Текст книги "Импровизация на тему убийства"

Она открыла мне дверь быстро и резко, словно ждала у глазка и боялась, будто я, позвонив, сбегу.

– Итак?.. – услышала я вместо приветствия.

– Все плохо.

То, чего я боялась, произошло в прихожей. Услышав страшную новость, Людмила Витальевна тяжело осела на пол. Я бросилась ее поднимать, повела к дивану, попробовала уложить. Она причитала: «Митенька, миленький…» – постанывала и плакала беспомощно, даже обиженно. Ей казалось, что все случившееся – несправедливо, незаслуженно. Она потеряла мужа, она одинока, Митька был единственной радостью в ее жизни…

– Перестань, – сказала я тихо и строго. – Хватит. Ты права, случилось страшное. Но он жив, здоров, у Ника есть деньги. Мы заплатим, и Митька вернется.

– Ты точно знаешь, что он жив? – Ее золотистые глаза были как две мокрые янтарные бусины, поплывшая вокруг глаз тушь выглядела как театральный грим – что-то древнегреческое.

– Посмотри на себя в зеркало, Мила. Митька вернется и не узнает тебя.

Машинально она поискала глазами зеркало, сообразила, что я применила подлый отвлекающий маневр, и усмехнулась фамильным ироничным смешком:

– Да, с тобой не похнычешь. Ты права, если я сейчас раскисну, то назад не соберусь. Давай уж чаю выпьем…

Мы устроились на лоджии, выходящей во двор.

– Но похищение Митьки – это еще не все? – сказала Витальевна скорее утвердительно, нежели в форме вопроса. – Я чувствую, что ты недоговариваешь.

Хотелось отшутиться, только я не знала как. Ничего забавнее истории о смерти Игоря в голову мне не приходило. Тогда я решила выложить ей все.

Людмила Витальевна слушала меня сосредоточенно, не перебивая. Эмоций своих она тоже не выражала. Просто слушала, спокойно и внимательно наблюдала за мной и, как мне казалось, делала какие-то свои выводы.

Наконец я не выдержала:

– Людмила Витальевна, скажите, что вы обо мне теперь думаете?

Она как-то рассеянно отвела глаза, будто спросила я что-то не то.

– Девочка моя, да что я должна о тебе думать? Обвинять тебя в измене мужу? Так я знаю, что Ник мужем тебе не был.

– Да нет… – перебила я свекровь, видно мало понимая, о чем она говорит. – Это я во всем виновата. Нельзя мне было влюбляться в него.

– Так ты еще и влюбилась! – Витальевна покивала, как доктор, встретивший знакомые симптомы. – Я хотела вот что тебе сказать: он должен был расстаться с Жанной, начать ухаживать за тобой, создать отношения, на которых семью можно строить, а потом уже жениться.

– Почему он на Жанне не женился? Они столько лет вместе.

– На Жанне? – Свекровь небрежно пожала плечами. – Да ну! В какой-то момент он загорелся жениться – ради Митьки. Я, не подумав, ему и сказала: да женись уже на Жанне, она мечтает об этом. А он говорит: Жанна в восемнадцать лет родила дочку, но отвезла ее в деревню матери и с тех пор о ней почти не вспоминает. Как же она будет относиться к Митьке, если родную дочь забросила?

– Все мы какие-то неприкаянные. Никто не счастлив.

Витальевна рассеянно кивнула:

– Но все ищем счастья, придумываем что-то, добиваемся своего. Кто-то старается при этом никого не обидеть, кто-то готов по трупам идти. Не осуждай себя. Я же понимаю, что, не влюбись ты в Ника, ты бы и мальчика этого, Игоря, не встретила. Он нужен был как противовес. Палец дверью прищемить, чтобы про головную боль забыть. Но Ник этого не замечал! У него полон рот забот! Ресторан, где этот ворюга Пряничников промышляет, Зюзя полусумасшедшая, маленький Митька, Жанна. Вот такие дела, – резюмировала Людмила Витальевна и вдруг помрачнела: – А вообще выглядит все не лучшим образом. И неясно, кто твоего Игоря убил, кто похитил моего внука…

Могла ли я знать тогда, что ответы на эти вопросы я получу уже завтра?

