Текст книги "Золото собирается крупицами"

4

Старатели пьянствовали, потому что не видели никакого просвета в своей жизни, топили тоску и боль в вине, забывали на время про голод и нужду, а вот почему пил вмертвую управляющий прииском Накышев – понять было не легко.

Вроде все было у человека, чтобы быть довольным жизнью, – и дом в Оренбурге – полная чаша, и карманы набиты деньгами – враз не проживешь и не потратишь, и немалая власть над людьми – можно утолять любое непомерное честолюбие, и погулять мог так, что гул шел на всю округу, покуражиться, не отказывая себе ни в чем, позволяя такие вольности, которые другим сроду не прощались, а ему все сходило с рук.

И однако Накышев пил так, точно завтра должен был наступить конец света – беспробудно, тяжело, крикливо и жадно, будто кому-то напоказ или из желания досадить, пренебрегая всеми советами и предупреждениями хозяина прииска Рамиева. Казалось, его гнетет и гложет что-то, но он боится в этом признаться и близким и самому себе – будто страшная и неведомая болезнь точила его изнутри, и он, чтобы заглушить страх перед нею, одурманивал себя вином.

Людей, окружавших его, и всяких там недовольных он не боялся, он мог спустить с цепи волкодавов, поставить у дверей спальни урядника, чтобы тот охранял его сон, нанять даже особых телохранителей, чтобы в случае чего могли предупредить любую опасность. Но, похоже, на него никто не собирался нападать и покушаться на его драгоценную жизнь. Нет, его грызла непонятная и глухая тоска, подмывала его исподволь, незаметно, как подмывает изо дня в день крутой берег тихая вода, подмывает, пока он не рухнет и не пойдет мутными разводами по течению, не растает совсем…

В последнюю поездку он вернулся на прииск не один – прихватил где-то в Оренбурге красивую белокурую женщину, не отпускал ее ни на шаг от себя. Присутствие Зинки, как он называл молодую любовницу, придавало его кутежам особую остроту – он мог вволю насладиться растерянностью своих гостей, которые должны были считаться с его прихотями, а значит, и с Зинкой. Он сажал Зинку при всех к себе на колени, обнимал и тискал ее, а она притворно визжала и смеялась, а гости не знали, куда девать глаза, и нелепо ухмылялись. Ничего, пускай терпят! Они у него все в руках, и нечего им строить из себя чистоплюев! Он за каждым знал грешки, только он грешил открыто, а они все тайно, заглазно, так что хвастаться им нечем…

Однажды, когда время уже было далеко за полночь и Накышев позволил себя уговорить и увести в спальню, раздеть и уложить в постель, а гости толпились уже в прихожей, радуясь редкому случаю уйти пораньше домой, управляющий неожиданно появился в дверях в нижнем белье и затряс сивой бородкой.

– Эт-эт вы куда? – заикаясь, крикнул он. – Кто тут хозяин? Кто, я спрашиваю?..

– Поздно, Гарей Шайбекович! – попробовал возражать кто-то из гостей. – И вам нужен по кой и отдых!..

– Я сам знаю, что мне нужно! Нашелся указ чик! – заорал Накышев. – Марш в гостиную! И чтоб было весело!.. Вы забыли, какого я рода?

– Дворянского, Гарей Шайбекович! – покорно и вежливо ответил тот, что осмелился советовать управляющему отдохнуть. – Кто же это не знает!..

– А раз знаешь, то не перечь! Снимай шапку и пляши!.. А не то я обижусь, и тогда вам всем будет худо!.. Слышали?

Он побрел в гостиную, кто-то из слуг набросил на его плечи пестрый халат, и не успел Накышев дойти до заставленного бутылками и закусками стола, как гости вернулись следом за ним и шумно стали рассаживаться, будто они и не собирались никуда уходить, а лишь сейчас и явились на это пиршество.

– Кто слышал про моего дедушку Хатапа? – Накышев ударил себя в волосатую грудь. – Он разговаривал с самим царем! А вы кто такие? Я спрашиваю – кто вы такие? Тьфу!.. Захочу, и вы ноги мне будете целовать… Эй, Сабитов! Я верно говорю?

