Текст книги "Будни рэкетиров или Кристина"

– А?! – Волына грохнулся на колени, как собравшийся покаяться грешник, нащупал под столом ручку массивного обтрепанного саквояжа и изо всех сил потянул на себя. Саквояж выехал со звуком минующего тоннель поезда метро.

– «Калаш» мой давай! – дышал в затылок Протасов. Как и следовало ожидать, замки были заперты, а ключик отсутствовал.

– Ключи?! – хором завопили земы, и бросились рыться по карманам, полкам и шкафчикам. Между делом они обзывали друг друга разнообразными нелитературными словами, приводить которые, пожалуй, не стоит.

– Сейчас кочергой вскрою! – у Вовчика сдали нервы.

– Я тебе башку, блин, вскрою! – вызверился Протасов. – Это ж батин чемодан, е-мое! Сколько на нем царапин сделаешь, столько у тебя на черепухе будет! – поиски продолжились с удвоенной энергией и, наконец, Протасову повезло.

В следующую секунду саквояж распахнулся, и промасленные тряпки полетели с оружия, как стая чаек на морском берегу. Земы одновременно опустили предохранители и передернули затворы, дослав патроны в патронники. Эффект вышел такой, будто почетный караул, собравшийся салютовать по какому-то торжественному поводу, отработал команду «Заряжай». Земы повалили во двор, как сталевары со смены, громко матерясь по дороге.

– Мочи на смерть, если что! – хрипел Волына, кидаясь за уже знакомой нам лестницей. Они приставили лестницу к стене и вскарабкались наверх, словно пожарный расчет на показательном выступлении. Обшарили весь чердак, едва не пристрелив друг друга сгоряча, но, как и в прошлый раз, ушли с чердака с пустыми руками.

– Ну что, Вовчик? – сказал Протасов, пригибаясь, чтобы не врезаться в стропила. – Играл, блин, играл, но ни одной буквы не угадал? Так Абрамович говорит?

– Якубович, зема, – поправил Волына, отстегивая диск и ставя оружие на предохранитель. – С «Поля чудес».

– А какая разница? – Они вернулись к люку. Протасов повесил автомат на ремень. – Может, он невидимый, а? Прозрачный на хрен. Как в этом фильме… про невидимку? Ты понял? Чего скажешь, Вовка?

– Может, и так…

– Конкретно ловкая сволочь.

– По-любому, зема. – Волына высунул нос наружу. Морозный воздух, после чердака, обжигал и ноздри, и гортань. Развернувшись спиной к краю, Вовка забросил ППШ за спину, передал керосиновую лампу приятелю, и, опершись ладонями на карниз, принялся на ощупь нашаривать ступней верхнюю перекладину лестницы. Моряки, как известно, сбегают по крутым лестницам лицом вперед. Сухопутные делают это задом. Протасов и Волына принадлежали к этим, последним.

Пока Вовка кряхтел, Валерка поглядывал на него свысока, и уже собрался было подогнать, мол, шевели же ты, лопух, копытами, пока я тут, на ветру, простатит не схлопотал, когда сообразил, что что-то пошло не так.

– Зема?! – Волына вытаращил глаза, в позе бегуна, изготовившегося к низкому старту. Протасов подумал, что Вовчик напоминает человека, из-под которого незаметно выдернули стул, с какого тот имел неосторожность привстать. А потом Волына начал проваливаться.

– Держи меня, зема! – призвал Вовка. Говорят, окруженные на Везувии гладиаторы Спартака спустились с отвесной скалы при помощи сплетенных из лозы канатов. Те же из них, кто сорвался, а таких было немало, летели в пропасть молча, чтобы не выдать уцелевших товарищей. Но, Волына не был гладиатором из последнего столетия не нашей эры. Вовка закричал на всю улицу. Протасов схватил его за шиворот.

– Лестница?! – надрывался Волына.

– Что, лестница, идиот?! – несколько секунд они балансировали на самом краю, как незадачливые альпинисты. Мышцы Протасова трещали от напряжения, Вовка был необычайно тяжел. Автомат «Калашникова» соскользнул по плечу и, кувыркаясь, исчез за срезом крыши. Ругаясь, Протасов напряг все силы, как рыбак, подцепивший неводом большущую рыбу. И, таки вытянул Вовку наверх. – Фух, блин.

Минуту они переводили дух, валяясь на старом шифере, как пляжники на морском берегу.

