Текст книги "Будни рэкетиров или Кристина"

«Чемоданное настроение», охватывающее значительную часть больных по пятницам, передалось и Кристине Бонасюк. Она сидела в палате как на иголках, то и дело сверяясь с часами. Бандура обещался подъехать в три, а стрелки показывали без четверти шесть пополудни. В конце концов, она вздохнула, собрала нехитрые пожитки, застелила больничную койку и покинула больничный корпус, надеясь, что повстречает Андрея по дороге. Ненадолго задержалась у калитки, но Андрея все не было, а северный ветер пронизывал до костей. Кристина решила больше не ждать.

«Наверное, Правилов задержал…»

Не теряя больше ни минуты, она подошла к краю тротуара, чтобы поймать такси. Ей довелось голосовать на удивление долго, пока к бровке ни причалила ухоженная кофейная «шестерка».

* * *

Квартира Андрея оказалась пуста. Повесив верхнюю одежду в коридоре, Кристина прямиком отправилась в ванную. Приняв душ, облачилась в домашний халат, перестирала вещички из больницы и вышла на кухню, чтобы повесить их на протянутую за окном бельевую веревку. Отсутствие балкона на первом месте в длинном списке недостатков, отличающих первые этажи. Правда, Бандура, время от времени, грозился достроить просторный балкон, а подвал под квартирой переоборудовать в парную. Тем более, что с паром там проблем не было. Трубы регулярно лопались, подвал заливало водой, а по всем этажам воняло затхлым болотом. «Ничего, ничего, – храбрился Бандура. – Такую сауну забадяжим, твой Васька от зависти вафельное полотенце сожрет!» Но, обещания висели в воздухе, а неудобства, как и полагается, стесняли. Такое положение вещей вовсе не выбивалось из правила.

Покончив с бельем, Кристина проштудировала холодильник и осталась довольна содержимым. Продуктов оказалось полно (молодец Андрюша, хозяйственный), а вот готовых к употреблению никаких, если не считать двух изрядно обветренных сарделек в пятнах покрывшегося корочкой кетчупа. «Давно тут лежим…» Большой выбор ингредиентов открывал ей простор для деятельности.

«Всухомятку питается», – подумала она, и решительно взялась за разделочную доску. Стряпня была ее стихией, а обильный домашний ужин из нескольких простых, но полезных и питательных блюд формой проявления любви. Поколебавшись, Кристина остановила выбор на картофельном бульоне с фрикадельками, овощном рагу со свининой и сливовом киселе, сделанном из концентрата, зато с добавлением варенья, еще в январе прихваченного из дому.

Когда Кристина покончила с готовкой, вмонтированные в польский кухонный шкаф часы показывали без малого десять вечера. От Андрея не было ни слуху ни духу. Кристина перешла в комнату и присела на краешек кровати, массируя разболевшуюся от долгого стояния спину. А затем, уложив руки на живот, подремала в полутьме до одиннадцати. Время шло. Андрей не объявлялся.

Кристина встала с дивана и машинально двинулась к телефону, зная прекрасно, что звонить Бандуре некуда.

«Разве что в рельсу головой, – как шутила, бывало, кума Анька. – Ударился в рельсу лбом и жди. Как «Алло?!» услышишь, значит, попал, а нет – бейся дальше».

Телефакс «Panasonic», некогда добытый Протасовым и переданный Бандуре по прихоти Атасова, работал исправно, как и полагается «японцу». Взглянув на аппарат Кристина обнаружила, что зеленая лампа автоответчика помигивает, сигнализируя об устном сообщении.

«Как это я сразу не заметила? – удивилась госпожа Бонасюк. – Или кто-то звонил, пока я в душе была?… А я из-за плеска не расслышала?».

Что-то происходило с ее организмом, особенно в последние недели. Что-то властно перенастраивало ее чувственную систему по совершенно иной, непривычной нотной тетради. Она стала плаксива. Она совершенно не могла сосредоточиться. Было это тем более удивительно и непривычно для Кристины, обыкновенно все подмечавшей с лету и никогда не страдавшей рассеянностью. Иди, побудь рассеянным с улицы Бассейной из замечательных детских стихов Маршака во время, к примеру, челночного рейда на Польшу. Мигом и без товара останешься, и без сумочки с документами и деньгами, а то и без головы.

Что-то изменилось в Кристине. Она становилась иной.

