумраке это выглядело красиво, словно кто-то бросил на дорогу алые мерцающие звезды.

Лошади сделали несколько неуверенных шагов, тронули с места импровизированные сани и пошли, набирая ход. Этого было недостаточно. Чтобы пересечь стремнину, требовалась скорость, и Книжник, мысленно извинившись, хлестнул своих скакунов вожжами поперек спин.

По речному льду сани пошли споро, легко, пластик скользил по льду, лошади слушались возницу, и повозка преодолела первые двести ярдов, как по маслу. Несмотря на то, что самое страшное все еще было впереди и опасный участок приближался с каждой секундой, Книжник почувствовал, как его физиономия расплывается в довольной улыбке.

Свиста первой мины он не услышал и не понял, почему лед в полусотне футов от них взлетел в небо вместе с водяным столбом. Да если бы и услышал, то все равно не сообразил бы, что происходит, потому что никогда не видел ни миномета, ни как из него стреляют.

Тим даже не испугался – он просто не понимал, чего бояться. А бояться стоило! Через два удара встрепенувшегося сердца рвануло снова, уже гораздо ближе.

Бегун крутил пулеметным стволом, выискивая цели, а целей не было. Не было вокруг ни одной живой души. Но смерть с воем падала сверху, словно кто-то невидимый, засевший в снежных тучах швырял в них гранату за гранатой.

Невдалеке что-то ухнуло, коротко просвистело, рушась с зенита вниз, и новый фонтан воды, смешанный с ледяным крошевом, взлетел к серому низкому небу.

Лошади заржали и, испуганные взрывом, начали уходить в сторону от выбранной траектории, но Тим рванул вожжи так, что едва не вывернул себе плечо, и удержал повозку на пути к фарватеру, который за ночь схватился льдом.

Эта часть замерзшей реки отличалась по цвету, достаточно было бросить взгляд, и становилось ясно, куда ехать. Именно здесь Бегун и Книжник уложили на хлипкую пористую корку несколько десятков пластиковых листов.

Если расчет окажется правильным, а он был правильным, Книжник не позволял себе и на минуту подумать иначе, то эту сотню футов можно проскочить, не провалившись в полынью.

Вот только обстрел Тим не учел. Просто не мог учесть…

Взрыв. Еще один.

Следующая мина угодила прямо в кобылу-спасительницу и разорвала ее в клочья. Кровавые ошметки разлетелись вокруг, пятная снежок алым. Лошадиная голова едва не снесла Книжника с облучка, он чудом успел пригнуться.

Превратившаяся в фарш кобыла бежала за ган-кэрроджем налегке: Тим не стал загружать седельные сумки упаковками вакцины и сейчас мысленно поблагодарил себя за это.

Лошадь было жаль, но у Книжника были заботы поважнее – самому уцелеть в этой передряге.

Если сани не попадут на дорогу из листов пластика, если следующий взрыв разбросает их импровизированный мост, если осколками покалечит лошадей или они упадут, запутавшись в постромках, то реку не пересечь. Конечно же, можно придумать другой план и найти путь попроще, только для этого надо выжить. А пока – другого плана у Книжника не было.

Слева мелькнула тень, и Тим увидел, как что-то врезалось в лед рядом с упряжкой, но взрыва, как ни странно, не последовало. Зато справа и сзади рвануло сильно, и по спине Книжника забарабанило ледяной крошкой.

И в этот момент сани выскочили на пластиковый «мост». Копыта ударили в листы, прикрывавшие хрупкий тонкий лед, повозка осадила упряжку назад: пластик по пластику скользил хуже, чем по льду. Хоть тонкий слой инея, выпавший за ночь, и помогал, но скорость сразу же упала, а именно скорость должна была сыграть немаловажную роль в осуществлении плана Книжника.