– Ты, блин, хорек неумный, смотри, куда прешься, – сказал, отдышавшись, Протасов. – Урод, блин.

– Лестница, зема… Ее нет…

Встав на четвереньки, Протасов свесился через край. Луна спряталась за тучи, и ему с трудом удалось разглядеть лестницу, валяющуюся у торца дома. В горизонтальном положении она напоминала рельсы той самой узкоколейки, которую, как раз неподалеку, строил легендарный Павка Корчагин. Протасов обернулся к Вовке:

– Как она упала, а мы не услышали?

– С чего бы ей падать, зема? Если ни ветра, ни шиша…

– Тихо! – шикнул Протасов, подбираясь. В доме что-то покатилось, по крайней мере, им показалось, что в доме. Звук был, как от перевернутого чугунка, только приглушенный, и донесся явно снизу.

– Это не в нашей комнате?! – предположил Валерий, вскакивая. – А ну, за мной! – Вместо того, чтобы карабкаться по скату скользкому и ненадежному скату, Протасов нырнул в люк.

– Ты куда, зема? – выкрикнул Вовка на ходу, в точности повторив этот маневр. В два прыжка одолев половину чердака, Протасов нырнул к щели, которую они на днях заколотили. Оттуда веяло теплым воздухом, очевидно, кто-то вновь расковырял дыру. Валерка прильнул к ней, но, в комнате внизу было темно. Насколько помнил Валерий, они оставили свет, когда побежали на чердак.

– Эй! – гаркнул Протасов в щель. – Слышишь, чувырло братское?!

В комнате снова что-то упало, когда какое-то существо метнулось к выходу. Скрипнули ржавые петли, и на мгновение Протасову показалось, что он различил черный силуэт в капюшоне, заслонивший проем. С учетом темени и угла зрения, на большее не приходилось рассчитывать. Потом настала тишина.

– Держи его! – с некоторым опозданием очнулся Валерий, и разогнулся, как поршень в духовом ружье. Склонившийся над ним Вовчик отлетел в сторону, лязгнув челюстями и хватаясь за нос. Потом Протасов впечатался затылком в стропило, так, что из глаз посыпались искры. Но, это не могло его задержать. Через минуту земы уже были снаружи, карабкаясь по крыше, как парочка обезьян.

* * *

– Ну, и где он?

– Ушел. – Вынужден был констатировать Протасов. Сад, с высоты полета на бреющем, просматривался достаточно хорошо. Нигде не шелохнулась ни веточка.

Теперь земам предстояло решить, каким образом спуститься на землю. «Не звать же, е-мое, на помощь». Они обогнули крышу по периметру, но везде до земли было одинаково далеко. Правда, над парадной дверью висел зашитый жестью козырек, так Валерий засомневался, что он выдержит человеческий вес.

– А провалится, Ирка такой кипеж устроит…

– Можешь не сомневаться, зема.

У обращенной к саду стены они нашли то ли яблоню, то ли грушу, подступающую к дому почти впритык.

– Костей не соберем, – предупредил Вовка вполголоса.

– Ты блин, что-то еще предлагаешь?! У тебя пропеллер, как у Карлсона? – Протасов первым приступил к спуску, нащупывая самые надежные ветки. Сначала все продвигалось недурно, но потом разразилась катастрофа. Раздался громкий хруст, а за ним испуганный вопль. Треск ломаемых по пути веток и, наконец, глухой шлепок об землю.

– Ооо…

– Зема, ты живой?

– Пошел на х… идиот!

– Тогда отползай, я следующий.

Поверхность кажется особенно привлекательной, если на нее посчастливилось спуститься, черт знает откуда, отделавшись только царапинами и ссадинами.

– Ладно, зема, – сказал Протасов. Он порвал штаны и ушиб колено. – Тарзанов из нас тоже не выйдет. Пошли искать автомат.

* * *

– Ну, Вовчик, все на месте? – они зажгли свет и стояли в дверях, поводя стволами автоматов.

Пока Вовка заглядывал под койки, с таким видом, словно был запуганным Бабаем ребенком, Валерий прошел к столу, чтобы обнаружить перевернутый чугунок с остатками каши.

– Значит, не ошибся, – пробормотал Протасов. – Эта хрень и катилась.

Вовчик задраил дверь и плотно зашторил окно.

– Я этого стрюкана грохну, без балды тебе говорю.

Протасов покачал головой:

– Пацан ни при чем, зема. Я тень видел. Здоровую…

– Чью, зема? Ты разобрал?!

