Текст книги "Охотящиеся в ночи"

Глава 5
Одержимый тьмой

Молоденькая коренастая длинноволосая блондинка с лицом, изукрашенным россыпью красноватых прыщей, скривилась в гримасе, прижимая к груди сумку, и взвыла на весь коридор:

– Ы, р-р-ры-ы! Уйди! Отстань ты от меня-а-ы!

Немолодая седая женщина в потрепанном халате, яростно цепляясь за ручки той же сумки, закричала:

– Куда ты собралась?! Сумку оставь! Гулять? А сумка зачем? Пиво прятать? Небось деньги взяла! Наталья! Коктейли пить пошла! Пьянь! Оставь немедленно!

– Ы-ы-ы-ы! Ненавижу! – С всхлипами и подвываниями выдрав из рук матери большой баул, девушка отскочила к двери и, проорав: – Как я вас всех ненавижу! – выскочила в подъезд, с грохотом захлопнув дверь. Раздался топот.

– Шлюха, дрянь! – распахнув дверь, крикнула вслед дочери мать. – Вернись немедленно!

– Не дождешься! – донеслось снизу.

Раздраженно взмахнув руками, женщина вышла из прихожей, смахивающей на захламленный шкаф, и в два шага очутилась на маленькой кухоньке. В углу, между газовой плитой и холодильником, сидела еще одна девушка, как две капли воды похожая на сбежавшую. Уткнувшись носом в книгу, она прихлебывала чай из большой кружки.

– Не горбись, – зло бросила мать.

Девушка не отреагировала. Тогда мать подошла и вытянула из ее рук книгу. Блондинка вздохнула, встала и, протиснувшись впритирку между матерью и столом, ушла в комнату. Женщина, поджав губы, зажгла плиту и шмякнула на нее кастрюлю.

Наталья торопливо шла по улице. Мимо проносились машины. Было очень жарко. Остановившись в тени у телефонной будки, она внимательно смотрела на дорогу. Потрепанная «ауди» притормозила рядом, водительская дверь приоткрылась, и молодой парень, высунувшись под палящее солнце, крикнул:

– Нат, давай садись!

Девушка с облегчением нырнула в горячее темное нутро тонированной иномарки. Машина промчалась по проспекту, обгоняя маршрутки, перескочила трамвайную линию, оставив позади истеричную трель, и вырулила к набережной. Притормозила у палаточного кафе.

Парочка выбралась наружу и, переплетя руки, двинулась вдоль берега, мимо толп разнообразных подростков, обжимающихся у причалов и сигающих с них же в реку. Дойдя до гулкого здания речного вокзала, молодые люди окунулись в сумрак, скопившийся под бетонным навесом второго уровня.

С большого белого катера, на флагштоке которого жалко повис флажок с гербом Санкт-Петербурга, крикнули:

– Нат, Миш, сюда давайте!

Парень первым сбежал по трапу, за ним поспешила Наталья.

По темной, задыхающейся в тисках каменных пятиэтажек улице скользила тень. Ее было бы совсем не заметно, если бы не редкие фонари, в тусклом желтоватом свете которых она обретала материальность. Она скользила от столба к столбу, от дерева к дереву, по площади, мимо фонтана, мерцающего остатками воды на дне, по многочисленным гранитным ступеням набережной до самой реки, тихо плещущейся о бетонные опоры.

На миг замерев рядом с причалом, где был пришвартован большой белый катер, тень спрыгнула вниз, плавно и без всплеска войдя в воду.

Под сводами второго яруса играла музыка и разносились чьи-то веселые вопли. Впрочем, было довольно тихо, даже изредка проезжающие вдалеке машины прекрасно различались по звуку моторов. Легковушка или грузовик… К середине ночи народ рассосался по барам и кафешкам ближе к проспекту, наверное, только дежурные сторожа на вокзале оставались, распивая где-то по закуткам неизменную водку.