Он хлестнул лошадей – раз и еще раз! Упряжка рванула вперед. Под широкой лыжей ган-кэрроджа что-то треснуло, но они успели проскочить опасное место. Из-под листов, которые только что миновала повозка, плеснуло водой, но лошади уже неслись дальше. Книжник натянул вожжи, направляя кэрродж вправо, и тут же, без колебаний, заложил дугу влево, едва не опрокинувшись во время маневра.

Он все-таки вписался в зигзаг между едва заросшими ледяной кашей полыньями!

Взрыв! Еще один! И еще один!

Разрывы приближались к ган-кэрроджу справа, ложились в линию, которая неизбежно пересекалась с траекторией повозки.

Затормозить – означало через миг попасть в полынью, пробитую минами. Продолжать двигаться – получить прямое попадание.

Времени на выбор у Книжника не оставалось. Он привстал и хлестнул лошадей поперек мокрых спин, оставив на конских крупах кровавый след от удара. Одна из лошадей заржала от боли, запрокидывая голову. Тим увидел косящий на него глаз, безумный, окруженный кровавой склерой, оскаленные крупные зубы, и снова взмахнул вожжами. Казалось, что лошади бегут на пределе, но боль заставила их пойти еще быстрее.

Взрыв – и ледяной фонтан взметнулся вверх, заставив Книжника втянуть голову в плечи. Он увидел, как под копытами упряжки проседает один из последних листов пластика, как вода накрывает его, как начинает проседать зад повозки… Сзади заорал неожиданным басом Бегун. Такой изощренной ругани Тим еще не слышал, хотя за свою жизнь наслышался всякого. Поднимая расходящуюся в сторону волну, сани проскочили пролом вслед за лошадьми, и очень вовремя! Следующий разрыв угодил в открывшуюся полынью. Водяной столб накрыл ган-кэрродж на излете, но и этого хватило, чтобы Бегун и жрица вымокли до нитки.

Повозка летела к противоположному берегу. Тут Книжник дорогу не разведывал и полагался исключительно на удачу. Знакомые ему места располагались едва ли не в двух шагах, и ему удалось невозможное: спасти упряжку, груз, себя и двоих попутчиков, будь они неладны!

Тим радостно заулюлюкал, направляя повозку между двумя ржавыми остовами речных пароходов, вросших в лед в нескольких десятках ярдов от берега…

И в этот момент очередная мина глухо лопнула слева, лед рядом с разрывом пошел трещинами, и эти трещины бросились упряжке наперерез со стремительностью атакующих змей и с треском, напоминающим хруст ломающихся веток.

В этой части Харбора вода была глубока – Книжник мог определить глубину по мертвым, затонувшим возле полуразрушенного пирса кораблям. Насколько глубока? Не сотня футов, но вполне достаточно, чтобы утопить кэрродж с его содержимым.

И лошадей, без которых дальнейший путь становился жестоким испытанием. И упаковки с вакциной, в которой каждая шприц-туба означала спасенную жизнь… И его самого вместе с врагами-союзниками. Лед трещал. До спасительного берега оставалось пару шагов, но трещина уже разверзлась на пути повозки слюнявой пастью голодного вольфодога.

Книжник едва поборол искушение зажмурить глаза и не видеть происходящего.

Упряжка проскочила провал, но импровизированные сани все же зацепили лыжей о задравшийся край льдины, и слепленная на живую нитку конструкция полозьев лопнула, словно скорлупа яйца, брошенного на камни.

Кэрродж подскочил в воздух, едва не выбросив пассажиров и возницу. Завизжала жрица – не испуганно, а яростно зарычала, пытаясь испугать самого Беспощадного. Но лошади уже стучали копытами по твердой подмерзшей земле, и кэрродж катился, вихляя, на чудом уцелевших колесах.

Книжник трясущимися руками направил упряжку вдоль берега, свернул на неширокую тропу, уходившую вглубь порта, между облезлыми скелетами огромных верхаузов. Царившее вокруг запустение обнадеживало, но, несмотря на отсутствие следов жизни, здесь было небезопасно. Отсюда до Стейшена – рукой подать!

