Текст книги "Иероглиф счастья"

Цветы зла (к юбилею первого издания)

Незабвенный Борис Иосифович! Покойся с миром. Один из странных библиофилов своего времени. В период книжного дефицита, когда взятая книга должна была быть проглочена за ночь, он обладал бесценным богатством.

У Бориса Иосифовича была коллекция старинных книг в настоящих кожаных переплетах, которую он берег, холил, не позволяя ни солнечному свету, ни чужим рукам прикасаться к ним.

Но у него еще была непозволительная слабость – природа, в виде нашей дачи и мои пироги, которыми я, с помощью Нюрочки, нашей домоправительницы, потчевала гостей.

А человек он был благодарный и потому, в виде исключения, через выходные, не знаю, что уж у него творилось в душе, Борис Иосифович появлялся у нас с большим рюкзаком.

Когда он доставал оттуда свои сокровища, каждый раз новые, моей обязанностью было мыть руки с мылом, потом он самолично проверял освещение, место чтения, наконец, когда я усаживалась в большое старинное кресло, оставлял меня в покое, наедине с книгой.

Так я перечитала все книги издания Академии: Анри де Ренье (о, господин де Брео, вотя, наконец, во Франции!)

И однажды Борис Иосифович, в мой день рождения, привез прижизненное первое издание Бодлера «Цветы зла».

Этим экземпляром он гордился больше всего.

Дело в том, что книга декадентского характера отвечала духу самого Бориса Иосифовича. Будучи человеком из бывших, что означало тайную и тщательно скрываемую принадлежность к дворянскому роду, он был на редкость порядочным джентльменом, образованным, с манерами. Наш рояль в эти дни заходился Малером, вагнеровской увертюрой к опере «Тангейзер» и Шопеном.

Итак, Бодлер. Сейчас, я думаю, самое время читать «Цветы зла». Пришло его время.

Как случается со всеми великими поэтами, критиками Шарль Бодлер был освистан и не понят. Произведение революционное по тому времени, необычное по духу и правдивости.

Вот в прекрасном переводе Левика отрывок из него, называется «Падаль». О сдохшей лошади казалось бы…

 
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.
Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.
И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.
То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.
 

Ну как, впечатляет?! Вы почувствовали гениального ветра шелест?

Очевидно, именно «Цветы зла» натолкнули на создание посмертного кенотафа на его могиле на кладбище Монпарнас в Париже.

На простой плите прямо на земле положена завернутая в саван фигура поэта во весь рост, а со стороны головы возвышается огромная стела, наверху которой водружен Сатана.

Вся биография поэта, его бесконечный протест семье и обществу, в череде разгульных пьянок, гашиша, опиума и удивительно волнующих нежных строк к любимой и боготворимой женщине, все переплелось в одном человеке, который стал символом декадентства, гордостью и лучшим поэтом Франции.

Явлением в мировой поэзии.

 
Кто изваял тебя из темноты ночной,
Какой туземный Фауст, исчадие саванны?
Ты пахнешь мускусом и табаком Гаваны,
Полуночи дитя, мой идол роковой.
Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой
Не смеют, демон мой: ты – край обетованный,
Где горестных моих желаний караваны
К колодцам глаз твоих идут на водопой.
 

* * *

 
Тебя, как свод ночной, безумно я люблю,
Тебя, великую молчальницу мою!
Ты – урна горести; ты сердце услаждаешь,
Когда насмешливо меня вдруг покидаешь,
И недоступнее мне кажется в тот миг
Бездонная лазурь, краса ночей моих!
Я как на приступ рвусь тогда к тебе, бессильный,
Ползу, как клуб червей, почуя труп могильный.
Как ты, холодная, желанна мне! Поверь, –
Неумолимая, как беспощадный зверь!
 

