Текст книги "Не время умирать"

Глава 16
Переговоры

Тим никогда не думал, что без оружия будет чувствовать себя голым, но именно так ему показалось, когда у него забрали автомат.

За время своих странствий он не просто привык к оружию, он сроднился с ним не менее прочно, чем до этого сжился с книгами. Но пришлось смириться: их троих оставили безоружными да еще и тщательно обыскали перед въездом в Стейшен. Тесак Белки, как и было обещано, ему оставили. Он по-прежнему висел у Тима на боку, но погоды не делал. За время странствий Книжник научился правильно оценивать шансы уцелеть и перестал фантазировать на темы собственной исключительности, важности предназначения или боевых талантов. В большинстве случаев самооценка была верной, а если и заниженной, то только чуть-чуть. И это много раз спасало ему жизнь. Глядя на массивные фигуры стражников, поставленных караулить пленных, Тим не чувствовал в себе ни сил, ни опыта, ни таланта, чтобы попытаться нарезать их ломтиками с помощью Белкиного тесака. А вот охранникам ничего не стоило сделать из него фарш.

Как только ган-кар въехал под своды Стейшена, Сибиллу с младенцем унесли неизвестно откуда набежавшие герлы-знахарки. Книжника и Бегуна со всем багажом оставили в нижней галерее до поступления следующих распоряжений. Галерея, в которой их закрыли, оказалась теплой и темноватой. Здесь не дуло, почему-то не пахло крысами, зато воздух пропитался сыростью и кислым ржавым душком. На входе и выходе сидели вооруженные до зубов смотрецы, молчаливые, глядящие на пленников глазами сторожевых вольфодогов. Ждать, пока кто-то распорядится твоей жизнью, оказалось неуютно, тревожно, и, несмотря на острое чувство голода, солонина не лезла в рот.

Казалось, Проводник и Механик забыли о них, но Тим понимал, что это не так. Их выдерживали. Так трупоед зарывает свою добычу и ждет, пока разложение не сделает мясо мягким. Хозяева Стейшена хотели, чтобы они волновались, грызли ногти, теряли самообладание и боялись… А бояться, если честно, было чего.

Сумки с вакциной Книжник с Бегуном припрятали неподалеку от границ Стейшена – спрятали надежно, как могли. Ледяная буря помогла замести следы, и можно было надеяться, что следопыты стейшенов тайник не найдут. Но надеяться – не значит знать наверняка. Обнаруженный тайник означал верную смерть, и даже ненайденный ничего им не гарантировал. Если кто-то очень хочет узнать чужой секрет, то у него есть всего два варианта: выманить информацию хитростью или вырвать ее силой. Первый вариант не особо популярен, зато второй…

Даже отсталое племя Парка пытало своих пленных изобретательно, умело и почти всегда с положительным результатом. Рано или поздно пытаемый рассказывал, что знал. Когда крысы грызут намазанные скисшей кровью гениталии, любой становится сговорчивым.

Жрицы Сити провозгласили пытку искусством и преуспели в нем. Жрицы любили и умели развязывать языки настолько, что жертвы продолжали болтать, даже будучи наполовину расчлененными.

В Тауне сделали из пыток зрелище и старались устраивать представление ежедневно. Шаманы превращали чела в безвольное мычащее животное несколькими каплями своих отваров, заставляли его разум жить отдельно от тела, а потом, когда чел становился ненужным… Те, кто сидел на крыше Башни Справедливости, наслаждались прыжком жертвы вниз. Те, кто ждал внизу, – ударом тела о мостовую.

Стейшен же превратил пытки в механический процесс, в часть (тут пришлось вспомнить слово, но Тим легко нашел его в памяти) технологии, и Книжнику вовсе не улыбалось стать участником этого процесса.

Человек, которому на ноги льют расплавленный металл, становится невероятно мягким и уступчивым и готов рассказать не только о том, где спрятана вакцина. Нет такой вещи, которую не расскажешь, когда твоя плоть обгорает до костей. А ведь жидкий металл можно лить не только на ноги… Например, в железное ведро, стоящее у пытаемого на животе. Или в воронку, вставленную в зад. Или в трубку, соединенную с половыми органами. Да разве мало есть способов заставить человека рассказывать секреты, если в твоем распоряжении раскаленное железо?