И Книжник гнал, гнал, гнал обессилевших лошадей прочь, правил наугад, ориентируясь только по тусклому солнечному диску, поднявшемуся над горизонтом. Он не знал дороги, но с направлением ошибиться не мог.

Миновав несколько кварталов, он наконец-то позволил себе оглянуться.

– Все целы?

– Целы, – отозвался Бегун сквозь зубы. – Почти. Плечо поцарапало только. Я такого никогда не видел… Что это за херь?

– Не знаю, – пожал плечами Книжник. – Кто-то дал им старое оружие… Или нашли… Живы – и ладно! Потом разберемся. Я не буду останавливаться, Бегун. Нам надо отсюда выбираться. Сибилла, ты как?

Жрица махнула рукой – мол, все нормально. Лицо у нее было бледное, как у покойницы, под глазами легла синева. Ей нужен был отдых после пережитого вчера, после бессонной ночи, после этого сумасшедшего утра… Всем нужен был отдых. Даже лошадям.

Книжник сбавил ход, глянул вниз.

Заднее левое колесо могло слететь в любую минуту. Правое переднее тоже не радовало. Вся повозка ходила ходуном и не разваливалась только ввиду природной прочности конструкции.

– Дотянем? – спросил вождь с сомнением в голосе.

Уж в чем в чем Книжник не был уверен, так это в том, что через пару колдобин повозка под ними не рассыплется на составные части, но кто-то должен быть оптимистом!

– Должны, – ответил он как мог уверенно и при этом незаметно покосился на вихляющее колесо. – Но быстро ехать не получится. Сибилла?

Она молча глянула на него из-под челки.

Может, Книжнику и показалось, но она стала еще бледнее, чем минуту назад. Это была даже не бледность – кожа стала землистой, а синева под глазами стремительно превращалась в черные пятна.

– Что с тобой? – Книжник понимал – что-то нехорошее уже случилось, но все еще не догадывался, что именно. – Если будет плохо – скажи. Сразу скажи.

– Мне плохо, – сказала она неожиданно хриплым дрожащим голосом. – Мне очень плохо.

Она попыталась опереться на станину пулемета, но промахнулась и завалилась на бок. Бегун едва успел подставить руку, чтобы жрица не рассадила себе висок об основание турели.

– И-щи-те мес-то, – Сибилла едва выдавила из себя эти слова. – Мес-то! Агрррррх!

Она снова зарычала и сползла с сиденья на пол повозки, опираясь спиной на сумки. Между ее ног появилось мокрое пятно, растущее с каждой секундой.

Бегун выругался, глянул на Книжника свирепо.

– Она рожает, – сообщил Тим.

– Спасибо, что просветил! – рявкнул Бегун. – Нам нужно укрытие!

Он привстал, крутя во все стороны своей облезлой плешивой головой.

– Вот тот верхауз!

Бегун ткнул пальцем в сторону стоящего в глубине квартала здания с частично сохранившейся крышей.

– Глазами не лупай, Червяк, гони! Гони!

Сибилла застонала, запрокидывая голову. У нее была тонкая шея, грязная, исцарапанная, с засохшими сбоку потеками крови.

Гнать – это было смело сказано. Ган-кэрродж едва преодолел двести ярдов, отделяющих его от развалин, в которых они пытались найти убежище, но все-таки преодолел. Повозка въехала в огромное помещение бывших припортовых складов.

Верхауз был построен давно, но добротно. На толстых стенах из красного кирпича до сих пор сохранились стальные конструкции, поддерживающие некое подобие крыши, хоть и прогнившей до дыр, но все-таки защищавшей внутреннее пространство от ветра и осадков.

Здесь царил вечный полумрак.

Лошади заартачились, принялись испуганно перебирать ногами, но Книжник дал им остановиться, только когда повозку стало не видно с улицы. Сибилла стонала, кусала губы, шарила вокруг руками, словно слепая, но больше не кричала. Бегун помог Тиму вытащить ее из повозки, но при этом шипел и ругался не переставая.

