Текст книги "Охота на рэкетиров"

– Не гони лошадей, Бандура, – рассудительно проговорил Атасов. – Вспоминать молодые годы – все равно, что перебирать безделушки из заброшенного лет двадцать назад в чулан чемодана. Это совсем не то, что разыскивать поутру брелок автомобильной сигнализации. Тут спешить не годится, типа. Прошлое не имеет обыкновения истекать. Оно уже состоялось. Так, типа, или иначе. К нему можно возвращаться, или нет, оно один, типа, черт – никуда не денется. И вот что забавно – ты ощущаешь запах, вкус, но ни к чему не в силах притронуться… Ты слышишь голоса, типа, но они – как эхо. И не единого слова не разобрать.

– Так вот, типа. Девчонки у меня не было. В текущий, типа, момент. То есть, мне случалось бывать с женщинами, все, типа, что ты имеешь в виду, судя по твоей похабной улыбочке, я уже познал. Но ни одна меня не зацепила, что ли. То ли девушки были не те, то ли я чересчур переборчив. Некрасивых женщин нет, бывает мало водки, так, кажется, говорят. На вечеринке – я уж, типа, и не помню, в чьей квартире, крутилась целая толпа девчонок, или телок, как мы их называли. У большинства желание закадрить офицера было написано на лбу фосфоресцирующей, типа, краской. В те времена курсанты котировались высоко. Лейтенантские двести пятьдесят рублей – это тебе не сто десять в народном хозяйстве. Сразу – квартира, на худой конец, комната в малосемейке. Мужа одевает армия, плюс паек, так что трать на шмотки, пока харя не треснет. А повезет, так и заграницу вырвешься. И потом, жена офицера, почти всегда домохозяйка. Остальные-то женщины при Союзе в большинстве своем работали. К тому же, если станет грустно, всегда есть, кем вакуум заполнить. Изголодавшихся мужиков под рукой… – Атасов сделал такой жест, словно хотел объять необъятное. – Я никого не хочу обидеть, Бандура, поэтому скажем так, за особую популярность среди дам слабаки с гражданки прозвали нашего брата, молодого офицера, санитаром города. А так это, типа, или нет, не мне судить. Люди, как ты уже убедился, везде встречаются разные.

– И вот, среди прочих леди, Бандура, я увидел свою Наташу. Мою, типа, свечку на ветру. Мечту юности. Время для меня остановилось в тот момент. Звуки, Бандура смолкли. Шум, гам, суета с толкотней, бутылки на столе, запах лука и майонеза от салатов, табачный дым из кухни, все отступило на задний план, а потом вообще померкло, словно изображение на телевизионном экране, если выдернуть вилку из розетки. Я обнаружил ее повзрослевшей, открывшей для себя косметику, чего раньше за ней не водилось. Впрочем, Бандура, в моей школе работала завучем некая Людмила Алексеевна. Так вот, она вполне могла взять любую девчонку за руку, отвести в туалет и окунуть головой в умывальник. За помаду, типа, так что и губ никто подкрашивать не смел.

– Все, Андрюша, казавшееся мне усопшим, возродилось в один миг, и меня как будто заморозило. «Что она поделывает здесь, моя школьная богиня?» – спрашивал я себя, но с ответом, похоже, не спешил.

Атасов тоскливо вздохнул.

– Из ступора меня вывел дебил из второй роты. Я его почти не знал. Оценив мой интерес, дебил ободряюще хлопнул меня по плечу и сказал какую-то похабщину. Что-то, типа, того, чтоб я не вздумал пройти мимо этой давалки. Мол, она обслужила всю их роту, и каждый остался доволен. Я хотел заехать ему по уху, но вместо этого шагнул к ней на негнущихся ногах, пообещав себе, что разберусь с ним позже. После того, как разберусь с самим собой. Он проводил меня приятельским шлепком, но я уже ни черта не слышал. Наши глаза встретились. Сначала она меня не узнала. И не мудрено, Бандура, она не ожидала увидеть меня там, потому что просто позабыла, как четыре года назад Саша Атасов тоже нацепил погоны. Затем вокруг ее глаз появились озорные морщинки, и передо мной, наконец, была она – коричневое школьное платье, комсомольский значок и белый передник я мог легко дорисовать поверх ее нынешнего наряда.