– Только, что в капюшоне.

– Прямо в глаза нам прыгает, животина.

– Прыгает, – согласился Валерий, убирая автомат под кровать.

– Как же его поймать?

– Не знаю, – вздохнул Протасов, запуская пятерню в волосы, подстриженные коротко, как у щетки. – Вот что… смотаешь завтра в охотничий магазин, Вовка. И прихватишь капкан, на волка. Нет, на медведя… Посмотрим, как он на одной ноге забегает.

– Запляшет, зема, – подхватил Волына, очень воодушевленный этой выдумкой. – Военная хитрость, да? Я понимаю. Круто. По-любому.

– Ты так думаешь? – спросил польщенный Протасов. – Давай, короче, спать. Утро вечера мудренее.

Теплая комната после мороза подействовала на Валерку, как снотворное. Даже, принимая в расчет обстоятельства, Протасов чувствовал, как слипаются глаза.

– Все, зема. Глуши иллюминацию. Батарея, отбой.

* * *

– Валерий?! – возникшая в дверях Ирина не потрудилась даже поздороваться. Утро выдалось пронзительно ярким, солнце заставило Протасова жмуриться, как потерявшего бдительность вампира. – Валерий? Кто яблоню в саду сломал?!

– Яблоню? – он часто моргал, будто под веки попал песок. – Какую, в натуре, яблоню?

– Ты мне дурака не валяй, остолоп здоровый! Что лестница в саду делает? Опять на чердак лазил? Что ты там позабыл?!

– Я? Я позабыл?! – праведный гнев помог ему продрать глаза.

– Все ветки обломал! Стояло дерево, никого не трогало. Мама моя посадила. Белый налив! Так тебе с дружком неймется! Все неймется им по ночам!

– Ирка! – начал Протасов. Он не был прирожденным адвокатом, но, кое что все же не мешало прояснить. – Хватит орать. Тут, ночью, такое было…

– Слушать ничего не желаю! Значит так, готовь деньги. Сломал – плати. Я яблоки на базаре продавала. А теперь что – сказочки твои продавать?

– Да ты чего, оглохла, в натуре?! Ночью опять кто-то приходил. Мы с Вовкой…

– И хватит мне лапшу на уши вешать!

Прежде чем Протасов открыл рот, дверь захлопнулась с такой силой, что со стены посыпалась штукатурка.

– Ну, как тебе? – спросил Протасов, удивляясь, как это дверь теперь не вращается, словно в метро. – Сила есть, ума не надо, ага?

– Дурная баба. Психическая, по-любому.

Земы провалялись в кроватях до девяти. Не удовольствия ради, а дожидаясь, пока уберется хозяйка. Когда она, наконец, ушла, Волына отправился к колодцу за водой, чтобы поставить чай и сварить кашу. Сразу после завтрака, по всем понятиям спартанского, Протасов наскреб несколько тысяч карбованцев, и вручил Волыне, как знамя полка.

– На вот, Вовка. Смотай в город, привези капкан на мамонта. Такой, блин, чтобы и танк остановил. Понял? Сразу предупреждаю, пропьешь – убью.

– А ты, зема?

– Мне подумать надо.

Выпроводив Вовку, Протасов завалился спать.

* * *

В обед его разбудил Игорешка.

– Дядя Валера? – глаза парнишки блестели, то ли с мороза, то ли еще от чего. Игорь переступал с ноги на ногу, как человек, которого припекло по малой нужде.

– Что надо, пацан? – Протасов поскреб рыжую трехдневную щетину, сгодившуюся бы, чтобы чистить сапоги.

Мальчишка набрал побольше воздуха, как ныряльщик за жемчугом перед погружением:

– Я слышал, он к вам снова приходил… Мамка утром кричала…

– Кто, он? – слегка опешил Протасов.

– Ну… Гость…

– Гость? – переспросил Валерий, и, в свою очередь, оглянулся, словно шпион. – Какой Гость? А ну-ка, малой, заходи.

* * *

Когда без четверти три Волына переступил порог, с большим пакетом под мышкой, Валерий сидел с вытаращенными глазами и ртом, раззявленным, будто старое дупло.

Игорешка понарассказывал Протасову такого, что волосы на голове, поднялись, как наэлектризованные. Причем, Игорь и не думал никого пугать. Он и сам выглядел взъерошенным, словно угодивший под ливень воробей. Сначала Протасов не верил ушам. Но, интуиция подсказывала, – щенок не врет.