– Все в точности, Гарей Шайбекович…

К Накышеву подскочил высокий и худощавый мужчина, нагнул в почтительном поклоне свою голову, прикрытую жидкими волосами, потом выпрямился, чуть запрокинул бледное лицо с хищным орлиным носом.

– Не зря вас называют господином, Гарей Шайбекович… Этот титул дворянский вашему роду царь пожаловал!

– Слышали? – Накышев обвел мутными глазами стол, всех сидевших за ним. – Вы должны уважать меня, потому что я ваш хозяин и благодетель… Будет время, я, может, стану богаче самого Рамиева!.. А теперь, как говорят башкиры… Как это?

Накышев, не в силах вспомнить нужное слово, нахмурился, но Сабитов и тут пришел ему на помощь:

– Ударить шапкой!

– Да! Да! – радостно подхватил управляющий. – Пьем, ударив шапкой!..

Зазвякали бокалы, покатилась под стол пустая бутылка, слетела и разбилась вдребезги тарелка, и кто-то наступил на нее, с хрустом давя осколки, и все потонуло в гуле подвыпивших голосов, хмельном смехе женщин.

– Заводи музыку! – приказал Накышев.

Посредине стола водрузили квадратный ящик граммофона с большой полосатой трубой, и в шум кутежа ворвался дрожащий голос певицы:

 
Слышен звон бубенцов издалека,
Это тройки знакомый разбег…
 

Сабитов взмахнул руками, и вся компания, кто в лес, кто по дрова, нестройно, но крикливо подхватила:

 
А вдали расстилался широ-о-ко-о…
Белым саваном искристый снег…
 

Накышев, полуобняв Зинку, покачивался на стуле, сладко жмурился, гнусаво тянул песню. Плыл над потолком слоистый дым табака, лихо стучал каблуками Сабитов.

Управляющий наливал полный стакан водки, опрокидывал в рот, хрустел соленым огурцом, не вытирая мокрых, в рассоле, губ, лез целоваться к Зинке, тыкался носом в завитки около ушей. Зинка взвизгивала, как от щекотки, кричала:

– Ах, оставьте, Гарей Шайбекович!..

– Не ори, дурочка! – Накышев довольно ухмылялся. – Чего же ты не визжишь, когда мы вдвоем остаемся!

– Оставьте ваши вольности!.. Заставляете меня краснеть перед всеми! Нехорошо, Гарей Шайбекович!.. Будьте рыцарем!

– А ты тоже должна уважать меня! – Накышев отпустил Зинку и хлопнул в ладоши: – Иди вместе с кухаркой и сварите мне яглы!

– Что-о? Что-о? – протянула Зинка.

– Мое любимое блюдо – яглы! Поняла?

Зинка побежала, стуча каблучками, на кухню, но тут же вернулась.

– Повар говорит, что для яглы у него нет жирного мяса!

– Дурак твой повар! Яглы варят совсем не из мяса!.. Так ему и скажи, старому хрычу!.. И пускай поторопится, если ему не надоело у меня работать!

Зинка заметно протрезвела, в ее лице появилось выражение тревожное и пугливое. Она оглядывала лица гостей, замечала их пьяные ухмылки, но ничего не могла понять. Сбегав еще раз на кухню, она привела с собой кухарку – пожилую женщину в черном переднике.

– Ты тоже не знаешь, как готовить яглы? – не унимался Накышев, смешно выставляя свои заячьи губы. – И зачем я только держу вас, дармоедов? Сходите в кабак – пускай вам там скажут!..

Кухарка двинулась было к дверям, а за нею Зинка, но Накышев вдруг смилостивился и добродушно рассмеялся:

– Не ищите, дурочки… «Яглы» – это по-украински значит – ели и легли… А по-нашему будет – «Ашанык, яттык». Ха, ха!

Раздался оглушительный смех, на глазах у Зинки навернулись слезы, но она тоже решила простить хозяину его беззлобную шутку и, выпив бокал вина, стала смеяться – громко и даже чуть истерично. Потом, уже опьянев, разревелась, и Накышев долго ее успокаивал, гладил по голове.