Госпожа Бонасюк коснулась указательным пальчиком кнопки с надписью «Play», телефакс щелкнул, оживив мини-кассету, а вслед за ней пробудились динамики. Кристина разобрала невнятное «гм», а затем ударили гудки отбоя. И так несколько раз подряд. Видимо, звонившие люди либо не умели, либо не хотели общаться с автоматом. Таких в нашем мире по прежнему великое множество, и это отлично известно каждому владельцу автоответчика. Прослушивая шипящее молчание вперемешку с короткими гудками, Кристина даже улыбнулась, вспомнив собственную маму, когда та впервые столкнулась с заморской диковиной под названием автоответчик. При Союзе автоматы сообщали разве что время, или расписание сеансов в кинотеатрах. Так и то, не в селе, где жила мать. Да и связь предполагалась односторонняя. Выслушал, и повесил трубочку.

В самом конце 80-х Василий Васильевич притащил домой телефон с автоответчиком. Тогда они еще были превеликой редкостью. Первой жертвой электронного чуда стала мама Кристины, Алла Артемовна. Она позвонила дочери из села, чтобы поздравить с каким-то очередным праздником. Бонасюков дома не было, зато автоответчик не дремал, подкарауливая неискушенных совков. Алла Артемовна предприняла не менее десяти упорных, но безуспешных попыток вступить в разговор с автоматом, раз за разом откликавшимся бодреньким голоском Кристины.

– Здравствуйте. Вы позвонили по телефону 414-99-…

– Здравствуй, доченька.

– …к сожалению, мы не можем…

– Как, не можете, доченька?

– …после короткого звукового…

– Доченька, это ж я, мама!

– …сообщение или передайте…

– Доченька?! Але! Это я, мама! Ф! Ф!.. Але?! Ты что, не слышишь?!

– Спасибо за звонок…

– Доця?! Ф! Ф! Але?! Ты что, с мамой говорить не хочешь?!

– …и всего доброго.

– Я ж тебя родила!

И так долгих десять минут, пока Алла Артемовна вконец не разобиделась и вышла, вне себя, из прохладного полумрака сельской почтовой избушки в солнечное утро, полное шелеста листвы, запахов навоза и гогота домашней птицы.

– Половину пенсии, поистине, на переговоры просадила, – потешался Вась-Вась, когда они на следующий день воротились из гостей и занялись прослушиванием пленки. Для них тогда автоответчик тоже был в диковинку, только они к той диковинке стояли чуть-чуть ближе. Только и всего. Потом мама перезвонила и долго пеняла Кристине.

– Доченька?! Что же ты со мной, и говорить-то не захотела?!

«Эх, мама, мамочка…» — вздохнула Кристина, в то время как из факса летело то ли бормотание, то ли стоны многокилометровых проводов.

После серии любителей поиграть в молчанку, динамики неожиданно разорвались громким и слегка запыхавшимся монологом в исполнении Андрея:

– Кристя извини что не встретил Правилов напряг еду в Житомир по делу, – как человек, помнящий о лимите времени при записи, свойственном большинству автоответчиков, Бандура палил скороговоркой, то лая, то глотая слова. – Отдыхай любимая завтра к обеду буду.

Аппарат выдал двойной щелчок. Лампа на передней панели погасла. Голос Андрея оборвался, как и сопровождающий его дорожный шум. Видимо, Бандура звонил из уличного автомата.

Слезы навернулись на зеленые глаза Кристины, словно ее жестоко и бессовестно обманули. Поводов к тому вроде бы не было. «Что-то у меня с нервами, – подумала она, возвращаясь из прихожей в гостиную. И украдкой смахнула слезинку. – Что-то со мной происходит…»

«Ты же прекрасно знаешь, что. Беременные все такие. Чуть что, сразу в слезы».

«Почему, спрашивается, зарождение новой жизни напрямую связано со слезоотделением?»

«Чушь собачья. И слова такого нет».

«Чушь не чушь, а вот хочется плакать, и все тут. Как будто ты не будущая мама, а брошенная хозяевами собачка».

«Не хандри, кума… Ты столько лет об этом мечтала. Тебе ли теперь хандрить».

Кристина направилась в кухню, сообразив на ходу, что одна ночевать не будет.

«Не хочу я здесь оставаться, – подумала она с внезапной решимостью. – Не хочу! И не буду».

«Тогда возвращайся в больницу…»

«Делать мне больше нечего. У меня своя квартира имеется. Мало того, что я там прописана, она еще и числится за мной, между прочим».