Волына опустил сверток на пол, и что-то металлически звякнуло.

– Зема. У тебя такая рожа, будто ты без наркоза родил ежа.

– Повтори ему, – Протасов повернулся к пацану.

* * *

– Ты, пацан… это… по-любому… – выдавил Вовчик через двадцать минут, когда Игорь, наконец, закончил.

– А теперь на свою рожу в зеркале посмотри, – посоветовал злопамятный Протасов. – У тебя теперь такая… такая, блин, харя… – он замешкался, не подобрав подходящего сравнения. – Конкретно, короче, перекошенная…

Но, Вовчик не спешил к зеркалу. Горло пересохло, как поверхность пустыни.

– Водички плеснуть? – предложил Протасов услужливо.

– Ты… это… – на большее Вовчика не хватило. То, о чем твердил молокосос, звучало полной ахинеей, и казалось иррациональным, как видения, случающиеся от употребления пива с демидролом, но… Но, ведь они оба слышали, как нечто невидимое или исключительно ловкое бродило по чердаку после полуночи. Из песни слов не выкинешь. Магнитное поле существует, нравится нам это, или нет. Хоть мы и не знаем о нем практически ничего, кроме того, что его можно использовать.

– Почему ж ты сразу ничего не сказал?! – к Протасову постепенно вернулся дар речи.

– Я думал, он больше не придет. И потом, дядя Валера, вы бы мне все равно тогда не поверили.

Протасов подумал, что так и есть. Он и сейчас верил с трудом. По словам Игоря выходило так, что загадочный Некто, именуемый уважительно Ночным Гостем, появляется в доме изредка, и не только на чердаке, а и в других местах. Не живет, а именно появляется с периодичностью в несколько месяцев, с максимальным интервалом в полгода. Зимой и в начале весны чаще, летом реже. С каких пор? С тех, что Игорь себя помнит.

– Он давно начал приходить. Как бабушка умерла

– Кто он такой, пацан? – это был хороший вопрос.

– Гость. – Игорешка отвел глаза.

– Это не ответ, – заметил Протасов. – Давай, малой, объясняй.

– Я толком не знаю, – пацан едва шевелил губами. – Но, вы его не бойтесь. Он не волкодлак. И не упырь. Он вас не обидит, если вы его оставите в покое. Не обращайте на него внимания, вот и все. – В иных обстоятельствах предложение «не бояться», прозвучавшее из уст семилетнего «пионера», вызвало бы у зем смех. Но, только не в этот раз. Вопреки своим словам, глаза Игорешки были круглыми и большими, как пуговицы на армейской шинели. А, искоса взглянув на Вовчика, Протасов отметил, что приятель напоминает пренебрегшего декомпрессией водолаза.

– Эти волко-как-их? Это что, оборотни?!

– Волкодлаки у славян, вервульфы у германцев, – это люди, которые по ночам превращаются в волков. Те, которых заколдовали, не очень опасны. Те, что стали оборотнями по своему желанию – намного хуже. Упыри, они же вампиры – это живые мертвецы которые ночами встают из могил, чтобы пить кровь людей и животных. Обычно вампирами становятся «плохие» покойники или укушенные вампирами люди.

– Хорошее кино, – перебил Протасов. – Что значит, «плохие»?

– Но, он и не домовой, – продолжал мальчишка, пропустив вопрос мимо ушей. – Домовые живут в доме, как правило, за печкой. Дворовые, обыкновенно, в хлеву. Или в сарае. А этот… этот приходит со стороны…

– С какой стороны, пацан?

– С кладбища.

Пацан сказал это так серьезно и спокойно, что земы, переглянувшись, проглотили языки.

– С чего ты взял? – дрогнувшим голосом осведомился Протасов.

– Это не я, это Жанна так думала.

– Какая еще Жанна? Откуда ты Жанну приплел?!

– Я не приплетал. Она у нас жила. Весной, в прошлом году.

– В смысле, комнату снимала?

– С другими двумя девочками…

– Нашу? – уточнил Протасов. Игорь еле заметно кивнул.

– И что? Эта тварь поганая к ним тоже приходила?

– Пожалуйста! – взмолился Игорешка таким голосом, что у Протасова выпал иней промеж лопаток. – Пожалуйста! Даже не шутите так! Он всегда может подслушать. Он, бывает, под окнами караулит…

– Что еще говорила Жанна? – спросил Протасов, которому это все не нравилось до желудочных коликов.