– А я по правде за вас испугался, Гарей Шайбекович! – подал вдруг голос молодой инженер с Кэжэнского завода в форменной тужурке с поблескивающим на носу пенсне.

– Как это? – не понял управляющий.

– Да вот с этим блюдом! – посмеиваясь, сказал инженер. Дождавшись, когда гости пере станут шуметь, охотливо рассказал: – У нас был на заводе один мастер, большой мастер шутки шутить. Заставлял часто новеньких рабочих искать в цехе инструменты, которых в природе не существовало…

– А при чем тут я?

– Вот слушайте… Однажды он решил по смеяться над кухаркой и тоже попросил принести ему «яглы». Та не растерялась – собрала гнилые огурцы, капусту прокисшую, отбросы со сто лов, смешала в чашке – и на стол ему. Мастер побледнел и спрашивает: «Что это такое?» – «То, что просили, – яглы!» – «Яглы так не де лается!» – «Нет, именно так оно готовится и стоит у нас два рубля сорок копеек». Видит мастер– деваться некуда. Уплатил, а есть не решается, хотя денег жалко. Попробовал было в рот взять – с души воротит… Тогда он опять зовет кухарку. «Что ты мне подала – это же отрава». – «Сделала, что велели, – сказала кухарка. – Яглы по-нашему выходит – гнилье с помойки!»

Гости опять задохнулись от смеха, но, увидев недовольное лицо Накышева, стали закрывать руками рты.

– Зачем же вы какого-то дурака мастера ставите рядом с нашим уважаемым Гареем Шайбековичем? – нахмурился Сабитов. – Мне так ваша шутка не показалась интересной!

– И мне тоже! И мне! – заговорили вразнобой гости.

Накышев кивал, соглашался со всеми, потом погрозил пальцем молодому инженеру:

– Вы коварный человек!.. Но я не так глуп, как ваш мастер!

Инженер, нервно попыхивая папироской, притушил ее о край тарелки, подошел к управляющему, положил ему руку на плечо:

– Дорогой Гарей Шайбекович!.. Как вы мог ли подумать? Я только рассказал это шутки ради, чтоб вашим гостям было весело!.. Кому может прийти в голову сравнивать вас с каким-то недоумком мастером!.. Простите, если я вас оби дел! Я, как и все ваши гости, ваш верный друг… Мы же одного поля ягоды – зачем же нам без нужды смеяться друг над другом и мешать каждому вести себя так, как ему хочется!.. Вашу руку, уважаемый Гарей Шайбекович!

– Давай я тебя обниму! – вскричал растроганный Накышев и полез к инженеру целоваться. – Я не такой баран, как ваш мастер, верно! Выпьем, чтоб был мир! Мы свои люди!..

Они обнялись, гости зашумели, обрадовались примирению, подняли бокалы, и гулянка вспыхнула с новой силой. Надрывался граммофон, пела, стараясь перекричать голос певицы, Зинка. Она изредка соскальзывала с колен Накышева, бросалась в объятия Сабитова, и он кружил ее по гостиной.

Накышев уже задремывал, провалясь в мягкое кресло, но иногда вдруг на минуту-другую оживал, обводил мутным взглядом пеструю толпу гостей, растягивая в пьяной улыбке губы, потом снова окунался в сон, лицо его деревенело…

Утром он долго не мог развести слипшиеся веки, потянулся к стоявшему около кровати столику, чтобы смочить пересохшее горло, но стоило лишь оторвать голову от подушки, как она загудела, налилась свинцом, и он опять лег и за стонал сквозь зубы.

Он повернулся на другой бок, почувствовал мягкое и теплое плечо Зинки, обнял ее, но Зинка спала, как убитая, и даже не шевельнулась. «Дура баба! – беззлобно и равнодушно подумал он. – Надеется, что я с нею всю жизнь буду кутить! Лисью шубу, вишь, захотела, а за нею браслет. Стану я бросать всякое добро в эту бочку без дна! Хватит и того, что кормлю как на убой!»

Головная боль не проходила, и он решил опохмелиться. Охая и слегка постанывая, точно от этого становилось немного легче, сполз с кровати, вытащил из шкафчика бутылку водки, налил стакан, выпил. И не успел он отдышаться и найти, чем закусить, как услышал торопливый стук в дверь.

