Текст книги "Дерево не выбирает птиц"

Глава 14
На распутье

Богач и кривую дочь замуж отдаст.

Токугава-но Осиба. Из собрания сочинений

В тот день Ал так и не отправился на поиски ненавистного Амакуса Сиро, да и вообще теперь вряд ли бы собрался. Странным образом ставшая целью его жизни ликвидация христианского лидера вдруг была остановлена пойманной латной перчаткой стрелой. Стрелой, почти уже достигшей своей цели.

Несмотря на умение держаться и не выдавать своих эмоций, Ал чувствовал себя потерянным и разбитым. Самураи, его самураи, многие из которых выросли с мыслью о «деле чести клана», теперь должны были уйти ни с чем. Трусливо убраться с поля боя, не достигнув намеченного, не сделав того, о чем клялись дома матерям, женам и невестам. А что им остается, когда господин приказал отступать. Повиноваться, проглатывая горькую обиду.

Черное неожиданно сделалось золотым, а белое оказалось в пятнах. Появились оттенки, которых прежде Ал не замечал, будучи ослепленным своей навязчивой идеей. Да, именно так следовало думать об убийстве юноши, который тебе во внуки годится. Так и не иначе. Да, христианское восстание началось, и оно повлечет за собой братоубийственную войну и массовые казни, столь ненавистные Алу, и, наверное, можно было еще снять голову с лидера восстания, дабы предотвратить неизбежное. Но… эта голова принадлежала приемному сыну Марико, которого она любила больше всего на свете, ради которого согласилась на разлуку со своей семьей. Согласилась жить в изгнании, хотя ей в любой момент протянули бы руку помощи.

И Ал не мог не уважать решение дочери, даже если оно гробило его репутацию и начисто подминало под себя цель жизни. Понимая, что что-то пошло не по плану, самураи толпились во дворе, делая вид, будто заняты важными делами, а на самом деле обращенные в слух.

После того как, давясь слезами и проклятиями, Марико поведала историю своей жизни и знакомства с Сиро, рассказала, как погибли родители мужа, и сюзерен дал им новую фамилию Амакуса, и как она поняла, что ее приемный сын, ее маленький Сиро и есть тот самый мальчик, который будет совершать чудеса во имя христианского Бога. Что это тот самый ребенок, которого поклялся убить ее родной отец! Она рассказывала, как рос ее сын, каким добрым и необыкновенным он был. Как на крыше их дома свили гнездо пара аистов, и в тот же год неожиданно у крестьян оказались полные закрома зерна. Как ее Сиро врачевал больных людей, всего лишь приближаясь к ним, и как ожил утонувший было ребенок, сестра которого ненароком выронила его из корзины в ручей.

Возможно, что мальчик и не был мертвым, но ведь самому Сиро тогда едва исполнилось семь. И такой кроха бесстрашно подошел к рыдающей девчонке и малышу, которого считал мертвым. Подошел, потому что не мог поступить иначе. Не мог пройти мимо несчастья никому не нужной девочки, да любой бы прошел мимо, даже ухом не повел. А он… правда, и девочка не крестьянкой оказалась, а из рода самого Мусумото и потом вышла за брата Марико Минору, но да не суть. Важно же другое – какой Сиро добрый и необыкновенный. Как он не умеет врать и готов поделиться последним, что у него есть…

Марико долго говорила, ее слезы успели просохнуть, глаза источали свет, знакомый Алу со времен, когда упрямая дочурка была еще пигалицей, которой любящий отец не мог отказать ни в чем.

Господи, где же те времена? Вот бы вернуться к началу и попытаться все изменить. Но… молодость ушла, один за другим Ал терял друзей и все глубже вживался в такую странную и такую любимую им Японию. Жена… дети… нет больше шумного выводка озорных карапузов, давно погиб Амакаву, а Минору стоит на границе Нагасаки в коричневой форме самураев сегуната, из милой пышечки Фудзико превратилась в настоящую толстуху, но как дорога она Алу, словно давно уже срослись они, сделавшись плоть от плоти, кровь от крови единым человеком. Может Ал посмотреть на красавицу из чайного домика? Заглядеться на жену или дочь знакомого? Может, конечно. Но оставить Фудзико? Оставить дом? Нет! Даже не бросить, а оскорбить, обидеть, позволить усомниться в себе? Нет и еще раз нет.