13 июня, вечер

Домой я вернулась только к восьми вечера. Сначала вообще возвращаться не собиралась. Хотела переночевать у Витальевны. Мне казалось, что одну ее я оставить не могу. Вдруг бы она все-таки решила напиться? Но свекровь решительно выпроводила меня:

– По-твоему, дура я? Мне надо ждать от вас звонка, мне надо знать, что внук цел. Водка потом будет.

Она с треском захлопнула за мной дверь.

На улице было прохладно; добежав до «ниссана», я забралась в его теплое нутро. Нестерпимо захотелось услышать голос Ника.

«Телефон вызываемого або…» – Я со злостью захлопнула «раскладушку». Да что же это? Почему Сухарев прячется?

Я увидела его в своем подъезде.

– Ник, у тебя голова болит? – Про Митьку я спрашивать побоялась. Если Сухарев так выглядит, значит, случилось страшное.

Он сидел на ступеньке лестницы, ведущей вниз, перед дверью в мою квартиру. Растрепанный, бледный в тусклом свете сорокаваттной, засиженной мухами лампочки. В руке у него была плоская бутылочка коньяка. Уже полупустая. Пьяным он не выглядел, хотя по его внешнему виду всегда было трудно понять, в какой степени опьянения он находится.

Услышав мой голос, Ник поднял воспаленные глаза.

– Да. – Его голос звучал хрипло и, как мне показалось, обессиленно. Слава богу, это только его голова!

– Дать таблетку?

– Я уже принял. – Он потряс бутылкой.

Я полезла в карман жакета за ключами… Вдруг Ник встал, сделал шаг вперед и обнял меня. Я сжалась, как в тот день, когда он поцеловал меня в первый раз.

– Скажи мне правду, только правду: как ты ко мне относишься? – Он говорил в самое ухо, его дыхание щекотало щеку. – Что я для тебя?

Не успев ничего придумать, я ответила:

– Я тебя люблю.

Он отстранился, совсем чуть-чуть, только чтобы заглянуть мне в глаза. Я тоже всматривалась в его лицо, надеясь услышать в ответ… Ну хоть что-то ободряющее.

– Господи, слава богу! Я тоже так тебя люблю! Я бы и раньше признался, и надо было, но не только ведь о себе надо думать…

– Ты только обо мне не думал, да?

– Но ты была единственным человеком, у которого все в порядке, который помогал мне, не ставил условий, ничего не требовал. Я сначала был так тебе благодарен! А потом – влюбился.

Смотреть в его рысьи глаза, которые по-прежнему казались мне загадочными и зомбирующими, я могла не минутами, а годами. Мы стояли обнявшись, пока Ник не покачнулся, будто на мгновение потерял равновесие. Я высвободилась из его объятий, достала ключи и отперла дверь своей квартиры.

Мы уснули только под утро…

А когда я открыла глаза, Ника рядом со мной не было. На прикроватной тумбочке лежал диск, под ним записка, написанная его рукой: «Посмотри это!»

Почему-то у меня не было вопросов. Я сразу поняла, что диск этот Ник привез из больницы, от Жанны. Наверное, на диске была крайне важная запись, если Жанна, только придя в сознание после аварии, говорила об этом. И это как-то связано с Митькой.

Вставив диск в плеер, я нажала на кнопку play. Сначала экран был темным, потом возникло изображение.

Это была комната Игоря. Камера стояла на письменном столе, в поле зрения прекрасно попадала кровать, но больше – почти ничего. Съемка велась в ночном режиме, но без всякой подсветки, и поэтому силуэты таинственно флюоресцировали и мерцали. Из-за недостатка света складывалось ощущение, что снимали сквозь толщу воды.

На кровати, похожей на огромную плоскую серую рыбу, виднелся силуэт спящего под одеялом человека. Это был Игорь. Живой Игорь. Потом раздался веселый женский голос – а это была Кристина:

«Сейчас я его разбужу!»

Теперь перед экраном появилась и она сама. Сначала покрутилась перед камерой, потом – заглянула в объектив, блеснув влажным темным глазом. Ясно было, что Кристина пьяна. Она начала раздеваться, напевая нечто непонятное, неразборчивое.

«Бум! – громко сказала Кристина и стянула куртку. Покрутилась еще, виляя бедрами и улыбаясь во весь рот, остановилась, стоя спиной к объективу, распахнула рубашку: – Бум!» – Кристина повернулась. Под рубашкой бюстгальтера не было.

