Текст книги "Охота на рэкетиров"

Кристина и ухом не повела.

– Кристина?!

Ноль внимания.

– Любовь моя!.. Садись, а?.. Золото мое. Поехали… Мне еще пятьдесят уколов от бешенства где-то сделать надо…

Женщина шагала себе, неумолимая, словно ожившая статуя Кали в запомнившемся с детства «Золотом путешествии Синдбада».[66]66
  Кали (санскр. «чёрная») – темная и яростная аватара Парвати, богиняь, символ разрушения. Западные мистические культы часто описывают Кали как богиню, равноценную египетскому богу Сету. Что же до Андрея, то он, очевидно, смотрел «Золотое путешествие Синдбада» («The Golden Voyage Of Sinbad»), американский блокбастер 1974 с участием Джона Филиппа Лоу, Кэролайн Манро, Тома Бэйкера и др.


[Закрыть] Смачно плюнув, Андрей нажал на акселератор и, обдав Кристину облаком выхлопных газов, понесся вперед.

За первым поворотом Андрей с визгом остановил «Ягуар».

«Машина в чем виновата? – спросил Бандуру язвительный внутренний голос. – Колеса тебе чего сделали?»

Молодой человек приготовился ждать.

– Ох, эти женщины, – проговорил Андрей, обращаясь к рулевому колесу, – и с ними невозможно, и без них – никак.

Минут через пять Кристина объявилась в зеркале заднего вида, постепенно увеличилась в нем и невозмутимо проплыла мимо.

– Кристина! – позвал Андрей, однако, похоже, не был услышан.

Теперь она удалялась, предоставив ему возможность любоваться колыханием своих обтянутых котоном ягодиц. Зрелище было приятным, хоть совсем не успокаивало.

– Ну, что за глупость?! – спросил Андрей у самого себя.

Не дождавшись вразумительного ответа, он вновь двинул машину и вскоре опять ехал рядом.

– Кристя?..

– Пошел к черту!

«Это уже прогресс, – с оптимизмом подумал Андрей. – Заговорила»

– Кристина…

Она прибавила шагу. Андрей попробовал мысленно заменить Кристину кем-то из своих друзей. Валерой Протасовым, например. Представившаяся ему картина была потрясающей и невероятной. Спрятав невольную улыбку подальше, он легонечко надавил на педаль и вновь поравнялся с женщиной.

– Кристина, – позвал он голосом, полным горького раскаяния. – Извини меня. Прости. Честное слово, я не хотел, чтобы так вышло. Признаю свою вину. Целиком и полностью.

Кристина хмуро шлепала по дороге. Теперь она глядела себе под ноги.

– Нам нельзя терять времени, – продолжал Андрей. – Я ведь Эдика с пулей в груди оставил. Если он не в могиле, то между небом и землей, это точно… Поехали… пожалуйста.

Что-то неуловимо изменилось, Кристина молча нырнула в салон.

– Спасибо, – сказал Андрей.

Она ничего не ответила. «Ягуар» понесся по дороге. Через полчаса Андрей свернул в лесопосадку, заглушил двигатель и притянул женщину к себе. Она упиралась лишь мгновение. Потом джинсы полетели под ноги, кофточка оказалась на шее. Оба тяжело задышали. В салоне не было произнесено ни слова.

* * *

Из лесопосадки выехали в пятом часу. Лицо Кристины светилось блаженством, Андрей выглядел изрядно помятым.

– Ты вроде бы куда-то спешил? – игриво обронила Кристина.

– Ага, – энергично закивал Андрей. – Первым делом – от бешенства колоться. Может, успею, если подфартит.

Кристина фыркнула.

– Ничего смешного, – сказал Андрей, напустив в голос трагических нот, – с водобоязнью не шутят. Только на своевременные инъекции и уповаю.

– А на потенции они не скажутся? – поинтересовалась Кристина томно.

– Такие исследования не проводились, – ответил Андрей печально. – Может, и да…

– Мы проведем, – пообещала она, устроив ладонь у него на колене.

– Если никуда не врежемся, – отозвался Бандура, наблюдая за ее пальцами, перебирающимися все выше.

– Знаешь? – сказал Андрей немного погодя, – А меня в детстве бешенством здорово напугали.

– Чувствуется…

– Нет, без шуток.

Кристина посерьезнела.

– Ты видел сбесившееся животное?

– Слава Богу, нет. Мама книжку прочитала.

Кристина прыснула.

– Ну-ну. Славная женщина.