– Жанна говорила, что это дух. – Игорешка перешел на шепот. – Душа какого-то человека, который умер плохой смертью. Она ищет покоя, а найти не может. Тело лежит в земле, а душа застряла на земле. Среди живых.

– Ты гонишь, пацан! – не выдержал Вовчик. – По-любому!

– Вовчик, усохни! Продолжай, шкет. Что она еще говорила?!

– Ничего не говорила. Потом она сама… исчезла…

Протасов и Волына, как по команде, посмотрели друг на друга, чтобы обнаружить такие зрачки, которые бывают от передозировки альбуцида. И тут во дворе упало и покатилось ведро. Протасову показалось, что разорвалась осколочная граната, и он остался сидеть, парализованный, как муха в паутине. Вовчик, наоборот, вскочил. Дверь открылась, на пороге появилась Ксюшенька.

– Ты здесь? – она в упор смотрела на Игоря, игнорируя обоих приятелей. – Что ты тут делаешь, Игорь? – Под ее не по-детски суровым взглядом Игорь стушевался и поник.

– Мы разговариваем, – встрял Протасов. – Беседуем, чтобы ты поняла. Давай, заходи, малая. Вовчик, подай табуретку.

– Если мамка узнает… – решительно начала Ксюшенька. В этот момент она как две капли воды походила на мать, только сбросившую десяток лет. – Живо сюда, Игорь.

Пацан сделал шаг к выходу, но Протасов придержал его за плечо.

– А я говорю, разговор имеется. Про духов, и все такое.

Тревога, проглядывавшая в голубых глазах девчушки, уступила место ужасу. Это длилось одно мгновение, Ксюшка быстро взяла себя в руки. Протасов успел подумать, что для такой быстроты на руках должны быть толстенные «мозоли».

– Не знаю, что он вам наболтал, но это все ерунда! – промолвила она с вызовом, но, все же зашла. Волына прикрыл дверь. Протасов показал на табурет.

– Садись, малая. Хоть ноги и молодые, а все равно не казенные.

* * *

– Зачем вы над ним подтруниваете?! – возмутилась Ксюша, когда Протасов закончил. – Он, ребенок еще, выдумывает разное, книжек своих начитается, про привидения, и сам в это верит. Но, вы, взрослые дяди…

– Мы подтруниваем? – задохнулся Протасов. – Ну, ты, блин, вообще уже…

– Ничего я не придумывал! – возразил мальчишка. – Так в книгах написано. О колдунах, ведьмах и нежити.

– Выдумки! – фыркнула Ксюша. Это было сказано настолько безапелляционно, что Протасов обернулся к Вовке за поддержкой. И обнаружил на лице последнего облегчение гражданина, избавившегося от затянувшегося запора.

– Так ты, малый, конкретный фантазер? – Волына даже исхитрился улыбнуться. – Сам такую фигню придумал? Сам, да?! Молоток! Пробрало! В натуре пробрало. По-любому.

– Зря вы мне не верите…

– Говорил я тебе, пацан, тебе твои книжки боком вылезут! Мозги высушат, и все дела. Понял, зема?! У «пионера» крыша поехала. Дочитался, короче. А голова, пацан, не резиновая.

– Ничего я не тронулся!

– Как пить дать! Свихнулся к Бениной бабушке. Однозначно.

– Подождите, – попросил Протасов, но Ксюша встала и, взяв брата за руку, дала понять, что разговор окончен.

– Погоди, погоди! – запротестовал Протасов.

– Хватит! – Ксюша, чуть ли не силой, сдернула брата со стула и вытащила за дверь, легко, как школьный рюкзак. – Пожалуйста! Не приставайте к нему, ладно?! И мамке не говорите. Мамка разозлится.

– Вот так вот… – растерянно протянул Протасов, у которого вопросов стало гораздо больше, чем с утра.

– В чем дело, зема? Пацан – конкретный фантазер. И все дела.

Валерка не разделял охватившей Вовчика эйфории. Наоборот. В глазах Ксюши он разглядел такой ужас, что ее слова про фантазера-братишку казались даже не жалкой бравадой, а, скорее, латанием каких-то дыр, пока что неизвестных Протасову.

– Вовка, ты мудак, – устало вздохнув, констатировал Валерий.

– Почему это я мудак?

– Это ты папу с мамой спроси.