* * *

 
Твой вид беспечный и ленивый
Я созерцать люблю, когда
Твоих мерцаний переливы
Дрожат, как дальняя звезда.
Люблю кочующие волны
Благоухающих кудрей,
Что благовоний едких полны
И черной синевы морей.
Как челн, зарею окрыленный,
Вдруг распускает паруса,
Мой дух, мечтою умиленный,
Вдруг улетает в небеса.
 

Лично для меня он так и останется неизменным, с того момента, когда я прочитала первые строчки, утонула в них безвозвратно, и в то мгновенье, когда я писала о нем «солнца жадного огненный скол в драгоценной оправе печальной», я была уже безнадежно влюблена…

Фиалки воспоминаний на золотых тротуарах снов

Когда судьба идёт тебе навстречу, то делает это так искусно, что комар носа не подточит.

Ну а в реальности комарищи в Выборге ещё те кровососы! И как им не плодиться, ведь кругом леса и болота.

Я уже писала о своих племянниках-пограничниках. Один из них получил новое назначение – начальником погранзаставы в Ленинградской области, на границе с Финляндией.

Посмотреть, как он обустроился на новом месте службы я поехала в свой отпуск.

Это место, где холмы, поросшие соснами, отражаются в озере, на них повсеместно растёт серый пушистый мох, где, утопая по щиколотку, ты собираешь грибы и срываешь чернику и клюкву.

Загар, полученный здесь, не сходит всю долгую зиму.

Здесь проходит уникальный Сайменский канал.

Вечерами мы с лодки забрасывали наживку, пытаясь поймать щуку, совмещая рыбалку с бесконечной весёлой болтовнёй и любованием дивными закатами.

Потом пошла массово корюшка, но это уже совсем другой рассказ!

Канал чрезвычайно живописен, по берегам роскошные леса и ягодники. Взятый в бетон, он усложнен целой системой шлюзов. Не будь их, река бы стала неуправляемой, поскольку уровень озера Сайма почти на 76 метров выше уровня Балтики.

Строили это чудо гидротехники довольно долго, а первые попытки предпринимались ещё в XV веке. Сейчас здесь бороздят волны внушительные суда, туда и обратно, эта водная артерия чрезвычайно важна для обеих стран.

Вот в таких местах, где-то в часе езды отсюда умерла 24 июня 1923 года от туберкулеза молодая, восхитительная Эдит Сёдергран, поэт от Бога, писавшая в основном на немецком языке, в последние годы на шведском, немного на французском и одно на русском (из юношеского наследия).

По нынешним меркам она была не очень плодовита. Но каждый стих поистине золотой на чаше весов гармонии и музы.

 
Ты искал цветок –
А нашел яблоко.
Ты искал родник –
А нашел море.
Ты искал женщину –
А нашел душу.
Ты разочарован…
 

Эдит Сёдергран родилась в 1892 году в Рощино, тогда носившем финское название Райвола.

Была одинокой и, наверное, странной. Нет, не странной – мечтательной.

Её стихи завораживают, как волшебные сказки из далекого детства, овладевают разумом, как самые дерзкие, несбыточные желания.

Её стихи похожи на удивительные картины, где яркие мазки весны борются с осенними красками увядания.

Её стихи живут в нескольких измерениях, в параллельных мирах, пересекающихся с реальностью тысячами граней и всё же не имеющих выхода в эту реальность.

Это воображаемые миры мечтаний, воплощающие любые фантазии на грани жизни и смерти, на грани гибели и победы:

Страна, которой нет

 
По той стране, которой нет, тоскую.
Ведь то, что есть, – желать душа устала.
А светлая луна серебряные руны
Поет мне о стране, которой нет.
Там исполнение желаний наших.
Там нет цепей. Там лунная роса
Ложится на пылающие лица.
Я жизнь свою в горячке прожила.
Но как мне удалось, сама не знаю,
Найти страну, которой нет.
А в той стране в сияющей короне
Мой навсегда возлюбленный живет.
 
