Текст книги "Будни рэкетиров или Кристина"

– Садитесь, Мила, – предложил Украинский.

– Спасибо, – женщина присела на стул.

– Мила, – сказал полковник, буравя собеседницу глазами, – вы Бонасюка Василия Васильевича помните?

– Конечно, – отозвалась Мила, зевая, как умеют зевать кошки. – Это тот банщик, которого известные вам рэкетиры крышуют. Протасов его недавно упоминал. В разговоре по поводу кредита.

– Совершенно правильно, – сказал Украинский, двигаясь от двери к окну и обратно.

«Если он не прекратит метаться, у меня закружится голова», – подумала госпожа Кларчук.

– И еще он шантажом промышлял. Одно время. И, если не ошибаюсь, состоял в кумовьях Анны Ледовой.

– У вас безупречная память, Мила, – сказал Украинский, – все так и есть.

– И что же он натворил? Снова взялся за шантаж? – спросила Мила.

Украинский прекратил движение и с маху опустился в кресло:

– Нет. Он убил свою жену, – сказал Сергей Михайлович с расстановкой. – Вчера ночью. Убил.

Мила открыла рот. Украинский посмотрел на нее в упор. Потом опустил глаза и принялся монотонно выкладывать факты. По словам полковника выходило так, что гражданин Бонасюк позвонил ему рано утром, до того, как петухи пропели, умоляя о немедленной встрече. Язык Вась-Вася заплетался, и кроме бессчетное число раз повторяемых на все лады, как заклинания: «поистине», «по-честному» и «не хотел, мамой клянусь», полковник ничего не понял. Бонасюк стал умолять о встрече. Сергей Михайлович, матерясь в душе, дал добро. Он уже знал про Витрякова и СБУшников, но решил выкроить пару минут. Поехал на встречу в собственном «Мерседесе», подобрал Бонасюка на улице, а после первых же слов немедленно отвез в управление.

– Неужели убил? – не поверила Мила. – А мне казалось, что он и мухи не обидит.

– Бонасюк был в невменяемом состоянии, – пояснил Сергей Михайлович. – Клялся и божился, что не хотел. Что виной всему кузен-отставник. Его двоюродный брат. Вроде как приехал на побывку из Запорожья. Военврач.

– И не военный, и не врач, – вспомнила старинную армейскую поговорку Мила Сергеевна.

– Ну, может быть, – согласился полковник. – Бонасюк брату пожаловался, что, мол, обманывает молодая супруга…

– Если мне память не изменяет, она ему по жизни только то и делала, что изменяла, – криво улыбнулась Мила Сергеевна.

– Возможно, возможно, – кивнул полковник, – но, как я понимаю, рога-то наставляла, но не бросала.

– Что, ушла?

– Насовсем, по его словам. К небезызвестному Андрею Бандуре.

– Прямо, страсти по-бразильски, – не удержалась Мила Кларчук.

– Как бы там ни было, – мрачно продолжал полковник, – Бандура с тех пор взялся изводить Бонасюка – угрозы, побои и прочее… Ну, схема понятная и старая, как мир…

– В комплекте с женой ему загорелось заполучить сауну с квартирой?

– Естественно.

– А Кристина об этом знала?

Сергей Михайлович высморкался.

– Полагаю, что да. Не думаю, что науськивала, а знать, думаю, знала.

– Хорошая жена, – оценила Мила Кларчук. – А он с нею не пробовал поговорить?

– Бонасюк утверждает, будто связи не было. Ну вот. А на днях его крепко побили.

– Кто?

– Ну, Бандуры, видать, молодцы. Он домой. А там брат. Рассказал тому про свою беду. Выпили… и тут – Кристина.

– Откуда же она взялась?

– Приехала. Поздно вечером.

– Зачем?

– Ну… – полковник замешкался. Видимо, этот вопрос он не продумал. Проглядел, за навалившимися проблемами.

– Бандура Бонасюка избил до полусмерти, а Кристина приехала пожалеть? – осведомилась Мила Сергеевна.

– А почему бы и нет? Не удивлюсь, Мила, что именно так и было. Да добрая половина бытовухи, между прочим, таким Макаром и случается. Сначала делают, а потом думают. Может, она объясниться пришла. Или, наоборот, с угрозами. Чтобы убирался по добру, по здорову.

– Возможно, вы правы, Сергей Михайлович.