– Какого черта в такую рань принесло? – хотел было крикнуть он, но вовремя спохватился, накинул на плечи халат, сунул ноги в мягкие туфли, щелкнул ключом. – Ну кто там?

– Пришел, как велели…

Увидев за дверью Нигматуллу, Накышев нахмурился.

– Я же тебе сказал – приходи, когда темно, а ты?.. Что подумают люди, если увидят, что ты ко мне чуть свет являешься?..

– Я шел так, Гарей Шайбекович, что меня даже мышь не могла заметить, – Нигматулла усмехнулся.

– Ну, что – принес?

– Зачем же сразу так? – Нигматулла снова показал в улыбке желтые, прокуренные зубы, похожие на гнилые пеньки. – Надо договориться о цене, а уж потом приносить…

– У тебя что – ум отшибло, или ты вчерашнего дня не помнишь? – хрипло выдохнул Накышев.

– Нет, ум мой пока при мне! – Лицо Нигматуллы сковала настороженная и злая гримаса. – Я в дураках много лет жил, а теперь не желаю,.. Я человек бедный, и надувать себя не позволю даже вам, Гарей Шайбекович…

Реденькая длинная бородка Накышева затряслась, но, прежде чем он успел что-либо сказать, Нигматулла нагнулся к нему и зашептал вкрадчиво:

– Я у этих малаев покупаю за два семьдесят, так? Продаю вам за грамм по три десять, так? А вы-то ведь сдаете по четыре сорок, стало быть, каждый раз по рубль тридцать в карман себе кладете! Где же справедливость?

– Не хочешь – катись на все четыре стороны! – мрачно ответил управляющий. – Другого за ту же цену найду! А болтать станешь – в Сибирь пойдешь…

– Ну, зачем же так, Гарей Шайбекович? Разве мы и без этого не договоримся? Ведь если вы меня в Сибирь отправите, то вам и самому скоро туда же дорожка ляжет – я ведь тогда молчать не стану, а уж Рамиев, если узнает, какие вы тут дела за его спиной творите, себя в обиду не даст! Мне-то ведь везде одинаково – что Сибирь, что Урал, я где хошь проживу, а вот вам будет непривычно… И жена у вас, говорят, еще молодая, и на сына позор, а уж про вас, Гарей Шайбекович, и говорить нечего…

– Ты что, пугать меня вздумал, варнак? [13]Варнак
  Разбойник, вор


[Закрыть] – ощетинился управляющий. – Да кто здесь хозяин, ты или я?

– Вы, Гарей Шайбекович! А я про что говорю? Вот поэтому и надо по справедливости барыш разделить! – Нигматулла прищурился: – Лишние деньги кармана не трут…

– Добавлю по двадцать копеек на грамм, – нехотя проворчал Накышев.

– Пополам, или я отказываюсь! – с обидой в голосе сказал Нигматулла. – А если поймают, дознаются, кого обвинят – вас или меня? Конечно, меня! Вы же про меня слыхом не слыхали, видом не видали, ничего не знали и не ведали! Или вам, может, неприятно, что у вас в кармане лишняя бумажка хрустит?

– Ладно, – угрюмо согласился управляющий. – А теперь иди, и чтоб я тебя днем, при свете, и в глаза не видел! Да еще вот, не забудь, чтоб все-таки не подумали чего – ты обо мне на прииске хорошо не отзывайся, ругни пару раз, это не помешает… А заодно послушай, что обо мне говорят, а то народ нынче у нас порченый пошел, все толки да слухи…

– Вот! – развел руками Нигматулла. – Я ж говорил, что такие умные люди, как мы с вами, Гарей Шайбекович, всегда договорятся! Все, что услышу, скажу. – Он тихонько прикрыл за собой дверь.

«Ладно, – подумал Накышев, снова ложась рядом с Зинкой. – На мою долю хватит. Главное, что денежки не стоят на месте… За золото и Рамиева купить можно, но ему-то я пока так глаза запорошил, что он, видать, слепой сделался, даже не наезжает… А пока не наезжает, золотишко течет себе и течет! Как говорится, заячья шкура год терпит, а я что, хуже зайца?»