– Она не хотела меня пугать, – заступился за маму Андрей. – Просто так вышло. Она мне читала каждый вечер. Сказки. Братьев Гримм, Андерсена.[67]67
  Братья Гримм, Якоб (1785–1863) и Вильгельм (1786–1859), замечательные немецкие лингвисты, авторы множества книг по истории и грамматике немецкого языка, основоположники мифологической школы в фольклористике, собиратели немецких сказок; Ханс Кристиан Андерсен (1805–1875) – замечательный датский писатель и поэт, автор всемирно известных сказок для детей и взрослых


[Закрыть] «Незнайку на луне» Носова, про «Тома Сойера» и еще какого-то там Тома, который жил в хижине.[68]68
  Носов Николай Николаевич (1908, Киев – 1976, Москва), русский прозаик, драматург, режиссер-постановщик мультипликационных, научно-популярных и учебных фильмов. Наибольшую любовь читателей приобрела его знаменитая трилогия «Приключения Незнайки и его друзей» (1954), «Незнайка в Солнечном городе» (1958) и «Незнайка на Луне» (1965); «Приключения Тома Сойера», вышедший в 1876 роман Марка Твена (1835–1910), выдающегося американского писателя и журналиста; «Хижина дяди Тома», роман американской писательницы Гарриет Элизабет Бичер-Стоу (1811–1896), воспитывающий в белых жалостливое отношение к неграм. М-да, бедные негры…


[Закрыть] Потом еще была книга. Старая такая, в голубой, обтрепанной обложке, «Легенды материков и океанов». Я всего не вспомню… А та книга называлась «Нечто или некто», кажется. Как-то так примерно. Замечательная детская книга, о вирусах и людях, которые с ними боролись. Чего ты смеешься?..

– Да не смеюсь я.

– Книга была чудесная. Толковая, понимаешь? Интересная. Вот. И глава про бешенство там была… И про Пастера, придумавшего против него вакцину.[69]69
  Луи Пастер (1822–1895), выдающийся французский микробиолог и химик. Его имя широко известно благодаря созданной им и названной позже в его честь технологии пастеризации. С 1876 полностью посвятил себя иммунологии, предложил метод предохранительных прививок от сибирской язвы (1881), бешенства (1885), первая прививка от которого была сделана 6 июля 1885 года 9-летнему Йозефу Майстеру. Мальчик спасся, став первым человеком, вылеченным от бешенства. Впоследствии Йозеф Майстер (1876–1940) посвятил Пастеру всю оставшуюся жизнь. По легенде, покончил с собой после того, как гитлеровцы потребовали от него вскрыть гробницу Пастера


[Закрыть] Ты вот знаешь, что в Париже есть памятник, установленный мальчику, первым спасенному Пастером?

– Не знаю.

– Ну вот. Хорошая книга. А меня – напугала, – Андрей смущенно улыбнулся, припомнив огромную безмолвную собаку, долгое время преследовавшую его во снах. Хвост собаки был опущен, загнутые кверху клыки обнажились в ужасном оскале, из пасти текла слюна. Собака часто дышала ему в затылок, глядела на него безумными глазами-медяками изо всех темных углов, и отступила, только когда Андрюше исполнилось лет семь-восемь.

– Бедненький…

– Смех смехом… – а мне ночью сходить пописать было большой проблемой. Страшно. И не дай Бог ногу из-под одеяла выставить. Или руку свесить с кровати. Так и ждешь, как цапнет из темноты…

– Бедненький мой мальчик…

– Разве у тебя в детстве такого не было? Мне папа частенько на ночь одеяло под ноги подтыкал. А тебе?

На лицо Кристины наползла тень. Оно сразу померкло. Улыбка куда-то запропастилась.

– Ты чего?..

– Ничего, – сухо ответила Кристина.

«Ягуар» без проблем въехал в Крым и покатил степными просторами полуострова. На этот раз обошлось без приключений и неприятных сюрпризов.

– Я что-то не то сказал? – Бандура с тревогой посмотрел на Кристину.

– Все нормально, Андрюша…

Но Андрей видел, что дело обстоит не так.

– Твой отец жив? – спросила Кристина, потянувшись за своей сумочкой.

– Да, – ответил Бандура, неожиданно подумав, что пока вот кивает в ответ, а придет время – будет отрицательно мотать головой. От этой мысли ему стало не по себе. И сигареты сразу вспомнились, что никак не собрался отослать, и что даже телеграмму не удосужился отправить.

– Жив, слава Богу, – повторил Андрей, пообещав себе, что вот вернется, и вышлет, наконец, бате сигареты. Отправит телеграмму или напишет письмо. – А мама умерла. Три года назад. Отец пчеловодством занимается. Как в отставку вышел, в дедовский дом перебрался. В Дубечках. Меду у нас…

– А я про своего много лет не слышала… – медленно начала Кристина. – Живой он, или нет, не знаю. Надеюсь, сгинул навеки.

Андрей невольно разинул рот.

– Он был учителем музыки, – монотонно продолжала Кристина. – Помню, у нас в доме стояло пианино. Очень давно.

Кристина затянулась и выпустила дым в потолок. Андрей, не одобрявший женского курения в принципе, на сей раз предпочел за лучшее промолчать.