– Потом был вечер, и я, как водится, нарезался. На перекуре мой приятель Владик Рубцов доверительно сообщил мне, что одобряет мой выбор. Я посоветовал ему засохнуть. Он ненадолго обиделся, он ведь, типа, ни черта не знал, но затем, все же, предложил мне не забывать с ней о резинке. «Девчонка что надо, но уж больно много коней гуляло по ее двору. Смотри, Саня – потечет с конца…». Я залепил ему в нос, и он куда-то исчез. С вечеринки мы ушли под руку. Я проводил ее до дома, и поверь, готов был уйти. Мне было двадцать два, а я снова чувствовал себя перепуганным семиклассником. Наташа пригласила меня к себе. «Мои родители уехали на дачу, так что ты можешь остаться…».

– Не помню, как я избавился от форменных брюк, кителя и зеленой рубашки с галстуком. Наверно, сразу за порогом. Мы с ней даже кофе не усаживались пить. Зато ее купальник – зеленый крепдешин с желтой окантовкой по краям – врезался в мою память навечно. Отчего так – сам, типа, не ведаю. Как и того, что он на ней делал. Хотя было начало лета, и день она вполне могла провести на пляже. Советское бикини образца эпохи застоя. Никаких шнурков, исчезающих между ягодицами, никаких ниток вместо лифчика, выставляющих наружу грудь. Продукт дважды краснознаменной, ордена Ленина, фабрики «Красная ткачиха» имени Клары Цеткин… А по мне – не было ничего более прекрасного, Бандура. Две плотные зелено-желтые чашки, с пластиковой сеткой внутри, надежно прикрывали грудь и были так велики, что сгодились бы в производстве подшлемников. Резинка высоких плавок безжалостно врезалась в тело и оказалась настолько тугой, что когда я все же одолел ее и стащил куда-то на колени, она оставила за собою след, похожий на старый шрам. Ее лобок покрывали волосы – черней вороньего крыла, хотя она была шатенкой, совсем как твоя Кристина.

Андрей представил Кристину перед собой, в опущенных до колен трусиках, решительно отправил их на щиколотки и был вознагражден жестоким спазмом в паху.

– Я обнаружил, что кожа на ее ногах гладкая, будто пергамент, типа. Мне показалось, что она тоньше папиросной бумаги и нежнее… – Атасов сглотнул. – Что мы творили, я передать не берусь. Слова приятелей позванивали у меня в ушах, но это мне не помешало. Я имел свою мечту, как только хотел. Я крутил ее, Бандура, будто пропеллер. В общем, она оказалась суппер, тот дебил не соврал. А незадолго до полуночи ее, типа, родители приехали со своей долбаной дачи и принялись ломиться в дверь. Видите ли, папик забыл ключик от домика. У старого дуралея с мозгами давно было не в порядке. Одеваясь, я переплюнул армейский норматив, спасибо курсантской сноровке. И возблагодарил, типа, модельеров, снабдивших армейские брюки пуговицами вместо молнии, ибо я не рисковал прищемить змейкой член, который совершенно не понимал, что, собственно, происходит. Выпьем, Бандура…

– Только я – точно последнюю, – попробовал уклониться Андрей.

– Не зарекайся, типа. Никто из нас не знает, которая у него последняя, и я полагаю это весьма большим благом.

– И ты ее никогда больше не видел?

– Мельком, типа. Моя мечта воплотилась, чего ж еще надо? И воплотившись, умерла. Тем вечером я невольно раскопал в своей душе чистую святыню детства, вскрыл консервным ножом и вывернул на пол. Вот так-то…

– И это отвратило тебя от женщин? – недоверчиво спросил Бандура.

Атасов насупился и как-то странно взглянул на Андрея. Схватил бутылку и вытряс из нее все до последней капли. Андрей услужливо поставил перед ним новую.

– Разливай, типа, – скомандовал Атасов. Похоже, вопрос смены рук за столом перестал его беспокоить.

– Один мой друг, – наконец начал Атасов, со стариковской придирчивостью наблюдая за Андреем, распределявшим по стаканам спиртное, – один мой друг, Бандура, тоже в прошлом офицер, уволился из армии в одно время со мной. То есть, под самый занавес. Этот офицер вернулся домой, в областной, типа, центр, откуда был родом. Мой друг, Андрюша, прибыл на место и обнаружил, что никто его там не ждет. Кроме пустых прилавков, разумеется. Река, типа, текла себе дальше, но его оттерло со стремнины, и он уселся на мели, по самые уши в ряске и с полной задницей песка. Положение было незавидным, Бандура, и совсем его не устраивало. Тем временем, типа, на фарватере шло движение – залюбуешься. Кооперативы работали на всю катушку, молодежные хозрасчетные центры – тоже, типа, не стояли на месте…

– Тю. Что за дурацкое название? – подал реплику Бандура.

– Через их счета протекали совсем не молодежные суммы, – невозмутимо продолжал Атасов.