Вынырнув совсем рядом с пятном света, падающим из большого иллюминатора, тень плавно скользнула на заднюю площадку. Тихо покачивающийся на волнах катер скрипел бортом о толстенные шины, свешивающиеся с причальных тумб. Потрескивали канаты. Из-за полупрозрачных дверок раздавался гомон, слышался звон бутылок. Кто-то в рубке выключил резкую рваную мелодию, вместо нее тихо заиграла медленная бархатная композиция. Под такую любому захочется закружиться в танце под усыпанным сотнями серебряных искр небом. Силуэт, нарисовавшийся на двери, призывно махнул рукой в направлении улицы, приглашая потанцевать. После чего гибкая фигура, плавно и стремительно, как черная ртуть, перетекла по палубе ближе и резко распахнула дверь…

Тьма, тьма, тьма. Кровь разводами по стенам, брызгами по потолку, тонкой струйкой по белому пластику пола.

Смутные тени, движущиеся в завораживающем ритме первобытного танца.

Тьма. Кровь. Холод. Боль.

Судорожно выдохнув, я распахнула глаза.

Мать вашу! Я схожу с ума. По серому, плохо оштукатуренному потолку вились трещины. Они складывались в затейливую сеть, чем-то напоминающую паутину. Два светло-желтых пятна от уличных фонарей необычными насекомыми замерли у окна. Яркая летняя ночь была в самом разгаре, лунный свет пробивался сквозь листву росших на улице деревьев и разбивался на лучики, преломляясь в мутноватых треснутых стеклах.

Пахло пылью, тиной и кровью… Откуда тянулся этот запах?

Резко поднявшись с мокрой постели, я облизнула пересохшие губы, пытаясь прогнать соблазнительный вкус крови. Я схожу с ума от этой чертовой жары. Пальцы онемели. Я потрясла кистями, разгоняя кровь, будто застоявшуюся в ритуальных узорах. Сотни иголок пробежали по коже, прогоняя мерзкое ощущение, появившееся в глубине души. Раньше мне такое не снилось. Реальное, яркое, ощутимое. Со вкусом крови, причем не одуряюще приятным, а каким-то мерзким, грязным… Черт! Я уже смакую свои сны.

И эта боль! Как будто заживо сердце выдрали из грудной клетки. Прокусив губу, я вернула себе ощущение реальности. Это даже смешно! Собственное нервное хмыканье заставило передернуться. Я… Я напугана кошмаром!

Откинув с лица потные, слипшиеся волосы, спустила ноги на пол. Тьфу! Линолеум-то горячий. Мерзость какая. Прошлепала в ванну, благо недалеко. Всего-то через комнату и по узкому коридору семь шагов. Только холодная вода, потекшая из ржавого крана в раковину, не доставила ни малейшего удовольствия. Потому что нагрелась в трубах за день, а за полночи остыть не успела. Ну действительно, какая разница – тридцать восемь градусов или тридцать два. Все едино. Высший оборотень сходит с ума от жары. Дожили.

Выбравшись из душа, как была, мокрая и голая, я прошла на кухню. Приветственно взрыкнувший холодильник дернулся, когда я распахнула дверцу. По глазам резанул свет. Господи! Даже сил ругаться нет! Зажмурившись, я выхлебала полбутылки минералки, потом жадным взором окинула белеющие полки. Пусто. Ну, относительно. Две бутылки воды, кусок сырого мяса. Сметана. Потрясающе.

Рухнув на скрипнувшую табуретку, ногой захлопнула дверцу. Громыхнуло, со стены упала кафельная плитка, звонко разбилась о конфорку, разлетевшись на десяток кусочков. Тьфу! Ну и квартирка. Обшарпанная однушка на первом этаже двухэтажного кирпичного убожества. А город! Полулесостепепустыня! И саранча стаями летает! Скучно, все сообщество по резиденциям сидит, одиночки только к ночи в центр выбираются, в местное кафе-мороженое, оно же место заседаний конклава. Это ж жуть какая-то! Работы нет никакой! Официанткой в летнем кафе – не считается. Снится всякая гадость. Павел не едет!

Я с удивлением поняла, что самым натуральным образом истерю. Встряхнувшись, поднялась, приоткрыла окно, тихо звякнувшее треснувшим стеклом, и выскользнула наружу. Запах пропекшегося на солнце асфальта, камней и земли затопил сознание. И я позволила соскользнуть себе в изменение. Потерлась спиной о кирпичную стену, вслушиваясь в стрекот кузнечиков. Прокралась к соседнему окну и тихо-тихо, можно сказать нежно, взвыла. Протяжно, проникновенно. Вспыхнул свет, раздались какие-то ругательства. Скалясь в усмешке, неторопливо потрусила через палисадник, помахивая хвостом наподобие собаки. Так легче.