– Добрейший был человек. Обаятельный. Музицировал дома. Иногда. Это я смутно припоминаю. Отец за пианино, мама рядышком, с локотком на крышке.

– Все это бывало тогда, когда ему случалось не пить. То есть – крайне редко. Зато, когда он напивался… – Кристина помрачнела, заново переживая свои детские горести. – А как напивался, Андрюша, то что-то в голове у него замыкалось, наверное… Лупил нас с мамой смертным боем. Мама моя была тихоней, и он, гад, что хотел, то и делал. Я бы его, на ее месте, в первую же ночь колготками удавила.

– А она, – продолжала Кристина, – вместо этого, по утрам себе и мне синяки пудрила, чтобы никто пальцем на улице не тыкал. Но все знали. Понимаешь, люди все равно все знали. Помалкивали просто. Кому какое дело до чужого горя?.. Правда, участковый приходил пару раз. Пожурил его. Нельзя, мол, так. В общем, напугал, задницу пальцем. А он, понимаешь, когда трезвым был – прямо рафинированный интеллигент из чеховского «Вишневого сада». Представить нельзя, во что после первой же рюмашки превращается.

Андрей молча вел машину. Кристина продолжала рассказ.

– Бывало, мы с мамой убегали в поле. Жили-то в селе. Прятались во ржи, пока он за нами с топором гонялся. – Кристина вздрогнула, на глаза навернулись слезы. – А однажды мамы не было дома, она уехала к тетке, в соседнее село. Я как раз вернулась из школы. Как сейчас помню: белый передник, розовые банты. И пионерский галстук на шее – куда же без галстука? Он был дома, еще пьянее обычного. Я хотела убежать, но он… он… когда был пьян, в него точно сила какая-то вселялась… злая сила… – Кристина запнулась и всхлипнула, заставив сердце Андрея болезненно сжаться. Он попытался привлечь ее к себе, Кристина резко высвободилась.

– Я никому ни слова не сказала. Даже маме… Она, правда, и так все поняла… Да, она поняла… – чужим голосом повторила Кристина. – Мама взяла меня за плечи, тряхнула так, что я прикусила язык, и пообещала…

– Что?

– Сболтни хоть слово… Только ляпни кому… – сказала мне мать. – Хотя бы заикнись. И никого у тебя не будет. Ни матери, ни отца. Пойдешь сиротой в детский дом… В приют.

– Она трясла меня за плечи и вопила прямо мне в лицо. Я еще больше испугалась, если такое было возможно. Сейчас я думаю, что детский дом, пожалуй, был бы для меня тогда не худшим местом…

Андрей подумал что-то сказать, но не подобрал слов.

«Ягуар» между тем проехал Воинку.

– Потом его все-таки посадили. Не за меня… Совсем за другое. Когда он сел в тюрьму, мы изменили фамилию. И переехали, бросив дом и участок. Лишь бы он нас не нашел. Больше я его не видела. Когда мне стукнуло семнадцать, я подалась в город, ученицей, на швейную фабрику. Там мы с Анькой и познакомились…

– Не знаю, жив он, или помер, но искренне желаю, чтобы подох.

– А мама?

– Она живет в селе, – холодно сказала Кристина. – В Полтавской области. Дом, сад, хозяйство. Я к ней не езжу. И не тянет… И она не зовет.

Глава 12
ЖЕНИТЬБА АРМЕЙЦА

Когда «Ягуар» въехал в Калиновку, на землю уже опустились сумерки. Звезды рассыпались по небу, мычали коровы, редкие старики оккупировали лавки. Кое-где кучковались разрозненные группки молодежи. Кто в клуб собирался на дискотеку, кто, попросту, косточки размять.

Больница встретила их темными окнами, ворота во двор оказались наглухо закрыты. Сглотнув, Андрей с тревогой поглядел на Кристину:

– Слушай, Кристя, ты посиди тут, а я на разведку схожу.

– Нет уж, – отрезала она. – Довольно. Я уже раз посидела. Вместе пойдем.

Они обнаружили калитку незапертой. Во дворе пахло зеленью, немного – коровьими лепешками. Может, молоком. И еще в воздухе стоял слабый привкус костра.

Андрей дышал полной грудью, будто вернулся в родные Дубечки. Проскользнув под фруктовыми деревьями, они обошли дом с тыла.

За безжизненной коробкой больнички прилепилась крошечная одноэтажная пристройка. Что-то вроде небольшого, очень аккуратного флигелечка. Задняя стена больницы, флигель и сад образовывали маленький внутренний дворик, вымощенный вездесущим ракушечником. Засыпанные гравием дорожки протянулись от больницы ко входной двери флигеля через два ряда цветников. Еще одна дорожка уходила куда-то в сад, теряясь в тени деревьев.

– Как здесь уютно, – сказала Кристина удивленно.

Окна флигеля светились ярким электрическим светом.