– Так или иначе, женщина мертва, – отрезал Украинский. – Все! Что-то там вышло. У них. То ли брат ее ударил, то ли толкнул сильно, а она виском об угол. Хлоп – и готово. Шабаш. Сушите весла. Приехали.

– А Бонасюк куда смотрел?

– Бонасюк утверждает, что ни черта не помнит. Пьяный, мол, был. Что, мол, брат жену обругал, а она, вроде, ответила. Оба – в крик. До рук дошло. Бах. Есть контакт. Они, мол, ей еще примочки делали. Лед к голове прикладывали, и такое прочее. Пока военврач пульс проверить не додумался.

– Где сейчас Бонасюк?

– Бонасюка я задержал. Тут, в соседнем кабинете сидит. Под присмотром доверенного сотрудника.

– Что вы собираетесь делать, Сергей Михайлович? – тихо спросила Мила Сергеевна, понимая, что они подошли к главному.

Украинский вцепился в Милу глазами.

– Я собираюсь рассчитаться с ними со всеми, – ледяным тоном сказал полковник. – Они сами друг друга жрут, как крысы в банке, так вот, я им еще и помогу.

Мила Сергеевна сообразила, что полковник намекает на судьбу своей дочери, и спросила себя, а насколько он сейчас искренен. Процентов на двадцать пять? Или где-то на сорок?

– Вы разрабатываете Протасова, Милочка, – неожиданно сменил тему Сергей Михайлович. – Вам, кажется, требовался предприниматель, чтобы повесить невозвратный кредит? Вот, значит, и берите гражданина Бонасюка за грудки. Лучшего, чем он, не придумаешь.

Мила не проронила ни звука.

– Берите его в оборот, Мила, и пускай подписывает все. Все! Он сейчас как горячий пластилин. Отрывай и лепи, что хочешь. Главное потом, руки начисто вымыть.

– Он согласится? – холодно осведомилась Мила.

– А куда он денется? – злобно сказал полковник. – Он, такой крючок заглотил… до кишок. С требухой не соскочит. Мои ребята ему живо мозги вправят, если закочевряжится. Будет борзеть, позовете Журбу.

– Если он все подпишет, дальше что?

Украинский одарил ее долгим пронизывающим взглядом:

– У Бонасюка, Мила, нет никакого дальше, – сказал полковник таким голосом, что у Милы мурашки побежали между лопаток. – Кредит взял, и растренькал, черт знает куда, – продолжал Украинский, не сводя глаз с собеседницы, – неумелое, значит, хозяйствование. Это раз. В долгах, значит, как в шелках. Это два. Плюс в семье неизвестно, что творится. Жена исчезла. Бросила. А может, ее любовник похитил. Или убил. Этот самый Бандура. Угрозы, понимаешь, наезды. Депрессия, значит. Тупик. Вопросы к самому себе. Без ответов. Тут, знаете, кто угодно в петлю полезет. Или наоборот. Приревновал супругу, и в темя. Молотком для отбивных. Да подобных случаев море разливанное, Милочка. А тут любовник. Бандюга, клейма негде ставить… И нету Бонасюка.

В дверях кабинета появился Близнец:

– Сергей Михайлович. Задержанный на допрос просится.

– Подождет! – отрезал полковник. – Это Милочка, лейтенант Ещешин, – представил Близнеца Сергей Михайлович. – Вот, значит, Дима, будешь с Милой Сергеевной работать.

«А согласия моего и спрашивать нечего, – заметила про себя госпожа Кларчук. – Вот славно-то как». – Бесцеремонность, с какой Украинский сделал ее соучастницей преступления, заставляла призадуматься и о своем будущем. По крайней мере, наводила на определенные мысли.

– Кто ж его надоумил к вам прибежать? – покачала головой Мила.

– Никто не надоумливал. Сам додумался. Со страху, видать, голову потерял. Прибежал. И влип, как очкарик. Крепко…

* * *

Что на самом деле натолкнуло Василия Васильевича на безумную мысль искать помощи у полковника Украинского, станет ясно несколько позже. Более опрометчивого шага, пожалуй, и коварный враг не посоветовал предпринять. Недаром старая как мир поговорка гласит: «Хуже, чем сам себе сделаешь, никто тебе не сделает». Но, что вышло, то вышло.

Как очевидно, помнит Читатель, измордованный Планшетовым Вась-Вась, кое-как дополз домой и упал в объятия кузена Ивана, как некогда падал в объятия Кристины. И выболтал Ивану Митрофановичу все, сгоряча даже сгустив краски. Хотя и без того картина вырисовывалась удручающая. Бессовестная и бессердечная жена мало того, что бросила и ушла к молодому, а еще и сживала несчастного Вась-Вася со свету.