Кристина осторожно потрогала кастрюли. Те еще были слишком горячими, чтобы убирать в холодильник.

«Ладно. От одного разика ничего ему не сделается, – решила она, распахивая дверцу. – Вообще-то, за такое по рукам давать надо. Горячие продукты – смертельный враг холодильников». «Ну да ладно…»

Покончив с кастрюлями, Кристина обернулась в поисках ручки, оторвала кусок «Экспресс-объявы», и вывела на нем своим каллиграфическим, абсолютно женским почерком, мало изменившимся со времен десятого класса:

Андрюшенька, зайчик. Суп с фрикадельками в кастрюльке, тушеное мясо и гарнир – в гусятнице. Кисель я перелила в банку. Приедешь раньше меня, разогревай и кушай. Я скоро буду.

Твоя Кристина.

Прикрепив записку к передней панели холодильника при помощи миниатюрного магнита, она всполоснула кастрюльку из-под киселя, перекрыла краны, и наскоро осмотрелась – все ли выключено, обесточено, обезвожено. Потушив свет в квартире (на улице уже давно стало темно), Кристина притворила за собой дверь. Дернула ручку, проверив замки, и побрела к трамвайной остановке.

Время было позднее, а в такое трамвая ждать, все равно, что снега в июле. К счастью, вскоре она заприметила салатовую «24-ю Волгу» с оранжевым плафоном старого советского образца. Кристина замахала руками так, будто была Робинзоном, а такси проплывающей мимо острова шхуной.

– Героев Сталинграда, пожалуйста.

– На сколько вы рассчитываете? – дипломатично осведомился таксист. Кристина пожала плечами. Вопрос ей не понравился:

– А вы?

Водитель назвал сумму, от которой покоробило бы и Абрамовича с эмиром Бахрейна.

– А не жирно?

– Пока до метро доберетесь, оно уже, пожалуй, закроется, – рассудительно сказал таксист. – Тут глухомань конченая. А я с Оболони черта лысого, кого в центр подберу. Спальный район. Значит, обратно порожняком. Вот и вся арифметика. Кто, спрашивается, в оба конца оплатит? Тот, кому больше надо. – Водитель дружелюбно улыбнулся.

– А вам, значит, не надо? – разозлилась Кристина, которую рассуждения таксиста не впечатлили.

– А я, вообще-то в парк, – меланхолично отозвался таксист.

– Какой парк?! – фыркнула Кристина. – У вас же номера частные!

– Да? – удивился таксист. – Правда? Я и забыл.

Кристина в нерешительности переступила с ноги на ногу. На улице здорово похолодало. Очевидно, надвигался очередной циклон. Или антициклон. Это небо не поймешь.

– Ну, что? Так и будем стоять? – спросил таксист, собираясь отпустить сцепление и включив левый поворотник.

Это был чистой воды шантаж, но не Кристина заказывала музыку. Из салона веяло теплом с легкой примесью табачного дыма. Порыв студеного ветра разметал ей волосы.

– Черт с вами, – сдалась Кристина, опускаясь на переднее сидение.

– Давно бы так, – похвалил водитель.

– Я вот думаю, может самой извозом заняться?! – сказала она с вызовом, демонстрируя, что сломалась телом, но не духом.

– Попробуйте, – усмехнулся таксист. – Как говорится, у нас же свободная страна.

– Вы так думаете?

– Думать мне по табелю о рангах не полагается, – парировал таксист.

– Зато вы, должно быть, деньги лопатой загребаете…

– Да, уж, – согласился водитель, – баксы почти печатаю.

– Пользуетесь тем, что выбора нет.

– Зато никто вас не неволит. Не нравится, идите пешком. К утру, глядишь, доберетесь. Если не околеете.

В салоне воцарилось враждебное молчание. Вроде затишья на индо-пакистанской границе. Бульвар Лепсе остался позади. Такси, следуя вдоль рельсов «15-го» трамвая, по мосту пересекло Брест-Литовский в районе метро «Жовтневая».

– Вы думаете, большая радость вот так вот по ночам баранку крутить? – сказал таксист примирительно. – Что у меня, семьи, по-вашему, нет?

Кристина решила смягчиться:

– Вы то раньше кем работали? – спросила она для начала.

– В смысле, раньше? – не понял таксист.

– Ну, до всего этого?…

– Шибздеца? – закончил за нее таксист.

– Можно и так сказать.

– Таксистом и был, – сказал таксист.