 
– Любимый мой! – зову я.
Ночь молчит.
– Где мой любимый? – вопрошаю снова.
Высоко свод вздымается небесный,
И в бесконечных голубых глубинах
Теряется мой голос…
 

Но дитя Страданий человеческих превыше Небесных сводов простирает руки

И слышит сердцем: Я есть тот, кого Ты любишь нынче и обречена Любить всегда…

Дебют поэтессы был неудачным и осмеян финскими критиками. Она замкнулась в выдуманном ею фантастическом мире.

Зная прекрасно природу родных мест, она одушевляет и наделяет их человеческими свойствами. Деревья у Сёдергран живут и любят, солнечные лучи одаряют нежным поцелуем, звезды всхлипывают. В представлении юной поэтессы бабочка это счастье, горе – птица с большими черными крылами.

Её друзья детства – озеро, деревья, в её лирике – интонация пророчества.

«Судьбой поставлена я часовым в предвестие восхода…»

Сёдергран первой в Финляндии стала писать верлибром. Такое новаторство читатели не одобрили и не поняли.

Февральская революция изменила привычный уклад жизни Сёдергран, отрезав от Петрограда навсегда, Райвола стала заграницей.

Семью посетила нужда, но в поэзии уже прорываются всемирные нотки:

 
Чего бояться мне? Я дочь Вселенной.
Частица малая ее великой силы.
Мир одинокий в сонмище миров,
Звезда как точка окончанья жизни.
 

В краю озер и поросших соснами холмов, в финском доме с мезонином и большой верандой из наборных мелких стекляшек, где старые деревья стояли вплотную, касаясь крыши, царили кошки.

Любимого кота звали Тотти.

Здесь она тихо угасла.

Ей был отпущен недолгий век на этой земле – всего тридцать один год прожила она, мечтая о той стране, которой нет. Наверное, ее душа теперь там…

Labdien! здравствуй лиго!

Вот ведь как бывает, недолго пожил в чужой стране, запомнил несколько слов общепринятых, категорически не принял себя в ней, но что-то держит…

Я о Латвии. Сегодня в ночь там праздник Лиго, надо поблагодарить этот день хотя бы за то, что воспользовавшись праздничным днём мой будущий муж прилетел ко мне в Москву и мы прекрасно провели уикенд

Позже во всех подробностях я узнала, что такое Лиго. Насколько я помню, его отмечают именно в Прибалтике как Янов день.

Закономерно, потому что Янов там как Иванов, а уж лесов там точно немерено.

Леса роскошные, с черничными плантациями, зарослями ежевики, грибами…

Особенно впечатляют корабельные сосны и столетние дубы, неохватные, красавцы.

Там в лесах полно папоротника, кстати, кто не в курсе, побег его удивительно вкусен пока молодой, и японцы на Дальнем Востоке закупают его в огромных количествах.

Поскольку это мой национальный продукт, папоротник я собирать и готовить умею.

Вроде как очень даже полезен для мужской силы, как и женьшень. Одним словом, деликатес.

Но в Латвии в эту ночь ищут цветок папоротника, по поверьям, он приносит счастье его обладателю.

Зажигаются огромные костры, через них прыгают и веселятся, поскольку праздник не обходится без горячительных напитков, то разгоряченные парочки повсеместно уединяются и потом через девять месяцев появляются дети Лиго.

Вечером девушки пускают по реке венки.

Ритуальноеугощение-этотминный Янов сыр и ячменное пиво. Особенно популярно пиво Aldaris «Pilzenes», «Luksus», «Gaisais», Läcplesa «Dzintara alus» и «Tervetes alus». Особенно вкусно темное пиво.

И не дай Бог вам отказаться от кружечки, добродушно налитой хозяином! Обиды не миновать. Впрочем, со временем в праздничное латышское меню вошли изменения – теперь популярен и шашлык.

День летнего солнцестояния празднуется с размахом, на государственном уровне. Уж что-что, но петь и танцевать в Латвии умеют, в Риге посмотрела немало представлений.