Книжник не раз слышал рассказы об отчаянных челах, которые уходили в набег на Стейшен в надежде собрать полные рюкзаки ништяков, но никогда не видел никого из них вернувшимся в Парк с добычей. Возможно, потому в Парке редко упоминали о Стейшене, а если и упоминали, то с уважительной ненавистью.

Тим с Бегуном немного поспорили о том, как далеко может простираться мужество и как это связано с умением терпеть боль, но спор победителя не выявил. По основным аспектам стороны пришли к согласию – разогретый на огне докрасна железный прут прекрасно развязывает язык самым молчаливым и мужественным.

По поводу своих способностей терпеть боль Тим иллюзий не питал. Но было кое-что, чего он боялся больше, чем боли. Он хорошо помнил, как всего один вдох пыльцы казза снес ему крышу на много часов, и ни за что не хотел испытать подобное вновь.

Впрочем, Бегун тоже не пытался изобразить из себя несгибаемого героя. Оба понимали, что в случае чего умереть молча не выйдет, поэтому лучше умереть до того, как заговоришь. На том и остановились.

Спустя некоторое время от тепла и сырости навалилась усталость, и Бегун задремал, кое-как примостившись в углу, а Книжник, которому не спалось, лениво полистал свой атлас с картами, продумывая возможные диспозиции для отхода. По всему выходило, что при попытке уйти с боем шансов уцелеть у них маловато. Можно сказать, их совсем нет. Но Книжник не расстроился. Он знал: то, чего не разглядеть сегодня, становится вполне очевидным завтра. Что-то обязательно поменяется – или обстоятельства, или взгляд на них. В общем, встретить восход живыми – очень неплохой результат в их нынешнем положении. Помаявшись немного, Тим решил расспросить смотрецов о судьбе Сибиллы и ребенка, но смотрецы на контакт не пошли. Молчали настороженно, а если Книжник пытался приблизиться, наводили оружие и нехорошо скалились. День тянулся бесконечно, как ожидание казни.

Когда снаружи стемнело окончательно, за ними наконец-то пришли.

Угрюмые воины молча сопроводили пленников до Главных платформ. По дороге Книжник легко нашел глазами место, где они с Белкой лежали в засаде, разглядывая в монокуляр жителей Стейшена. Это было совсем недавно – несколько лун назад. Но как же давно, Беспощадный забери, это было!

Они вступили в здание Стейшена, прошли через громаднейший вестибюль (здесь было холоднее, чем на речном берегу: от промерзшего бетона тянуло лютой стужей, а сквозь пустые рамы нанесло снега и ледяной пыли) и спустились на подземные уровни.

Теперь эхо разносило звуки их шагов на десятки ярдов, и казалось, что между щербатых колонн, поддерживающих высокие облезлые своды, марширует целый отряд. Здесь стало теплее, чем в галерее, но воздух оказался тяжелым, с запахами окалины, углей, а возле входов в жилые зоны – с явственной ноткой аммиака и мусорной гнили. Этот душок всегда сопровождал скопления людей, и Стейшен не был исключением, хотя, если сравнивать с другими поселениями, здесь было чисто и опрятно.

В мастерских все еще работали кузнецы – оттуда раздавались звонкие удары хаммеров о наковальни и фырканье мехов. Кузнецы покидали цеховые подземелья последними, поздним вечером, оставляя в жаровнях красноватую россыпь использованных углей. Рабочие уже покинули цеха. Кэрроджи, над которыми они трудились в течение дня, стояли в стороне, темные и пустые.

Когда они с Белкой наблюдали за Стейшеном, все выглядело совсем не так. Даже вечером, после наступления темноты, в мастерских не замирала работа. Сейчас же все выглядело так, будто племя вымерло или уснуло, как только солнце свалилось за горизонт. У Книжника возникло стойкое впечатление, что от них с Бегуном что-то скрывают и показывают только то, что хотят показать. Чего не должны были видеть незваные гости? Или кого? Зачем разыгрывать комедию перед теми, кто и так в твоей полной власти?