– Редкое постоянство…

– Да? – удивился таксист, – я как-то и не думал. Профессия живучая. При любых режимах требуются халдеи. Мусор вывозить.

– Вы уж слишком.

Я за рулем столько, что иногда мне кажется, будто я вместе с ним родился. Под этими долбанными шашками. Всю чертовую жизнь за баранкой. С армии. Я в 68-м Чехословакию усмирял.[78]78
  Имеется в виду ввод советских войск в Чехословакию в августе 1968 года, последовавший в качестве реакции на события «Пражской весны»


[Закрыть] Водилой служил, на бензовозе. А, после дембеля кум в таксопарк устроил. Ну, и пошло поехало.

Кристина промолчала.

– Да, – как бы про себя сказал таксист, – бросили нас в Чехословакию. У них тогда капитализм начался. Вроде как у нас сейчас. Кто бы нас усмирил, чтобы обратно, в Союз…

– Уже соскучились? – поинтересовалась Кристина.

А он мне и не надоедал, – сказал таксист мрачно. – Я его не разваливал. И вот что я вам скажу: В Союзе пенсионеры по помойкам не шастали. А ворье разное, если и было, то, по крайней мере, в глаза не прыгало, всей стране. Потому как стреляли, за воровство. Пятьдесят тысяч рублей хапнул – все, расстрельная статья, будь ты хоть генерал, хоть министр. И суды не покупались, да и вообще… Да если б сейчас такое ввести, девушка, то ни тебе депутатов, ни тебе кабмина, ни администраций разных, от районных и до той самой, на Орджоникидзе,[79]79
  Улица Серго Орджоникидзе, переименована в Банковую. Здесь находится комплекс зданий администрации президента. До Октябрьской революции тут был штаб Киевского военного округа


[Закрыть] – ни единого чинуши не осталось бы. Бермудский треугольник пожрал. Вот красота, что скажете? Езжай себе в Конча-Заспу и выбирай любой, понимаешь, особнячок по вкусу. Хозяева – расстреляны. Здорово, нет, правда.

Кристина неуверенно хмыкнула, без особого осуждения, впрочем. То, о чем говорил таксист, в принципе совпадало с ее мнением. Только она была не уверена, стоит ли казнокрадов казнить. Как никак, мы идем в Европу, приобщаемся к мировым, так сказать, ценностям, по которым расстреливать их не полагается. Фу, что за сталинщина махровая… Как обойтись без расстрелов, Кристина, правда, тоже не знала. Потому предпочла промолчать.

Вот, – продолжал таксист тем временем, – болтали и про Брежнева, и про Щелокова, и про Чурбанова.[80]80
  Щелоков Н.А. (1910–1984), генерал армии, министр внутренних дел СССР с 1966 по 1983 год. Уроженец Луганской области, близкий друг Л.Брежнева. После смерти генсека обвинен Ю.Андроповым в коррупции. Покончил с собой. Чурбанов Ю.М., 1936, генерал-полковник, первый заместитель Щелокова и зять Брежнева. После смерти министра оказался за решеткой


[Закрыть] Помоев вылили – по три ведра на каждого. Говорили, мол, и крали они, и взятки брали борзыми щенками и яйцами от Фаберже.[81]81
  Петер Карл Фаберже (1846–1920) – российский ювелир, основатель династии мастеров ювелирного искусства. Первое пасхальное яйцо было заказано Фаберже императором Александром III в 1885, после чего ювелир получил постоянный заказ императорского двора на многие лотки пасхальных яиц, которые делал для членов императорской фамилии. Всего их было создано более полусотни


[Закрыть] А где их миллионы теперь? Нет нигде. Значит, не было у них никаких миллионов.

– Были бы – обязательно всплыли, – согласилась Кристина.

– А кто все эти байки травил? Кто языком мел? Я вам скажу: то самое ворье, что сейчас к власти пролезло.

В кабине стало тихо. Очевидно, таксист выговорился, облегчил душу. Кристина не знала, что сказать. Некоторое время ехали молча.

– А «Волга» ваша? – спросила Кристина, с интересом посмотрев на спидометр. Стрелка указателя скорости была выполнена в виде горизонтальной полоски, ползущей при разгоне слева направо вдоль шкалы с цифрами. Кристина таких никогда не видела. Или внимания не обращала. Таксист, поймав этот взгляд, улыбнулся.