– Ах, сука! – психанул Иван Митрофанович, и схватился за бутылку водки. – А ну, давай, кузен, выпьем.

Бывает, водка снимает стресс. Помогает расслабится и даже взять себя в руки, хотя не решает никаких проблем. Но, гораздо чаще происходит обратное. Депрессия только усугубляется, переходя в такую фазу, при которой пол шага до чего угодно. И, наконец, ВОДКА – ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО СКВЕРНЫЙ СОВЕТЧИК.

– Ах, дрянь, дрянь, дрянь! – бичевал непутевую кузину кавторанг. – Ты ж ее из дремучего села вытянул. Из вонючей общаги забрал.

– Все так, поистине, – шмыгал носом Василий Васильевич, икая от первого обжигающего залпа. – Только кто это сейчас помнит?!

– Эх, мать честная! – Растопиро наполнил фужеры. – Забыла, видать, паскудница, как в клоповнике ютилась. Как в выгребную яму гадила. Городская стала! Борзая! На понтах!

– Ох, по честному, и не говори, – Вась-Вась расплакался. После второго опрокинутого стакана голова пошла кругом. Физическая боль притупилась, а душевная, наоборот, полыхнула. Себя стало гораздо жальче, чем на трезвую голову. Слезы полились ручьем:

– Ой, поистине, по-настоящему. Мама покойная не видит, как мучаюсь.

– Даже не думай ей спускать! – предупредил Иван Митрофанович. – Я по глазам твоим вижу, что ты от борьбы отказался.

– Ну, а что, поистине, остается?

– Зубы ей повыбивать, блядюге. Вот что!

Васю передернуло. Ударить Кристину?! Не было на земле столько мухоморного сока! Да в страшном сне он такого представить себе не мог!

– А этого гада, как его?… Сопляка, короче, который ее пользует, мордой по асфальту размазать! Возить, понимаешь, сволочь бандитскую, туда-сюда, пока одни уши в руках не останутся! Где он живет?! Где он живет, Вася?! – Иван Митрофанович так распалился собственными воплями и спиртным, что и вправду был готов немедленно выехать по указанному Бонасюком адресу.

– Что ты, по честному?! – взмолился Вась-Вась. – Там же натуральная кодла сидит. Ты что думаешь – один он?! Они по одному не ходят! Только косяками, поистине. И в джипах. Все при пушках. Да они нас в два, поистине, счета на ремешки порежут!

– Это ты брось! – отмахнулся кузен. – У страха глаза велики. – Но, все же, немного сбавил обороты. – Что ты заладил, пушки, кодла?! Ничего они нам не сделают. Не посмеют! И нечего их бояться, ублюдков отмороженных. На ногах из города вынесем! Я на флоте и не таких повидал. И ничего. Хлоркой и мордобоем…

– Убьют они нас, Ваня! – голос Бонасюка зазвенел. – Убьют, поистине, и в асфальт закатают.

Вопреки утверждениям кузена кавторанг Растопиро продолжал грозить злодеям быстрым судом и скорой расправой. Благо, злодеи были далеко и отставного военврача не слышали.

– По законам военного времени с ними надо! – вопил Иван Митрофанович. – Судить, и к стенке! К стенке тварей!

Бонасюк держался за голову, подвывая от отчаяния и страха.

Когда в коридоре неожиданно появилась Кристина, Вась-Вась безнадежно захмелел. Как она зашла, никто из кузенов не расслышал. Василий Васильевич прилег на полу, ощущая, что вот-вот придется бежать к унитазу. В голове вращалась карусель, остановить которую по силам только рвоте. Кавторанг же отправился отлить, и натолкнулся на Кристину в коридоре. При виде кузины Растопиро опешил, позабыв о только что настроенных грандиозных планах борьбы с организованной преступностью и проституцией, за которые его смело можно было зачислять внештатником в УБОП. Кристина с перепугу взвизгнула, но, почти что сразу узнала Ивана Митрофановича.

– Ваня?! – пробормотала госпожа Бонасюк. – Что ты тут делаешь?!

– Ваня? Кто это? Это Кристичка пришла? – мямлил из гостиной Вась-Вась. Кристина шагнула в комнату. Растопиро заступил дорогу.

– В чем дело, Иван?! Пропусти!