Тим выбрал момент и искоса глянул на Бегуна. Судя по выражению изуродованного лица, вождя тоже одолевали смутные сомнения. Но возможности переброситься хотя бы несколькими фразами у пленников не было, между ними шагали стражники, пресекавшие любые попытки сблизиться.

Механик и Проводник ждали их в одном из жилых вагонов на втором подземном уровне. Внутри кэрродж был перестроен, отделан в соответствии со здешними понятиями о роскоши и, по идее, должен был производить большое впечатление на тех, кто раньше не видел ничего подобного. На жителя Парка, например, который не ходил дальше Болот и Сити. Но для тех, кто побывал в Вайсвилле и Лабе, все выглядело довольно убого – пародией на обычную обстановку не утративших связь с цивилизацией мест.

В вагоне стоял густой дух чарра (здесь явно предпочитали его обыкновенной конопляной смолке), а под потолком плавали пласты плотного белого дыма, напоминающие настоящие облака. Проводник и Механик сидели на обтянутых кожами сиденьях, в которых Книжник безошибочно определил автомобильные кресла. На низком столике, стоявшем у них в ногах, дымилась большая трубка с чарром, но и вождь, и жрец не были накурены, и трубка скорее всего была нужна для создания атмосферы.

Охрана исчезла. Механик подал гостям знак садиться, и Книжник с Бегуном уселись лицом к хозяевам Стейшена и спиной к легкой деревянной перегородке.

Некоторое время все четверо молчали. В кэрродже было тихо настолько, что Книжник расслышал, как за перегородкой кто-то дышит.

Он мысленно улыбнулся.

Всемогущие вожди Стейшена боялись своих гостей. Сама мысль, что его кто-то может бояться, вызвала у Книжника и смех, и восторг одновременно. Его, оказывается, можно бояться! Его! Книжного Червя! Долговязого дохляка с испорченным зрением! Все-таки стать кошмаром – превратиться в олдера из детских страшилок – оказалось очень полезным побочным эффектом.

Книжник отдавал себе отчет, что внутри старой оболочки скрывается все тот же неуклюжий чел, но это была далеко не вся правда. Этот чел изменился. Да, он остался неуклюжим, и его умениям было далеко до боевых умений того же Бегуна. Но он поборол страх, изменил себя, нашел герлу, ради которой был готов умереть… А потом потерял ее. Он был всего лишь книгочеем в теле олдера, но книгочеем, обманувшим самого Беспощадного, а это дорогого стоило. Так что…

Может, все было не так и смешно? Может, его таки стоило опасаться?

Проводник покрутил в руках шприц-тубу с вакциной и положил на столик перед собой. Туба осталась невскрытой. Эти двое были умнее, чем могло показаться, и умели не только читать старые чертежи.

– Что это? – спросил Проводник.

Книжник и Бегун переглянулись.

– Лекарство, – объяснил Книжник терпеливо. – Если снять колпачок, то там игла. Надо проколоть кожу…

– Мы знаем, что такое укол, – нетерпеливо перебил его Механик. – Что делает твое лекарство? Ты испробовал его на себе?

– Если его уколоть, то ты не умрешь. Беспощадный не придет за тобой. Да, испробовал.

– И оно превратила тебя… в это?

Тим вздохнул.

– Нет. В том, что я такой, виновато Дыхание Горячих Земель. Я слишком поздно остановил Беспощадного.

– Я рассказывал тебе о лекарстве, – вставил слово Бегун. – Вместе с Айшей и остальными.

– Я не помню тебя, олдер, – оборвал его нетерпеливо Проводник. – Наверное, ты выглядел иначе, и тебя тоже изменило Дыхание, но это сейчас неважно. Важно, что лекарство все-таки существует.

Книжник кивнул.

– Оно перед тобой.

– И ты готов отдать его нам?

Тим с сомнением покачал головой.

– Пока не знаю. Что ты можешь мне предложить взамен?

Механик засмеялся, демонстрируя острый, как игла, обломок вместо правого клыка.