– Что будешь делать теперь, Червь? – таким взглядом можно было поджечь кучу хвороста или вскипятить воду, но Книжнику было глубоко плевать на возмущение пленника. – А я говорил тебе, что это проблема! Проблема, понимаешь? Надо было оставить ее в Сити!

– Так… – сказал Книжник, не обращая внимания на злобное шипение бывшего вождя. – Потом поговорим. Сейчас нам нужна вода. Горячая вода.

Он замолчал.

Внутри у него все сжалось от ужаса – он не знал, что делать дальше, только изображал решимость. Понятия не имел, что предпримет, но сохранял лицо перед Бегуном: Книжник всегда все знает!

Он никогда не принимал роды. Он никогда даже не присутствовал при родах. В племени все – от зачатия до деторождения – делалось на виду, но герлы помогали герлам, а тинам и челам нечего было вмешиваться в женские дела.

Книжник что-то слышал, что-то видел, что-то где-то читал, но никогда не наблюдал за тем, что делают герлы с роженицами. При трудностях, если что-то шло не так, звали шамана. Он камлал, бил в бубны, выл и прыгал вокруг, но если что-то шло действительно не так, то роженицу забирал Беспощадный. А еще, наплевав на шаманьи пляски, прихватывал на закуску и бэбика.

Можно надеяться, что у Сибиллы все случится, как надо. Можно только надеяться…

– Перестань выть, – сказал Книжник решительно.

Он приложил громадные усилия, чтобы его голос звучал рассудительно и спокойно, и у него получилось. Очень важно не только то, что ты говоришь, а еще и как ты это говоришь. Бегун замолчал и ненавидящим взглядом уперся Тиму в лицо.

– Ты когда-нибудь видел, как принимают роды? – спросил Книжник.

– Я? – удивился Бегун, сбавляя обороты. – Да никогда! На кой мне эта херь?

– Ну тогда будешь мне помогать! – заявил Тим, восхищаясь собственной наглостью. – Слушайся меня, и все будет в порядке!

Сибилла застонала, и Книжник почувствовал, как пальцы жрицы сдавили кисть его руки. И увидел, как ее вторая рука мертвой хваткой вцепилась в ладонь Бегуна, соединяя их троих в единое целое.

– Беспощадный меня раздери!

Бегун потряс головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение.

– Она же нас угробит!

– Посмотрим, – сказал Тим. – Принеси воды. Я пока сооружу костер.

Глава 13
Роды

Крови было много.

Значительно больше, чем Книжник мог себе вообразить. Вообще, все происходило грубее и страшнее, чем предполагалось.

В книгах из Библиотеки, читанных Тимом в другой, давно забытой жизни, роды высокопарно называли таинством и чудом. На фотографии в одном из ветхих журналов женщина со светлым и счастливым лицом прижимала к груди толстощекого малыша. Книжник плохо помнил свою мать, поэтому часто представлял, что это она прижимает его, новорожденного, и светится от счастья. Младенцы в Парке не были такими улыбчивыми и упитанными. Женщины его племени редко улыбались после родов. Они вообще редко улыбались. Жизнь Парковых была нелегкой: вечно не хватало еды, зимой племя замерзало, летом – мучилось от жары, москитов и лихорадки. Герлы работали и рожали, рожали и работали. И никакого таинства или чуда в родах никто не видел. Это была часть жизни. Такая же, как еда и сон.

Книжнику не нужно было рожать. Он не участвовал в процессе воспроизводства: вожди не дали бы ему плодить уродов, да и он сам не старался получить герлу в пользование. То, что случилось между ним и Белкой, не имело никакого отношения к воспроизводству или доминированию охотников над противоположным полом. В племени и названия не было тому, что между ними произошло. Слова для обозначения были, а вот названия не было. Он читал о родах, но никогда не интересовался, как это происходит в действительности. Поэтому сейчас был совершенно бессилен помочь умирающей жрице.