– Нам туда, – Андрей шагнул к пристройке, поискал глазами дверной звонок, а потом затарабанил по двери.

– Есть кто живой?! – громко крикнул Бандура.

Ответом ему была тишина.

– Попробуй еще раз, – предложила Кристина, приглядывавшая за окнами флигеля, – по-моему, занавеска шевельнулась.

Андрей принялся стучать еще более настырно. Вдалеке забрехали дворовые собаки, откуда-то донеслось кудахтанье кур. Село жило согласно обыкновенному вечернему распорядку, один флигель безмолвствовал.

Бандура грохнул по двери еще пару раз, так, что заныл кулак.

– Может, мне показалось… – подала голос Кристина. – Может, и нет там никого. Просто свет забыли выключить.

– Ага. Как же, забыли! Это тебе не город, где всю ночь светится иллюминация. Раз свет горит, значит, кто-то там засел. – Он двинулся к двери, потирая ушибленный кулак.

– Никто не сказал, что твой Эдик еще там.

– Так узнать я должен или нет? Алло, гараж! Открывайте!

– Если там какая бабуля дежурная сидит, ты ее уже до смерти напугал.

– Еще не напугал, – огрызнулся Бандура. – Сейчас только начну. Когда в окно полезу!

Последнюю фразу Андрей произнес настолько воинственно, что обитатели флигеля, если таковые и были, могли не сомневаться, – полезет наверняка.

Андрей размахнулся, планируя нанести двери последний, завершающий удар, когда та неожиданно растворилась. На пороге возникла изящная молоденькая девушка в белом медицинском халате и белой, опять же, шапочке. Андрей замер в позе метателя, нечаянно выронившего молот.

Приглядевшись, он признал в девушке медсестру, помогавшую доктору в тот черный день, когда они с Атасовым занесли в больницу истекавшего кровью Армейца.

– Что вы себе позволяете?! – закричала девушка, отважно наступая на Андрея. – Вы по какому праву двери ломаете? Что вы сюда ломитесь, как в собес?!

Под столь неожиданным натиском Бандура окончательно опешил и даже попятился. Медсестра выглядела совсем юной, она была бледна и, очевидно, напугана, но что-то, неведомое Бандуре, придавало ей храбрости.

– Мне доктора… – неуверенно начал Андрей.

– Да?! – враждебно воскликнула медсестра. – По вам не скажешь, что вы нуждаетесь в докторе! Скорее, в милиционере! Но, все равно, доктора сейчас нет, он уехал в рай он! Больница закрыта, так что всего хорошего, молодой человек! – Медсестра налегла на дверь. Бандура подставил ногу.

– Отпустите дверь! – взвизгнула девушка тоненьким, полным ярости голоском. – Я сейчас милицию вызову!..

– Тихо! Тихо! – зашипел Бандура, несколько обескураженный таким приемом. Штурм больницы не входил в его планы.

– Девушка! – Андрей напряг ногу, которую медсестра попробовала выпихнуть. – Девушка! Неделю назад я доставил к вам своего друга. Раненого пулей в грудь!

– Никаких таких справок мы не даем! – отрезала медсестра, упорно пробуя захлопнуть дверь. – Вашего товарища здесь нет!

– Как это нет?! Он что?.. – Андрей запнулся, не в силах подобрать нужных слов. – Эдик? Он жив?…

– Жив! – горячо признала девушка. – Но его здесь нет!

– Что значит, нет?! А куда он делся?!

Деться Армеец, по большому счету, мог куда угодно. Его вполне могли перевезти в госпиталь покрупнее, в Джанкой, например, а то и в Симферополь. Очень даже вероятно, что к делу подключилась милиция. И, наконец, до Эдика запросто могли добраться местные бандиты, и это, пожалуй, было самым страшным.

Андрей шагнул внутрь. Медсестра встретила его грудью. Он бесцеремонно оттолкнул ее в сторону. Медсестра отлетела в угол, зацепив плечом вешалку. Та рухнула на пол.

– Ну-ка, детка! Не будем ссориться! Ты же не хочешь, чтоб я тебе шею свернул? Пойдем, глянем в твои журналы! – процедил Бандура голосом Атасова.

Против всех ожиданий, медсестра с воплем прыгнула на Андрея и повисла на нем всем телом. Андрей не удержал равновесия, и они оба упали.

– Ничего себе! – воскликнула Кристина, все еще топтавшаяся во дворе.

– Милиция! – завопила медсестра. – Люди, помогите!

– Андрей! – крикнула Кристина. – Сейчас местные мужики набегут!..

– Первому обещаю пулю! – хрипел Бандура, барахтаясь под медсестрой, – и второму тоже! У меня пистолет и четыре обоймы!

Ожесточенно сражаясь, они вползли в прихожую.

– Я те дам милицию! – рычал Андрей страшным голосом.