Пританцовывая, неловко оступаясь, бессмысленно хихикая и повторяя «Бум!», она снимала каждую деталь одежды, пока не разделась догола.

«Сейчас все будет! Игорь, я пришла! Ты не ждал меня, а тут вдруг – я!»

Белая попа Кристины начала уменьшаться – она пошла в сторону кровати. Идти далеко не пришлось – в длину комната была не больше трех метров.

В это время Игорь зашевелился под одеялом. Видимо, Пряничникова разбудила его своими песнями и плясками. Он сел на кровати, и я услышала его голос, заставивший меня вздрогнуть всем телом:

«Что ты тут делаешь?»

Я видела его лицо, сонное, живое – он смотрел почти в камеру.

После первой фразы он повернулся в сторону входной двери – направо.

«Что происходит…»

Именно в тот момент и раздался выстрел.

– Бум! – зачем-то сказала я.

Раздался второй выстрел, Кристина рухнула на кровать.

Теперь все выглядело так, как я помнила. Нет, не все. Револьвер.

В кадре появился третий человек. Узнать его я еще не могла – он стоял спиной к камере, глядя на дело рук своих, и молчал. На нем были широкие джинсы, такие, которые молодые парни носят чуть ли не на середине бедер, и светлая широкая майка. Понятно было только, что это человек среднего роста, с короткими волосами. Комов? Но я так плохо его рассмотрела! Комов или не Комов?

Кажется, он зашептал что-то, как ребенок во сне, жалобно, с уже пробивающимися всхлипами. Голос тоже разобрать было сложно. Нагнулся над мертвым телом Игоря и судорожными движениями стал протирать револьвер. Затем резко и неловко вставил оружие в пальцы Игорю.

Потом он посмотрел на Игоря – я увидела его затылок, и – в камеру…

Зазвонил телефон. Аппарат стоял прямо у меня под носом, но я никак не отреагировала. Слышала – и не слышала. Продолжая наблюдать за происходящим на экране, сняла трубку.

– Алло, ты меня слышишь? – Это был Ник.

Говорить я не могла, только промычала что-то невразумительное. Кажется, у меня отнялся язык. Но лучше бы я оглохла и ослепла еще час назад.

– Ты видела диск? Смотрела? – И вдруг, точно в десятку: – Смотришь. Хорошо. Я не хотел вчера тебе его показывать. Я уже решил идти к Безответову, чтобы признаться в убийстве. Я не мог вчера… Ты простишь меня?

– Да. – Голос прорезался. – Я все понимаю.

– Нам дадут одну встречу. Это не положено, Безответов просто пошел мне навстречу. Из-за похищения Митьки. С этим надо разобраться. Больше до суда мы не увидимся. Ты сейчас поедешь к моему адвокату. Это Олег Диканский, записывай адрес. Он в курсе. Покажешь ему диск, потом вы приедете в центральный РОВД, остальное Олег сделает. Ты сможешь? Мне надо тебя увидеть.

– Я смогу, ни о чем не волнуйся.

– Спасибо. Я…

– Не волнуйся обо мне.

Время ощущать, чувствовать и размышлять кончилось. Случившееся оказалось в миллион раз кошмарнее моих ожиданий.

13 июня, день

Я увидела его в маленькой тесной комнатке с зарешеченным окном. Окно выходило во двор-колодец, и света от него было так же мало, как мало было радости в нашей встрече. В комнате не было никакой мебели, даже стула. Мы прижались друг к другу, чтобы устоять.

Сухарев выглядел обычно, только не брился со вчерашнего дня, и лицо немного осунулось. Но теперь я любила его в миллион раз сильнее. И если нам дали только пять минут, то хотелось запомнить каждую миллионную долю секунды из этих пяти минут.

Нам позволили остаться вдвоем, но, даже если бы так не случилось, я все равно стала бы целовать Ника. Он ответил мне жадным, голодным, отчаянным и жестоким поцелуем, после которого хотелось выть и пить горькую.

– Я сказал им, что Пряничникова была моей любовницей, а убил их потому, что она ушла от меня к Ермолову. Видишь, как хорошо, что револьвер был мой! Все сходится. Тебе придется дать показания. Скажешь, что видела у меня «смит» сто раз, я умею стрелять и все такое. Хорошо? Пряника я уже предупредил. Он тоже должен будет дать показания и как-то так соврать, чтобы ему поверили. Порепетируй вместе с ним, я боюсь, он не справится.