Накышев хихикнул и ткнул молодую женщину в бок. Та проговорила что-то невнятно и перевернулась на спину, открыв круглое розовое со сна лицо с двумя родинками на левой щеке.

– Слышь, Зинка? – опять пощекотал ее Накышев и заговорил по-башкирски. – Придет время, и я Рамиева в конюхи найму, в конюхи! Думаешь, зря я с начальством Кэжэнского завода дружбу завел? А уездный судья зря у меня бочку за бочкой выпивает? А какого я коня прокурору подарил? Вот еще Мордера мне отсюда спихнуть и скорей в эту фишеровскую шахту влезть, тогда еще не так золотишко потечет, не ручейком – а речкой! ,

– Да что ты? – недовольно открыла глаза Зинка. – Поспать не даешь! И что за наказание, господи, с самого Оренбурга ни разу не выспалась! Думаешь, я понимаю, по-каковски ты там бормочешь? – Она потянулась, села на кровати и лениво улыбнулась. – Хоть переводчика по ставь, чтоб по ночам возле дежурил, да смотри, чтоб молоденький был, хорошенький, а то ведь я его тоже слушать не стану…

Управляющий, не поняв, похлопал ее по колену.

– Ничего, тебе мой разговор знать незачем, лишь бы все другое у тебя на месте было…

– Ах ты, старый пень! – разгневанно обернулась к нему Зинка. – Сколько я тут с тобой торчу уже? Посчитай! Где твои браслеты, что обещал? За харч я бы и в городе не с таким, как ты, в постели бы валялась!

Управляющий захохотал, захлебываясь и глотая, так что кадык на его шее мелко запрыгал:

– Какой браслет, о чем ты говоришь? Разве я обещал тебе браслет? Спьяну, наверно, а спьяну не считается…

Зинка схватила его за плечи и затрясла.

– Да ты что говоришь? – крикнула она осевшим, дрожащим голосом. —Давай браслет, а то сейчас соберусь да и уйду!

– Куда?! – еще сильнее закатился от смеха Накышев. – Куда уйдешь, дура? Кругом лес, горы, поняла? Нету тебе здесь никакого транспорта, даже на лошадях сейчас не уедешь, дорога размытая. Да и кто тебя повезет?

– К другому начальнику пойду!

– Здесь других нет, – усмехнулся Накышев. – Я один! Я! Поняла? И пока я здесь хозяин, ты и шагу отсюда не ступишь, я тебе даже дырявого сапога одного не дам, босиком, что ли, побежишь?

– Босиком!.. – Зинка заплакала.

– Ну, разревелась! Поди-ка лучше сюда…

Зинка с силой оттолкнула его руки:

– Не пойду! На шаг к тебе больше не подойду, ирод ты окаянный, козел старый, сморщенный! Горшок вонючий!

– А не пойдешь, так и есть не получишь, – усмехнулся Накышев, вставая. – Подумай, по думай, пода меня не будет, я пока в контору схожу…

Он тщательно запер двери снаружи и, опустив ключ в кармашек расшитого цветным сукном камзола, отправился в контору.

Он сразу послал за Мордером и Сабитовым, сел в кресло и, щелкая круглыми черными костяшками, стал прикидывать на счетах, сколько дохода в год принесет ему Нигматулла, скупая золотой песок у детей, мывших старые отвалы. За этим занятием и застали его инженер и штейгер. Мордер, поздоровавшись, сел у окна, а Сабитов, заметив, что управляющий не в духе, застыл посреди комнаты.

– Гарей Шайбекович, мы пришли, – бес страстно напомнил немец, поправляя пенсне.

– Вижу, что пришли. – Накышев исподлобья поглядел на Мордера и тут же опустил глаза. – Только что-то ничего не слышу…

– Я осмотрел весь прииск и все высчитал, как вы сказали. – Мордер вытащил из нагрудного кармана блокнот, поднес его близко к глазам и тут же положил обратно. – Так вот, если мы будем работать такими темпами, как сейчас, золотого запаса хватит лет на семь, восемь, не больше.. Надо усилить разведочные работы, о чем я не раз говорил прежнему управляющему…

Инженер докладывал неторопливо, спокойно, иногда вынимая из кармана блокнот и приводя цифры, или, встав и подойдя к карте, лежавшей на столе управляющего, водил по ней пальцем.