– Серьезно? Ты спрашиваешь, что я могу предложить взамен? Это плохо звучит. Давай я спрошу тебя: что ты можешь нам предложить за четыре жизни? За твою, этого олдера (он кивнул на Бегуна), твоей герлы и ребенка?

– Ответ все еще лежит перед тобой, – Книжник старался выглядеть уверенно и спокойно и очень надеялся, что так и выглядит в глазах вождей. – Вечную жизнь, вождь. Разве это плохая плата?

– Один шприц? – переспросил Механик с разочарованием в голосе. – Всего один шприц за четыре жизни? Ты меня разочаровал… Что скажешь, Проводник?

– Я скажу – мы не примем такое предложение…

– Все так, – вздохнул Механик, демонстрируя мимикой глубочайшее сожаление. – Мы не примем твое предложение, гость… Мы отдадим тебя тем, кто ищет. Ты что-то натворил в Тауне? Что-то плохое? Уж очень они хотят увидеть тебя, олдер.

Он перевел свой неприятный взгляд на Бегуна:

– И твоего друга тоже… И я обещал подумать…

– Дадим им вторую попытку, – предложил Проводник и прищурился, словно брал гостей на мушку. – Давай еще раз, дорогой гость! И не забудь, что ты должен нам кэрродж…

– И гребную тележку, которую ты украл… – добавил Механик, ерничая.

– И убитых тобой челов из нашего племени, – продолжил Проводник.

– Один шприц – маловато будет, сам понимаешь… – кивнул Механик.

– И ста будет мало, – подтвердил Проводник. – За все, что ты натворил…

– То есть вы искали мой тайник, – спросил Книжник, нащупывая нужную интонацию в этих непростых переговорах, – но не нашли?

– Все так, – неожиданно легко согласился Проводник. – Искали. Но не нашли. Пока не нашли. Под пыткой ты нам скажешь все! Но мы не хотим лишних жертв…

– Да? – натурально удивился Бегун. – И с каких это пор?

– …и мы готовы договориться!

– И поэтому, – начал Механик, не обращая внимания на реплику Бегуна, а Проводник тут же подхватил: – Поэтому мы хотим предложить вам союз.

– Да, именно союз… – подтвердил Механик. – Мы станем союзниками!

– Союз? – переспросил Бегун со странным выражением лица. – Против кого?

Обожженная и иссеченная осколками часть его физиономии осталась мертвой и неподвижной, только забилась нервно жилка у шелушащегося виска, зато на второй стороне, где ярко сверкал злостью подбитый глаз, отобразилась целая гамма эмоций.

– Я правильно расслышал, Проводник? Ты предлагаешь нам Союз?

– Нам не нужна война, – сказал Механик и затянулся с видимым удовольствием. – Мы торговцы, а торговать лучше в мире и спокойствии. Этот чарр с юга, ботинки (он покрутил ногой, демонстрируя почти новый армейский ботинок на рубчатой подошве) привезены с севера, хлеб, который я готов с вами преломить, от фармеров из западных земель… И все это потому, что мы не воюем, а договариваемся!

Проводник кивнул.

– Мир – это хорошо! Риски меньше, ништяков больше. Согласны?

– Положим, – осторожно произнес Книжник, подозревая подвох. – Положим, мы согласны.

– Тогда давай начнем с ответа на простой и понятный вопрос. Я хочу понимать челов, с которыми заключаю союз! Зачем вы вернулись на эту сторону Хай-Бридж? – Механик посмотрел на Книжника с прищуром.

Книжник спиной чувствовал, что что-то не так, но не мог понять что. Вроде все слова были правильными и вопросы уместными, но его не оставляло ощущение, что прищур собеседника слишком похож на прицеливание. Интуиция – хитрая штука. Она может врать, но все-таки к ней стоит прислушиваться.

– Я тоже не понимаю, зачем надо было возвращаться сюда, зачем снова идти через Горячие Земли? Чего вы хотели добиться? – объяснил свой интерес Проводник.

Механик уловил пристальный взгляд Тима и тут же снова сделал затяжку, скрывая лицо за клубами дурманного дыма.

– Зачем мы вернулись? Я, например, – Бегун тряхнул головой в сторону Тима, – хотел его убить. Догнать и убить. Мои бро погибли из-за него!