Миновав синие многоэтажки, которые жадные подрядчики все никак не могли достроить, я пробежала сквозь пустующий ночной парк по обсыпающейся с деревьев сухой шелестящей листве и выскользнула к берегу. Крутой обрыв, поросший колючей жесткой травой, манил к воде. Далеко внизу темнела река, густой полынный аромат мешался с суховатым запахом, исходящим от тонких колосящихся метелок. Вправо и влево тянулся обрывистый берег, мерцали огни. Издали доносился шум машин, торопящихся через мост, протянувшийся лентой на другую сторону.

Выдохнув, я ринулась вниз.

Кубарем скатилась по траве, на миг притормозила на тропе, наискось пересекающей склон, перелетела через машину, оставленную каким-то идиотом. Проскочила заросли колючей акации, оставив на них пару клочков шерсти, вылетела на гальку и с разбегу врезалась в воду. Брызги разлетелись в стороны, серебрясь в лунном свете. Шумно фыркая, я извернулась и опрокинулась на спину. Неудобно. Да и как-то глупо выгляжу, несолидно. Тощее мокрое существо, лишенное стати, облепленное тиной и утягиваемое на дно тяжким комом шерсти, мгновенно утратившей блеск и гладкость. Глядя в небо, усыпанное звездами, я снова соскользнула в изменение. И спустя пару мгновений, широко загребая руками, направилась за буйки.

Там расслабилась, разлегшись на спине. Проточная вода была чуть прохладнее, чем застоявшаяся на мелководье. Нежными струями омывая тело, река поволокла меня вниз, к мосту и дальше. Короткие волны перекатывались через лицо. Я отфыркивалась. Вода пахла немного гнилью, немного тиной и еще чем-то свежим – родниками, из которых когда-то зародилась река. Интересно, что будет, если начать охоту здесь? На кого или на что можно поохотиться? И как быстро я сойду с ума?..

О мои мысли опять куда-то не туда пошли. Это все жара. Середина июля, самое пекло. Ужас. Я волчица, а не попугай из тропических стран. Может, на север перебраться? Нет, нельзя. Ирина просила присмотреть. Только за кем? Я тут не видела ни одной русалки. Полноценная общественная жизнь здесь начнется осенью, ведь для большинства темных семей сейчас слишком много солнца. Вот всего-то и остается, что маяться дурью и купаться по ночам. А как иначе? Во второй ипостаси не побегаешь, ибо жарко и следует соблюдать правила маскарада – лесов в этих краях, прямо скажем, немного. Погонять на мотоцикле? Тоже жарко, к тому же имеющееся в моем распоряжении транспортное средство больше похоже на мопед.

Ненавижу! С пылом и жаром. Эту тарахтелку, дери ее волчица, только в металлолом! Хотела поприличнее машину приобрести, так ведь кушать тоже что-то надо. Я ведь теперь самостоятельная. И пока нет заказов, то есть до осени, живу в экономрежиме. Хорошо хоть Ирина предоставила обещанную квартирку, ту еще развалюшку. От переполнявшего меня возмущения я едва не захлебнулась, забыв задержать дыхание, когда накатила еще одна волна. Я забарахталась, переворачиваясь, и застыла.

Губ коснулся свежий, знакомый до одури вкус. Медленно рассеивающаяся струя явственно отдавала кровью. Медленно погружаясь в воду, я пыталась разобраться в послевкусии, но вода забивала тонкости оттенков. Посмаковав, я одним движением вынырнула с глубины и огляделась. Течением меня снесло пониже вокзала, судя по огонькам, тусклой короной окружающим характерный барабаноподобный силуэт здания.

Вокзал, он же концертный зал, он же казино, ресторан и автосалон. И кровь. Оттуда.