Он, конечно, слышал, как кричали герлы, производя на свет бэбиков. Он, естественно, знал, что некоторые из рожениц умирали, уходили к Беспощадному прямо из женской комнаты. В книгах это называлось «умереть в родах», и герлы умирали – кто в родах, кто после них, но это никого не пугало. Ни тех воинов, что их брюхатили, ни многочисленную любопытную детвору, ни самих герл.

Закон говорил, что их долг вынашивать, рожать, кормить, готовить воинам еду и ублажать их по первому зову, – и они подчинялись Закону. Благодаря Закону, как бы жесток и глуп он не был, а по мнению Книжника, Закон был и глуп, и жесток безмерно, – племя Парка выживало и потихоньку росло от зимы до зимы.

В той, как он теперь понимал, спокойной и мирной жизни Книжник был любознателен, но не любопытен. Он никогда не видел сам процесс появления бэбика на свет, ему бы и в голову не пришло лезть, куда его не просят. В умных книгах его детства писали, что теория никогда не заменит практики. И, стоя между разведенными в стороны коленями Сибиллы, забрызганный кровью, сукровицей и слизью, Книжник на собственной шкуре убеждался в правоте этой сентенции.

Сказать, что он напуган, было бы неправдой: он был смертельно напуган. Он искренне старался помочь жрице разрешиться от бремени, но на практике мог только исполнять ее команды. Все было бы ничего, но Сибилла тоже рожала в первый раз и была не в себе от боли, страха и кровопотери. Впрочем, у Книжника мелькнула мысль, что если бы ему пришлось терпеть то, что терпела роженица, то он бы просто сошел с ума в первые же пять минут и уж точно никому бы не помогал.

От Бегуна тоже толку не было, но пока Тим пытался помочь Сибилле родить, вождь таскал с улицы колотый лед и превращал его в кипяток на импровизированном очаге. Ничего, кроме кипятка и прокаленного на огне ножа, у Книжника не было.

Сибилла дышала неглубоко и часто, как раненое животное. Глаза ее то становились пустыми, то наполнялись страхом и болью. Роды продолжались второй час, жрица была измучена болезненными схватками и с каждой минутой теряла силы от потери крови. Если бы Книжник не знал ничего про микробов, то был бы спокойнее, но про микробов он читал значительно больше, чем про роды. Он прекрасно понимал, что даже если ребенок родится до того, как умрет его мать, то дальше судьба обоих будет зависеть только от того, как много микроорганизмов успело попасть в открытые раны. И выживут они или не выживут, зависит не от него, не от Сибиллы, не от Бегуна и даже не от воли самого Беспощадного, а от случая и силы организмов. Книжник порылся в памяти и выудил оттуда красивое, но бесполезное при нынешних обстоятельствах слово – иммунитет.

Сибилла застонала, покраснела лицом от натуги, стараясь вытолкнуть ребенка. Стон ее больше походил на рык зверя, чем на женский крик.

Бегун отвернулся.

– Подохнет, – сказал он негромко, так чтобы Сибилла ненароком не услышала, и сплюнул в сторону. – Нихуя ты, Книжный Червь, не знаешь, не умеешь… Только пиздеть. Вот потужится она – и опять кровью умоешься. Порвал ее бэбик изнутри.

– Подожди хоронить. Дай воду и тряпки.

Даже тряпок было недостаточно. Те, что были, пропитались выделениями и кровью, но Бегун молча постирал их в горячей воде и принес обратно. Вряд ли такая стирка могла убить инфекцию, но лучше сделать хоть что-то, чем ничего не сделать.

Книжник протер кисти горячей тканью и осторожно коснулся ладонью живота роженицы. Сибилла вздрогнула, Тим отдернул руку, но успел почувствовать шевеление под натянутой влажной кожей.