– Я бы удивился, – ухмыльнулся Проводник, окинув бывшего вождя Парка ироничным взглядом, – если бы ты хотел чего-то другого. Сложно заставить вольфодога грызть орехи… Но ты его не убил. И это удивляет еще больше.

Бегун развел руками – мол, так вышло! И изобразил улыбку.

Проводник благодушно, как мог, улыбнулся в ответ и повернулся к Книжнику.

– А ты? Зачем возвращаться тебе? Ты получил, что хотел, а здесь… Здесь у тебя не осталось друзей.

Он не спрашивал. Он утверждал.

Книжник задумался на миг, а потом решил отвечать честно. Иногда честные ответы маскируют намерения лучше, чем изощренная ложь, и, пожалуй, это был именно такой случай.

– Я хотел лечить челов от Беспощадного.

– Всех? – спросил Проводник, глядя на Тима, как на безумца.

Книжник кивнул.

Механик положил трубку, все еще сочащуюся дурманным дымом, на подлокотник, и достал из-за сиденья массивную стеклянную бутыль, в которой плескалась жидкость непонятного цвета.

– Есть челы, – произнес он, наливая жидкость в старые керамические кружки с полустершейся надписью «Старбакс», – с которыми нельзя говорить трезвым. Ты, Книжный Червь, счастливчик. Ты вернулся в виде олдера в свое племя и все еще жив. Что сказал на это шаман Парковых?

– Ничего он не сказал. Гребень больше ничего и никому не говорит, – Книжник взял кружку, понюхал пойло и сморщился. – Потому что мертвые не разговаривают…

Глаза у Бегуна на миг стали круглыми, как у разбуженного днем оула, показалось, вот еще чуть-чуть – и он заухает, захлопает крыльями, но вождь быстро взял себя в руки.

– Так что Гребень ничего мне не сказал, – закончил Книжник. – Он просто сдох первым.

– И пусть примет его Беспощадный! – взмахнул рукой Механик. – С ним трудно было договориться.

Тим отметил про себя эту странную фразу.

Никогда… Вернее за все годы, что Книжник провел в Парке, никто из Стейшена не пытался договориться с племенем, живущим на краю мира. Парковые не могли причинить стейшенам вред, так как между ними лежали Сити и Таун, а стейшены совершенно не интересовались Парком. В Парке не было ништяков, в Парке не было ничего полезного, кроме пары сотен герл, из-за которых никто не хотел устраивать войну. Проще было забыть о существовании племени, которое ничего не производило, не растило и не собирало по округе, чем устраивать бойню или брать власть в Парке хитростью. Парковые умели только убивать, грабить и воровать, а это, как известно, умеют все. Однако Механик знал Гребня и даже пытался с ним о чем-то договориться! И не договорился! Так о чем шла речь? Зачем понадобился умному Механику примитивный, как дубина забойщика, Гребень? И вообще, зачем вождям Стейшена нужен был Парк? Пожалуй, это стоило выяснить…

– И многих челов в своем племени ты избавил от Беспощадного? – голос Проводника звучал нарочито спокойно, но он не был спокойным, Тим чувствовал напряжение.

И охранники – те, кто притаились за перегородкой, – тоже чувствовали, потому что сопели и всхрапывали, как пиг-отец, дорвавшийся до ямы с желудями, едва ли не заглушая разговор.

– Никого не вылечил. Но теперь у них есть лекарство от Беспощадного. Немного, но есть.

– Они украли у тебя лекарство? – участливо спросил Проводник. – Парковые – такое племя! Крадут все, что плохо лежит!

– И все, что хорошо лежит, тоже крадут! – хохотнул Механик, выдыхая остатки дыма из легких.

– Случилось так, – отозвался Книжник, мрачнея, – что я его там оставил…

И осклабился так, что Проводник едва заметно отшатнулся.

– Не было времени забрать, – закончил Тим, едва не щелкнув зубами перед лицом стейшена.

Потерять лекарство – это ошибка. Признать свою ошибку нужно было так, чтобы отбить желание над этим смеяться. Личина олдера и инстинктивный страх всех челов перед злым демоном из мира мертвых взрослых играли Книжнику на руку. Будь он самим собой – и разговор бы протекал иначе. Совсем иначе.