Гендзико давно замужем за Умино, сыном Кияма, вся в стихах и детях. Все такая же утонченная и тихая. А Марико – вот она, озорная, упрямая Марико. Не изменилась, все так же из отца родного веревки вьет. А он и рад! Рад ли?

Да какая уж тут радость, когда ее, Марико, сын и его, Ала, внук нынче эдакую штуку выкинул – восстание поднял. И она, Марико, хоть вяжи ее, хоть тряпкой рот затыкай, а все равно не перестанет любить своего сына, хоть и не родной он. И если Ал сейчас пойдет против своего внука, Марико для него потеряна. А если не пойдет, пойдет Минору. Потому как первым, согласно истории и здравому смыслу, отреагировать на восстание должен даймё Нагасаки, а Минору как раз сейчас волей сегуна входит в нагасакский пограничный гарнизон, стало быть, когда из Нагасаки на подавление восстания выйдут три тысячи самураев, во главе колонны среди других офицеров будет скакать его сын! Сын против внука!

– Отец, ты должен помочь мне вытащить оттуда Сиро. Мы уедем. Хочешь, в замок Грюку. Будем сидеть там и носа никуда больше не высунем, или возьму сына и вдвоем… – В словах Марико звучала фальшь. Как же, согласится находящийся в зените славы главарь бунтовщиков сбежать неизвестно куда, дабы пропасть там в безвестности? Да никогда!

Ал только хмыкнул, презрительно пожав плечами, за дверьми зашуршало, Анда принесла бутылочку саке. Вовремя.

– Хотя бы скажи, откуда беды ждать? – не отставала Марико. – Со мной что хочешь делай, а Сиро спасать надо. Я сколько лет казнилась, что в детстве невнимательно твои рассказы слушала, не запомнила, в какой день битва с нагасакскими самураями произойдет, какой замок они для себя найдут? Извелась вся, что сыну не могу будущее его как на ладони выложить. Потому как все, что ты говорил, отец, нынче сбылось. Вся моя жизнь – доскональное подтверждение тобою рассказанного. Сначала, когда фамилию сменили, поняла, что именно мой Сиро – это Амакуса Сиро, потом муж служил у Терадзава Хиротака, а несколько лет назад даймё перевел его в эти места. Все, как ты и говорил, отец, что Сиро происходил из самурайского рода, и отец его будет вассалом одного из местных даймё. Все как по-писаному. Птицы садились ему на руки, животные в лесу сами выходили на дорогу. А тут еще и восстание, как ты предсказывал, 17 декабря во владениях даймё Мацукура Сигехару на острове Кюсю. Вот он, Кюсю, а вот там, – она неопределенно махнула рукой, – руины, еще вчера бывшие его замком. Что же дальше, отец? Я не сказала Сиро, когда произойдет первое сражение с нагасакским гарнизоном. – Увидев, что отец отвернулся от нее, Марико вскочила со своего места и села напротив Ала, наливая ему саке и заглядывая в глаза. – Надо же упредить? А ты что бы сделал на моем месте? Неужто бросил бы своего сына? Пусть и не родного. Ты ведь Минору и Гендзико любил, хоть они и не родные тебе. Минору – твой законный наследник. Так бросил бы ты своего Минору?

– Минору я бы не бросил. И не брошу. – Лицо Ала выглядело осунувшимся в наступивших сумерках, он старался не смотреть в глаза дочери, что Марико расценила как нежелание видеть ее синяки.

– Ты не бросил бы Минору, а я не брошу Сиро. Так чем же мы отличаемся? Тем, что ты можешь мне приказать на правах главы клана? Но я вышла замуж и перешла в другой клан. Если бы после смерти мужа я вернулась в замок Грюку, тогда другое дело, но я не вернулась. Ты спас меня – спасибо тебе. – Марико порывисто ткнулась лбом в татами. – Спасибо тебе, а теперь сообщи, когда ждать гостей из Нагасаки, и отпусти. Я теперь – потерянный когай, вылетел из ножен, поминай как звали. Была Грюку, стала Амакуса. Не отпустишь сам, все одно сбегу. Не дашь сбежать – сигану с замковой крыши, совершу сэппуку, в общем… скажи, когда произойдет сражение, и отпусти меня миром.

– Я должен подумать. – Ал подставил чашечку, и Марико привычным движением налила ему немного саке.

