Текст книги "Палач, сын палача"

Часть вторая. Новые порядки

Глава 1. Внутренние проверки, или дьявол в твоем доме

Если у нее имеется служанка или есть подруги, то и их полезно подвергнуть лишению свободы даже в случае отсутствия доноса на них.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

– Дьявол может соблазнить твою мать, сестру, жену или дочь. Он может улыбаться тебе из колыбели крошечного дитяти. Но слуги Христовы должны иметь мужество и силу духа для того, чтобы выявить зло и уничтожить его на корню! – вещал с трибуны кардинал Олеариус Мартесон, и его слова разносились по белому свету, вызывая приступы черного ужаса.

Как жить, когда дьявол караулит тебя повсюду? Как быть?

Едва за городскими вратами Оффенбурга скрылись кареты комиссара и едущей за ним четы Миллеров, все судебные исполнители были собраны в очередной раз в здании суда. Перед заседанием они, как это уже было установлено, прослушали проповедь, после чего помолились и отправились послушать новый указ бургомистра.

Оттого, что собрание не было объявлено заранее и за каждым судебным исполнителем был послан одетый в красное, как палач во время казни, гвардеец, настроение в зале стояло тревожное. Судебные исполнители переглядывались, пытаясь выяснить друг у друга причину столь спешного сбора. Но никто и ничего толком не знал.

Бледный и взволнованный Филипп Баур то и дело поправлял замызганный шейный платок, который он не успел сменить, так как посланный за ним офицер застал его на дежурстве в тюрьме. Филипп ощущал, как от его одежды несет потом, серой и гарью, что не добавляло хорошего настроения, наполняя сердце палача гадливостью.

Судебный исполнитель Бэка несколько раз подходил к стоящим по стойке смирно у дверей стражникам, умоляя отпустить его в тюрьму, где он, Бэка, по всей видимости, плохо закрыл клетку с особо опасной ведьмой, которая не преминет сбежать из тюрьмы, а потом ее, поди, поймай.

Еще хуже обстояло дело с третьим судебным исполнителем, Гербертом Веселином, который из-за спешки не успел освободить висящую за вывернутые руки в камере пыток женщину. Привязав ее по всем правилам и подтянув к потолку, Веселин наставительно пообещал, что она сдохнет без покаяния. После чего отправился в соседнюю комнатушку промочить горло с отдыхающим там после трудов Филиппом Бауром, когда за ними явились из суда. Теперь несчастный Веселин плакал, умоляя дать ему возможность, пока не поздно, спасти жизнь подследственной, потому как за смерть по неосторожности на него возложили бы огромный штраф, а то и примерно выпороли бы кнутом.

– Возглавляемые господином Бауром рейды помогли выявить в Оффенбурге более тысячи ведьм, – начал свою речь бургомистр, лоснящееся лицо которого сияло точно поминальный блин. – Но можем ли мы сегодня с чистой совестью отписать в Рим о том, что в Оффенбурге не осталось ни одной прислужницы дьявола? – он обвел взглядом собрание и, не получив утвердительного ответа, опустил голову. – Конечно, нет. Вы скажете, что мы не можем этого сделать, потому что не все находящиеся под арестом исчадия ада еще преданы огню. И будете правы. Но и это еще не все! Мы не можем сообщить в Рим о своей безоговорочной победе над злом, потому что не все еще женщины в Оффенбурге прошли проверку! – он выдержал паузу, наблюдая за реакцией слушателей. – Я говорю о женах, дочерях и сестрах всех представителей власти, направляющей и карающей. Все жены и дочери чиновников, вплоть до последнего судебного исполнителя, должны добровольно прийти в тюрьму и пройти испытание. Те же, кто по какой-либо причине откажется явиться туда, будут арестованы, согласно букве закона, и допрошены с особым пристрастием. Все это делается для того, чтобы никто не посмел обвинить нас в том, что, преследуя жен и дочерей простых горожан, мы не ведаем то, что творится в наших собственных семьях. Что на самом деле судьями и судебными исполнителями манипулировал дьявол, слуги которого угнездились в домах представителей закона, направляя меч правосудия на невинных!