Протасов решил дожидаться Ирину. Хозяйка объявилась около шести. Солнце к тому времени наполовину закатилось за горизонт. Световой день в феврале короток. На землю опустились сумерки.

Едва Ира переступила порог, Протасов насел на нее с вопросами, как папарацци на пьяную принцессу. Предупреждения Ксюшеньки «ничего не говорить мамке» он проигнорировал, как сталинский генштаб шифровки Рихарда Зорге.[39]39
  Зорге Рихард (псевдоним Рамзай), (1895–1944), знаменитый советский разведчик, Герой Советского Союза (посмертно). Называл точную дату нападения Гитлера на СССР. Не поверили. Казнен японцами


[Закрыть] И натолкнулся на каменную стену. Ира молча копошилась в кухне. Ужин был приготовлен Ксюшенькой, так что Ирина лишь делала вид, что по уши занята кухонной работой, последнее стало очевидно даже Протасову. Валерий торчал в дверях, Волына выглядывал из-за плеча приятеля.

– Нет, Ирка, ты, в натуре, объясни, что за фигня, а? – Протасов протиснулся в кухню и оседлал ближайший табурет. Тот, как водится, заскрипел всеми своим деревянными членами. – Нет, е-мое. Ты думаешь отвечать, или как?! – Чем больше она отмалчивалась, тем сильнее заводился Протасов. Волына регулярно поддакивал, словно депутат на партийном съезде.

– В общем так, Валерий! – неожиданно холодно и твердо произнесла хозяйка, – тебя с дружком комната устраивает или нет?! Устраивает – давай плати – ты мне еще за прошлый месяц задолжал. А не устраивает: бери своего приятеля, собирайте манатки, и выметайтесь к чертовой матери!

– Но… – открыл рот Протасов, деморализованный как кот, которому на голову выплеснули ушат ледяной воды.

– И никаких но! – закричала Ирина, – Разговор закончен, Валерий! – по-прежнему не глядя на Протасова, она вылетела из кухни.

– Вот фурия, – протянул Волына, – натуральная, мать ее, мегера…

– Ладно, Вовчик, – вздохнул Протасов, – пошли, короче, к себе. А то выгонит на улицу, в натуре.

– Так это…

– Что это? Тебе, что, блин, есть где жить?

Приятели вернулись в комнату. Волына был не прочь поболтать, но Протасов отмахнулся:

– Кончай базар, Вовка. Завтра вставать ни свет, ни зоря.

– А капкан?

– Запихни на чердак.

– Один, зема? – Вовчик скорчил такую кислую мину, которой только делать кефир из молока. Потом его все же заела совесть, и он, кряхтя, подался во двор, бормоча про корешей, от которых никакого толку. Валерий укрылся с головой, и повернулся лицом к стене.

Он уже почти заснул, когда Вовка вернулся с обескураживающим известием насчет новенького замка, украшающего ворота сарая.

– Так что не будет лестницы.

– Да ты что? – не поверил Протасов. – Вот корова… Намаханная на своем привидении.

– А ты, думал, зема. Что будем делать, а?

– Отложим до завтра, – поколебавшись, решил Протасов. – Давай, Вовка, спать.

– Ты спи, а я покараулю, – предложил Волына. Протасов не стал возражать.

* * *

Ночь, на счастье, прошла без приключений. Утро застало Протасова в постели, а Вовку на стуле, в обнимку с ППШ. Валерий первым продрал глаза, растолкал часового, и они по-армейски оперативно собрались. Протасов первым ступил во двор, вовсе не зловещий по утру. Вовка последовал за ним с опозданием.

– Веревку проглотил, лопух? – на ходу обронил Протасов.

– Сюрприз сделал. Для хорька. – Тоном заговорщика сообщил Вовка. – Капкан поставил. За порогом. Напомни, зема, чтобы сами не вляпались.

* * *

Вернувшись из города за полночь, приятели окаменели в дверях.

– Натуральный шмон, зема… – пробормотал Волына, обернувшись к Валерию за поддержкой. Но, тому нечего было предложить. В комнате царил невероятный хаос. Словно по ней пронесся ураган, или побывала банда налетчиков, или, милиционеры с санкционированным обыском. Вещи были вывернуты наизнанку и валялись, где попало, матрацы сорваны с лежаков. Стулья лежали кверху копытами, как вымершие от глобального похолодания стегозавры. Стопка старых газет, прихваченная Вовчиком с чердака, исчезла бесследно, как золото партагеноссе Бормана.