– Что мне делать с Митькой?

– Поезжай к нам домой, жди записку от похитителей, отдай им деньги. Они в сейфе, дома. Когда его вернут – просто расскажи ему все. Послушай, что он скажет. Найди психолога, которому можно доверять, заплати ему как следует.

– Он убил Игоря…

На лице Ника отразилось отчаяние, я почувствовала себя эгоисткой. Сначала надо помочь, а потом – все остальное. Попытавшись улыбнуться, я сказала на тон тише, как можно более уверенно и спокойно:

– Ник, я помогу тебе во всем. Я займусь Митькой, я займусь Зюзей, даже за Жанну не волнуйся, я позабочусь и о ней.

– Рестораном тебе тоже придется заняться, – перебил он меня. – Иначе с голоду умрете. Но об этом потом поговорим. Я все передам через Олега. Кажется, он нормальный парень. Что я еще забыл сказать?.. Прошу тебя, не бросай Митьку… И меня…

В дверь постучали – это означало, что мне надо было уходить. Я хотела поцеловать мужа, но он заговорил снова:

– Понимаешь, Митька сделал это, потому что полюбил тебя, как и я. Ты ушла, а он хотел тебя вернуть. Он поступил жестоко, как ребенок, но я точно знаю, что сейчас он переживает. Если сможешь – прости его… Не бросай его, дай ему шанс.

Я сказала: «Хорошо», понимая, что ничего хорошего меня не ждет.

…Водить машину я научилась как-то слишком легко. Почти сразу все у меня стало получаться, даже инструктор за меня радовался, что было странно, конечно. Он только предупреждал, что, несмотря на все успехи, надо всегда помнить, что дорога – это не веселые горки и расслабляться на дороге нельзя.

Расслабляться я и не пыталась. Даже телефоном никогда не пользовалась за рулем. Если звонили – не отвечала. Но сегодня я не могла пропустить звонок. Я очень надеялась, что сейчас кто-нибудь позвонит и скажет: встречайте вашего сына там-то и там-то.

Номер был неизвестный. Я открыла телефон.

– Привет, это Жанна. Мне надо, чтобы ты заехала.

Надо же, мы перешли на «ты», а я и не знала. Даже при смерти она хамка.

– Это срочно? Я пришлю кого-нибудь к тебе.

– Нет, поговорить нам надо.

– Мне не надо.

– Я расскажу, откуда диск… Ты же его смотрела?

– Засунула бы ты этот диск плашмя себе в задницу, чертова сука! – взорвалась я. – Из-за тебя теперь Ник в тюрьме!

– Почему?

– Ты дура? Ты Митьку хотела в тюрьму отправить? Ник признался в убийстве.

– Ну зачем он? Ладно, приезжай…

Она отключилась. Я злобно хлопнула крышкой трубки и чуть не врезалась в зад белого «мерседеса». Его водитель, видимо, разглядел блондинку за рулем и решил не связываться, зато я заорала в открытое окно:

– Чертов козел!

И в этот момент я сломалась. Слезы и сопли полились ручьем, руки задрожали, колени и напряженные икры ног заломило. Кое-как, грубо перестроившись вправо, не обращая внимания на сигналы и маты из проезжавших мимо машин, чудом увернувшихся от столкновения, я припарковалась на обочине.

Спустя час я вошла в одноместную палату, где лежала моя бывшая соперница. Она полусидела в кровати, с видимым напряжением удерживая свою перевязанную голову над подушкой. Мне показалось, что Жанна с трудом могла разглядеть меня – из-за того, что потеряла возможность ясно видеть, или по какой-то другой причине. Не то чтобы я стала вдруг жалеть ее, но агрессивность растаяла.

– Здравствуй. Зачем ты меня звала?

Жанна устало прикрыла глаза, а когда я уже подумала, что она соизволила вздремнуть, подняла на меня взгляд и тихо сказала:

– Ты злишься, но, когда все узнаешь, просто… сдохнешь от злобы.