На какое-то время в зале воцарилась тишина, которую вдруг разрушил писклявый голос Михеля Мегерера:

– Но, господин бургомистр, ваше сиятельство, господин граф, будучи проездом в баварском Мюнхене, я слышал, как ученый-теолог господин Франц Фенш говорил, что, если человек добровольно и без принуждения идет в судебные исполнители, ангелы небесные берутся охранять его семью от посягательств нечистого. – Михель поднялся на трясущихся ногах и обвел глазами собрание, ища поддержки. Все понимали, как сложно ему выступать в этом зале, да еще и когда рядом нет учителя и покровителя Петера Миллера. – Это было десять лет назад на городском собрании, когда герцог Баварии объявил о доборе в карающий отряд, – запинаясь, начал он. – Поговаривали, что дьявол будет мстить судебным исполнителям, накликая через ведьм проклятия на них самих и их семьи, отчего никто не хотел идти работать при суде или тюрьме, в которой будут держать чертовок. Но после разъяснения господина ученого все сразу же стало на свои места. Он рассказал, как можно обезопасить себя во время арестов: например, отрывать ведьму от земли, сразу же беря ее на руки, затыкать ей рот, чтобы она не успела произнести вредоносное заклинание. Согласно разработанной методике господина Инститориса и дополнений, внесенных господином Феншем, мы вот уже сколько лет вводим ведьм в зал суда не иначе, как спиной и держа за волосы, чтобы ведьма, не дай бог, не поразила судью, приора церкви, господ теологов и всех других господ, сидящих за судейским столом, своим взглядом. Уже начиная с первого допроса, мы проводим детальный обыск подозреваемых, отнимаем одежду и выжигаем факелом все волосы на теле ведьмы. Благодаря добрейшему господину Францу Феншу, дай бог ему здоровья, да еще святой книге господ Инститориса и Шпренгера «Молот ведьм», мы избежали столикого зла, что лично я считаю, что мы можем доверять им всецело и в том пункте, что касается обязательной защиты семей штатных палачей и судебных исполнителей. А если так – к чему нужно устраивать проверки в семьях судебных исполнителей, если сами ангелы небесные защищают их?!

Слова Михеля Мегерера были встречены возгласами одобрения. Некоторые судебные исполнители даже поднялись со своих мест, выражая согласие с мнением коллеги. Кто-то стучал ногами и хлопал в ладоши, кто-то громко выражал свои чувства, рассказывая что-то соседу.

Михель кратко поклонился собранию и, покраснев как рак, сел на свое место.

– Не без интереса я выслушал речь господина Мегерера, но должен сказать, что все сказанное ныне, как это ни печально, не про вас, – бургомистр протянул руку, и слуга тут же подал ему кружку с подогретым вином, которую давно уже держал на подносе, не смея приближаться к господину без особого на то разрешения. – Конечно, обычно мы не проверяем жен и дочерей судебных исполнителей и палачей, подразумевая, что их мужья отдали долг обществу и святой церкви в борьбе со злом. Но в данном случае я ничего не могу поделать, – он отхлебнул из кружки, невольно улыбнувшись мягкому вкусу, после чего снова сделался мрачным. – Как сюзерен этого города, я, без сомнения, мог бы избавить от обязательной проверки ваших женщин, но на этот раз все обстоит куда как плохо. Дело в том, что две недели назад я получил подробнейший отчет о допросах, производимых в Бамберге, на одном из которых допрашиваемая ведьма показала, что одна из ее товарок по шабашу была женой судебного исполнителя из нашего города. При этом чертовка не смогла назвать ни имени, ни фамилии этой своей знакомой, умерев от ран в камере. Верховный судья Бамберга послал нам подробные выписки из протоколов допроса, рекомендовав выявить ведьму.

Он снова замолчал, приложившись к кружке.

– Вы спросите, отчего я сразу же не дал делу ход? Объясняю: вас жалел, – на секунду он миролюбиво улыбнулся, после чего его лицо снова омрачилось. – Я думал, что, возможно, не стоит верить словам ведьмы, которая уже умерла и не может быть допрошена в Оффенбурге. Но события последних дней заставляют меня поверить в то, что, несмотря на проведенные рейды, в городе остаются неарестованные ведьмы или ведьма. И не исключено, что это именно та злодейка, на которую указывала бамбергская ведьма. О том, что чародейка есть, свидетельствуют уже такие бесспорные факты и верные приметы, как невозможно задержавшаяся теплая осень и повсеместный отел наших коров черными телятами. В городе вдруг ни с того ни с сего появилось слишком много нищих. Кроме того, наши медики утверждают, что в деревне Брагаза, где недавно проходило торжественное сожжение ведьм с последующим разбрасыванием по полям их останков, вдруг обнаружились больные чумой! Что это – если не месть за сожженных?