– Бэбик живой, – сообщил он Бегуну. – Он двигается!

Сибилла снова застонала. Мышцы брюшины и бедер жрицы напряглись. Она оскалилась, зажмурила глаза и…

Книжник сперва обрадовался, но тут же сообразил, что в промежности показалась не голова ребенка, а часть какого-то кожистого пузыря, который Сибилла умудрилась вытолкнуть наружу вместе с кровью, обильно выступившей из вагины. Этот пузырь был плотным, непрозрачным, словно бельмо, он мешал ребенку выйти и не выходил сам, и каждая новая потуга Сибиллы только усугубляла проблему. Плоть рвалась и кровоточила, но не выпускала плод из чрева.

Повинуясь инстинктам, а не разуму (разум как раз криком кричал Книжнику: «Не лезь!»), Тим поднял лежащий рядом с углями тесак. За его спиной охнул Бегун (Беспощадный знает, что пришло ему в голову при виде Книжника, хватающегося за нож), но Книжник уже сделал то, что надумал: придержал одной рукой жрицу, надавив на лобок, а второй, с неожиданной для самого себя ловкостью, чиркнул кончиком раскаленного лезвия по поверхности пузыря. От прикосновения стали живая ткань разошлась почти мгновенно, лопнула, выплескивая наружу желтоватую жидкость, отдающую фекалиями.

Сибилла вскрикнула, снова потужилась – раз, второй, третий. Ее тело изо всех сил пыталось исторгнуть из себя плод, и это почти удалось: из складок разбухшей окровавленной плоти показалось бледное, покрытое редкими волосенками темя бэбика. Книжник замер, боясь вспугнуть удачу.

Еще одна судорога прошла по телу жрицы, и головка начала протискиваться наружу. Мягкие кости черепа ребенка деформировались, головка поменяла форму, продираясь через узкие ворота, ведущие к жизни. Это было страшно, омерзительно и прекрасно одновременно. Жизнь плохо пахла, была покрыта кровью, дерьмом и слизью. Она приходила в мир с криками, хрустом раздвигающихся тазовых костей, с хриплым дыханием и горячечным липким потом… Но она была чудом в мире, где давно правила неизбежная смерть. И Книжник ощущал это особенно остро потому, что Беспощадный стоял у него за плечом и ждал, чем закончится схватка. У него было много возможностей довести дело до конца, но сейчас он был бессилен. Или играл с жертвой, изображая бессилие.

Рука Сибиллы вцепилась в кисть Тима с такой нечеловеческой хваткой, что кости едва не хрустнули от пожатия. Еще одна серия схваток сотрясла тело роженицы, но головка не продвинулась ни на дюйм. Сибилла перевела дыхание. Глаза ее снова обрели осмысленное выражение.

– Разрежь… – простонала она. – Разрежь меня там!

Тим с ужасом посмотрел на жрицу и замотал головой.

– Ты с ума сошла!

– Дай ей выйти! Мы обе умрем…

– Я не знаю, что резать! – Книжник едва не плакал от бессилия.

– Слушай меня, олдер, – голос у нее сипел, звуки с трудом пробивались через пересохшее горло. – Ничего не бойся. Она слишком большая для меня, такое бывает. Потрогай меня там… Я скажу тебе, где…

– Она умрет, – сказал Бегун за спиной Книжника. Он посмотрел в мутные глаза Сибиллы. – Ты истечешь кровью, жрица.

– Я точно умру, если ты этого не сделаешь…

Она со свистом вдохнула и медленно выпустила воздух сквозь сжатые зубы.

– Давай же, она тебя не укусит…

Книжник подчинился. Плоть была туго натянута, головка ребенка застряла на самом выходе, достаточно было расширить рану, которая уже была. Книжник зажмурился на миг, потом открыл глаза и посмотрел на свои окровавленные пальцы. Они не дрожали – это было хорошо. Но внутри у него все ходило ходуном. Одно неверное движение – и он вскроет череп бэбика. Один крупный сосуд – и с Сибиллой будет покончено.