А думать Алу было о чем. Не Фудзико, не совету приближенных, а именно ему. Марико не бросит сына, и он не собирается бросать сына, стало быть, первым делом ему следовало сообщить о происходящем Минору. Говорить ли о том, что среди бунтовщиков сын Марико? М-да… и что ему это даст? Другое письмо – письмо о том, что он, Ал, желает признать внука и помочь ему выбраться из заварушки и спасти друзей, – было вторым делом. Третье… было еще что-то третье… что-то такое, что Ал пропустил, а должен был бы заострить внимание.

Амакуса Сиро должен погибнуть буквально весной, если еще точнее – в апреле. 15 апреля последнее сражение, и… либо его убьют в этом бою, либо казнят после. До мая ему точно не дожить.

Известно также, что 3000 самураев из Нагасаки должны вступить в сражение 27 декабря, оставив на поле боя 2800 своих воинов. При этом нигде не было сказано, что среди погибших числился приемный сын Арекусу Грюку, Минору Грюку, но не было сведений, и что он останется в живых.

Думай, Ал, думай! Что если приказать сыну, чтобы тот сказался больным? А как передать? Письмо могут перехватить, гонца вынудят признаться под пытками. По-любому следовало ехать самому, а Марико? Куда при таком раскладе девать Марико?

А если нанести визит вежливости внуку, обрисовав в красках перспективы его вшивой армии и предложив решение проблемы? Какое? Ну, хотя бы увести заговорщиков и их семьи, спрятать на своей территории христианскую общину – на нет и суда нет. Но согласится ли Сиро с тем, что тогда пострадают невинные. Вопрос…

– Сражение произойдет 27 декабря, и оно будет победоносным для сторонников Амакуса Сиро, – наконец решился Ал.

Лицо Марико залила краска восторга. Именно с таким выражением она слушала его рассказы о боях и походах, будучи еще девочкой.

– Он должен будет идти к Симабара, так как там можно укрепиться, а здесь… сама видишь.

– Там замок… ты говорил в детстве… такое простое название. Я все время думала поехать, поглядеть, упредить, – точно во сне зашептала Марико.

– Замок, который осадят и возьмут восставшие, будет носить имя Хара. Насколько я знаю, он требует ремонта, но лучшего там все равно нет. Ты сообщишь ему название замка и скажешь, что это где-то на берегу. Во всяком случае, с воды он виден. – Ал заметил, как встрепенулась дочка, когда он сказал «ты сообщишь». – Я провожу тебя до лагеря Амакуса Сиро, надеюсь, тебя узнают в лицо…

– Да, да… я уверена, что узнают. – Закланялась нетерпеливая Марико.

– Ты скажешь, что 2 января к нагасакскому господину придет подкрепление. Будут пятьсот его самураев и еще восемьсот из Омура, христиане потерпят серьезное поражение и будут вынуждены отступить в местечко Симабара. – На самом деле Симабара на карте значился как полуостров, но Ал решил не сосредотачиваться на малосущественных деталях. – Где произойдут эти сражения, я не знаю. В первом 27 декабря против вас встанут три тысячи воинов, 3 января – тысяча триста, но они будут со снятыми с кораблей пушками, кроме того, с воды также будут бомбить с голландских кораблей.

Теперь дочка побледнела и едва дышала, боясь упустить что-то по-настоящему важное. Ал налил ей в свою чашку и заставил выпить.

– Написано, что бомбить будут с судна «Де Рюп», так что, может, нашепчешь своему… чтобы сожгли эту посудину к чертовой бабушке. – Ал почесал затылок. Что тут еще скажешь. – Я тебя, наверное, уже никогда не увижу… – Ал замер, силясь сдержать слезы.

– Скорее всего. – Низко склонила голову Марико.

– Минору, он в Нагасаки, я должен предупредить его, может быть, удасться перехватить по дороге, как-нибудь забрать домой до того, как придет приказ к наступлению.

– Не успеешь, – одними губами прошелестела Марико, и Ал застонал, понимая, что дочка права. Время бездарно упущено. До Нагасаки рукой подать, гонец из уничтоженного замка давно уже добрался до цели, и теперь самураи готовятся к праведной мести. Все напрасно!

Глава 15
Когда рушатся планы

За сезоном дождей наступит время хорошей погоды. В печали уже угадывается грядущая радость.