Оглушенные, испуганные судьи и судебные исполнители слушали страшные слова, не в силах до конца уразуметь их смысл.

– Если под следствием окажется жена или дочь палача, следует ли ему положить свои инструменты и уступить место коллеге, дабы не пытать самому близкого человека? – подал голос Герберт Веселин.

– В этом вы вольны поступать так, как велит вам ваша совесть, – посоветовавшись с присутствующим на собрании приором церкви Святой Терезы и верховным судьей, ответил бургомистр. – Пытать должен тот, у кого подошла очередь. Поэтому, если палач желает допрашивать свою жену сам, не доверяя сменщикам, он должен выкупить очередь у того, кто дежурит в этот день. Если же палач, чья очередь пытать пришлась на день допроса жены или дочери, не желает сам причинять боль своим близким, он может попросить другого палача подменить его, рассчитавшись с ним так, как это заведено в данной тюрьме или как они порешат между собой.

– Должны ли судебные исполнители, судьи и другие слуги закона платить за пытки и казни наряду с обычными горожанами? – вставил словечко Баур.

– Христианский долг предписывает каждому по мере сил и возможностей бороться со злом, – вышел на середину кардинал Мартесон, чью проповедь палачи выслушивали перед собранием у бургомистра. – Посему, если в вашем доме затесалась прислужница сатаны, – следовательно, вам и следует удалить ее. Отрезав, так сказать, больную ветвь, дабы она не вредила здоровым. Но услуги садовников, как известно, всегда оплачивались звонкой монетой.

– Но, возможно, ввиду нашего особого положения господин бургомистр согласится на какие-нибудь скидки? – поинтересовался Бэка. – Что за сапожник без сапог?

– Если выяснится, что в ваших домах, домах служителей Господа, проживает слуга дьявола, с вас, по справедливости, следует получить втрое больше, нежели с обычных горожан. Потому кому, как не вам, уметь распознавать козни нечистого, – парировал очень довольный своей сообразительностью бургомистр.

Глава 2. Аресты

Ежели уличенная не сознается в преступлении, то она передается светской власти для сожжения. Ежели она признается, то она или передается названной власти для смерти, или пожизненно заточается.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

После собрания судебные исполнители, не сговариваясь, отправились в кабак к папаше Густаву Бланку, чтобы выпить там крепкого пивка и обсудить происходящее. Пугало, что теперь вместе с ними нет Миллера, который умел разговаривать с властями, был вхож в дом верховного судьи и близко знал бургомистра, а значит, мог посодействовать в столь сложном и опасном деле.

Бледный и взволнованный Баур пил пиво, не ощущая его вкуса и не в силах остудить клокотавший в его груди ад.

– Что вы думаете о приказе бургомистра? – стуча зубами, спрашивал он, силясь разгадать посланные судьбой знаки. – Пошлете ли вы своих жен на проверки или будете ждать Миллера?

– Если не явятся сами, как сказал бургомистр, приведут под конвоем, а зачем нам лишние слухи? Нам здесь жить, – сокрушенно вздыхая, Бэка опрокинул в горло кружку пива. – Кто как знает, а моя Магдалина завтра же предстанет перед судьей. И да поможет нам Господь!

– Моя Гертруда… – голос Герберта Веселина дрожал, – моя Гертруда тоже, наверное, может даже завтра. Пойдет. Что делать-то? Делать что-то ведь нужно? Это же невозможно, чтобы силком тащили? Позора не оберешься.

– По уму было бы бежать из города, – Михель трясся, точно его пронизывал холод, лицо его из серого сделалось зеленым. – Это нам за грехи наши, за то, что вытягивали признания. А теперь что? Теперь нужно драпать куда подальше и лучше туда, куда поехал господин Миллер. Он еще о беде нашей не знает. А так, глядишь, поможет, чем сможет. Но только что хотите делайте, Катрин я пытать не позволю. Либо сам, либо никто. Виданное ли дело, чтобы посторонний мужчина снял с нее платье! Что опосля соседи-то говорить будут? Какие слухи поползут?!

– Бежать удумал Мегерер, вот дурак-то! Бежать раньше надо было, а теперь – дудки! Да сейчас на всех дорогах уже кордоны поставлены. Поймают – ни тебе, ни твоей бабе мало не покажется, – усовестил его Филипп Баур.