Я поискала вокруг себя стул, обнаружила его за своей спиной, придвинула к кровати и села. Жанна перевела дыхание и продолжила:

– Я тебя всегда ненавидела. Еще только Коля сказал, что решил найти Мите мать, я поняла, что ненавижу… ее. Тебя. Делала все, чтобы он передумал, но он упрямый. Потом он женился. Между нами все оставалось по-старому. До поры. Но уже через год я поняла, что он хочет меня бросить. Я стала думать, что в тебе ему нравится? Ну, посмотри на себя: у тебя джинсы с рынка за шестьсот рублей, волосы жиденькие, ты – полная дешевка! Но я поняла – ты специально так выглядишь, чтобы казаться умненькой, правильной до тошноты. Училка! – Она слабо улыбнулась, заметив, что мне ее слова неприятны. – Тогда я решила, что надо этот миф уничтожить. На самом деле ты обычная шлюха, продажная, ловкая, двуличная…

– Хочешь, я тебе слюни вытру? – не выдержала я.

Жанна не удостоила ответом мою грубость.

– …Ты только корчишь из себя что-то. И я это доказала. Разве не так?

Я кивнула. С ее точки зрения, она действительно доказала что хотела. И джинсы у меня недорогие, и мужу я изменяла, как шлюха. Пусть радуется.

– Вот так-то… – Жанна не скрывала торжество. – Этой зимой, когда Ник уговорил меня вернуть наши прежние отношения…

– Жанна, это ты говоришь о том случае, когда стала шантажировать его признанием в убийстве Оксаны?

Она сделала вид, будто не слышала моих слов.

– Я стала за тобой наблюдать, а потом уже следила серьезно. Быстро разглядела твои фокусы, куда ты гоняла, в какую квартиру. Я догадалась, что ты ездишь трахаться.

Меня передернуло от омерзения.

Она продолжала говорить:

– Дождалась его, чтобы посмотреть, как он выглядит. Да, хорош, согласна. Наверное, в постели был просто супер. А потом я увидела его в «Джазе». А ты, как он начал там работать, больше в ресторане не бывала. Вроде боялась, что Коля увидит вас и все поймет. В начале мая Ник сказал, что бросает меня, мы с ним в тот вечер переспали, и я забеременела. Но теперь…

– Я знаю. Знаю, что врешь.

– Я не вру! И со мной все в порядке. Я все равно рожу ребенка от Коли… – Жанна и в голову не взяла, что Коля сел в тюрьму, и, видимо, надолго. – Ну вот. Недели две назад мы с Кристиной как-то случайно встретились и заговорили о Коле и о тебе. Она сказала, что ты ее достала, что ее муж постоянно восхищается тобой, в пример приводит. Все трендит, какая ты замечательная… Он считал, что ты – верная жена. Но я Кристине объяснила, что ты – обычная шлюха, и больше ничего. – Жанна, видимо, верила, что, называя меня шлюхой, она укрепляет свое здоровье. – Тогда Кристина решила немного повеселиться.

– Ну все. Можешь не продолжать. У тебя заметный автомобиль.

Жанна проигнорировала меня.

– Ты же знаешь Кристинку, она любит приключения. План был такой: Кристина знакомится с этим твоим бойфрендом, проникает в его квартиру, крадет ключи, а ночью возвращается, чтобы влезть к нему в постель. Она была девкой видной, парень бы не удержался и сделал все как надо. А их взаимное удовольствие оказалось бы записанным на камеру… Дай мне воды.

Бутылка питьевой воды нашлась на тумбочке возле кровати, я налила стакан и подала Жанне. Она отпила глоток и опустила руку со стаканом на одеяло.

– Жанна, зачем вы все это затеяли? И что с диском собирались сделать?

– Тебе отдать, дуре! – засмеялась любовница мужа.

– Ну и что бы произошло?

– Сама знаешь!

– Да, я бы посмеялась, увидев запись сцены, когда Игорь спускает с лестницы Кристину. Жаль, что у вас не получилось.

– Пошла ты на… Ночью я привезла ее к дому парня, она взяла камеру и ушла. Машину я отогнала в закуток, чтобы у подъезда не стоять. Поэтому я и не видела, что Митя пришел.

– Откуда он узнал про Игоря?

Жанна отвела глаза от моего лица. Наверное, она понимала, что теперь все случившееся уже невозможно будет оправдать тем, что я шлюха.