В следующую секунду ноготь медсестры угодил ему в глаз. Он буквально взвился, опрокинув-таки девушку через голову.

– Пе-пе-перестаньте оба! – громко сказал Армеец. Он стоял в проеме двери, одетый в больничную пижаму и старые тапочки без задников. Эдик был бледен и похудел килограмм на десять. Зато он был жив.

– Пе-пе-перестаньте! Не-немедленно! Яна, это м-мои д-друзья.

Андрей и медсестра отступили друг от друга, как боксеры, разведенные по углам гонгом. Андрей порывисто шагнул вперед и сжал Эдика в объятиях.

* * *

Было далеко за полночь. Обе женщины давно спали в одной из крохотных комнатенок, обустроенных внутри флигелечка. Их в пристройке и насчитывалось всего-то две, да плюс совсем уж микроскопическая кухонька.

– Они обыкновенно в летней кухне готовят, – Армеец полулежал на койке, опершись спиной на стопку из четырех уложенных одна на другую подушек. Пижама на груди была расстегнута, открывая свежую медицинскую повязку.

Перед тем, как улечься спать, медсестра Яна тщательно перебинтовала рану Армейца.

– Он еще слабый совсем, – сказала медсестра укоризненно. – Ему отлеживаться надо.

– Мы еще чу-чуточку посидим, – попросил Эдик голосом ребенка, мечтающего посмотреть хотя бы начало кинофильма после «Спокойной ночи, малыши».[70]70
  «Спокойной ночи, малыши» – детская телепередача, выходит с сентября 1964 года. В создании программы принимали участие Александр Курляндский, Эдуард Успенский, Андрей Усачёв и др. Первыми героями передачи были Буратино и заяц Тепа, затем образцовские куклы Шустрик и Мямлик, а с конца 1960-х героями передачи стали поросенок Хрюша и заяц Степаша. Музыку к песне «Спят усталые игрушки» написал композитор Аркадий Островский, стихи Зоя Петрова, исполнили Олег Анофриев и, позже, Валентина Толкунова


[Закрыть]

Медсестра поджала губы, но от замечаний воздержалась, молча отправившись в свою комнату. Кристина Бонасюк вскоре последовала ее примеру.

– Мальчики, – сказала Кристина, просто убийственно зевая, – я тоже пойду прилягу.

Она весь день умирала, так хотела спать. Да и Армеец был не в ее вкусе.

– Я се-сейчас по-постелю, – попробовал привстать Армеец.

– Сиди. Яна мне уже постелила, в своей комнате. Спокойной ночи, Эдик… Андрюшенька, надумаешь ко мне, смотри, не промахнись кроватками.

С этими словами Кристина удалилась, приятели остались одни. Андрей уже знал, что юную отважную медсестру зовут Яной, что проживает она во флигеле с отцом, тем самым доктором, которому Армеец, очевидно, был обязан жизнью.

– Па-павел Ку-кузьмич уехал в район. В Д-джанкой. На три дня…

Андрею, в свою очередь, было о чем рассказать приятелю. Так они и засиделись за полночь. На столе стояла початая бутылка Токайского, но приятели едва притронулись к спиртному.

– З-значит, власть в городе по-поменялась? – покачал головой Эдик, услышав о гибели Виктора Ледового и о том, что теперь всем заправляет Поришайло.

– По-помяни мое слово, и П-правилову недолго осталось, – сказал Эдик, обдумав эту информацию.

– Да ну, – беспечно рассмеялся Андрей. – С чего бы это?.. – Нормально себя Олег Петрович чувствует. И стоит – будь здоров.

– Это ты так думаешь, – грустно отозвался Армеец. – Вот у-увидишь, Андрюша, вот увидишь… Аню, конечно, жаль. Я ее со-совсем плохо знал, но такого и в-врагу не-не п-пожелаешь. Ее те-теперь в психушке заколют до полной не-невменяемости…

– Чего им ее колоть? – удивился Андрей. – Подлатают мозги и выпустят.

Армеец внимательно посмотрел на Андрея, печально покачал головой, однако спорить не стал. О судьбе Анны Ледовой они больше не говорили.

Когда Андрей рассказал Армейцу об Атасове, Эдик заметно побледнел и долго хранил молчание. Андрей уже подумал, как бы Армейцу не сделалось худо.

– Эдик? Все нормально?

– К-куда уж но-нормальнее.

– Я их, гадов, всех перемочу! – торжественно поклялся Бандура.

– Этим ты Са-саню не вернешь, – очень тихо ответил Армеец. – Да-даже если весь К-крым бомбами за-закидаешь… Ви-видишь ли, Андрюша, ра-рано или п-поздно этим должно было кончиться. То, что случилось с Атасовым, мо-могло произойти с лю-любым из нас. И п-произойдет, не сомневайся. Если мы не о-остановимся и не пе-перестанем заниматься тем, чем за-заняты.