Развернувшись, в несколько движений я сменила направление и, взрезая гладкую темную поверхность, без единой брызги подплыла к причалам. Минуя прогулочные пароходики, выгребла по истекающему кровью следу к большому белому катеру. Метров четырнадцати длиной, он возвышался мрачной мертвой грудой. С облицованной темно-бежевым пластиком площадки тонкой струйкой стекала кровь, расплываясь в воде легким, практически невидимым облачком. Свежий запах смешивался с миазмами, исходящими от водорослей, гниющих на бетоне причалов. Аккуратно ступив на палубу, я обошла расплывающееся пятно.

Сознание грозилось провалиться в охоту. Темная жидкость дразнила обоняние, но в то же время почему-то вызывала тошноту. Не чистая она была, смешанная. Присев на корточки, я окунула палец в густеющую жидкость и лизнула. Смутные тени, движущиеся в завораживающем ритме первобытного танца.

Тьма… Кровь… Холод… Боль…

Отшатнувшись, я едва не свалилась в воду. Горький и едкий вкус заставил вспомнить недавний сон. Сон… провидческий? Я раньше этим не страдала… Стоп. Надо проверить. На цыпочках прокравшись к двери, я чуть приоткрыла ее и спустилась вниз.

Темно, но еще более темными пятнами выглядят в свете звезд заляпанные кровью стены и шкафчики. В богато отделанной каютке и спальне всё в крови, но тел нет. Только тяжелый дух смерти. Мягкий, губчатый пол впитал алую жидкость. Под пяткой сыто хлюпнуло. Наверх. Только не забыть обмыть ногу.

Да, они в рубке. Там, у лестницы, высилась куча изломанного мяса и костей, уже мало напоминающая когда-то живых людей. Руки, ноги, головы… Как поломанные марионетки. Но убиты все внизу, ведь здесь крови не так уж много. Всего одна струйка капает на палубу. Именно она попала в воду. Я прошла вперед, вглядываясь в безмятежные, не тронутые страхом лица. Криков не было, здесь была использована магия. Надо запомнить.

Пятеро… Нет, шестеро. Перед капитанским креслом, у пульта, матово поблескивающего глазами-кнопками, лежала еще одна жертва.

Она. Девушка из сна, длинноволосая, не особенно красивая блондинка. Кровь из вскрытой грудной клетки пропитала изодранную майку, руки и ноги переломаны, рядом с головой – черный мятый комок, который недавно был ее сердцем. На вывернутых ладонях – странные знаки.

Я расслабилась, раскрывая сознание, вслушиваясь и пытаясь ощутить. Вздрогнув, обхватила себя за плечи. Узоры на руках засветились в темноте, составляя компанию звездам. Что-то родственное пыталось пробудить во мне остатки сил, подаренных демонской печатью. Запомнить – и прочь отсюда. Тяжело и страшно, сердце колотится где-то в горле, в желудке свернулся тяжелый холодный клубок тошноты. Теплая ночь снаружи внезапно показалась мне жестоким охотником, затаившимся в засаде, подглядывающим за мной сотнями глаз.

Стоп. Охотница здесь я.

Ничего не трогая, сбежала по ступенькам и нырнула в воду, смывая липкие капли пота со спины. Вынырнув у прогулочного парохода, я одним движением взметнулась на баржу, используемую в качестве причала. Передернулась, стряхивая с кожи воду, и отправилась искать более-менее подходящее для ночлега место.

Немного побродив, я удобно расположилась на одной из бетонных балок, поддерживающих второй этаж вокзала. Техническая ниша, прикрытая широкой поперечиной второго яруса, пряталась под самым потолком. В поле зрения попадал участок трапа и палубы катера, что был завален трупами. Нескольких выемок от когтей, я думаю, на выщербленном бетоне опоры никто не заметит. Устроившись в пыльной нише, я свернулась калачиком и, краем глаза поглядывая на катер и прислушиваясь к плеску воды внизу, провалилась в медитативный транс.

Сумрак мне не мешал. Шершавый бетон приятно холодил кожу, узкий круглый ход, уходящий куда-то в глубь стен, был затянут густой паутиной.

На одной из стен сохранились корявые царапины. Проведя по ним пальцами, я усмехнулась. Вольты, напряжение… Здесь раньше стоял трансформатор. Или что-то такое электрическое. Чуть ниже и напротив красовались две огромные нарисованные единицы. Номер причала – одиннадцатый.