– Как это понимать?

– Завод, типа, гонит продукцию, молодежный центр снимает сливки. Во главе с директором, или его сынком. О разной плюгавой мелочи, вроде лотков, ларьков, видеосалонов и прокатов видеокассет я тебе не рассказываю. Короче, Бандура, деньги были у всех, причем, много денег. Кроме моего товарища. До бывшего офицера на мели никому не было никакого дела. Мой друг полагал, что ситуацию следует менять, пока он не прописался в ряске навечно. Он поехал на тутовый шелкопряд, целый сезон ухаживал за червями и кормил собой комаров. Черви с мели его не сняли, можешь поверить мне на слово. Тогда он пошел в кооператив, клепавший брелоки из затвердевшей эпоксидной смолы. Или какого-то похожего дерьма. Они со значков «Я©Перестройка» начинали, как это ни глупо сейчас звучит, и раскрутились лихо, хотя тот лозунг быстренько вышел из моды. Выпьем, Бандура… Платили в кооперативе слезы, на хлеб с маслом хватало, типа, но все это было не то. Не работа, а сплошное убийство времени… Перспектива до гробовой доски отливать брелоки и макать в банки с краской моего приятеля, как видно, не прельщала. Он, типа, и еще тройка таких же бывших офицеров, подумывали о своей фирме. Об охранной фирме. Работа по специальности, так сказать. Охранять, типа, было кого, но с вакантными местами наблюдался дефицит. Для эффектного выхода на рынок у моего приятеля и его дружков кишка оказалась тонка. Силенок явно не хватало. Стоило только высунуть нос, чтобы мигом остаться без головы. Они ждали удобного случая, и он не преминул произойти.

Атасов мимоходом дернул стопку.

– Судьба улыбнулась им в девяносто первом. Союзу пришел конец, в органах началась перетасовка. А на черном рынке – передел сфер влияния. Они решились, Бандура, и сразу круто пошли вверх. Кое-кого пришлось вывезти в лес, кое-кто попал под грузовик, некоторые скончались в подъездах с девятью граммами в черепушках. Пока конкуренты не подвинулись, сообразив, что с моим другом не стоит, типа, шутки шутить.

– Через год, Андрюша, он имел все, о чем мог только мечтать. Дом с бассейном, вороной «Мерседес» и сотню пехотинцев, готовых любого разобрать на запчасти. Деньги сами шли в руки. Когда денег много, Бандура, они налипают, как мокрый снег к снежному кому, когда, типа, лепишь снеговик. Страна помешалась на торговле. Моему деду, Андрюша, полагавшему всех торгашей спекулянтами и фарцовщиками, просто не хватило бы пуль. Хотя он уже умер, к тому времени. Торговые фирмы росли, будто поганки на кучах дерьма. На каждом телефоне сидело по посреднику. Мой друг открыл четыре коммерческие фирмы, еще с полусотни снимал деньги за крышу. Десять тысяч противогазов ГП-5 туда, тысяча армейских кунгов – сюда, пять тысяч кирзовых сапог, подбитых медными, типа, гвоздиками направо, восемь килограммов яда гюрзы налево. Не забывай процент черных откатов устанавливать, вот и вся арифметика. И подставляй карманы. Что он и делал, Андрюша, что он, типа, и делал, пока… – Атасов прервался, чтобы снова приложиться к стакану. Лицо его сделалось пустым, как поверхность лунного кратера.

– Как-то раз, черным ноябрьским вечером, мой друг возвращался домой…

– В смысле, темно было? – перебил рассказчика Андрей.

– Да… – подумав, согласился Атасов, – было по-особенному темно… Город накрыла мгла…

Сам не зная почему, Андрей невольно поежился.

– Он ехал домой, – замогильным голосом вел дальше Атасов. – Планировал попариться в баньке. Березовые, типа, лежаки, почти красная ольховая вагонка. Строительство влетело ему в копеечку, но банька стоила того. Он позвонил с дороги, чтобы халдеи растопили ее пожарче. Собирался шлюху заказать. А то и двух, пожалуй. Три бандерши платили ему за крышу, так что денег бы никто не взял. Не посмел бы взять, Бандура. Сила хлестала из моего друга через край, вот, типа, что я тебе скажу.

Андрей с ужасом пялился на Атасова – глаза у того стали стеклянными.