Так случается сплошь и рядом. Стоит предмету опосредованной ненависти материализоваться под самым носом хулителя, как агрессия идет на спад. Одно дело метать громы и молнии за глаза, и совсем иное в лицо. Вот и Растопиро был близок к отступлению, вопреки щедро выданным обещаниям вешать бандитов вместе с их подстилками на тех самых местах, где некогда коммунисты развешивали профили основоположников марксизма-ленинизма. Кавторанг проглотил язык и попятился. Кристина очутилась в комнате. Бонасюк валялся на полу как труп.

– Зачем ты его накачал? – ледяным тоном осведомилась Кристина. Она не рассчитывала застать на Оболони кавторанга. А, натолкнувшись на него в коридоре, немедленно припомнила Новый год. Вася в канун праздника нажрался. Не без участия Ивана Митрофановича, который, к тому же, бессовестно распустил руки.

– Я накачал?! – потухший, было, гнев снова заклубился в груди кавторанга, потихоньку подымаясь на поверхность.

– Да, ты!

– Чья бы корова мычала!

– Что ты сказал?!

– То, что слышала! – скрипнул многочисленными коронками Иван Митрофанович. – Кто бы бучу подымал?! Спуталась, понимаешь, с бандитами! И еще права качает!

– Что?! – задохнулась Кристина. – Что?! – на такой оборот она не рассчитывала, и теперь, получив отповедь, растерялась. В нос ударило облако жесточайшего перегара, свидетельствующее, что кузен мертвецки пьян. Пожалуй, даже пьянее Бонасюка. Просто значительно выносливее.

– Убирайся из моего дома, Иван! – сказала Кристина холодно.

– Где это он твой?! – парировал кавторанг. – Я у брательника на квартире!

– Ах ты ничтожество! А ну выметайся!

– Ты меня не посылай! – огрызнулся отставной военврач, бешено вращая глазными яблоками. – Сама пошла отсюда! Не командуй! Лучше катись колбаской к своим бандитам! А Ваську не тронь! Я тебе за брата!.. – Иван Митрофанович поперхнулся слюной, – я вам всем!.. жулью поганому!.. – кавторанга охватил праведный гнев. Кристине бы пойти на попятную, но она тоже закусила удила. Такова уж была Кристина.

– Ах ты скотина! – закричала госпожа Бонасюк, – а ну проваливай! Вон отсюда! Вася?!

Бонасюк заворочался на полу, в попытке приподняться на локте:

– Кристичка…

– Вася!

– Он тебе не поможет! – зарычал кавторанг, хватая кузину под локоть.

– Пусти, мразь! – завизжала она. – Вася?! На помощь!

Василий Васильевич предпринял вторую героическую попытку, но алкоголь пригвоздил его к паркету. Со стороны Вась-Вась напоминал уродливую пародию на Ваньку-Встаньку с той разницей, что его центр тяжести обосновался в области головы. Пол под Бонасюком покачнулся, и он кряхтя перевернулся на живот, выполнив нечто, напоминающее отработку команды «упор лежа».

– К-кристичка, поистине, – булькал Вась-Вась. Изо рта бежала слюна. Извиваясь в медвежьих объятиях кавторанга, Кристина осыпала его последними словами. Растопиро не остался в долгу:

– Шлюха драная! Подстилка бандитская! Шалава подлая!

– Убери руки, тварь! Ничтожество! Вася! Вася!!!

Вопреки предательски неустойчивому паркету, Василий Васильевич, цепляясь руками за купленную некогда в рассрочку румынскую стенку, чудом поднялся на ноги. Он хотел устремиться к жене, но для этого требовалось оторваться от полированного серванта. А потеря точки опоры грозила Вась-Васю немедленным падением. Пока Васек балансировал на грани, как эквилибрист под куполом цирка, скандал достиг кульминации. Кристина была вне себя. Более практичный (даже в пьяном виде) Иван Митрофанович склонялся к тому, чтоб пойти на попятную. Не то, чтобы он опасался бандитов, незримо маячивших за спиной Кристины, просто каждому явлению наступает предел. Гнев опустошил отставного кавторанга. Ругательства еще летели с его языка, словно пузыри из-под маски аквалангиста, но уже утратили былую остроту и направленность, образуясь во рту как бы против воли, в основном, по инерции.

– Тихо! Тихо! Что ты орешь! Кого ты на помощь-то зовешь, а?! Ты погляди, что с ним по твоей милости сделали! Дружки твои засраные! Вася! Вася! – передразнил кузину Растопиро. – Да на нем ни единого живого места нет! Убили человека, можно сказать!