Моя. Такие датчики в семидесятые ставили. Тогда считалось – с наворотами. Шик. Я сначала на «21-й» пахал. Помните такую? Как в «Берегись автомобиля».[82]82
  Знаменитая картина Эльдара Рязанова по сценарию Эмиля Брагинского (1966), в ролях О.Ефремов, И.Смоктуновский, А.Миронов, А.Папанов и др.


[Закрыть] Потом уже эту лайбу дали. В самом конце 79-го. Я чего запомнил еще, наши как раз в Афганистан вошли. – Таксист невесело усмехнулся.

– Машину выкупили?

– А как же. Как таксопарк долго жить приказал, я себе этот сарай и оторвал. Цены бы ему не было. Если б не сыпался.

– Ломается?

– А то как же. Пятнадцатый год корыту. И в дождь, и в снег. Оно у меня всепогодное. И я тоже, – подумав, добавил таксист.

«Волга» свернула с Дегтяревской на Телиги и пошла накатом мимо Бабьего яра на Куреневку. Справа на холме показались скупо освещенные купола Кирилловской церкви.

Хотел после армии в мореходку, – пробормотал таксист под нос. – А кум: «На хрен тебе этот океан долбаный, когда в тачке «длинный рубль» не отходя от кассы куется. Что за жизнь у мореманов?[83]83
  То есть моряков


[Закрыть] Год в плавании. Кто твою жену трахает, кто детей растит? Неизвестно. Ну, думаю, пойду в такси. Вот и прошла жизнь за баранкой.

Видимо, мысли о манящих огнях на траверзе Сингапура или Манилы, которым никогда не светить для него, привели таксиста в лирическое расположение духа, и он замурлыкал под нос:

 
Он капитан и родина его Марсель,
Он любит песни, пляски, драки,
Он обожает пить шотландский эль
И любит девушку из Нагасаки.
 
 
У ней такая маленькая грудь,
И губы, губы алые как маки,
Уходит капитан в далекий путь,
И любит девушку из Нагасаки.[84]84
  Песня «Девушка из Нагасаки», широко известная в исполнении В.Высоцкого, слова поэтессы Веры Инбер (1890–1972)


[Закрыть]
 

При упоминании маленькой японской груди Кристина покосилась на свою, роскошную.

– Это Высоцкий? – спросила она.

– А то… Вот у кого душа была!

– Читала я про него… – неуверенно начала Кристина, – воспоминания этого… как же его… из головы вылетело.

– А не нужно никаких сплетен читать. Высоцкого надо слушать. Только и всего.

Кристина посмотрела на таксиста с недоверием.

Знаете древнегреческую притчу? – добавил таксист, закуривая. – Один спартанец говорит другому: «Я слышал человека, мастерски подражающего пению соловья». А тот отвечает: «Я слышал самого соловья».[85]85
  Очевидно, таксист читал «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, главу, посвященную спартанскому реформатору Ликургу


[Закрыть]

У Московского моста таксист заложил вираж, и машина оказалась на проспекте Героев Сталинграда. Вскоре они заехали во двор и остановились возле парадного. Таксист включил в салоне свет, чтобы удобнее было рассчитываться.

– Только не говорите, что деньги дома забыли, – с неприятной усмешкой сказал таксист, глядя, как Кристина потрошит сумку.

– Да, нет, не забыла, – откликнулась, не отрываясь от поисков, Кристина. – А что, бывают проблемы?

– Бывают, – скривился таксист. – Привез я недавно одного мудака. На Оболонь, кстати. Тут, неподалеку, на Полярную. В дребадан бухого. Мало того, что дважды останавливались, он через дверь блевал… Все заднее крыло загадил. До квартиры его дотащил. Стою, жду. Он мне, ублюдок, деньги обещал вынести. Десять минут жду – нет. Двадцать стою, – тот же результат. Звоню. А что делать? Не открывают. Я дальше трезвоню. Думаю, пускай хотя бы звонок сгорит. Желательно, со всей квартирой. Когда, краля выглядывает. Заспанная такая. Вам типа кого? Я так и так, деньги пожалуйста.

– И чем закончилось? – спросила Кристина, на секунду отвлекаясь от поисков.

– А ничем. Пообещала, шалава, ментов вызвать. Уехал ни солоно хлебавши. Иди, докажи, что не верблюд. Думал вычислить козла, да рожу намылить, – мечтательно добавил водитель, – но, когда десять часов за баранкой отсидишь, на подвиги не очень-то тянет.