Токугава-но Осиба. Из собрания сочинений. Том I. Секреты радуги

– Если в течение недели после начала восстания Арекусу не даст о себе знать, следует погрузиться на испанский корабль, с капитаном которого давно уже существует договоренность. Если его не окажется в гавани, есть шанс воспользоваться китайским. – Фудзико наклонилась к светильнику, сидящие напротив нее сын Минору, только вчера явившийся из Нагасаки со срочным донесением сегуну и вот уже направляющийся обратно, зять Умино и дочка Гендзико слушали, не смея перебивать. – Как сказал ваш отец, а я склонна верить каждому его слову, ибо уже многое из произнесенного сбылось, как сказал Арекусу, восстание на Симабара должно было начаться 17 декабря, значит, позавчера. Это хорошо, сын мой, что вы тоже здесь. Арекусу был уверен, что вы по долгу службы окажетесь в Нагасаки и должны будете подавлять восстание. С одной стороны – это дало бы дополнительную помощь отцу, с другой – когда он вернется, вы будете ждать его здесь. А если не вернется – поведете нас на правах главы клана. – Она довольно кивнула.

– Так я как раз и пришел, чтобы сказать, что вернулся в Эдо только за тем, чтобы передать послание от даймё Терадзава Хиротака совету сегуна, и теперь возвращаюсь обратно.

– Сошлитесь на внезапную болезнь, отправьте сегуну письмо о том, что вы сломали ногу, упав с лестницы, да мало ли что могло случиться. Ваш отец желает, чтобы семья отбыла из Японии до того, как война захватит тут каждую пядь земли.

– Отец требует от меня верности клану, но забывает, что я поклялся в верности своему господину, – едва сдерживая раздражение, выговорил Минору. – Сколько можно?! Отец любит семью, я тоже люблю нашу семью. Но сегун важнее семьи, господин важнее семьи своего слуги! И если господин прикажет слуге уничтожить свою семью, слуга обязан выполнить приказ. Но если семья попросит того же… он должен обуздать свою семью, добившись, чтобы его домочадцы и слуги служили тому же господину, что и он. Той же цели! – Он встал и, коротко поклонившись матери и кивнув Умино и Гендзико, выскочил вон.

– Минору поедет в Нагасаки? – Какое-то время Фудзико смотрела в сторону, куда ушел ее сын. Все рушилось. С одной стороны, муж и так знал, что сын должен быть в Нагасаки, но надеялся, что тот постарается выполнить его приказ и явится к назначенному времени в замок Грюку, как давно уже приехал сын Кияма. Но с другой стороны – Минору впервые в жизни поступил, как настоящий японец, для которого нет в жизни иной цели, нежели принадлежать своему господину. Мысль, которую Арекусу упорно пытался вытравить из ее отпрысков, внушая им вольнодумное «думай своей головой». Мальчик определенно вырос и сделался похожим на ее первого мужа – настоящего, правильного японца, но это отчего-то не радовало состарившуюся в мечтах об иной жизни Фудзико.

Впервые в жизни она понимала, что не может смириться с решением сына, и хочет только одного, чтобы тот вопреки природе и всему, во что она всю жизнь верила, был хоть немножко похож на Арекусу. На странного голубоглазого мужа, который мог заехать по лицу сегуну Хидэтада только за то, что тот отдал дурацкий приказ отлавливать и убивать мальчишек одиннадцати-двенадцати лет. Кто ему эти мальчишки? На варвара, который обивал порог темницы, в которой томилась их невестка, девица, которую сам Арекусу не жаловал, ненавидя ее мать, отнявшую у них с Фудзико родного сына Амакаву.

Но вместо того чтобы признать право сюзерена арестовывать, пытать и казнить своих подданных, он ходил и раз, и два, и, наверное, больше. Он бродил вдоль замкового рва, надоедал стражникам, отправлял Хидэтада угрожающие записки. Он мог терпеть отвратительный характер деда Фудзико, человека, любимым занятием которого была охота за шпионами и предателями с собственноручным уничтожением последних.

Вежливо распрощавшись, вслед за Минору покинули комнату Умино и Гендзико, Фудзико продолжала сидеть, молча глядя вослед оставившим ее детям. Она думала о своей жизни, о давнишней мечте оставить этот мир и еще о том, что, как выяснилось, вовсе не хочет умирать. Даже если старые, больные ноги предадут ее, даже если зрение сделается слабее и руки начнут трястись, она не желает ни смерти, ни спокойной жизни в монастыре. Все, что ей нужно, это быть со своей семьей, с детьми, внуками… быть им полезной или просто находиться рядом. Возможно, в тягость, не по-самурайски. Но она просто хотела жить. Жить любой ценой, ценой любого унижения, но жить, чтобы быть рядом со своими.