– Пуститься в бега – значит признать свою вину. А распутывать начнут с особым пристрастием, не только за жену возьмутся, а всех под корень, – сокрушенно покачал головой второй судебный исполнитель Бэка. – Ничего не поделаешь – лучше добровольно и по уму. Нужно друг за дружку стоять. Выручать. А не панику наводить, точно глупые бабы.

Судебные исполнители и не заметили, как за окном стемнело. Когда из-за туч вышла круглобедрая луна, в тюрьме под закопченным потолком отошла в мир иной замученная женщина. Веселин вспомнил о ней лишь на следующее утро, за что и получил пятьдесят плетей от Филиппа Баура, после чего слег на неделю в постель.

* * *

Всю ночь в домах судебных исполнителей горел свет. Напуганные страшным известием женщины молились перед иконами о том, чтобы Господь послал им терпение и стойкость вынести пытки, сами же судебные исполнители, велев принести им бумагу, чернила и свечи, до самого утра кропали не привыкшими к подобной работе пальцами подробные доносы на жен своих же коллег.

Бургомистр получил сведения всего об одной ведьме, имя которой ему неизвестно, думали все. Возможно, прочитав донос и поняв, откуда на самом деле дует вредоносный ветер, он не станет проверять всех подряд, а обратит карающий меч правосудия против конкретной чертовки.

Писали на молодую и красивую жену Бэка, что та-де за неимением приданого применила приворотный заговор с тем, чтобы выйти замуж и стать уважаемой горожанкой.

Кляли жену Миллера за пристрастие к цветам и за то, что, вопреки всему, она принимала участие в судьбах подследственных ведьм. Значит, была одной из них.

Жену Филиппа Баура обвиняли в том, что она-де любовница дьявола и из любви к роскоши и веселью требовала от мужа, чтобы тот вытягивал признания из невиновных. Это подтверждалось уже тем, что Филипп Баур получал за свою работу чуть ли не втрое больше по сравнению с любым другим судебным исполнителем, включая первого палача Оффенбурга Петера Миллера. А его очаровательная дочь Эльза Баур была уличена в том, что она неоднократно летала с матерью на шабаш и была приготовлена для вступления в любовный союз с дьяволом, который должен был состояться в день ее свадьбы с судебным исполнителем Густавом Офелером.

Против жены Герберта Веселина, которую все любили и всегда ставили в пример за то, что та ездила на богомолья и ни разу не пропустила ни одной воскресной мессы, было выдвинуто обвинение в том, что она посвящала в ведьмы женщин, которые только проходили мимо нее, брызгая в них специальной микстурой и приговаривая заклинания.

Жена Михеля Мегерера обвинялась в убийствах нескольких младенцев, с матерями которых она либо была знакома, либо жила на одной улице.

Сразу же после получения всех этих писем бургомистр сначала схватился за голову, а затем повелел немедленно арестовать всех чертовок и, если кто-нибудь попытается встать на защиту этих служительниц дьявола, применять силу.

Так, в одной камере в тюрьме в один день оказались сразу же пять жен судебных исполнителей, двоих из которых – Катрин Мегерер и Магдалину Бэка – арестовывали их собственные мужья, дежурившие в этот день в городе.

Все женщины были тотчас же переодеты в тюремные робы, их посадили на жесткий, холодный пол, заковав ноги в колодки.

Никто из дежуривших в тот день судебных исполнителей не спешил начинать допросы, так как все прекрасно понимали, что, в случае если не удастся доказать, что женщина виновна, после можно схлопотать от ее мужа. С другой стороны, если бы удалось вытянуть признания как минимум у одной из арестованных, можно было бы доложить бургомистру, что значащаяся как подруга сознавшейся по Бамбергскому делу ведьма схвачена и обличена полностью. А следовательно, был шанс, послав на костер жену сослуживца, спасти от страшной участи свою собственную.

Шло время, а допросы все не начинали. Дежурившие в тюрьме Баур, Офелер и Бэка молча играли в кости, думая о своем. Время от времени кто-нибудь из них все же под каким-то предлогом отлучался в камеру к арестованным для того, чтобы дать воды, сунуть кусок пирога и сказать пару добрых слов своим женщинам. Филипп Баур, казалось, сделался старше своих лет, горе скрутило его спину, а на висках появились первые седые волоски. Затравленным взором палач смотрел на своих подельников, прикидывая, кому именно из них отдадут на расправу его женщин.