Накышев слушал сонно, потом недовольно махнул рукой:

– Это я и сам знаю!. Стойки, горизонты – на кой черт мне ваш средний водоотлив? Расскажите лучше о той приозерной шахте, бывшей фишерской! Когда она начнет работать?

– Копера уже поставили, вручную воду откачивают, – Мордер снял пенсне, устало прищурился и снова подошел к карте. – Вот видите уровень воды?

– Я уже сказал, мне ваша болтовня не нужна, Мордер! – вскипел управляющий. – Мне золото нужно, понятно? Зо-ло-то!

– Гарей Шайбекович, я ведь о нем и говорю.. – растерялся немец.

– Так что же вы тянете эту волынку про ко пера? Почему я должен сидеть и слушать всю эту чушь?!

– Гарей Шайбекович!..

– Я с тех пор, как родился, Гарей Шайбекович! – отрезал управляющий, и маленький бледный кончик его носа дрогнул на опухшем лице. – Когда начнет работать эта шахта?!

– Ну, пожалуйста, я скажу! – сердито крикнул Мордер. – Даже если мы… Даже если воду откачают настолько, что можно будет работать, все равно нельзя начинать, пока не сменим крепления! – Он покраснел от волнения, уронил пенсне на колени, но тут же поймал их трясущимися, дрожащими руками и снова водрузил на нос,

– А кто вам сказал, что мы будем их менять? Я и копейки на эти крепления не дам! Да вы просто с ума сошли, Мордер! – чуть не рассмеялся ему в лицо Накышев. – Вы что, думаете, что у меня куча денег? Не-ет, ни одного подхвата, ни одного крепления я там не сменю!

– Как хотите, – сухо сказал Мордер. – Но я, как инженер, без замены старых креплений, да еще с такой породой, не могу дать вам согласия на начало работ!

Накышев стукнул кулаком по столу, и белая фарфоровая чернильница, подпрыгнув, полетела вниз, на желтый пол, брызнула осколками, и бледно-лиловой лужицей растеклись на полу чернила.

– Да кто вас спросит, согласны вы или не согласны? Вы что, не знаете, перед кем стоите?!

– Перед управляющим прииска! – немец с вызовом вздернул голову.

– Нет, вы не знаете! – крикнул вдруг Сабитов. – Вы не знаете, перед кем стоите! – Он от вернулся от изумленного Мордера, приложил руку к груди и низко склонил голову перед Накышевым: – Работать с вами, Гарей Шайбекович, большое счастье и честь, я всем так говорю! А вы, Мордер, не цените этого счастья, не понимаете, с кем, можно сказать, за руку здороваетесь! Знаете, кто был дед Гарея Шайбековича? Большие люди, великий род! Так что выбирайте выражения!..

– Простите, не понимаю, какое отношение имеет социальное происхождение к тому, что происходит на шахте! – не сдавался немец. – Я говорю о замене старых креплений, а вы мне о происхождении… Как это говорится? Я – про Фому, а вы – про Ерему!..

– Гарей Шайбекович здесь хозяин! —Сабитов вытянул вверх руку с оттопыренным указательным пальцем, и от этого его высокая худощавая фигура с узкими плечами вдруг стала выглядеть комически. – Я говорю про золото, и Гарей Шайбекович говорит про золото, один вы тверди те про какие-то крепления! Кто же здесь тогда хозяин? Может быть, вы? Нет, не вы! А раз не вы – извольте слушать, что Гарей Шайбекович скажет!

– Простите, но если речь идет о нарушении техники безопасности, я не стану слушать ни вас. ни Гарея Шайбековича! – отрезал немец. – Нарушайте, как хотите, только не тогда, когда я работаю на прииске! Хотите открыть шахту без замены креплений – снимите меня с работы, а я нарушать технику безопасности не хочу!

– Вот и прекрасно, договорились, – оживился управляющий. – Мне упрямые инженеры не нужны! Сегодня же сдайте дела Сабитову!

Мордер привстал и недоуменно поглядел на Накышева.