Кристина нашла кошелек и отсчитала обещанную сумму.

– И часто такое бывает? – поинтересовалась она, передавая купюры из рук в руки.

– Бывает и не такое. Бывает и струной душат. И прыгают на ходу. Или выходят на минуту. И с концами. Если в парадном, к примеру, черный ход. За всем не углядишь.

– Ничего себе, – сказала Кристина и взялась за ручку двери.

– Люди все разные, – напутствовал ее таксист. – И у каждого своя история. Я вот недавно барышню вез. Вашего, примерно, возраста. На аборт. Ну, это она потом мне сказала. К роддому, говорит, и в слезы. То, се, разговорились. Короче, муж сказал, не до детей, мол.

– Отвезли? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Отговорил. По пути. И домой вернул. Деньги, правда, взял. В одну сторону. – Таксист потянулся за сигаретой, утопив в панель прикуриватель.

Кристина уже стояла снаружи, положа руку на дверцу, когда во дворе закружились крохотные, похожие на мотыльков снежинки. Они замельтешили в свете фар, а те, что опустились ей голову, сверкали, как бриллианты в короне. Деревья зашелестели тревожно. В этом шелесте чудился многоголосый шепот.

– Вот те раз, – сказал таксист и выпустил облако дыма в потолок. – Дождались.

– А на завтра двадцать градусов обещали…

– Прогноз слушали?

– Один таксист сказал…

– Кто ж этой братии верит? – ухмыльнулся таксист. – М-да. Нет ничего паскуднее, чем раздолбать машину в мартовский гололед. Точно вам скажу.

– Это как погибнуть 9-го мая?

– Ну, где-то так. – Таксист сбил пепел в форточку. – Не успели весне порадоваться, как опять двадцать пять. Здравствуйте пожалуйста. Ну и погода. Вот спасибо.

– Да, – механически согласилась Кристина и сердце у нее защемило. А от чего, она и сама не знала. – Не успели порадоваться…

– Ступайте, – сказал таксист, – а то еще продует. Менингит, говорят, штука суровая.

– Ну… счастливо вам. – Сказала Кристина.

– И вам счастливо.

Кристина поднялась к лифту, зашла в кабину и нажала кнопку своего этажа. Струсила с волос снежинки, уже обернувшиеся капельками. Механизмы скрипнули и кабина, подрагивая, двинулась вверх.

Лучше бы она остановилась. Лучше бы Кристина застряла в лифте.

* * *

несколькими днями ранее

Пока Кристина находилась в больнице, Андрей зачастил к Атасову. Дома ему не сиделось, а выбор был не велик. Армеец забрался к черту на кулички, а Протасов в гости не звал. Валерий, вообще, в последнее время сделался невероятно скрытным. Он так и генерировал таинственность, и сколько бы Андрей ни вынюхивал, планы приятеля оставались тайной за семью печатями.

– Я же тебе говорил, Бандурий! У одной газовой баронессы с Вованом кантуемся. В пригороде.

Атасовская же просторная квартира в центре, да еще в пяти шагах от метро, была открыта приятелям чуть ли не круглые сутки. То Протасов с Вовчиком обрушивались, как снег на голову, то Армеец заглядывал на огонек. Андрей баловался с Гримо, которому шел девятый месяц, с пассивным неодобрением наблюдая, как Атасов ежевечерне залазит в бутылку. Сам Бандура, как правило, не пил, хоть Атасов и звал, за компанию.

– Давай, Бандура, садись.

– Не могу, Саня. Печень. Да и ты бы, заканчивал с этим делом. Ей-богу, цирроз печени заработаешь.

– Так, типа и будет, – меланхолично отвечал Атасов, наливая себе еще. По возвращении из Винницы он ходил чернее тучи. Его отец лежал в госпитале с неутешительным диагнозом – раком почек.

– На глазах гаснет, – сказал Атасов Андрею. – Я с врачами переговорил, по душам, типа. Ну, месяц у него. От силы…

– Он не знает? – спросил Андрей, ежась, как будто похолодало.

– А зачем ему говорить? Пускай доживет в неведении, типа.

В тот вечер Андрей не заставил себя уговаривать, случай обязывал, и они крепко выпили.

– И ничего нельзя сделать? – спросил Бандура, когда они прикончили первую бутылку.

– Место можно заказать, – без тени улыбки сказал Атасов, – на кладбище. Такая стадия – это билет в один конец. Вот он его и вытянул. Значит, типа, не повезло. Давай, Бандура, разливай, не томи душу.