Не менее его взволнованный и убитый происходящим Офелер сразу же отказался пытать свою невесту и ее мать, говоря, что готов не только заплатить за это, но и сам занять место рядом с арестованными женщинами.

Несколько раз он порывался отправиться в дом к бургомистру, чтобы на коленях умолять его сжалиться над его прекрасной невестой, позволив ему пройти испытание вместо нее.

Но все знали, что это только навлечет на нее гнев хозяина города. Поэтому Баур велел своему юному зятю сидеть как мышь, дожидаясь невесть чего. К обеду в тюрьму заявились верховный и окружной судьи, которые наконец-то и определили очередность прохождения испытания женщин и очередь палачей.

Филиппу Бауру досталось первому пытать Магдалину Бэка. Отправляя его в пыточную камеру, окружной судья Иероним Тенглер задержал палача на несколько минут рядом с собой.

– Что же это делается, ваша честь?! – запротестовал палач. – Вы же говорили, что напиши я донос на Грету Миллер, тем самым мы уязвим ее мужа и откроем мне дорогу наверх. А вышло-то, что вышло, я вас спрашиваю? Какая ведьма из Бамберга? Какие доносы? Почему я вынужден пытать жену моего подчиненного Бэка, к которому у меня нет никаких претензий, в то время как пройдоха Миллер и его жена давно уже далеко отсюда?

– Я и сам не понимаю, дорогой мой, – Иероним Тенглер выглядел растерянным и озабоченным происходящими событиями. – Я точно знаю, что ваш донос был доставлен прямехонько в руки господина верховного судьи. Но дальше… дальше я ничего не слышал о нем. И не знаю, как господин фон Канн поступил с бумагой. О бамбергской ведьме я услышал вчера в первый раз, так что не знаю, что и сказать. Хотя возможно, что я понимаю, откуда тут ветер дует. Возможно, что сам верховный судья по какой-то неведомой мне причине покровительствует проклятому Миллеру, оттого он и не дал ход делу, уничтожив донос. А если это так, то получается, что мы с вами избрали не того противника и лучше до поры до времени вообще забыть о том, что мы планировали устранить Петера Миллера, пока он и его покровитель не устранили нас с вами.

Получив такой всеобъемлющий ответ, Филипп Баур проклял в душе Иеронима Тенглера, после чего отправился в зал допросов, где уже ждали его судейские и на специальном табурете сидела, ни жива ни мертва от страха, Магдалина Бэка.

Глава 3. Допрос Магдалины Бэка

Если обвиняемая, наконец, призналась, то пусть ей пообещают, что она получит больше, чем просит. Это делается для того, чтобы она стала более доверчивой.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Допрос проходил в обычной атмосфере, горели свечи, приятно полыхал огонь в камине. Густав Офелер приготовил инструменты пытки и, разложив их на специальном вышитом крестом полотенце, встал рядом с Филиппом Бауром, ожидая дальнейших приказаний.

На самом деле было глупо показывать инструменты жене судебного исполнителя, которая не один раз в своей жизни видела эти иголки и крючья: точно такими же вещами пользовался ее муж, и она могла назвать их по памяти.

Кроме того, Магдалина Бэка была молодой и сильной, а ее муж, на долю которого пришлась участь арестовывать свою благоверную, успел нашептать ей на ухо, чтобы она держалась молодцом. Ведь бургомистр приказал проводить обычное дознание, и, если она все выдержит, ее отпустят на свободу, а он, Йохан Бэка, подарит ей шелковое платье и пару туфель, которые она давно просила у него.

Когда с арестованной снимали платье, воспользовавшись возникшей паузой, Бэка слегка приоткрыл дверь в пыточную камеру, поймал взглядом стоящего за Магдалиной Филиппа и показал ему увесистый кошелек. Немного смущенный таким поворотом дела, Баур вышел к своему подельнику, велев Офелеру приготовить испытуемую. После чего, коротко переговорив с трясущимся от страха Йоханом Бэка и уверив его в том, что он обойдется с Магдалиной по-христиански, Баур вернулся к своим обязанностям.