– Вот здесь. В самом низу… Нож в огонь, а потом режь… Понемногу. А я буду тужиться…

Лезвие, побывав в пламени, пошло радужными разводами.

Книжник склонился над промежностью жрицы. Когда раскаленный металл с шипением коснулся влажной плоти, Сибилла вскрикнула, и Тим отпрянул, едва не уронив нож на землю.

Он не мог. Ему нужно было время, чтобы решиться, а этого времени у них не было.

– Дай сюда!

Бегун забрал тесак, перехватил его поудобнее.

– И придержи ее, чтобы я чего не того не отрезал…

Книжник открыл было рот, но Бегун уже не слушал его. Он, в отличие от Тима, был готов действовать без колебаний.

– Держишь? – спросил он и, примерившись, рассек тело в указанном месте.

Одного движения оказалось недостаточно, и Бегун уверенно углубил разрез, не зацепив головы ребенка.

Сибилла закричала.

Запах горящей плоти и волоса ударил Книжнику в ноздри. Руки жрицы снова вцепились в него с невероятной силой.

– Ну вот… Ну вот… – сказал Бегун неожиданно нежно. – Вот… Пошло.

Тим не мог видеть, что именно происходит, но мог догадаться. Каждое содрогание тела Сибиллы выталкивало бэбика на белый свет. В сырую полутьму разрушенного верхауза. В мир, где смерть всегда находилась рядом с живыми на расстоянии вытянутой руки. Вот показалось плечо, вот вышло второе… Дальше пошло легче.

Бегун встал, держа на ладони ребенка, больше похожего не на живое существо, а на тряпочку. Головка новорожденного болталась на тонкой шейке, ручки и ножки бессильно свисали по сторонам. Он был покрыт кровавыми разводами, комками плотной светлой слизи, собственным дерьмом и все еще соединен с матерью узловатой веревкой пуповины.

– Мертвый, – он приподнял руку, демонстрируя Книжнику и Сибилле неподвижное тельце. – Это не девочка, Сибилла. Это мальчик, и он умер. Все зря…

Бэбик не подавал признаков жизни.

Сибилла больше не стонала. Тишину старого склада нарушало только фырканье лошадей, хриплое дыхание жрицы да пощелкивание горящих на ржавом листе веток.

– Дай его мне, – Сибилла едва тянула голос, но говорила повелительно, и Бегун протянул ей мертвого малыша.

В конце концов это был ее малыш.

Жрица взяла бэбика на руки и неожиданно сильно шлепнула по крошечной попке, встряхнула и еще раз шлепнула. Бегун посмотрел на Сибиллу с недоумением, Книжник же почти с ужасом, но ни тот, ни другой не тронулись с места. Жрица явно знала, что делала.

Новорожденный кашлянул, но кашлянул как-то несерьезно, едва слышно, и тут же снова затих. Сибилла поспешно сунула палец ему в рот, выковыривая оттуда густую слизь, забившую бэбику горло, встряхнула, шлепнула…

Малыш закашлялся, на этот раз сильно, и… закричал! Это было сложно назвать криком, скорее уж запищал, как птенец. Но он дышал! Он был жив!

На лице Книжника появилась дурацкая широкая улыбка, как будто бы это он оживил малыша. Он посмотрел на Бегуна и увидел на его облезлой изуродованной физиономии точно такую же дурацкую улыбку. Вождь смотрел на новорожденного и в глазах Тима впервые выглядел, как чел, а не как двуногий зверь.

– Жилка в пуповине бьется? – спросила Сибилла.

По ее телу снова волной прошла судорога.

Книжник прошелся пальцами по скользкой бугристой поверхности, нашел пульсацию и кивнул.

– Перетяните ниткой и режьте, – распорядилась жрица. – И заверни его во что-нибудь. Ему холодно.

– Дай-ка я его подержу, – попросил Бегун.