– Оружие? – одними губами сказал Протасов. Вовка ринулся на поиски и, жалобно завопив, повалился ничком. Это было так неожиданно, что Валерка не сразу разглядел капкан, висящий на стопе Вовчика, как пиранья на ляжке тапира.

– Сними это с меня! – завывал Волына. Протасов искал подходящие инструменты. – Зема! Умоляю!

Протасову довелось повозиться, сначала разжимая «челюсти» капкана монтировкой, а потом накладывая тугую повязку. Это счастье, что у них оказались под рукой бинты. Пока Валерий трудился, Вовчик жалобно постанывал.

– Сам виноват! – фыркнул Валерий, придирчиво оглядывая результаты своих стараний. – Радуйся, блин, что кость уцелела.

– Как же, радуйся! – слабым голосом передразнил Волына.

– В следующий раз будешь смотреть под копыта!

– Следующего раза не будет! – с неожиданной яростью поклялся Вовчик. – Давай поймаем гада, изловим, блин, и на вилы! Чтобы понял, паскуда, что не в ту дверь постучался!

– Да как ты его поймаешь? Если он неуловимый, а? Тут, Вовка, с кондачка решать не годится. Костей не соберем. Тут по научному надо.

– Как это?

– Молча, блин. С пацаном надо пошушукаться.

– С кем?! – не поверил Волына.

– С сопляком Иркиным, вот с кем.

– Ты, зема, белены объелся?

– Пацан книги читает. Пацан грамотный.

– Да пускай свои книги в задницу затасует! – в сердцах сплюнул Вовчик. – Вот что надо! – он потряс в воздухе ППШ, который каким-то чудом уцелел под кроватью. Протасов стукнул кулаком по подоконнику:

– Вовчик! Ты что, блин, не врубаешься, что тут такая херня, против которой твой ППШ, как хлопушка против гонореи?

* * *

Игорешка закашлялся во сне, и Ирина подумала, что сейчас он, скорее всего, проснется. «Опять где-то просквозило…» «Где-то?! Втвоей халупе, да где угодно. Щели-то повсюду». Тепло уходило из дома через худую крышу, как будто той просто не существовало в природе. Сырость распространялась от земли, и это чувствовалось в каждой комнате. «А у них опять обувь дырявая, пальцы через прорехи торчат, так чего ты спрашивается, хотела?» Скрипнула пружина, Игорь перевернулся на другой бок и затих. Ксюша что-то пролепетала во сне, и Ирина испугалась, что он таки разбудил сестру. Она спала гораздо чутче брата. «А чему ты удивляешься, если у них разные отцы».

Ее спальню и детскую разделяла полая, зашитая фанерой перегородка в палец толщиной, и темный коридор со старомодным комодом, набитым бесполезным старым тряпьем, вперемежку с таблетками нафталина. В бедности поневоле становишься бережливым, но эта бережливость совершенно ничего не дает.

«Надо бы сходить, укрыть Игоря», – подумала Ирина, прислушиваясь, но, что-то удержало ее от этого. Возможно, соображение о скрипучих половых досках в коридоре, и возможность натолкнуться в потемках на ведро или таз. Оно сработало на уровне подсознания, оставив Иру в кровати. Она натянула одеяло до горла, решившись выждать еще немного, чтобы дети покрепче заснули. Чтобы не услышали, как она уйдет.

Лежа с закрытыми глазами, она отчего-то вспомнила второго мужа Виталика, снабдившего ее Игорешкой, перед тем, как отправиться на зону за хищение колхозного ГСМ. Виталий был ничего, по меркам Пустоши его можно было назвать даже ласковым, и Ирка думала о нем с теплотой. В отличие от отца Ксюши, который был старше на восемь лет, любил выпить, а во хмелю не ведал, что творил. Ксюшу они зачали именно в последнем его состоянии, после дискотеки, в каком-то сарае. Мольбы перепуганной насмерть восьмиклассницы не возымели никакого действия, а его детородный орган показался ей подобием подзорной трубы. Ничего, кроме разочарования, боли и слез, она в те вечером не испытала. По возвращении домой ее как следует отстегала мать, а потом еще и вытурила взашей. Они с Гошей расписались через четыре месяца, когда будущая Ксюша уже лягалась вовсю.