– Но, Андрюша, в тот чертов черный вечер все сложилось по-иному. Такая, типа, судьба… Стоял поздний ноябрь, асфальт подернулся ледяной коркой, а первый, типа, снег валил из нависших над городом туч. Стемнело очень рано, но уже горели фонари. Под одним из хулевых столбов мой друг заприметил ее фигурку… – Атасов сглотнул, – …крохотную и одинокую фигурку. Совсем, типа, заиндевевшую под хлопьями ноябрьского снега. Короткая, типа, юбочка, коленки в нейлоне. Как там эта коза поет: «Ксюша, Ксюша, Ксюша, юбочка из плюша…» И ведь собирался, мудила, другой дорогой поехать! – с внезапным надрывом едва не выкрикнул Атасов. – Так нет же, толкнул хрен с рогами под локоть, дай, думаю, срежу…

Андрей затаил дыхание.

– Ну вот, типа. Мой друг заметил ее. Лучше б бабку какую по дороге переехал… Или «Мерседес» залепил в сосну. Так нет, типа, доехал до дому без приключений и на последних гребаных километрах под фонарем заметил ее. Салон «Мерседеса» сразу почудился моему другу чересчур просторным для него одного, и он крутанул рулем к обочине.

«Ты что, новенькая?» – спросил мой друг через оставленную стеклоподъемником щель. Сигарета торчала в углу его рта, обе руки лежали не руле, на мизинце правой поблескивал перстень, украшенный дымчатым топазом. Девушка кивнула ему. Снежинки оседали на ее пепельно-русых волосах, с милого, разрумянившегося на морозе лица смотрели до странности голубые глаза. В общем, моему другу она пришлась по вкусу.

«Садись в машину, крошка, – сказал мой друг девушке. – Нечего тут мерзнуть. И не дрожи, деньгами не обижу».

– Ну? – не выдержал Андрей.

– Девушка устроилась рядом с моим другом. От нее пахло морозной свежестью и совсем слабым ароматом духов. Каким-то таким блуждающим… Неясным…

– Ну?

– Он отвез ее в сауну – ехать оставалось недалеко. Прислуга накрыла на стол. Мой друг распорядился, чтобы зажгли свечи. Ужин при свечах, что скажешь, Бандура?… Нехило придумано?! Стол ломился от жратвы, а девушка оказалась, что надо. Мой друг любил поболтать за столом, то обстоятельство, что собеседница, скажем так, платная, его особенно не смущало. Он с удивлением обнаружил, что незнакомка обладает не только изяществом статуэтки, но и тонким, пытливым разумом. Редкое, типа, сочетание. Короче, вечеринка удалась, а ночь, Бандура, вообще превзошла все мои ожидания. Тебе, возможно, это покажется странным, но мой друг, в прошлом офицер, а ныне – серьезный бандит, втрескался в девчонку по самые уши. С первого чертова взгляда. Называй это глупостью, типа, если тебе так нравится, но так распорядилась судьба.

– Мой друг, как всегда, перебрал. Пить-то он был мастер, только вот с тормозами не ладилось… Впрочем, в тот вечер они оба были пьяны. Не помню точно, в какой момент, но он извлек свой кожаный бумажник и подарил ей все его содержимое. Баксов пятьсот там было, а может, и больше. Она, естественно, взяла, на другое он и не рассчитывал, хотя в глубине его души, теплилась… теплилась таки надежда…

– Что не возьмет?

Атасов безнадежно отмахнулся:

– Такого быть не могло… Она была такой, какой и положено быть девчонке из-под фонаря. Сумма намного превышала ту, на которую Люда не смела и надеяться…

– Ее звали Людой?

– Она сама звала себя Милой. Но лично мне имя Люда куда больше по душе. – Атасов поднял стакан и в упор посмотрел на Андрея. – Мой друг не остановился на бумажнике. Я уже упоминал, кажется, что с тормозами у него были проблемы. За деньгами последовал перстень, собственноручно снятый с мизинца. Для ее безымянного перстень оказался немного великоват, но один черт смотрелся идеально. Будто всегда там был. А под утро мой друг попросил ее руки. Проклятый дуболом окончательно слетел с катушек. Он умолял ее стать его женой, обещал дом в Виннице, виллу на море, поездку на Канары и уж не помню, что еще. А потом они угомонились, утомленные водкой и сексом. Он устроил голову у нее на груди и заснул так безмятежно, как бывало разве что в детстве. Только блаженство, Бандура, нельзя купить за деньги. Ни за сотню, ни за тысячу…

– Она его ограбила? – догадался Андрей. – Сперла видик и двухкассетную деку?