– Я сказала ему, что его мачеха изменяет его отцу. Но сначала я рассказала ему, что между тобой и его отцом ничего нет, что вы не муж и жена. Что ты – прислуга, воспитательница. Он же знал, что я – близкая папина подруга, желаю ему только добра. Он обожал тебя, думал, что ты теперь ему настоящая мать. Но это неправда. Он должен был это понять. Я в ресторане показала ему твоего дружка. А где он живет – Митя сам проследил, скорее всего.

– Что дальше?

– Дальше… Да, я ждала Кристину с камерой, но ее не было. Я думала, что она после секса заснула. Мне хотелось домой, я попробовала позвонить ей, но она забыла телефон в моей машине. Потом я поднялась наверх. Дверь была не заперта. Я вошла, увидела их. Испугалась страшно, хотела бежать, но вспомнила про камеру. Схватила ее и быстрее убежала. Дома я посмотрела запись. Мне стало ясно, что Игоря Митя застрелил из ревности, а Кристину перепутал с тобой.

– Со мной?

– Ну конечно! Ты же запись видела: Митя подложил пистолет твоему парню в руку, а потом посмотрел на Кристину и заплакал. С чего бы он плакал, если бы убил Пряничникову? Он думал, что убил тебя. У вас с Кристиной один рост, один цвет волос. Она лежала вниз лицом, темно было, он же знал, что это квартира твоего любовника. Он тебя возненавидел!

– Хорошо. – Я уже устала от этой ее терапевтической ненависти. Наверное, встреча со мной пойдет на пользу здоровью Жанны куда больше таблеток и капельниц. – Хорошо, пусть все так. А куда ты с диском ехала, когда в аварию попала?

– Я ехала к Коле, и если бы не эта тупая журналистка, то Митька давно бы в тюрьме сидел.

– Неужели ты хотела, чтобы Митька попал в тюрьму? Ты с ума сошла! Ник бы…

– Ты дура! – зашипела Жанна и, не стесняясь, объяснила мне свой удивительный план: – Митьку бы арестовали, я стала бы его адвокатом, помогала бы, была бы Нику нужной. Все как в прежние времена! А тебя Ник возненавидит!

– Почему?

– Почему? – передразнила она меня. Все-таки она была потрясающей женщиной. Даже два трупа не могли остановить ее стремления разлучить Сухарева с женой. – Ник должен был понять, что это ты так воспитала мальчика, что он стал убийцей!

14 июня, вечер

Ты был еще таким маленьким, когда тебе пришлось потерять маму. И сейчас ты подумал, что теряешь маму во второй раз. Ты думал, что я уйду и брошу тебя. Ты решил бороться…

Наверное, я не знаю этого точно, но, возможно, ты помнил из своего раннего детства картину: твоя мама сидит на постели рядом с чужим мужиком. Она без одежды, а ее тело залито кровью. Ты понимаешь, что случилось нечто страшное. И мне кажется, что через одиннадцать лет ты ощутил себя снова малышом, увидев голую женщину, похожую на твою приемную мать, и чужого мужчину в постели…

Вот почему обе «картинки» показались нам с Ником такими похожими.

Память подсовывала мне новые факты. Драку в школе, когда Митька бился с одноклассником за любовь девочки, которая нравилась им обоим. «Эля ему записку написала, что любит его», – сказал он мне, его школьной учительнице. И то, как он «защищал» меня от Зюзи, подсыпая ей в борщ пурген и искромсав все ее платья. Ты всегда пытался защитить тех, кого любил. Почти как твой отец.

Чужой мужчина, укравший меня у твоего отца и у тебя, казался тебе чудовищем. Ты убил Игоря, потому что я полюбила его и хотела оставить тебя. А ты не мог отпустить того, кого любишь.

Митька не знает, что я осталась жива. На следующее утро Ник посадил сына в машину и повез в чудесное место, где есть речка, горы, корты, ночные посиделки у костра. Ни разу после того, как отец оставил Митьку в лагере, ни Ник, ни я не разговаривали с ним. А потом кто-то увел его из лагеря и увез неизвестно куда. И пока эти сволочи не вернут нам его, мальчик не узнает, что я жива и жду его.

Я не знала, что я скажу ему, когда мы встретимся. Мне хотелось только убедиться, что он жив. Простить его я постараюсь потом.