– Идите, идите, – ласково сказал Накышев, – я вас больше не задерживаю. Ну, что же вы? Дверь, можно сказать, открыта!..

Немец покраснел, круто повернулся и быстрым шагом вышел из конторы. Чуть только дверь за ним захлопнулась, Сабитов всплеснул руками:

– Подумать только! Ни стыда у человека, ни совести не осталось! До чего дошел, вас уму-разуму учит! И как вы только таких людей возле себя терпите, Гарей Шайбекович? Уж больно у вас доброе сердце!..

– Это их бывший управляющий распустил, разбаловал! – Накышев еще не остыл от раздражения и злобы. – Ничего, скоро все поймут, с кем имеют дело, я им покажу свою руку!.. Я не какой-то там Аркадий Васильевич, я своего до биваться умею…

Расхаживая по кабинету, он дошел до несгораемого шкафа, повернул ключ со звоном и вынул бутылку спирта, два стакана и моченые яблоки на тарелке.

– Присаживайся, выпьем! – пригласил он. – А то башка раскалывается после вчерашнего…

– Да, вчера мы славно с вами погуляли, – потирая руки, протянул Сабитов, шумно понюхал стакан со спиртом и, закрыв глаза, выпил. – Уф, сердит

– С новой должностью тебя! – Накышев подержал на свету стакан. – Не забывай моей доброты…

– Век буду помнить, Гарей Шайбекович, – Сабитов низко склонил голову. – Для меня большая честь, что я сижу рядом с таким человеком… Вчера я не очень хорошо понял вас, но мне показалось, что вы говорили, как ваш дед виделся с самим царем?

– Ну, это все знают…

– Конечно, наслышаны, но из ваших уст услышать – это совсем другое дело! Я вообще мало встречал таких людей, как вы…

– Да, наш род не лаптем щи хлебал! —за хмелев, отвечал Накышев, довольный, что нашел такого благодарного и понимающего слушателя. – Я же родом из деревни Аккул, рядом с Уфимской губернией…

«Ну, теперь завелся, можно не подталкивать, – посмеиваясь в душе над тем, о чем он слышал уже десятки раз, думал Сабитов. – Хлебом не корми, а дай похвастаться!»

Он слушал управляющего вполуха, в голове у него шумело, но мысль работала четко и ясно Он уже подсчитывал свои будущие доходы, мечтал, как он начнет жить теперь на более широкую ногу. Накышев вдруг рассмеялся, Сабитов тоже захохотал, но, видимо, управляющий догадался, что его собеседник смеется над чем-то другим, не имеющим отношения к его рассказу, и нахмурился.

– Ты чего? – спросил он.

– Как чего? – Сабитов помедлил, но тут же нашелся: – Я просто в восторге от того, что слышу! Шутки сыплются из вас, как из мешка горох!..

– Ну-ну.. – Накышев помолчал, потер ладонью морщинистый лоб. —Тогда слушай дальше… Мои родичи хотели, чтобы я учился, а я плюнул на все и махнул в Оренбург! И представь себе, стал человеком! Знаешь, кто моя жена? Дочь Тарзимана-бая! Вот это богач, все может сделать! Он меня и с Рамиевым свел, тут и дело в ход пошло! 3наешь, что теперь мне самое главное? Свой карман наполнить, чтоб денежки ту да текли, как речки к морю! Тогда все эти Ахметы, Хазиахметы, Галиахметы от зависти лопнут! Какое у них хозяйство? Ну, десятин двести земли, да сто голов овец, да быков двадцать, да лошадей тридцать, да батраков десяток, а я их всех с потрохами куплю, понял?

Опьяневший Накышев наклонил голову, и узорчатая тюбетейка свалилась на пол, но управляющий не заметил этого.

– Домой меня веди, – приказал он Сабитову заплетающимся языком.

– Может, вы, Гарей Шайбекович, тут пока отдохнете, а я уйду, не буду вас беспокоить…

– Ты что? Ты мне скажи, кто тебя человеком сделал?

– Вы, Гарей Шайбекович!.. – Сабитов вскочил и снова вытянулся перед управляющим, худощавый и длинный, как выросшая в тени сосна.