На секунду прекратив сопротивление, Кристина посмотрела на мужа. Его лицо не нуждалось в комментариях. Но, на беду, ее взгляд совершенно случайно скользнул по шахте магнитофона, откуда торчала видеокассета. Кристина сразу узнала пленку. Да и одна надпись «Кристина, март 1993 года» говорила сама за себя.

– Вы это смотрели? – задохнулась госпожа Бонасюк, и синяки на лице Василия Васильевича провалились на второй план. – Ты с ним это смотрел?! Ну и сволочь же ты после этого!

– Что? – лепетал Бонасюк, абсолютно не понимая, о чем речь. – Что, Кристичка?

Традиционно бегающие глазки Бонасюка оказались последней каплей. Тем более, что бегали быстрее обычного. Вася не мог навести резкость.

– Сволочь! – выплюнула Кристина и, наотмашь, залепила мужу пощечину, от которой, казалось, зазвенел чешский хрусталь в серванте. Вась-Вась покачнулся и осел, хоть и пытался ухватиться за трельяж. Верхняя дверца открылась, оставшись распахнутой на уровне головы. Декорации были готовы. Настало время последнего шага.

– Что ж ты его лупишь! – воскликнул кавторанг. Щеки его зарделись, и понятно почему. – У него и без тебя…

– Держись от меня подальше! – зарычала Кристина. – Извращенец проклятый. Такие как ты под школой старшеклассницам член из под плаща тычут. Гадина! Не трогай меня! – размахнувшись, Кристина врезала Ивану Митрофановичу по морде. Затрещина была много тяжелее той, что только что досталась Бонасюку.

– Ах ты! – вскипел кавторанг и оттолкнул женщину с такой силой, что, пожалуй бы, сдвинул железнодорожный вагон. Кристина перелетела через комнату и врезалась головой в распахнутую дверцу шкафа. Дверца сорвалась с петель. Кристина сразу повалилась на пол, будто сраженная снайпером. Настала секундная пауза. В квартире повисла тишина.

– Кристичка, – всхлипнул Вась-Вась, – Ваня?! Что же ты наделал?!

– Ух… – выдохнул кавторанг. У него тряслись руки.

А потом наступил кошмар. Кристина на полу задергалась мелкой дрожью. Вася было ринулся к ней, позабыв про ватные ноги и растянулся вдоль дивана. Иван Митрофанович, минутой позже выйдя из ступора, шагнул к Кристине и склонился над ней. Женщина перестала биться. Вздохнула трижды судорожно, и выдохнула глубоко и ровно, словно в японской дыхательной гимнастике нагаре. И, наконец, застыла.

– Э-э! Кузина! – долетел до Бонасюка опустившийся на пару октав голос двоюродного брата. – Э, Кристина?! Ты это чего?!

Вася пополз на звук. Из глаз текли слезы. Иван Митрофанович расплылся в них, видимый, как неясный силуэт у стенки, трясущий Кристину за руку.

– Эй?! Ты это чего?! Слышишь?! – Но она больше не слышала.

– Василий, аптечка где?! – заорал кавторанг. Бонасюк силился что-то сказать, но тщетно. Свет в глазах померк. Видимо, сработала внутренняя защита от перегрузок. Вась-Вась повалился в обморок, оставив кузена мечущимся по квартире в поисках затерявшейся и уже совершенно бесполезной аптечки. Потом Иван Митрофанович, став перед Кристиной на четвереньки, делал искусственное дыхание через рот. Вася ничего этого не видел. Он был в отключке.

– Дыши! Слышишь?! Дыши! – орал кавторанг, и бил ее по щекам. Дыши, сучка! Ну, пожалуйста! – крови не было, а о пульсе Растопиро позабыл. – Вася!!! Лед тащи, твою мать! Она дышит! Она кажется дышит! Ну же! Ну! Давай! Ой, бля! Ой, бля!

Пока до него не дошло.

* * *

ночь с пятницы на субботу

Около двух по полуночи Василий Васильевич проснулся от крика и обнаружил, что это он и кричит. Иван Митрофанович сидел в углу на полу. Между ног у него стояла литровая бутылка «Абсолюта». Очевидно, из запасов, чудом уцелевших в Новогоднюю ночь.

– А Кристя? – спрашивал Бонасюк.

– Тихо, тихо. Спит она, – совершенно пьяным голосом отвечал двоюродный брат.

– Где спит? – говорил Бонасюк, по-прежнему пребывая в прострации.