Вы спросите, зачем я здесь сижу и чего выжидаю? Ну, во-первых, здесь куда прохладнее, чем дома, во-вторых, подобные видения не следует оставлять без внимания… Это даже я знаю. Знаками судьбы пренебрегать опасно. В-третьих, интересно, кто и зачем совершил столь жестокое убийство. А причина для такого явного нарушения маскарада просто обязана быть весомой.

Вот только сейчас я не могу прочитать след убийцы. Слишком оглушает эхо страданий. Даже здесь, наверху, я всем телом ощущаю волны предсмертного ужаса, стекающие с бортов катера. Но странно. Безмятежные лица – и страх внутри. Готова поспорить сама с собой, что под слоем крови, пропитавшим полы катера, наверняка нарисована некая пентаграмма. Но какая? По отголоскам не поймешь. А еще была магия, заглушающая звуки, и щиты, не позволившие выплеснуться отдаче. В конце концов, на соседних кораблях спали люди и нелюди – почуяли бы.

Резко выдохнув, я развернулась на бок, поджимая под себя ноги. И самое главное…

Самое главное то, что я категорически не подхожу для подобных занятий. В смысле совершенно не имею способностей к тихому и незаметному поиску истины. Мое дело – рвать в клочки, терзать когтями и рычать.

Не знаю, с чего начинать. И так уже наследила. Когти ритмично вонзались в крошащийся бетон, оставляя после себя глубокие борозды. Тихий рык заставлял вибрировать грудь. Когда короткая летняя ночь занялась довольно жаркой зарей, заливающей светом серое здание вокзала, город начал просыпаться. А попробуйте-ка поспать, если у вас кондиционера нет, а припекает так, что на жестяной крыше можно яичницу жарить. Так что люди зашевелились. По палубам загрохотали шаги, еще дальше зафырчал мотором первый рейсовый пароход. Над головой, по второму ярусу, кто-то прошаркал, в здании вокзала что-то загрохотало, прошелестел первый троллейбус.

Чуть дальше, у ступеней, ведущих к воде, начали выстраиваться катерочки-такси. По относительному холодку принялись подтягиваться мастера, проверяющие ржавые громадины аттракционов. Хм, ну кто-нибудь собирается посетить и проконтролировать молодежь, оставшуюся в одиночестве и устроившую гулянку? Какие же люди идиоты!

Скрутившись в тугой комок так, что хрустнули кости, я решила набраться терпения. Порассуждаем.

Как я могу узнать, кто и зачем убил этих ребят? Для начала надо выяснить, кто они такие. Хотя бы предположить. Хм, а ведь они могут быть и полукровками, и чистокровными светлыми или темными, ведь толком принюхаться не было возможности. А могут оказаться и простыми людьми. Второе – что за ритуал был совершен. Дальше…

Впрочем, надо решать проблемы поэтапно. К тому же я просто не могу придумать, что следует предпринять дальше. Единственное – белокурая девушка из сна точно будет изучаться в приоритетном порядке.

Наконец кто-то проявил интерес к кораблику. Один из мужчин, владелец пришвартованного ярко-красного катера, плохо побритый полуголый мускулистый красавчик, лениво взмахнув рукой, двинулся к причалу. Однозначно не человек. Мне прекрасно видно, что движется он слишком плавно, а еще, если всмотреться, заметен полупрозрачный синеватый ореол, ложащийся на кожу. Как минимум полукровка под иллюзией.

Глубже всмотреться не рискну, слишком уж сильно тянет страхом от воды. Не хочу доводить себя до состояния овоща.

Мужчина, не дойдя трех шагов до трапа, насторожился. Подался назад и, прижав пальцы правой руки к груди, резко и оглушительно свистнул. Я дернулась. Взвизг по эффекту больше напоминал ультразвуковой свисток, с помощью которого дрессируют собак. В висках заныло.

Не дождавшись ответа, красавчик оглянулся и, убедившись, что деловито снующие по пандусу матросы им не заинтересовались, ловко перемахнул через ограждение, минуя трап. Два метра – мелочь даже для обычного человека. Перепрыгнув через низкий бортик, он взбежал в рубку и, едва распахнув дверь, замер, будто натолкнулся на стену. Резко подавшись назад и хватаясь за выступающие части бортов, вывалился на наружный трап и, упав прямо на ступени, похожие на эскалаторные, с мучительным стоном опустошил желудок.