Поскольку подозреваемая упорствовала, настаивая на своей невиновности, Баур был вынужден, взяв зажженный факел, сунуть его к лобку женщины, моментально отведя его в сторону. Волосы вспыхнули, а Магдалина вскрикнула от ужаса. Впрочем, ожога не получилось. Филипп старался не смотреть на красивое тело юной Магдалины, думая над тем, что именно он должен делать, чтобы та выдержала его смену и не оговорила себя. С другой стороны, он не мог не думать о своей собственной жене и дочке, которых другой палач мог и не пожалеть. Опалив волосы в подмышках дамы и опять поздравив себя с тем, что не нанес увечий, за которые пришлось бы отвечать перед ее мужем, Филипп подошел к судье, прося у него разрешения не срезать волосы Магдалины.

К сожалению, проводивший допрос Иероним Тенглер не позволил оставить на голове испытуемой ни одного волоска, так что Филиппу пришлось сначала аккуратно срезать волосы ножницами, а затем, предупредив Магдалину, чтобы она не боялась, облил ее голову спиртом и поднес к ней факел. На несколько секунд голова фрау Бэка превратилась в факел, но Филипп тотчас затушил пламя.

Как обычно, для палача время в пыточном зале шло быстро. Баур дважды отходил от подследственной, для того чтобы промочить горло, каждый раз возвращаясь на свое место.

Он уже зажимал в тисках ее большие пальцы, умудрившись не повредить их при этом, и подвешивал ее за связанные за спиной руки. Подняв Магдалину к прокопченному потолку, он резко отпустил винт, так что женщина полетела вниз. Но не успела Магдалина коснуться пола, как Баур снова схватился за винт, и она повисла, вопя от боли и теряя сознание.

Два взлета и два сокрушительных падения – как будто достаточно? Он вопросительно поглядел на судью, ожидая приказа остановиться.

Похоже, истязаний действительно было предостаточно. Ему разрешили развязать госпожу Бэка, вправив ей суставы. Взмокнув и чувствовав себя уставшим после пытки, Филипп попросил подменить его Офелера, которому, как медику, было привычнее, нежели Бауру, вправлять всевозможные вывихи. Подойдя к двери, за которой стучал зубами от страха и радости за мужество своей супруги Йохан Бэка, Филипп устало улыбнулся ему, протягивая руку. Мужчины обменялись рукопожатиями. После чего Бэка вручил Филиппу обещанный кошелек. Судья утомленно поднялся со своего места, разрешая писарю написать, что Магдалина Бэка полностью оправдана и дело закрыто.

Довольный таким исходом дела бледный и взволнованный Офелер подошел к пострадавшей, желая оказать ей необходимую медицинскую помощь и сократить страдания.

В этот момент все услышали истошный вопль Магдалины, которая, увидев приближающегося к ней нового судебного исполнителя, решила, что пытки будут продолжены, и от страха признала себя ведьмой.

Не поняв до конца, что произошло, Филипп Баур бросил кошелек в руки убитого горем мужа, устремившись к судье и заверяя на ходу господина Бэка, что он сейчас все уладит.

Но было поздно! По распоряжению судьи писарь зачеркнул фразу о признанной невиновности госпожи Магдалины Бэка, сообщив о полученных от нее в ходе пыток признаниях.

Униженный происходящим Филипп Баур не мог поверить, что с ним так обошлись. Снова и снова он умолял окружного судью Тенглера не принимать полученных уже после окончания дознания признаний фрау Бэка, ссылаясь на временное помутнение рассудка испытуемой.

Но что тот мог сделать, когда Магдалина Бэка покаялась в присутствии свидетелей?

В бешенстве Филипп ходил по пыточному залу, еще и еще раз перетасовывая в голове этапы проведенной пытки, пытаясь понять, что же лично он сделал не так. Ведь выдержи проклятая Магдалина Бэка еще несколько минут, она сейчас была бы свободна. Волосы – что волосы – они выросли бы, а синяки зажили. Филипп мог поклясться перед иконами, что ни один сустав, ни одна косточка на теле жены Бэка не были сломаны, а места, где пришлось выжигать волосы, хоть и были черны от копоти, но их было довольно три-четыре дня смазывать маслом, для того чтобы кожа утратила красноту.

Все, что он сделал, было безупречным, и, окажись в этот момент в тюрьме сам Петер Миллер, он сумел бы по достоинству оценить ювелирную работу палача. Но Петера Миллера не было в городе, в то время как другие палачи вдруг как по команде окрысились на несчастного Баура, считая его повинным в злой участи Магдалины Бэка.

Теперь каждый из них считал его – сделавшего все, чтобы спасти женщину, – чудовищем, и каждый жаждал крови его жены и дочери. Вот с чем, а не с потерей денег, не мог смириться Филипп Баур.