– В спальне, Вася. Не трогай ее до утра. На вот, лучше, приложись.

Вась-Вась хлебал из протянутой бутылки. Запить было нечем, и водка рвалась наружу. Бонасюк ее не пускал.

– Спи, Васек.

– А мы не ссорились?

– Теперь уже помирились. Спи.

«Раз спит, то будить не надо…»

* * *

рассвет 5-го марта

К утру кавторанга, наконец, сморило. Бонасюк же проснулся ни свет, ни заря. Оглянулся по сторонам, но различил лишь темный силуэт Растопиро, развалившегося в той же позе у стены. Иван Митрофанович спал, сопя, как неисправный паровоз. Негнущиеся деревянные ноги доставили Бонасюка в коридор. Часть его мозга еще спала, а вторая, возможно, просто не желала воспринимать все, как есть, блокируя действительность на пути к сознанию. «Ох, поистине, и перепились мы вчера. Опять меня Иван накачал». Бонасюк зашел в туалет и долго стоял над унитазом, слушая журчание, просыпаясь и не желая этого.

«Это все сон был, поистине, – твердил себе Вась-Вась. – Кошмар. Не было тут Кристи вчера. Она же от меня ушла… ушла, ведь так, или нет…» Впервые со времени их разлуки ему захотелось, чтобы она не появлялась. «Не было ее тут!» — повторял Бонасюк. Но, словами не перекроить прошлого. А она теперь была именно там.

Спустив воду, Вась-Вась потушил свет, а потом все же не удержался и просунул голову в кухню. И то, что он там увидел, заставило его позабыть обо всем на свете. Бонасюк так и зашелся в немом крике, уставившись на груду тряпок в углу, показавшуюся ему сперва каким-то брошенным на пол мешком. Мешок покрывала занавеска, содранная вместе с крючками из зала, и Что (а точнее Кто) под ней лежит, Вась-Вась в точности знал. Хотя и не смог бы сдернуть ткань. Ни за что на свете.

Продолжая беззвучно вопить, он выбежал из квартиры, пронесся по пустынному предрассветному проспекту добрых три квартала. А потом натолкнулся на телефонный автомат и накрутил номер Украинского. На беду, жетоны оказались в кармане.

C первых же слов полковнику стало ясно, что Василий Васильевич во что-то влип. Украинский велел Бонасюку ждать и побежал на стоянку за «Мерседесом». Вскоре они были в управлении. Дежурный при входе козырнул полковнику. Сергей Михайлович запер дверь кабинета на ключ и приступил к допросу.

* * *

суббота, позднее утро

– А где тело? – спросила Мила Кларчук.

– На Оболони, – сказал Украинский. – В квартире. Я двух ребят послал. Надежных. За домом приглядывать. Никаких телодвижений там не наблюдается. Растопиро сидит в квартире. Чем занят, пока не ясно.

– Не выскользнет?

– Без шапки-невидимки навряд ли.

Поколебавшись, Мила приняла решение.

– Сергей Михайлович, давайте действовать так. Я возвращаюсь на Михайловскую. Кстати, как там моя квартира?

– Наши люди начеку, – не дрогнув глазом соврал Украинский, который о вчерашней ее просьбе просто забыл. – Все тихо и пристойно. Ничего подозрительного. Даже, я бы сказал, и поводов нету, для опасений. Так что не волнуйтесь, Мила.

– Я перестану волноваться, когда вы мне Витрякова с Филимоновым в морге продемонстрируете, – поджала губы госпожа Кларчук. – Я домой пока не поеду.

Украинский пожал плечами:

– Пользуйтесь оперативной квартирой сколько потребуется. Не вижу препятствий, так сказать.

– Спасибо. А с Бонасюком давайте так: я жду его на Михайловской. Дело за вами, Сергей Михайлович. Как посчитаете, что он готов…

Будет готов, не сомневайтесь. Сознается, если потребуется, и в том, что Первую Мировую развязал. И что Рейхстаг поджег, вместо Димитрова.[119]119
  Димитров Георгий Михайлович (1882–1949), коммунистический вождь болгарского народа. В бытность свою в Германии был арестован нацистами по обвинению в поджоге Рейхстага (1933), но, поди ж ты, оправдался. Выехал в СССР в 1934, где стал шефом Исполкома Коминтерна


[Закрыть]

– Я вам машину выделю. – Добавил Украинский.

– Спасибо. Очень кстати.