Это красиво, когда девушки и парни в национальных костюмах лихо отплясывают и подпевают! В этих танцах магический смысл, они должны способствовать плодородию полей и домашних животных. Все, что приходит из глубин народного фольклора и творчества, всегда прекрасно.

С праздником, Латвия! Bnvdienu Latvija!

Эс теви миилу

Сейчас, когда я готовлю холодный свекольник по-латышски (любимое первое блюдо мужа), вспоминаю, где я его впервые попробовала. Ну конечно в Лидо! Популярное заведение в Риге, была в двух, в центре и в Пурчике (Пурциевмс, район Риги). Особенно нравилось в Пурчике, где более уединённо и вкусно.

Переехавшая недавно из Москвы современной в Ригу, отброшенную по развитию на десятилетия (мой субъективный взгляд), я все воспринимала в штыки.

В Старом городе, куда приезжают восхищённые туристы, мои шпильки застревали в булыжнике, а по спальным районам – Плявники, Пурчик и по всем остальным – бродили личности помятые и немытые, с блуждающим взглядом.

Плохо одетые люди много курили, особенно женщины.

Словом, я сильно огорчала мужа. Единственный раз, когда Рига мне улыбнулась – в день рождения на берегу Даугавы, в прекрасном ресторанчике, где играл на рояле старый пианист, явно знавший лучшие времена в консерватории.

Рига прежняя, советская, вызывала зависть всех остальных республик, поездка сюда была большой удачей, сам город был полон людей, работали заводы: ВЭФ, Рижская радиотехника, Кузнецовский фарфоровый. В Риге делали все, от «шпионской» техники до подлодок, это был крупнейший порт. Летом, на пляжах Юрмалы было не протолкнуться. Все было да сплыло.

Справедливости ради скажу, что остались прекрасные реки и озёра, сосновые леса и черничные просторы.

Скольким комарам и клещам я себя скормила, пробираясь через заросли к грибным местам.

Сколько лещей, судаков и карпов остались невыловленными!

Природа Латвии, бесспорно, её богатство. А население все больше за границей. Ежегодно количество отъезжающих растёт, членство Латвии в Евросоюзе даёт возможность жить и работать в странах Шенгенской зоны.

Но вернёмся к моему холодному свекольнику, это действительно замечательное летнее блюдо, наподобие русской окрошки.

Хотя, скажем так, свекольник более изыскан и красив своим цветом, как правило, сюда не добавляется картошка, и суп получается более легким.

Рецепт его довольно прост. На кефире смешиваются вареные свёкла, яйца, свежие огурцы также мелко нарезаются, добавляем лук, укроп, немного уксуса или лимона для остроты. Если есть маринованная свёкла, то остроты и вовсе не надо.

Блюдо отработанное веками. В нём есть свой смысл. Существует предание, что употребление свёклы в пищу народами Балкан и восточной Европы предотвратило эпидемию чумы на востоке Европейского континента.

Вспоминая Ригу, вспоминаю нашу прекрасную двухэтажную квартиру на Краста, оборудованную шикарной кухней, где готовить было одно удовольствие.

Вспоминаю запеченных целиком в духовке судаков после ночной рыбалки и холодный свекольник, так хорошо утоляющий аппетит и освежающий в июльский полдень даже в хмурой неприветливой Прибалтике.

Но я знаю несколько фраз, которые способны вызвать улыбку в Риге: Лабдиен, Палдиез и Эс теви миилу.

Я научилась просто, мудро жить

Сегодня день рождения Анны Ахматовой, моего любимого поэта женского пола, кроме Эдит Сёдергран и Эмили Дикинсон.

По звучанию и тональности все три блестяще владеют партитурой стиха, блистательно.

Но Анна Ахматова своя до последней точки, близкая как зрачок любимого глаза, знакомая как мотив колыбельной… И знаете, что бы я у неё спросила, если бы появилась такая возможность? Ни за что не поверите: Крым наш? Или не наш?