И я еще не знаю, простит ли Митька меня…

Мой «ниссан» уже тронулся с места, когда я вспомнила про Зюзю. Господи, я же не позвонила ее врачу! Доктор радостно сообщила мне, что больная в стационарном режиме больше не нуждается. Меня ждало безрадостное будущее.

Пришлось подниматься в палату. Зюзя была удивительно спокойна. Она сидела на кровати и молча смотрела в сторону окна. Веселенькая пижама в алых маках обвисла на плечах, стекла модных очков в позолоченной оправе были залапаны так, что я сомневалась – видит ли экс-теща хоть что-нибудь сквозь них? Обычно аккуратно уложенная блондинистая стрижка была растрепана, будто всю ночь Зюзя проворочалась на подушке.

Мне нужны были документы о выписке и всякие рекомендации, поэтому я направилась в кабинет Лилии Андреевны. Она встретила меня немного настороженно, нервно крутя в руках карандаш:

– Я хочу сказать… что результаты лечения очень хорошие. Но я бы рекомендовала вам наблюдение за больной. Я думаю, что у вашей… гм… родственницы сложное психическое заболевание. К сожалению, психиатр со мной не согласен. Но я рекомендую вашему супругу поместить ее в специальное учреждение. Или хотя бы нанять профессиональную сиделку. Только все хорошие сиделки заняты.

– Я в два раза больше заплачу.

– Что ж, я поговорю с одной женщиной…

Собрав вещи и получив от Лилии Андреевны необходимые бумажки, я помогла Зюзе переодеться в спортивный костюм и повела ее к своей машине. Она шла за мной, без конца отставая, сгорбленная, насупленная и рассеянная. Молча погрузилась на заднее сиденье и затихла.

Дом встретил меня, как старого друга, а я так соскучилась по нему, что готова была поцеловать каждый угол. Только здесь я могла поверить, что раздастся звук мотора подъезжающей «мазды», уверенные руки повернут ключ в замке входной двери и Митька, выскакивая на лестницу, закричит: «Папа приехал!»

Провожая Зюзю в ее комнату, я заметила легкий беспорядок в доме. На кухне валялись какие-то разодранные упаковки, будто кто-то наскоро перекусывал, а убрать за собой забыл. Возможно, у Ника появились новые привычки, обычно дома он не ел.

Спустя всего десять минут в дом приехала сиделка. Я с облегчением вздохнула. Несмотря на всю радость от пребывания в доме Ника, присутствие странно подавленной, молчаливой Зюзи тревожило.

Сиделкой оказалась симпатичная молодая женщина, улыбчивая, но спокойная, как танк.

– Меня зовут Аня, – представилась она, сверкая глазами. Ее жизнелюбие было заразительно настолько, что мне тоже захотелось улыбнуться. – У меня только одна трудность – мне в шесть часов надо уехать. Я не знала, что будет такая срочная работа, и не договорилась с сестрой, чтобы она забрала детей с продленки и отвезла их домой. Кто-нибудь сможет побыть с больной?

Ох, как мне не хотелось оставаться с Зюзей!

– Ладно… Я приеду.

– А вы не здесь живете? – удивилась Аня.

Действительно, а кто здесь теперь живет?

– Я… я перееду… Временно жила в другом месте, а теперь придется вернуться.

Я повела Аню в комнату Зюзи. Экс-теща встретила сиделку так же равнодушно, как реагировала на все в этот день. Здороваясь с ней, Аня пошутила:

– Ничего, ничего! Я тут вами займусь, и вы у меня еще замуж выскочите! Вы небось красавица в молодости были? От женихов проходу не было? А сейчас за вами самой молодые парни ухаживать будут!

Я вежливо улыбнулась, для себя припомнив, что молодые парни в жизни нашей принцессы уже были, и вышла из комнаты. Мне надо было срочно посмотреть, нет ли на столе Ника новой записки от похитителей.

И она была. Точно как Ник и рассказывал: на белом листе бумаги А4 были наклеены вырезанные из журнала слова. Точно как у Конан Дойла в «Собаке Баскервилей». В записке было сказано: «Сегодня в 20.00 оставьте деньги за мусорными баками. Мальчик вернется сам».