Едва Мила уехала на оперативную квартиру УБЭП, в Управлении объявился Следователь. Он прибыл непосредственно с Оболони.

– Ну, что там, Станислав?

– Тишина, Сергей Михайлович. Сидит гад в квартире, носу на улицу не высовывает.

Украинский почесал затылок:

– Как бы он ее там того… это, то есть…

– В смысле, товарищ полковник?

– Не расчленил…

– Да ну… врач все-таки.

– Вот то-то и оно, что врач. – Украинский поморщился. – Ладно. Давай, бери Диму, и Бонасюка, конкретно за яйца.

К двенадцати часам дня накал, в котором словно помидор в собственном соку, варился Василий Васильевич, перевалил все мыслимые и нет пределы, зашкалив верхнюю планку и грозя вот-вот захлестнуть Бонасюка с головой. Как штормовая волна плоскодонку.

В половине первого дверь распахнулась, заставив Василия Васильевича вздрогнуть. В кабинет вошел Следователь в сопровождении Близнеца. Обоих молодых людей Василий Васильевич предпочел бы увидеть в последнюю очередь, да выбор был не за ним. Следователь и Близнец накинулись на Вась-Вася, как делали уже не раз.

– Что, влип, очкарик? – подсел слева Близнец.

– Мало того, что ты, Бонасюк, шантажист. Ты еще и мокрушник! – давил справа Следователь.

– Десятку схлопочешь и еще руки будешь лизать!

– Ты в курсе, что с такими педрилами, как ты, на зоне делают?!

Вась-Вась открывал и закрывал рот.

– Преднамеренное убийство! – напирал Близнец. – Тут и говорить не о чем!

– Непреднамеренное! – плакал Вася.

– Ежику расскажешь! – рассмеялся Следователь.

– Вы же меня, поистине, знаете…

– Мы тебя, голубь, впервые в жизни видим, – строго предупредил Близнец, – если ты еще не понял.

– Иван Кристичку толкнул…

– Прокурору будешь мозги парить, – усмехнулся Следователь. – Иван… У тебя, голубь, больше поводов было – жену грохнуть.

– Мотивы, Бонасюк, мотивы. Чисто против тебя.

– Да тут и думать нечего, – добавил Следователь. – Или ты своего кузена подбил, или сам все обтяпал, а на него мокруху валишь.

– Я ничего не делал! – мямлил несчастный Бонасюк.

– Ничего не делал… – передразнил Близнец, но Следователь неожиданно посерьезнел:

– Значит, так, Бонасюк. Мы тут покумекали, что к чему, и решили, что попробуем тебя вытянуть. Хоть ты и в говне по макушку. Может, что и выйдет, ежели ты проявишь сознательность.

– Какую сознательность? – спросил Вась-Вась, еле шевеля языком.

– Коммунистическую, Бонасюк. Коммунистическую, бля. Мы тебя отмазываем, а ты нам отрабатываешь. Вкурил?

– Долг платежом красен, – пояснил Близнец.

– Каким платежом? – пролепетал Василий Васильевич.

– Я тебе расскажу, каким. – Издевательский тон сменился доверительным. Если о доверии могла идти речь, когда Следователь с Близнецом находились неподалеку. Бонасюк насторожился. Он обоим прохиндеям не верил ни на йоту.

– Значит так, – продолжал Следователь, – есть тут у нас одна серьезная клиентка. Ей кредит требуется…

– У меня, поистине, денег нету… – начал Вась-Вась, но Следователь его перебил:

– Заткнись и слушай, Васек. Никаких твоих денег не надо. Деньги дает банк. Под договор…

– Под какой договор?

– Под тот, что ты заключишь. Подпишешь пару бумаг, перевод из банка примешь, перешлешь лаве, куда скажем, и гуляй на все четыре.

– Как это, гуляй?…

– Молча.

– А возвращать?

– Не твоего ума забота, Бонасюк. Принял, переслал, и гуляй…

Василий Васильевич не поверил. Кредиты полагается возвращать. По крайней мере на том уровне бизнеса, где в последние годы работал Вась-Вась. В противном случае кто-то будет крайним. Подходящая кандидатура у Василия Васильевича была одна. Его окончательно парализовал страх. Следователь с Близнецом таращились на Вась-Вася, но он упорно молчал.

– Чего молчишь? – не выдержал Близнец. – Язык проглотил? Зоя Космодемьянская, бля, в плену у нацистов?

– А куда деньги пересылать? – спросил Вась-Вась потупившись.