Привстав на четвереньки, мужчина поднял голову. Сквозь наведенный загар проступила нездоровая бледность, даже какая-то зеленца. Судорожно зашарив по карманам пестрых бермудов, бедолага нащупал телефон и буквально выполз на бетонный пирс. Отрешенно щурясь на солнце, поднес к уху трубку.

Мне был виден его осунувшийся профиль. Тилинькнуло, пошли гудки.

Мужчина вслушался, дождался ответа и просипел еле слышно:

– Валентин… Они… они… мертвы…

И закаменел, вслушиваясь в льющуюся из трубки речь.

– Ритуал крови… шестеро, – вздрогнул он, потирая свободной рукой лоб, и добавил уже тверже, получив четкие инструкции: – Хорошо.

Нажав «отбой», огляделся. Телефонная беседа и подавленный вид говорящего привлекли внимание. Продавщица из ближайшей палатки, дородная кассирша, пара ребят в форменных капитанских рубашках – практиканты из мореходки.

Мужчина развернулся и перегородил проход, не давая любопытствующим подойти ближе. Вскинув руку, покачал головой:

– Не стоит. – И, сплюнув, оперся об ограду. – Там… правда… – Он снова покачал головой.

Женщины дружно охнули, кассирша прижала руки к обширной груди, метнулась было к лестнице.

– Стой, – схватил ее за руку один из морячков. – Просто позвони.

Еще кто-то подошел.

– Звоните, – кивнул катерщик, смотря на свои руки. Пальцы мелко дрожали, судорожно сжимаясь. – Звоните, пусть приезжают.

– Кто? – спросил еще один мужчина, в грязной рабочей робе. – Что там?

– Милиция. Убийство, – веско прозвучало в ответ.

А я сидела и наблюдала.

Когда у одиннадцатого причала собралась изрядная толпа в три десятка человек, до меня дошло, наконец, что зря я людей идиотами обзывала. Сама-то не лучше. Для начала надо было перебороть себя и как следует обрыскать катер в поисках сведений о личностях убитых. А я попросту взяла и спряталась! Да еще в таком месте, из которого невозможно убраться незамеченной. Под завывания сирен я честила себя всеми нелицеприятными словами, какие только могла вспомнить.

Надо было обернуться волчицей и собаку изобразить. Всего дел-то. А получилось и заумно и неудобно. Инстинкты не всегда срабатывают в верном направлении. А без Павла как-то не получается эффективно действовать. Он всегда задавал направление.

Но теперь что толку переживать?

Свесив вниз голову, я принялась наблюдать за прибывшими милиционерами. Те, что в форме, суетились поодаль, отгоняя любопытствующих, оперативники шуровали на катере. Молодой черноволосый парень, первым заглянувший в рубку, выскочил оттуда, резко сбледнув. Второй, светловолосый, тоже молодой, в потертой джинсе, явно прячущий истинное лицо под отсвечивающими синевой чарами, наложенными на серебряную серьгу, перебирал бумажки в толстой папке, одновременно ругаясь по телефону с кем-то, кто никак не желал присылать труповозку к речному вокзалу. Еще один, черноглазый, смуглый рыжеватый мужчина лет сорока, позевывая, выспрашивал у катерщика подробности. Как зовут, где работает, знает ли убитых, почему вообще подошел к этому причалу.

Любопытно. Я насторожилась.

– Хозяин катера – мой бывший одноклассник, Валентин Иванович Северян, – сглатывая, объяснил мужчина. – Живет в Питере, этим летом с сыном затеял круиз по Волге, и вот… Сам-то он… заночевал в гостинице, хотел сыну подарок сделать, чтобы тот не смущался на собственной вечеринке. А тут…

Он резко обернулся, в голосе прорезался страх. Взмахнув рукой, мужчина горько скривился. Тихая, неслышная людям волна ужаса прокатилась по бетону, отзываясь в груди сладким стонущим звуком лопнувшей струны. Следователь флегматично хмыкнул, отбросил с лица клок пропотевших волос, оторвался от записей и подозвал все еще переругивающегося с кем-то коллегу. Тот, закончив, прихватил подавшегося вперед катерщика за руку. Маскировка всколыхнулась, на миг приоткрывая истинные лица. Бледные до синевы, большеглазые изящные нелюди.