– Черта с два, типа, – замогильным голосом сообщил Атасов, – много хуже, идиот. Мой друг проснулся раньше ее. Часов эдак в семь утра. Снял ее руку с груди, и пошел в туалет, отлить. Он намеревался поскорей нырнуть под одеяло, согретое ее теплом, но… спуская воду из бочка, решил, что хорошо было бы покурить. Курение натощак – пагубная привычка, Бандура, я всегда это утверждал, хотя и представить себе не мог, каким причудливым боком она мне вылезет…

– Пачка «Ротманс» валялась на столе, а вот зажигалки видно не было. Виски у него ломило с похмелья, ему б завалиться в постель. Но он растягивал удовольствие, мерз босыми ногами в остывшей комнате, зная, что его ждет Люда. И искал чертову зажигалку. Обыскав все вокруг, он полез в ее сумочку. Он помнил, что она прикуривала от своей. Сумочка из черного дешевого дерматина валялась, позабытая, в кресле. Вывернув содержимое на стол, мой друг обнаружил… – Атасов совершенно побледнел.

– Бомбу?! – не выдержал Андрей.

Атасов ошарашено поглядел на него.

– Удостоверение капитана милиции?! – добавил Андрей заплетающимся языком.

– Он обнаружил, – продолжил Атасов, – разные женские мелочи… безделушки, которых, типа, всегда полно в любой дамской сумочке. Помаду, типа, зеркало, еще какую-то ерунду. Из этой обыкновенной дребедени, из этого дурацкого хлама мой друг выудил свежую на вид бумажку.

– А зажигалку?! – выпалил Андрей.

Атасов поморщился, как от зубной боли.

– Зажигалка была там. Мой друг подкурил, и стоял босыми ногами на полу, с полными легкими дыма. Просто от нечего делать он взял, типа, и развернул чертову бумажку… Не из любопытства, Бандура, а именно от нечего делать. А там… Там, типа… – голос Атасова дрогнул, но он смочил связки спиртным, и оно, видимо, помогло. – Прочитав содержимое, мой друг понял, что держит в руках свой смертный приговор…

«Да что за бумажка?», – хотел завопить Бандура, но слова самым загадочным образом застряли в глотке.

– И?.. – только и захрипел он.

– Бумажка оказалась справкой из анонимной медицинской лаборатории. Люда была инфицирована. Юная богиня обернулась демоном, Бандура.

– Кем обернулась?.. – не понял Андрей.

– Троянским конем, вот кем. Никто не смел встать на пути у моего друга, пока не появилась она. Появилась, и покончила с ним…

– Чем она была инфицирована?! – в ужасе выдохнул Андрей.

– Ты что, типа, дурак? СПИДом, чем же еще! Она вытянула билет в один конец, и позвала моего приятеля с собой. Дорога в долину мертвых длинна, Бандура, а вдвоем, типа, веселее.

– Ни хрена себе мать твою!!! – выпалил Андрей, покрываясь гусиной кожей.

– Да, типа. Именно так и сказал мой друг. Он просто обезумел. Он шагнул в спальню, по дороге прихватив первую подходящую вещь, подвернувшуюся ему под руку – большую хрустальную конфетницу. На Люду он старался не смотреть, – боялся, что рука дрогнет. Наклонился над ней и звезданул по черепу. Удар пришелся по темени. Он стащил тело с постели, за ногу приволок в ванную и – открыл краны. Вода закончила дело…

– Он ее утопил?! – в ужасе поперхнулся Андрей.

– Минуты, типа, не прошло, как мерзавка плавала в джакузи. Задницей, типа, кверху.

– Что же было потом? – пролепетал Андрей.

Атасов понурил голову.

– Мой друг продал дом. Отдал партнерам «Мерседес». За гроши, типа, так что считай, подарил. Бросил бизнес и навсегда уехал из Винницы.

– А где он сейчас? – спросил потрясенный Андрей, следя за Атасовым, взявшим со стола очередной стакан.

– С ним покончено. – Голова Атасова покачнулась и, после короткой борьбы, опустилась лбом на стол.

– Саня? – позвал Андрей, – Саня?! – но тщетно. Атасов отключился с быстротой человека, принявшего цианистый калий.

– Саня?..

Изрядно шатаясь, Андрей отправился наверх, не без оснований сомневаясь, что одолеет крутую лестницу. Каким-то чудом не свернув шею – правду говорят, Бог милостив к пьяницам, – он взобрался на второй этаж, и соблюдая максимальную осторожность, впотьмах занялся поисками кровати и Кристины. Обе, к счастью, скоро обнаружились, и Бандура повалился рядом с Кристиной, как солдат, сраженный ядром. Стоило голове коснуться подушки, – и он уже спал.

– Алкоголик, – заворчала Кристина, и это было последнее слово, которое он разобрал. Сознание отлетело прочь, тело захрапело, изнывая в алкогольном дурмане.