Это были хорошие новости, к которым надо было подготовиться. Технически и морально. Начать я решила с технической подготовки. Открыла дверь в Митькину комнату – и удивилась: здесь никто не убирал с момента отбытия Митьки в лагерь! Вещи – одежда, компьютерные диски, еще какое-то мальчишье барахло – были разбросаны, в углах скопилась пыль. Неужели же Олеся, которая поддерживала порядок в нашем доме, действительно замешана в похищении?

Машинально я начала собирать вещи, складывать и отправлять в шкаф. Джинсы, несколько маек, чистые носки… Возле кровати я нагнулась за скомканной толстовкой и увидела под кроватью большой Митькин рюкзак.

Интересно, а с каким рюкзаком он поехал в лагерь? Да и вещи, которые я собираю, Ник должен был отправить в лагерь. Разве что он без меня отчаялся собрать сына и все купил разом, специально для лагеря? На Ника это было не похоже.

Я вытащила рюкзак из-под кровати. То, что он валялся здесь уже не меньше недели, подтверждали клочья пыли, прицепившиеся к ткани. А открыв рюкзак, я остолбенела, уже и не помню, в какой раз за последние дни. В рюкзаке лежали листы из журналов, некоторые слова из текстов были вырезаны.

Хотелось и смеяться, и плакать. Смеяться при мысли, что Митька жив, здоров и сам себя похитил, а плакать… Потому что слезы теперь у меня ближе.

Из соседней спальни, превращенной в святилище Оксаны, раздались какие-то звуки. Казалось, что это Зюзя плачет и бормочет что-то перед портретом мертвой дочери. Скорее всего, пока Аня мыла руки, экс-теща сбежала из своей комнаты и закрылась там.

Оставив журналы на полу, я выглянула в коридор. Аня, обнаружившая исчезновение пациентки, стояла перед дверью святилища, напряженно прислушиваясь к звукам, доносящимся из комнаты. Заметив меня, она спросила тихо:

– А что в той комнате?

– Там… – Я тяжело вздохнула. – Ну, там комната, где жила дочь Зинаиды Петровны. Она погибла, а Зинаида Петровна потеряла после этого память. То есть она не помнит все то, что имеет отношение к смерти Оксаны, понимаете?

– Да, – удивительно спокойно согласилась Аня, – понимаю. И не такое видела. Так вы сейчас уедете и вернетесь к шести?

– Да, пожалуй.

Это была хорошая идея – уехать отсюда на некоторое время и подумать обо всем.

Честно говоря, я ничего не придумала за это время, хотя могла думать до опупения целых четыре часа. Да и что тут думать? Митька убил двоих, сбежал из лагеря и занялся шантажом собственного отца. Где он находится сейчас – не важно. Может, даже в самом доме – на чердаке, который у нас пустует и не заперт, или в подвале, где хранится мебель, которую Зюзя заменила новой. О том, что Митька живет в доме, свидетельствуют и упаковки от еды. Да что я! А рюкзак с порезанными журналами?

И ничего нет странного, что Ник не заметил Митькиного присутствия в доме. Ник вообще мало что замечает, а тут еще это известие о похищении сына! По-хорошему надо бы об этом сообщить через адвоката Нику, но я решила сделать это, как только увижу Митьку воочию. А вдруг тем не менее я ошибаюсь?

14 июня, поздний вечер

Я вошла в дверь сухаревского дома и прислушалась. Мне хотелось почувствовать дом и то, что в нем скрывается: безумие, угрозу, страх, злость, горе… Мне показалось, что из-за двери, ведущей на лестницу в подвал, доносятся шаги и шорохи. Неужели Митька там? Я подошла к этой двери вплотную и прислонилась ухом к гладкому дереву. Было тихо…

Вдруг я осознала, что по моему позвоночнику и по ребрам стекает пот. Я боялась, боялась так, что даже не смогла бы описать свой страх. Боялась того, что назвать бы даже не сумела.

Отпрянув от двери, я постояла несколько секунд на месте, но потом быстро пошла на второй этаж, стараясь не думать, каким образом я проведу здесь ночь.

Аня сидела перед телевизором в комнате Зюзи. Самой Зюзи снова не было.

– Она все еще в комнате дочери, – виновато сказала Аня, обернувшись на мои шаги. У нее были заспанные глаза. Наверное, она прикорнула перед экраном. – Уже не плачет, вообще молчит. Я дверь подергала – она заперта. Думаю, может, заснула?