– Что у тебя за душой было? – еще громче и сердитее крикнул Накышев.

– Ничего не было, Гарей Шайбекович! Спасибо вам, без вас совсем пропал бы!

– То-то… А про братьев моих двоюродных знаешь, какую они мне подлость устроили? Взяли и разбогатели, из газеты узнал в Оренбурге… Я ведь их и знать не хотел, а они разбогатели! Аллах всегда был ко мне немножко несправедлив, но я еще свое возьму, назло им возьму! В нашем деле что самое главное? Кто сумел, тот и съел! Я такой богатый, что мог бы уже старшиной быть или, как дедушка, членом думы! Знаешь, когда я маленький был еще, вроде тебя сопляк, дом мечтал построить, железом крытый, а теперь мне этого мало, мало! Кэжэнские прииски хочу! И Алтынгашские! Все прииски Зауралья мои будут, вот какой я человек!.

– Конечно, будут, – увещевал разбушевавшегося управляющего Сабитов. – Спасибо вам за все заботы…

– «Спасибо, спасибо»! – вдруг передразнил его Накышев. – На кой мне черт твое спасибо! Я тебя инженером сделал, а где у тебя документы на инженера? Нету! А ты мне спасибо… Четвертую часть с зарплаты каждый месяц приноси, понял?

– Понял, – разочарованно прошептал Сабитов.

– Род у меня такой, – захихикал управляющий, – дворянский! Денег, стало быть, много на: до, а иначе на что я прииски куплю? Сам царь нам дворянский титул пожаловал, мой дед стар шиной трех деревень был, царь его кафтаном наградил, золотом расшитый кафтан! А ты мне – спасибо… – все больше обижаясь, бормотал Накышев. – Если б ты видел, какой кафтан! Да разве мой дед его стоил? Я должен был его носить, я!.. Чем он лучше меня? И тебя я, собаку, знаю, насквозь вижу! Пока хвостом виляешь, а захочешь – продашь? Тебе вот столечко воли дай – на голову сядешь!

– Что вы, что вы, Гарей Шайбекович, у меня и в мыслях такого не было! – испугался Сабитов.

– Забудь, что я тут тебе говорил, понял? – Накышев лениво прищурился. – Твое молчание – золото… А языком трепать станешь, – язык обрежу и собакам выброшу… Веди меня домой!

Сабитов еле вытащил увязшего в кресле управляющего и, полуобняв, спотыкающимся шагом направился из конторы. На улице он огляделся – не подсматривает ли кто за ними, но улица была тиха и пустынна.

Спотыкаясь в темноте, он довел Накышева до дома и обрадовался, столкнувшись в дверях с Зинкой.

– Принимай, хозяйка!

Они вдвоем раздели и уложили управляющего в постель, и, уходя, Сабитов удивился тому, что Зинка, сидела на краю кровати, как чужая, и смотрела на бледное и потное лицо старика, словно перед нею лежал не живой человек, а покойник…

Накышев проснулся от злобного и отрывистого лая собак, поднялся, шаря вокруг себя руками, но, увидев сидевшую рядом Зинку, позвал:

– Ты чего?

– Ничего… Жду, когда в Оренбург меня от правишь! А не отправишь, я вот тут повешусь!.. – она показала рукой на потолок, где сумрачно, в свете наступающего утра, поблескивала люстра.

– Ладно, не стращай! – Накышев быстро оделся и выскочил во двор.

Во дворе было уже белесо от рассвета, редкие пепельные облака тянулись в небе, кое-где над землянками курились слабые дымки. Накышев пересек двор и постучал в окно конюховки. Минуты через три из конюховки выбежал Зинатулла, на ходу натягивая старый чекмень.

– Что случилось? – крикнул он. – Пожар, что ли?

– Типун тебе на язык! – сердито оборвал его , Накышев. – Иди поднимай с постели Сабитова и всех десятников!.. Пускай бегут в Контору да поживее поворачиваются!.. Начнем сегодня же работы в той шахте, где нынче установили копер, понял?

– Но там же… – заикнулся было Зинатулла.

– Не твое дело! А вернешься – закладывай вороных, повезешь мою барыню в город! Нечего ей тут делать – погостила, и хватит!..