Теперь Книжник не колебался. Петля из лески перетянула трубку из плоти, сверкнуло лезвие, и пуповина упала между ног Сибиллы, как мертвая змея.

Бегун отошел в сторону и сел у костра, держа на руках мяукающий сверток.

Схватки возобновились, но на этот раз все случилось быстро. Матка вытолкнула послед, и Сибилла, окончательно обессилев, упала на спину. Кровотечение продолжалось, хоть не так, как в начале родов, но с каждой минутой шансов остаться в живых оставалось все меньше и меньше. Кровь нужно было немедленно остановить.

Для таких случаев у знахарок и шаманов всегда находились нужные травы. Белка тоже имела травы и мази про запас. Но у Тима ничего не было. Вокруг были снег, лед и грязь, а не фармерские летние луга, и взять лекарства было негде. Кровь и жизнь вытекали из Сибиллы по капле, и он ничего не мог сделать.

– У тебя есть иголка? – спросила жрица внезапно.

Книжник кивнул.

– Меня надо зашить. Сумеешь?

Вагина Сибиллы напоминала свежую рану со всех сторон, и что именно там можно было зашить толстой иглой и грубыми нитками, оставалось загадкой, но Тим снова кивнул.

– Дайте мне его к груди… и сделай, что я сказала. Зашей края раны, там где разрез. Я потерплю.

Бегун аккуратно передал ей новорожденного.

Вождь выглядел странно, словно оглушенный, и был совершенно не похож на себя обычного.

– Спасибо вам, – выдохнула Сибилла, закрывая глаза.

Она прижала ребенка к груди, малыш нащупал губами сосок, впился в него и замолчал. Жрица задремала. Осунувшееся лицо разгладилось. Она больше не внушала страх. Книжник вспомнил ту самую фотографию в старом журнале: счастливая женщина и упитанный малыш у ее груди. Новорожденный не походил на упитанного, но вот то, что промелькнуло в глазах Сибиллы… Что это было, если не счастье?

У Тима не было иллюзий – все это временно. Жрицы живут ради Беспощадного. Ради того, чтобы приносить ему жертвы. Родившаяся в Сити герла может стать жрицей, если повезет. Мальчик же может стать только воином или охотником. Жрицы не любят своих детей-мальчиков, они любят только Беспощадного и власть, для этого надо родить девочку, а продолжение рода с помощью челов – всего лишь досадная необходимость.

Но ему хотелось верить, что, несмотря на то, что родился мальчик, в глазах Сибиллы он увидел счастье и любовь. Иначе зачем было ее спасать?

Мысль показалась ему дурацкой, как неуместная улыбка, но он думал именно так.

В конце концов он и сейчас оставался восемнадцатилетним юношей, мальчишкой с внешностью взрослого мужчины. Оставался недолюбленным с рождения бэбиком, изгоем-тином, никому не нужным челом. Теперь его называли олдером. Злым демоном из сказок, слугой Беспощадного – пожирателем детей. Слугой Беспощадного! Тим не знал слова «ирония», оно ему не попадалось в журналах и книгах, но в полной мере чувствовал иронию ситуации, в которой находился.

Он с трудом разогнулся. Болела натруженная спина. Болела задница, отбитая на ухабах о твердое сиденье ган-кэрроджа. Ныли руки и шея, стучало в висках.

На улице шел снег с дождем. Ветер утих, но с неба лило, как осенью – потоком. Лило и тут же превращалось в ледяную корку, сковавшую землю. Спаси Беспощадный остаться без укрытия в такой ледяной ливень! Сам превратишься в ледышку! Но зато погоню можно было не ждать. Конечно, парни из Тауна очень хотели развесить их трупы на Мэйн-Бридж, но, похоже, готовы были от этого отказаться. По крайней мере сегодня.

Книжник полез в сумку в поисках ремонтного набора для защитных костюмов, в который входили игла и нитки. Резать не получилось, посмотрим, получится ли шить?