Потому, что Ахматова жила там, у неё родственники в Севастополе, она стихи писала, восхищённая этим краем, а главное, она настолько большой Поэт, перед силой которого мне всегда трепетать словно девочке.

То есть, по ней, как по ватерлинии проходит совесть человеческая, его мораль.

Она пережила за долгую жизнь столько, что не приведи Господи, но не озлобилась, не скурвилась, а время было подлое, не чета нашему.

У нас нет сейчас того животного страха, когда мои родные, которым объявили о реабилитации и предложили материальное возмещение и которые были настолько пропитаны страхом перед органами, что предпочли быстрее от всего отказаться, вдруг ещё чего пришьют, свят-свят, быстро перекрестившись.

И знаете отчего закралось у меня сомнение – цена вопроса.

Слишком долго страна живет бедно, а тут ещё санкции и конца этому не видно.

За что так страдать? Если при первой возможности народ предпочтёт Крыму Турцию и Египет.

До их онклюзива Крыму как до Китая пешком. Ну а Красное море вообще не конкурент Чёрному.

Такая вот современная любовная лирика.

У Ахматовой она на такой высоте, что хотя бы взять ту тональность, удалось, пожалуй, только Ахмадуллиной.

Как ни странно, у меня любимое стихотворение не Сероглазый король, её.

Последний тост

 
Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью, –
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.
 

Неизвестный знаменитый ремарк

Кто же не знает Ремарка?

Кто не читал хотя бы одну его книгу из многочисленных:

Триумфальная арка

Три товарища

Возвращение

На Западном фронте без перемен

Чёрный обелиск

Жизнь взаймы

Ночь в Лиссабоне

Время жить и время умирать…

Это было в те счастливые времена, когда очередь в Книжную Лавку писателей растягивалась от Кузнецкого моста, и каждый, получивший от Кирочки (Киры Викторовны) вожделенные томики, был счастлив, как если бы получил Нобелевскую премию.

О, это завистливое писательское племя, ревностно относящееся к творчеству друг друга, но признающее старика Маркеса гением, ну а Ремарк – это вообще наш товарищ.

Одно время он живет в цыганском таборе, продаёт ткани, работает в бюро по производству могильных памятников, в общем, ничем не гнушается.

Сочиняет юмористические рекламные тексты, стишки к комиксам о похождениях обнаженных красоток.

С читателями газеты, где он работает, делится секретами приготовления алкогольных коктейлей.

Весь Ремарк давно разобран на цитаты.

Узнав о том, что Ремарк потерял отца, в дом к писателю примчался репортер, надеясь хоть после такого горя увидеть весельчака унылым и поникшим.

Писатель сказал опешившему журналисту: «Знаете, мой отец умер от сердечного приступа. В 83 года. Он простудился в церкви, потому что был без пальто.

Он не надел пальто, чтобы не разочаровать свою подружку.

Когда он вернулся домой, его знобило.

Моя сестра спросила его: «Не хотел бы ты, папа, выпить коньяку?»

Он кивнул и умер.

Так есть ли смерть лучше, чем смерть в ожидании коньяка?»

Не буду живописать, как я ходила под впечатлением книг Ремарка, скажу только, что в любовном мировоззрении Ремарк сыграл далеко не последнюю роль.

Здоровый цинизм многие воспринимают как писательский идеал любви, но это не так. Скорее он говорит о том, что любовь не вечна. И у него такие понятия как Любовь-дружба, Любовь-товарищество.

Ремарк слишком хорошо знал человеческую сущность и женскую природу.

Вот к примеру: «Дай женщине пожить несколько дней такой жизнью, какую обычно ты ей предложить не можешь, и наверняка потеряешь ее. Она попытается обрести эту жизнь вновь, но уже с кем-нибудь другим, способным обеспечивать ее всегда».

Разве это не о нас, девочки?