К ним спешил еще один человек, раздвигая толпу и легко просачиваясь сквозь цепь милиции. Могу поклясться, что он пришел не традиционным путем, а шагнул через всколыхнувшиеся тени. Нет, он не Пьющий кровь, он просто воспользовался рабочей пентаграммой. Слегка повеяло свежей кровью и пеплом.

Я подалась еще ниже, целясь когтями за стену. Итак.

Тихий, вкрадчивый, прекрасно поставленный голос. Уловив в нем завораживающие низкие нотки, прорывающиеся сквозь сдержанность, я переждала боль в висках. Снова всмотрелась, вслушалась, вчиталась, отрешаясь от давящей реальности. Резкие движения, нервно поджатые тонкие губы… Дорогой костюм, мятая рубашка и ошеломление, не сходящее с узкого, какого-то острого лица. Серо-синие глаза обшаривали лодку, на которой суетились люди. Некоторые – в белых халатах.

Сквозь смрад потной толпы и высыхающей на солнце крови пробился запах нового нелюдя. Морская вода, водоросли и немного сырой земли. Мои губы невольно растянулись в усмешке. Память предков развернулась, будто книга, предлагая варианты… Русал. Настоящий. Высший. Важная персона.

При его появлении толпа как-то сразу захолодела, будто в лед вплавилась, несмотря на вовсю припекающее солнце, не оставившее между опорами ни единого тенистого уголка. Утих гомон, любопытствующие начали отодвигаться в стороны, подальше от черты… Я раздраженно покосилась на скопление перхотных – отсюда прекрасно видно – макушек прямо под собой. Не дай тьма, кто-то наверх посмотрит. Вот ведь радость будет! Хотя какие-то они все заторможенные, подгребла их под себя тягучая волна общего настроения.

Мужчина в светлом летнем костюме подошел ближе, двое прячущихся под иллюзией нелюдей подались назад. А усталый человек-следователь ничего не ощутил и бестрепетно выдвинулся вперед, не давая гостю пересечь линию, обозначенную лентой.

– Что происходит? – поинтересовался новоприбывший.

– А вы кто и по какому вопросу? – хмуро задал встречный вопрос следователь. Он устал, не спал всю ночь, побаливало сердце и ныла нога в месте перелома, полученного давно, еще в детстве. Поэтому он был мрачен и зол. А этот модный и свежий, как огурчик, незнакомец вызывал раздражение. Отчетливый эмоциональный флер доносил до меня легчайший ветерок, кружащийся над водой и тонкой струйкой поднимающийся вверх.

Собравшись, вперед выступил катерщик:

– Валентин Иванович…

– Что происходит?

Наблюдая, я сползала все ниже.

– Вы кем приходитесь убитым? – резко повысил голос следователь, отдергивая руку от напарника, нервно пытающегося привлечь к себе внимание. – Не родственник? Так выйдите, пожалуйста, за линию. Родственникам и свидетелям мы пришлем повестку. Будьте любезны! – И уперся в грудь надвигающегося Валентина Ивановича рукой.

Тот было дернулся, собираясь перехватить запястье следователя, потом опомнился и отошел. Не за линию оцепления, но все же. Следом двинулся катерщик. Оба они исчезли из поля зрения. Их тихий разговор приглушился воем сирены. На причалы вырулил потрепанный зеленый пазик с красными крестами.

На катере резко засуетились какие-то люди. Что-то громыхнуло. Старший следователь крикнул:

– Не утопите улики!

Один из «белых халатов» засмеялся, и его едва не выкинули за борт за это неуместное веселье.

Не обращая внимания на шум, я сосредоточенно вслушивалась в разговор. Модуляции голоса русала отзывались в груди дрожью. Этот род славится чарующими волшебными песнями. Сколько легенд существует.

– …Сергеевича я его уведомил сам.

– Зол?

– Тебя не винит. Будто у владыки Азовского анклава мало врагов… Займутся наши люди…

– А если…

– Не здесь. И не они.

И как это все увязать в нечто осмысленное?