– Выпей, – сказал Механик, откашлявшись. – Выпей уиски и не скаль на меня зубы, Книжный Червь. Не обижайся, не надо. Мы не хотим с тобой ссориться. И ты выпей, Бегун. Это фармерский уиски, настоящий уиски с Пустошей. Не бзди, бро, не отравим!

Механик демонстративно отпил из своей чашки, проглотил жгучую жидкость и облизнулся. Лицо его покраснело от удовольствия.

Бегун тоже отхлебнул из кружки. Уиски обжигал не хуже углей.

– Союз, – напомнил он сдавленным голосом. – Ты сказал, что хочешь с нами союза… Зачем?

– Чтобы Книжный Червь вылечил челов Стейшена. Мы готовы дать защиту и пристанище, – пояснил Проводник.

– Мне не нравится, когда меня называют Книжным Червем, – сказал Тим. – Если ты хочешь, чтобы я кого-то лечил, называй меня Тим-Книжник или просто Книжник.

– Готовы дать защиту и пристанище… – повторил эхом Бегун и показал подбородком на Книжника: – Только ему защиту? Я тут лишний?

– И тебе, и тебе, Бегун! – примирительно произнес Проводник. – Ты же не Гребень, Беспощадный его побери! Ты же умный чел! Мы дадим вам обоим крышу над головой, дадим герл, хорошую еду и защитим от врагов. У тебя ведь хватит лекарства для всех, Книжник? Того лекарства, что ты спрятал в тайнике?

Книжник кивнул, но не сразу, так, чтобы собеседники заметили эту паузу.

Он все еще прислушивался к своей интуиции, а интуиция орала ему дурным голосом, что ни Механику, ни, спаси Беспощадный, Проводнику верить нельзя ни при каких обстоятельствах! Но если ему дадут возможность излечить племя Стейшена… Разве это не то, чего он хотел?

Тим мысленно прикинул количество доз оставшихся в тайнике. Сколько челов сейчас в племени? Две сотни? Три? Ну, может быть, чуть больше. Хватит с головой.

Обитатели Парка не приняли из рук бывшего соплеменника ни помощи, ни лечения, изгнали его и чуть не убили. В Сити теперь лечить некого – мертвым Беспощадный не страшен. Таун – определенно не те, с кем стоит вступать в переговоры, даже с самыми благими намерениями. Он не знал, кто теперь там правит, какие именно отморозки руководят многочисленными бандами в огромном пустом городе, но при Косолапом и Сиплом, каким бы жестоким дерьмом они ни были, все выглядело куда пристойнее.

Но нет худа без добра – теперь Стейшен сам предлагает себя, отдается на его волю. Это племя самое умное по эту сторону Горячих Земель, сохранившее больше всего знаний. Может быть, именно знания толкают их к компромиссу?

И было еще одно – острое, ноющее, как воспаленный зуб, воспоминание, заставившее его кивнуть в ответ на предложение Проводника: падающая спиной вперед девочка по имени Кошка и страшный хруст, с которым оборвался ее крик.

Спасти новую Ханну не получилось. И отыскать в Парке нового Книжника не вышло. Может, получится отдать долг хотя бы маленькой охотнице на голубей?

– Лекарства хватит на всех, – сказал он решительно.

– Живи вечно, Книжный Чер… – Проводник расплылся в улыбке. – Прости. Живи вечно, Тим-Книжник! Ты сделал правильный выбор!

– Выпьем? – предложил Механик, поднимая кружку с уиски. – И пусть наши враги сдохнут первыми!

Он запрокинул голову, вливая в себя добрую половину кружки, и Книжник увидел, как заходил по тонкой грязноватой шее крупный угловатый кадык.

Он тоже проглотил свою выпивку, отгоняя последние сомнения. Решение принято, пора действовать, а не сомневаться! И лишь отдышавшись после волны жидкого огня, пробежавшего по пищеводу, он увидел, как смотрит на него Бегун. И взгляд этот был…

Книжник отвел глаза и выпил еще.