Познав Любовь таких красивейших женщин как Марлен Дитрих и Полетт Годдар, он мог судить…

Для меня откровением стали его неизвестные стихи. Мечтательные и задумчивые. Вот одно из них:

Прощание

 
Я ухожу. Ищу забвенья
И мир большой пройду до края.
Что слезы все, что оскорбленья?
Тебе с другим я счастья пожелаю.
Но знай: когда под звездами в ночи
Вдруг встрепенешься ты –
подушка вся в слезах –
И не поймешь – что сердце так стучит,
Все странно и загадочно впотьмах,
И если в темень ты все смотришь, как в стекло,
И не уснешь, и не зажжешь огня,
И ждешь чего-то, что давным-давно прошло, –
То ты моя!
 

И какое это счастье, что Эрих Мария Ремарк был нашим современником, которому запросто говорили друзья: С днюхой тебя, брат!

Жидкое золото

Великий Гомер называл оливковое масло жидким золотом.

В эту итальянскую поездку мы решили купить самое лучшее оливковое масло на рынке.

Но как всегда случается в поездке с женщиной, которая заглядевшись и примеряя очередную соломенную шляпку, я не заметила как рынок масел свернулся (ходовой товар вроде оливок и масла, продаётся до 12 часов дня).

Нет худа без добра! Хозяйка шляпочного бизнеса помогла нашему горю, она поделилась, что покупает масло только в одном месте, и там оно высшего качества.

О, этот итальянский темперамент, беглая речь с жестикуляцией, как будто горная речка стремительно катится вниз по камням, и солнечные брызги разлетаются во все стороны, образуя радугу.

Нам все же удалось понять, в какой из переулков нырнуть, и удивительно, но на первом этаже жилого дома мы обнаружили наше сокровище – саму маслобойню и маленький магазинчик.

Это семейный бизнес. В 1948 году Джованни Батисто Гациелло начал производственный процесс оливкового масла, с помощью дробилки с электрическим приводом, что стало настоящей технической революцией, исключающее стадию прессования плодов и обеспечивающее максимальную гигиену производства.

Спустя полвека внук Марко унаследовал страсть и бизнес своих родителей, которые те, в свою очередь, получили от своих предков.

Сейчас оливковое масло семьи Гациелло хорошо знают в самых отдаленных уголках Лигурии, оно желанно и для иностранного покупателя.

Весь производимый товар (а это огромный ассортимент масел и производного товара, включая мыло), выставлен и оформлен с большим вкусом, со всякими обертками и бантиками, как любят итальянские дизайнеры.

Теперь о самом оливковом масле.

В Италии за подделку масла предусмотрено уголовное наказание. Аббревиатура DOP/IGP/PDO и название «биологическое» – гарантия от подделки.

Масло может быть плохого качества только в двух случаях: из-за погодных условий, которые привели к плохому урожаю, или если он был не вовремя собран.

Международный Совет по оливковому маслу, помимо Extra Virgin, делит масло на следующие категории:

Fine virgin olive oil – масло холодного отжима с безупречным вкусом и ароматом и максимальной кислотностью;

Semi-fine virgin olive oil – масло холодного отжима с приятным вкусом и ароматом.

Оливковое масло из незрелых оливок – масло первого урожая, производится в ограниченном объёме из плодов, собираемых с лучших олив. Мы купили как раз такое. Утром попробовали, выпив по столовой ложке. Вкус отменный. С приятным тонким ароматом.

Запомните: vergine (Olio vergine lampante) и рафинированное оливковое масло (Olio di oliva raffinato). Эти две категории не годятся для употребления в пищу и предназначены для рафинирования или для промышленного использования.

Ну и ещё тонкости. Масло должно храниться недолго в бутылке из тёмного стекла, закрытым.

Федерико Гарсия Лорка писал:

«Я знаю твое чародейство, олива, ты кровь из земли добываешь для мира».

Кровь земли есть оливковое масло.

Олива – священное дерево, и ветвь его – символ мира.