Нависая над головами смещающихся в сторону зевак, я сама себе напоминала летучую мышь. В висках застучала кровь, пальцы, впившиеся в бетон, занемели. Я все больше сползала куда-то вниз, пытаясь уловить голос русала. Ну еще чуть-чуть!

– …сегодня вечером созовем родовой совет. Уведоми семейство Свертхал…

Свертхальде? Это, кажется, магическая династия. При чем здесь они?

Тут с катера люди в синих халатах, от которых так отчетливо несло мертвой плотью и формалином, начали выносить тела. Пластиковые мешки колыхались, пока их перетаскивали по трапу, поднимали наверх и укладывали на носилки.

Любопытствующая толпа подалась назад.

А я, в надежде услышать еще что-нибудь, прильнула к бетону и слегка потянулась, извернувшись и цепляясь ногами. Под когтями хрустнуло серое крошево, колени потеряли опору и поехали вниз, оставляя на серой отвесной поверхности клочки кожи и капли крови.

В груди похолодело. Жалобно царапнув воздух, я ухнула вниз. В темной слепой истерике, судорожно изогнувшись, провалилась в изменение. Со смачным шлепком на камни приземлилась уже волчицей. В панике крутнулась вокруг оси, но толпа не обратила внимания на посторонние шумы.

Только какая-то женщина обернулась на миг, придерживая рукой толстенную сумку. Я, припадая на заднюю лапу, подалась назад. Поджала хвост, опустила морду и заискивающе поглядела на тетку, вырвавшуюся из завороженного людского круговорота. Та отвернулась. Я фыркнула.

Толпа – самое мерзкое, что может получиться из группы разумных. От этой медленно колышущейся людской массы разило брезгливым любопытством и радостным облегчением: не с ними, не с ними случилось несчастье. Кто-то, насмотревшись, отходил, спеша по своим делам, кто-то, наоборот, пробирался ближе. Неспешный дрейф потных ног и сумрачных, несмотря на яркое утро, настроений, раздражал.

Забившись в угол между серой облезлой стеной кассы и тумбой с намотанным на нее толстенным канатом, приятно пахнущим смолистой пенькой и гибкой просоленной сталью сердечника, я облегченно отфыркалась.

Идиотка. Только толпа меня и спасла от пристального взора русала и тяжкого духа смерти, бьющего прямо в разум. Тонкий нюх уверенно рассказывал, кто, куда и зачем направляется, а общее настроение заметно приглушило боль от миазмов ужаса, проходящих сквозь мои чувства. И все равно я ощущала себя какой-то отстраненной от реальности. Голоса звучали тихим эхом, в отдалении. Сквозь гул проступил голос усталого следователя. Я дернула ухом, насторожившись. Мужчина перечислял фамилии погибших. А воспоминания русала в унисон с падающими в жаркое марево словами изливались в пространство, разбавляя мрачное настроение толпы.

Екатерина Мельникова. Высокая, стройная, ясноглазая. Воздушная, веселая и разбитная.

Андрей Свертхальде. Серьезный и сильный; внимательный взгляд, коренастая, но жилистая фигура.

Эллина Тернова. Избалованная, капризная, нежная, светловолосая и черноглазая.

Наталья Бышева. Истеричная, злая, но умная и расчетливая, светлоглазая блондинка с комплексом неполноценности.

Иван Северян. Холодный, расчетливый, спокойный, черноволосый и бледный.

Михаил Релье. Изящный высокий юноша, коротко стриженный и скуластый. Легкий и какой-то четкий.

Образ каждого из них возникал передо мной едва ли не воочию. Мертвые осколки душ будто вплавились в причал и, потревоженные силой замершего у воды Валентина Ивановича, стали доступны мне. Это… неправильно. Легкие тени кружились вокруг, невидимый хоровод обдавал холодом, отчего шерсть вздымалась на загривке. От тихого рычания тени немного шарахнулись назад, но спустя миг вновь объяли меня обрывками воспоминаний. Они не желали складываться в цельную картинку. Лица и события мельтешили светлыми размазанными пятнами, полными самых разных эмоций.

Я зажмурилась, подавив желание прикрыться лапами. Да что же это… К горлу подступила тошнота. Жалобно заскулив, я поднялась и, пошатываясь, будто пьяная, попятилась назад.