Они опрокинули еще грамм по сто.

Был такой журнал, в советское время, «Знание – сила» назывался, – продолжал Атасов.[86]86
  К счастью, Атасов ошибся, этот замечательный научно-популярный журнал, основанный в 1926 году, выходит до сих пор. Девиз журнала: «Знание само по себе сила»


[Закрыть] – Может, типа, и сейчас есть, только я давно не видел. – Он прервался, закурив сигарету.

– Это ты к чему клонишь?

– А к тому, типа, что в половине гребаных случаев, так оно, Бандура, и есть. Знание – сила. А в половине таким боком эта сраная жизнь оборачивается, что знание ни хрена не сила. Понимаешь?

– А кто же тогда сила? Незнание? Так что ли?

Атасов почесал затылок:

– Да нет, наверное…

– Незнание не сила? – предположил Андрей.

У тебя вышел слоган в духе Оруэлла.[87]87
  Оруэлл Джордж, (1903–1950), английский писатель, прославившийся, главным образом, сатирической притчей «Скотный двор» (1945) и романом-антиутопией «1984» (1949). С подачи Оруэлла в обиход вошли термины «Двоемыслие», «Мыслепреступление» и другие, из осмеянного им Новояза


[Закрыть] – Задумчиво проговорил Атасов. – Незнание – не сила. Красиво, типа, звучит.

– В духе кого?

– По крайней мере, – вернулся на свою волну Атасов, – я точно знаю, что он скоро умрет. Я, типа, знаю, а он нет. Мое знание гложет меня, а его незнание – благо. Но, Бандура, в любом случае, это ровным счетом ничего не меняет. Понимаешь?

– Не особенно.

– Через месяц, Бандура, каштаны, типа, расцветут, вишни там, и одуванчики разные. Только ни черта он этого не увидит, потому что будет лежать в земле. И это, Бандура, так же точно, как то, что весну через сто двадцать дней сменит лето. Вот в чем ужас такого диагноза. В определенности, типа, в то время как жизнь, Бандура, одна большая случайность. Длинная цепочка из случайностей. Зато в смерти никаких случайностей нет. Смерть – константа, Бандура.

– Мы с ним никогда, типа, близки не были. Я тебе, кажется, рассказывал. Но, он мой отец. И, по-своему, между прочим, ничего худого мне не хотел. И вот, Бандура, я все равно взял и сбежал.

– Куда сбежал?

– Тут важно не куда, Бандура. Тут главное, откуда. И, самое главное, почему. Я Бандура, не захотел, чтоб он у меня на руках умирал. Поймал себя на мысли, что не хочу его конец ускорять… В уме… Он ведь обречен? Так? И больше мучается, чем живет? Верно я говорю?

– Я не знаю, – пролепетал Андрей.

– Значит, чем быстрее он отмучается, тем скорее закончится этот кошмар. Для него, меня, и матери тоже… Не знаю, долго ли я буду горевать, Бандура, но кошмар закончится, это точно. Я вернусь сюда, и жизнь покатит, типа, своим чередом. Так она обустроена, парень.

Бандура вытаращил глаза, собираясь возразить.

– Прекрати, типа, ладно? Незаменимых людей нет, так? Жизнь одного человека мало что значит в Большой Картине.

– А если каждый из нас и есть Большая Картина? – спросил Андрей.

– Тогда картин много, – сказал Атасов. – И навряд ли они Большие.

– Мы этого никогда не узнаем.

– Не узнаем, – согласился Атасов. – Потому я и сбежал. Попрощался с ним заживо и удрал, наплетя какую-то, типа, чепуху про неотложные дела. А теперь буду ждать телеграмму. Похоронку, типа.

* * *

2-е марта, среда

– Знаешь, Саня, – сказал Бандура Атасову как-то вечером, – если не ошибаюсь, я видел «газовую баронессу» Протасова.

– Иди ты? – прищурился Атасов.

– Ну, или барышню, которую он за баронессу выдает.

– И что, типа?

– Очень даже ничего киска. Платиновая блондинка. Симпатичная. И прикинута будь здоров.

– Вот, значит, как, – протянул Атасов безразлично.

– Ага. Выходим мы утром из кафе. Я, Валерка и Волына. Ну, пока, пока, пока. Разбежались, то бишь. Я в сторону «Украины» почесал, а они на Львовскую площадь.

Атасов вскинул бровь.