– Чем же это? – поинтересовался Андрей, несколько обескураженный словами Эдика.

– К-как чем? Рэкетом, конечно. Ч-чем же еще.

– Я не понимаю…

– Чего ты не-не понимаешь? Того, что если каждый бо-божий день в кого-то с-стрелять, рано или по-поздно вы-выстрелят в тебя? И ко-когда-нибудь попадут?

Андрей нетерпеливо отмахнулся.

– Мы с Атасовым их не трогали. Эти козлы первыми начали. Но теперь им гайки. Однозначно. Я еду их казнить!

– Этим ты Атасова не ве-вернешь, – еще печальней повторил Эдик.

– Хреново будет, если ты не сможешь со мной поехать, – раздосадовано выпалил Бандура. Слов Армейца он старался не слушать, а в услышанные – не вдумывался.

– Их там до фига и больше было. Банабаков этих. Протасов соскочил. Ожоги, дела… Прокомпостировал мне мозги, короче говоря. А теперь и ты соскакиваешь…

– Я не с-соскакиваю, – Армеец протестующе вскинул руку. – Ты не по-понимаешь…

– Да все я понял! Не такой тупой, как тебе с Валерчиком представляется. Тебя Яна не отпустит. Что тут непонятного…

– Не к-кричи, де-девушек разбудишь.

– Да пошли они обе куда подальше!

– П-прекрати, пожалуйста.

– Что прекрати? Вечером, Эдик, я дверь ломал, – у тебя что, пробки в ушах были?! Ты же слышал, да не вышел.

– Я с-спал.

– Да ладно, спал…

– Нормальные вы пацаны! – горячо продолжал Андрей, хотя и убавил громкость. – Тот, блин, джип пропил, сидит в натуральной дырке, квасит круглыми днями. Лапши мне навешал про крутарей разных гребаных, а сам себе бомжа какого-то в собутыльники взял.

– Я как-то с-слышал от Валерия, что у него друг есть, в Хе-херсоне. Ми-милиционер. По-подполковник, ка-кажется…

– Во-во, – кивнул Андрей, немного успокоившись. – Вовчик. Подполковник, да? – Бандура зло засмеялся. – Если это быдло подполковник милиции, то я – Главный Маршал артиллерии. Образина голимая. Бомж-Бруевич хренов, как Кристина выражается.

– Я поеду с тобой, – тихо, но твердо пообещал Эдик. – То-только при одном у-условии.

– При каком?

– Выедем за-затемно. Пока Яна не-не проснулась. Она в-вполне серьезно ляжет костьми. На п-пороге.

– Она за-замечательная девушка, – добавил Армеец после минутной паузы. – Чу-чудесная. Не-неделю не отходила от меня. Вы-выходила, как ре-ребенка.

– Да ладно, – начал Андрей примирительно. Вспышка гнева ушла, оставив горьковатый привкус стыда. – Куда ты поедешь? В тебе вон, какое дупло пробуравили.

– По-поеду, – повторил Армеец упрямо. – Но К-кристину с Яной мы тут о-оставим. Де-действительно, черт его знает, что нас с тобой там ж-ждет. Сомневаюсь, что нечто п-приятное.

– Это точно, – сразу согласился Андрей. – Слушай, Эдик, – сказал он, решив переменить тему. – Вы с Протасовым на самом деле одну школу заканчивали?

Эдик утвердительно кивнул.

– Не п-просто ш-школу. За одной па-партой сидели.

– Его на второй год оставляли?

Эдик рассмеялся.

– Разболтал тебе? Вообще, он меня на д-два года старше. Просто он д-дважды в т-третьем классе сидел, и пя-пятый по в-второму кругу отбывал. Т-там мы и встретились. Меня к нему, как о-отличника подсадили. Ч-чтобы я его п-подтягивал.

Лицо Андрея стало озорным.

– По-пойми мои чу-чувства. На первых порах я его бо-боялся до жути. Протасов ра-раздолбай был – г-гроза всей школы. По-моему, его да-даже завуч с директором опасались. Ху-хулиган, дебошир и двоечник. Никто ему с-слова возразить не смел. К-кроме его бати, конечно. Ба-батяня у Валерки о-огромный был. Г-громадный мужик. Человек-гора.

– Что, больше Валерия?

Армеец ненадолго призадумался.

– З-знаешь, может, и больше, чем Валерка сейчас. Так вот, он с Ва-валерой вопросы ми-мигом решал. Ре-ремнем по жопе, и тот ходил, как ше-шелковый. Обычно, дня на три х-хватало.

Бандура с интересом следил за Эдиком.

– По-понимаешь, Валерка без матери рос. Они с отцом в-вдвоем жили. Д-два мужика, так сказать.

– А что с мамой его случилось?

– У-умерла. При родах еще. Я от своей с-слышал, будто от потери крови с-скончалась. В-всегда болезненно реагируешь, у кого мамы нет, к-когда сам ре-ребенок.