– Ты, Бонасюк, задаешь до фига вопросов, – разошелся Следователь. – Не в твоем, б-дь, положении права качать. Усек?

– А можно мне подумать?

– Так ты, бля, еще и думать мастак?! – вскипел Близнец. – Мыслитель хренов. Думать надо было раньше, Бонасюк.

– Тут шняга такая, Бонасюк, – Следователь выплюнул жвачку. – Ты в жопе, усекаешь? Или ты, б-дь, танцуешь под нашу дудку, или аж бегом переезжаешь в СИЗО. И, я тебе отвечаю, я, б-дь буду, лично прослежу, чтоб тебя каждый вечер загинали. Сраку свою, гнида, не узнаешь!

– У правиловцев руки длинные, – прищурился Близнец. – Глотку в тюрьме перережут, хрюкнуть не успеешь, Бонасюк.

– Ты чего думаешь, тебя кто другой отмажет? – Следователь заглянул в глаза Вась-Васю, как будто намереваясь рассмотреть содержимое затылка. – Это же не хрен моржовый, десятку скостить.

– А как вы это сделаете? – спросил Вась-Вась, введенный в заблуждение крохотным лучиком надежды, спроецированным безнадежно кривыми зеркалами.

– За бабки, – пояснил Близнец. – ЗА БАБ-КИ. За бабки можно все, если знать, в какой оркестр засылать.

– Подумаем, – подтвердил Следователь, – или твоего друга Бандуру крайним сделаем, или еще как. Не твоя забота. Ты у нас – по финансовой части.

Они втроем вышли из Управления, Следователь с Близнецом по бокам, Вась-Вась между ними. Грязно серая 31-я «Волга» с неразговорчивым водителем поджидала прямо под широкими лестничными ступеньками.

– На Сырец! – распорядился Следователь и машина тронулась в путь. Через полчаса они были на Сырце. Бонасюк и Близнец вошли в сауну (благо, ключи от заведения оказались в кармане). Оставшийся в «Волге» Следователь закурил, принявшись барабанить пальцами по подлокотнику заднего сидения. Ждать довелось недолго. Бонасюк и Близнец поднялись на второй этаж. Василий Васильевич отомкнул пошарпанный бэушный сейф, приобретенный по объявлению в газете «Авизо». Глядя через его плечо, Близнец рассмотрел какие-то бумаги. Сейф казался полупустым.

«Эх, жаль, бабок нет, – посетовал на неудачу Близнец. – Хотя бы пара сотен завалялась бы, б-дь, на вечер. В кабаке повисеть».

Они быстро спустились обратно.

– Все захватил, Васек? – спросил Следователь, когда Бонасюк, слегка запыхавшись, плюхнулся рядом с ним на сиденье.

– Ага, поистине. Устав, Учредительный договор, справку из банка…

– А печать?

Бонасюк протянул Следователю новомодный «тродат» с заточенной внутри печатью.

– Вот и хорошо, – похвалил Следователь. – Оставь пока у себя. А теперь едем на Михайловскую.

– Куда? – пискнул экс-доцент.

– Туда, где ты бумаги оформишь. И будешь, бля, в безопасности.

Ах, это сладкое слово «безопасность». Так в нее и тянет.

* * *

На оперативной квартире УБЭЗ троицу встретила Мила Кларчук. Мила показалась Васе красивой какой-то мертвой, холодной красотой, придававшей ей сходство с изваянием из гробницы фараона.

– Садитесь, пожалуйста, – Мила указала рукой на кресло. Василий Васильевич присел. Она устроилась рядышком, принявшись выкладывать на стол и сразу сортировать бумаги. Затем Мила Сергеевна перебралась за компьютер и, ловко орудуя клавишами, вывела на печать документы, необходимые для получения кредита. Все было подготовлено загодя. И экономическое обоснование, и заявление от имени Бонасюка, и кредитный договор установленной формы, и еще три или четыре листа формата А4.

Следователь наблюдал за ней свысока, Близнец с интересом, а Василий Васильевич с отчаянием.

«Ох, поистине, как я мог к ним за помощью побежать?… Как же мне вырваться?»

Мила Сергеевна обернулась к Близнецу:

– Дима? Кофеек нам организуйте, будьте добры.

Близнец закусил губу, но спорить с госпожой Кларчук не посмел. Он молча вышел на кухню, прихлопнув за собой дверь. Следователь оказался более понятливым. Он сообразил, что Мила хочет остаться наедине с Вась-Васем, и удалился вслед за приятелем.