«И девчонка ладная получилась. И сердечная такая…»

«А вот штука у него была… – добавила Ирина, уже почти заснув, – куда там иному коню… ведра тягать на такой, вместо коромысла».

Постепенно Ирину сморил сон. Комната уплыла куда-то, вместе с обстановкой, в неизвестность и мрак, оставив хозяйку в той части дома, куда она только намеревалась идти.

– Пришла? – констатировал один из мужчин. Они расположились за столом, жуя сухофрукты и потягивая холодный чай из пиал. – Садись, давай.

– Ага, выпей с нами.

– Давайте, лучше быстрее начнем. А то, дети проснутся… – выпалила она, чувствуя, как щеки пылают огнем.

– Зачем просыпаться? – осведомился крайний слева, сверкнув белыми, похожими на искусственные, зубами. – Сейчас поздно уже…

«Поздно», – эхом отозвалось в голове. Рустам, улыбаясь, будто мартовский кот, отодвинул стул, выудив откуда-то новую с виду купюру.

– Ложись, как договаривались, и она твоя.

Путаясь в пуговицах непослушными пальцами, Ирина избавилась от одежды, оставшись в одних трусах. Лучших, которые у нее были.

– Зачем они тебе? – справился обладатель вставных зубов.

«Точно как на медосмотре», – подумала она, запуская пальцы под тугую резинку. Переступила босыми ступнями, покачнувшись, и чуть не потеряв равновесие. В голове набатом ухал пульс. Пол был шершавым, как наждак, а по щиколоткам веяло сквозняком. «Господи, что же я творю?» — спросила Ирина, переминаясь с ноги на ногу. Они казались ей полными до несуразности, на левой белел старый шрам, оставшийся после падения с велосипеда. Три пары глаз, не отрываясь, следили за ее действиями. Ирина не была стриптизершей, и потому чувствовала себя не в своей тарелке. Мягко говоря, не в своей.

– Ложись, – хрипло повторил Рустам. Чтобы не тянуть с этим делом, ожидание смерти хуже самой смерти, она послушно улеглась на кровать, вздрогнув от прикосновения простыни, холодной, как саван. И посмотрела в потолок, давно нуждающийся в покраске. Рустам, нагнувшись, положил обещанную сотку на живот, немного пониже пупка, который порывисто подымался и опускался. Ирина тяжело дышала. Купюра же была легкая, словно перышко. В общем, Ирке выдали аванс. Теперь его предстояло отработать.

– Ноги раздвинь, чтобы мы видели, что купили, – предложил кто-то, и она раздвинула, беспрекословно и молча. Утратив голову, по шапке не плачут.

«Я еще могу отказаться, – прозвучало в голове, впрочем, неуверенно и тихо. – Пусть забирают свои проклятые деньги. Яэтого не хочу». Тяжесть внизу живота утверждала диаметрально противоположное.

– За такую телку и полтораста бачков не жалко, – засмеялся Рустам, и мужчины дружно поднялись из-за стола. Ирка даже испытала облегчение, она побаивалась, что вдруг не понравится, они передумают, и заберут деньги. Опасения оказались напрасными. Ее фигуру можно было назвать полноватой, впрочем, полнота и белая кожа только добавляли ей привлекательности в их глазах. Это она поняла по зрачкам, а потом и не только по ним, когда азиаты сбросили одежду. «Быстреебы они начали», – думала Ирина, пока мужчины подступали вплотную. Их смуглые руки взялись за ее молочное тело, и оно дернулось от необычных ощущений. Тот, что с белыми зубами, ущипнул ее за соски, как будто проворачивал сразу два ключа от сейфа.

– Ты не бойся, – усмехнулся Рустам, поглаживая ее полный живот. – Делай, что говорят, и тебе будет хорошо. Даже еще денег получишь. Верно я говорю?

– Такой женщине ничего не жалко. – Согласился белозубый. Ирина решила последовать этому совету, и расслабиться. Теперь Ирина уже не стыдилась того, что делает. Какое-то время она еще стыдилась того, что ей нравится, как это делают с ней, а потом перестала думать, отдавшись во власть смуглых, как шоколад мужчин и своей страсти, немного похожей на безумие.

Ладони, холодные в сравнении с ее кожей, принялись ласкать тело, как будто имели на это право. Что-то еще пробовало пробиться в голову, какое-то соображение на счет детей, которые вполне могут проснуться, и услышать, как их мамку раскладывают, словно последнюю шлюху. Ирка отмахнувшись, закрыла уши.