Андрей молча согласился.

– Я тогда не понимал, как такое могло случиться. Сейчас м-могу предположить, что врачи ушами п-прохлопали.

– Ну вот, – продолжил Армеец, отхлебнув из бокала Токайского. – Я те-тебе, Андрюша, описать не во-возьмусь, как я П-протасова боялся. Он в ш-школе был царь и Бог. А мой авторитет де-держался в районе ну-нуля и немного ниже. У меня з-знаешь, какое погоняло было?

– Нет, – ответил Андрей, хотя кое-какие варианты у него в запасе были.

– Ты по-полагаешь, что меня з-звали заикой? – добродушно осведомился Армеец. – Но это не т-так. Кликуха у меня была – дистрофик. По фи-физкультуре я имел твердое «два». За-заслуженное, надо п-признать.

– У меня в-врожденная ку-куриная грудь, Андрюша. До школы мама меня даже на лечебную фи-физкультуру водила. При по-поликлинике для рахитов, скажем так. Ра-рахитом меня, кстати, тоже о-обзывали. Случалось.

Бандура попробовал сдержать улыбку, но вышло у него скверно.

– Т-твоя у-улыбка, Ба-бандура, – сказал Армеец беззлобно, – отражает у-усредненный показатель сочувствия, на который с-способно наше общество. Не-невысокий, я тебе доложу.

– А кем твои родители работали?

– Мама те-терапевтом, отец – инженером КИП и А.[71]71
  То есть занимался контрольно-измерительной аппаратурой


[Закрыть] Отец трудился на станции. П-поликлиника, по сути, т-тоже к станции относилась. В Припяти п-практически все так или иначе о-относилось к Атомной станции. Де-детские сады, магазины. Кто-то обслуживал реактор, кто-то э-энергетиков. А когда все пошло прахом, рухнуло, люди о-одним махом лишились в-всего – крова, – работы и здоровья.

– Вы с тех пор с Валеркой вместе?

– Не-не совсем так. Он с класса ше-шестого боксом заболел. К шестнадцати КаэМэСа получил. После школы в и-инфиз поступил. К-куда же еще…

– А ты?

– А я – в пед. В п-пединститут, то есть, – пояснил Армеец расплывшемуся в улыбке Бандуре. – Ты зря ухмыляешься, между прочим. Пединститут по тем в-временам представлял собой настоящее девичье царство. Му-мужчины там на вес золота ценились. Нас на потоке пятеро было. Сказки Шахерезады чи-читал?

– Нет.

– Почитай.

– А отчего тебя Армейцем прозвали? Ты вообще, каким боком к армии?

– Са-самым прямым, – слегка обиделся Эдик. – Армеец – это вы-выдумка Протасова. Он меня так о-окрестил из-за того, что я в армию в двадцать шесть лет за-загудел.

– Как это?

– П-проще простого, Андрюша. Закончил пед, д-два года преподавал детям и-историю в школе, жил, не-не тужил, пока обо мне во-военкомат не вспомнил. При советских порядках под знамена г-гребли до двадцати семи. Так что бац – и вперед, – за о-орденами. Открутиться за деньги в те времена было со-совсем не так просто, как те-теперь. И потом, откуда у учителя деньги? Я детишкам про Юлия Цезаря ра-рассказывал, а не вентиль на газовой трубе вращал.

– И что?

– Ни-ничего хорошего. Оттарабанил от звонка до звонка. Два года. Пе-песенку знаешь?

– Какую?

Че-через две, через две з-зимы,

Через две, через две ве-весны,

О-отслужу…

– Знаю, знаю. «Отслужу как надо и вернусь». Уши от нее пухли.[72]72
  Шедевр композитора В.Шаинского на стихи М.Пляцковского. Интересно, понравилось бы им самим маршировать строем под эту песенку


[Закрыть] Все-таки не один год с отцом по военным городкам болтался.

– Не скажу, чтобы мне с-служилось так же радостно, как в этой слащавой песенке.

– Ты офицером служил? Двухгодичником?

– Т-трехгодичником! Как же… О-офицером… Рядовым. Да будет тебе известно, в педе военной кафедры не было. Так что солдатиком, Андрюша. Оно не страшно. Как говорят в армии – чистый погон – ч-чистая совесть. Х-хотя, как ты понимаешь, забавно, когда учителя истории гоняют стирать портянки «де-дедушки», у которых молоко на губах не обсохло. Мне было т-так весело, ты себе вообразить не сумеешь.

– Представляю.

– Д-да?

Армеец, было похоже, – не поверил.

– Зато су-супруга меня дождалась…

– Ты до армии женился? – спросил Андрей, который про жену Эдика Маринку уже кое-что слышал.

Армеец удрученно кивнул.

– Сразу после и-института. На одногруппнице. Как и Протасов.

– И Валерка был женат?!