– И тут, – продолжал Бандура краснея, – я вспоминаю, что сигареты забыл. А ближайшие ларьки на площади! Давай за ними. Когда, гляжу, стоит Валерка рядышком с такой нехилой козой, ты бы видел, и распинается, а Вовчик в пяти метрах топчется. Как доберман на прогулке.

– Да ты, Бандура, готовый соглядатай, – с издевкой вставил Атасов, – прямо бери, типа, и вербуй в наружку.

Андрей немного смутился.

– Ты, конечно же, подошел и представился, – предположил Атасов.

– Подкалываешь, да, Саня?

– Боже, типа, сохрани.

– Знаешь, кого мне эта блондинка напомнила?

– ?

– А ту козу милицейскую, с которой полковник Украинский из Гробарей в Киев укатил.

– Это, типа, когда у тебя отцовскую машину забрали?

– Угу.

– Да ну, – Атасов изобразил сомнение. – Привиделось, типа. И потом, Бандура, у тебя что, фотографическая память? Год ведь прошел.

– Фотографическая или нет, а тачка та же, – с жаром возразил Бандура. – Красная «Мазда 323». Сели они с Протасовым, и укатили.

– А Вовчик?

– Вовчик на второй трамвай поплелся.

– Стало быть, Вовчика они с собою не взяли?

– Не взяли, Саня.

– Третий, типа, лишний?

– Точно.

– А где же тогда «Линкольн» Армейца?

– Я бы тоже хотел з-знать, где мой «Линкольн»? – сказал Армеец, появляясь на кухне. – Вы ч-чего двери не-не закрываете?

– Это не мы, это те два жлоба – Валерка с Вовчиком, – сказал Бандура, – это они за собой не захлопнули.

– Да-давно ушли?

– С полчаса, примерно.

– Вот че-черт, – Армеец хлопнул себя по бедру, – разминулись!

– Тебе они, типа, на кой?

– Ка-как это, на кой? Протасов у меня с-стрельнул «Линкольн». Сказал, на п-пару дней, а теперь не отдает.

– Успокойся, Эдик, – вмешался Бандура. – Ты же знаешь Валерку. Он, должно быть, уже позабыл, что тачка принадлежит тебе.

– Как это по-позабыл?! Ты машину когда в последний раз видел?

– Сегодня. За рулем, кстати, Волына сидел.

– Волына?! – Эдик схватился за сердце. – Где эти гады живут?!

– Ты не кипишуй, – в тон Андрею добавил Атасов. – На кой она, типа, тебе сдались? Машина эта. Она же топливо жрет, как танк. Сейчас развозки по всему городу ходят.

– Как это, на к-кой?!

– Да плюнь, – вторил Атасову Бандура. – Плюнь и разотри, старина. Я же сказал: видел я твой «Линкольн». Целым и невредимым. Ну там, без заднего бампера, правда. Протасов говорит, будто их «ЗИЛ» на перекрестке догнал. Тормоза, мол, отказали.

Армеец зашатался.

– Протасов, вроде как, сто гринов с водилы содрал. А Вовка отрихтовал. Он в колхозе трактора ремонтировал. Понятие имеется, о технике.

– Это, типа, вообще счастье, что они твой шарпак в озере не утопили, – продолжал Атасов. – Их же с Вовкой хлебом не корми, дай за зайцами по полям погоняться. Один рулит. А второй из двустволки… бах, типа… А ночью, между прочим, ни черта, типа, не видать. Где яма, где овраг?

– Кроме ш-шуток, ребята?!

– Какие уж тут, типа, шутки, Эдик?

Армеец без сил опустился на табуретку.

– Покатаются и отдадут, – заверил Бандура.

– Я их у-у-убью!

– Правильно, типа, – согласился Атасов и добавил, меняя тему. – Так и что там дальше было? С блондинкой твоей?

– Дальше они укатили. – Приуныл Андрей. – Я хотел пешком за ними угнаться, но у «Мазды» сто коней под капотом… Слышишь, Саня. Если бы ты номера через ГАИ пробил…

– Правилова, типа, попроси.

– Ему сейчас до меня…

– Олегу Пе-петровичу сейчас не до Бандуры, – кивнул Армеец. – Он банк у Поришайлы п-принимает.

– От тебя, Бандура, одни проблемы, а толку как с козла молока, – поморщился Атасов, скептически глядя на Андрея. – Ладно. Черт с тобой. Давай, диктуй номера.