– А что тут у-удивительного? – поднял брови Армеец. – У нас обоих нормальная о-ориентация. Мы предпочитаем женщин. По нынешним в-верменам это может показаться устарелым, или даже архаичным, но нам так нравится. И я, и П-протасов разменяли четвертый десяток. Так чему ты у-удивляешься?

– А кто Валеркина жена была?

– П-плавчиха. Или г-гребчиха. Не помню уже. Красивая девчонка была. На-на голову тебя или меня выше. Пока Валерка служил в а-армии, она его бросила. Для него это был с-страшный удар. Ва-валерка горевал… – Эдик махнул рукой, мол, ужас как горевал.

– После армии я устроился в би-библиотеку. В научно-техническую. В архив. – Армеец развел руками. – За-заикой меня в школе не обзывали, потому как в школе я не заикался. В заику меня армия п-превратила. Мне на-на голову с-строительные леса о-обрушились. За месяц до дембеля, так что срок с-службы истек, когда я в госпитале валялся. Т-травма позвоночника и кое чего еще… Ну вот. Какой учитель из за-заики? Себя жалко, и де-детей тоже. Жена у меня была к-киевлянкой, ей бабушка квартиру оставила. На Виноградаре. Там мы и жили…

Армеец замолчал. Бандура упорно ждал продолжения.

– Когда пе-перестройка вошла в такую фазу, что у-учителям есть со-совсем стало нечего, хоть ложись – помирай, или лепешки из лободы пеки, как в блокадном Ленинграде, Маринка…

– Жена твоя?

– Да. Маринка оставила школу и по-пошла на вещевой рынок, наливайкой. Она в школе ге-географию преподавала…

– Кем?

– На-наливайкой. Кофе продавцам разносила, чай, бутерброды. Зарабатывать начала п-прилично. Я себя иждивенцем чувствовал. Ну и она намекать н-начала. Со временем. Не так, чтобы очень, но о-ощутимо.

– На кофе и прочей ерунде?! – изумился Бандура. – Зарабатывать?

– Сам ты ерунда. По-посчитай, сколько банка кофе стоит, а с-сколько чашка. И сопоставь. Ра-работа каторжная, конечно, но не дармовая… – Армеец вздохнул.

– Потом я в с-строительную бригаду подался. Об этом ты уже знаешь. Спасибо армии. И кафель у-укладывать научили, и штукатурить помаленьку. Не-не на суперуровне, но строительный уровень от кельмы я о-отличить мог.

– Библиотеку бросил?

– Нет. С-страшновато было с госслужбой расставаться. Она не давала н-ни черта, а все равно – страшновато. Синдром советского человека. Помираю с г-голоду, зато при трудовой книжке. В общем, у нас с Маринкой деньги п-появились. Одеться смогли. А вот о-отношения стали не те. П-прохладные стали. Отчуждение какое-то п-появилось. Не знаю, отчего…

– Может, из-за рынка?

– Да нет. П-причем тут базар? Так в-вышло, и все. Потихоньку стали чужими, хотя и с-спали в одной кровати…

– А дальше?

– Дальше – п-просто. Как то я вернулся со стройки и о-обнаружил свои вещи на лестничной клетке. Попросту говоря, она меня вышвырнула. Ве-вещей, правда, было немного, в одну сумку у-уместились. Дверь она не о-открывала, а затем и за-заменила замки.

– Ничего себе! А ты?!

– А ч-что я? Я п-просто поверить не мог, что она та-таким вот образом со мной обошлась. Не доходило до меня, первое время. Все д-думал – как же так?

– У нее появился другой мужчина?

– Барыга, – неохотно согласился Армеец. – З-здоровый парень такой. Дылда, как моя б-бабушка выражалась. Я распсиховался, поехал на рынок – ра-разобраться.

– Разобрался?

– Еще как. У-у него там дружки… Отделали они меня ка-капитально. Сам виноват, – на рожон полез. П-предупредили, что если еще раз дома п-появлюсь… В общем, чтоб и до-дорогу туда забыл…

– Ну… – продолжал Армеец, – ме-месяц на стройке ночевал. Иногда – в би-библиотеке. Не очень комфортно, честно говоря. А квартиру снять – с-средства не позволяли. У-угол, разве что. – Армеец вздохнул, заново переживая прошлое.

– Ни помыться, ни п-побриться. Друзей нет. И потом, кто к себе на-надолго пустит? Кому чужое горе и-интересно, особенно по нынешним в-временам.

– А Валерка?

– П-протасова я со школы в глаза не-не видел. По-понятия не имел, где он и чем промышляет. С-слыхал от кого-то, что вроде бы тренирует па-пацанов. Но не более того. Ты же знаешь, как это бывает – кто-то что-то услышал, от себя добавил…

– Ну да.

– Решил я к родителям ехать. После аварии они, как чернобыльцы, д-домик получили, между Барышевкой и Яготином.