В комнату тихо вошла Айко, наложница Минору. Маленькая и изящная, она поставила перед свекровью свежий чай. Присев рядом, налила в изящную чашечку. Фудзико старалась не смотреть на нее, не думать о ней. Чего она не знает об Айко, да все знает, можно сказать, на ее глазах росла и расцветала. Сейчас следовало думать о том, чтобы собраться в дорогу и чтобы дети и внуки не разбежались. Все должно быть, как сказал Арекусу. Семья должна спастись. Хотя что они будут делать в чужой им Испании или Китае, среди варваров или чесночников? Нечего им там делать!

Фудзико тряхнула головой, отгоняя неправильные мысли, – глава семьи сказал, значит, так и есть. Его слово закон. Но только сейчас она, Фудзико, совсем не хотела соблюдать закона. Минору отказался подчиняться воле отца, выбрав подчинение господину, и ей придется сделать свой выбор.

Давно ушла Айко, придворные дамы убрали нетронутые чашки с остывшим чаем и крошечный чайничек, Фудзико сидела не трогаясь с места. Мимо комнаты пробежал шустрый Ичиро, за ним спешили вечно не поспевавшие за мальцом няньки. Скоро нужно будет сменить их на учителей. Мальчик делается старше и сильнее, он будет носить форму и называться вакато, потом он докажет, что достоин и сделается самураем, обреет лоб и опояшется двумя мечами. Будет ли это в чужой земле? Смогут ли они сохранить свою целостность в чуждом им мире? За окном промелькнула чья-то тень или ветка… Стоп. Какая возле замка может быть ветка? Фудзико вздрогнула, отряхивая попытавшийся взять ее в тихий полон сон.

– Какая, старая дура, тебе тут ветка, ты ведь в замке на третьем этаже, а не в маленьком домике на краю Эдо. Возле замка нет и не может быть никаких деревьев, ничего, что будет способствовать захватчикам и шпионам. Но если не ветка, тогда что же это?

Она поднялась, стараясь не стонать, подошла к окну. Возможно, странное движение ей всего лишь померещилось? Тень на седзи могла быть тенью птицы или… нет, она определенно видела тень человека.

Фудзико задрала голову и какое-то время рассматривала край крыши над своей головой. Возможно ли, чтобы в замок проник шпион? А почему нет?

– Стража, – негромко позвала Фудзико и не услышала ответа. Где-то в замке плакал младенец, внизу слышались поспешные шаги фрейлин. Но стража, стража, дежурившая в коридоре… – Стража! – крикнула Фудзико, уже понимая, что произошло плохое. Она подошла к нише, в которой Арекусу держал один из своих мечей, и, сняв с подставки катану, неумело обнажила клинок. Согласно придворному правилу, женщина могла брать в руки оружие в двух случаях, если в доме начинался пожар и во время путешествия. Не полагаясь на охрану или ввиду ее отсутствия.

– Пожар?.. – Фудзико пожала плечами. – Тут столько масляных фонарей, одно неверное движение, и пожар непременно начнется. Другое дело, что она, старая женщина, будет делать с мечом? Вот если бы здесь оказалась ее сестра Тахикиро – боевая подруга Арекусу. Вот кто отлично знал, как биться этой штукой.

Фудзико подкралась к двери и, распахнув ее, оказалась в коридоре. Тихо. Ах, как тихо. Скорее всего, вся стража уже перебита, и она угодит прямой дорогой в руки проникших в замок убийц. Но что же делать?

Двигаясь, как красный краб, боком, шаг за шагом, не обуваясь, она продвигалась по узкому коридору с обнаженным мечом наизготовку. Ей отлично был виден коридор с несколькими дверьми, если смотреть через правое плечо – впереди фонарь стражи. Там, перед входом в коридор, пост и выход на лестницу. Ох, напрасно она ходит тут вооруженная, что может старая бабка в замке, напичканном разбойниками и шпионами? Только умереть. Но отступать Фудзико уже не могла. Потому что, если вырезана стража, детей и внуков ожидает смерть. Их убьют во сне, и никто даже пикнуть не успеет. Вот, что должна сделать Фудзико, поднять тревогу! Разбудить всех, кто еще может проснуться.

Она вздохнула, усмиряя сердечный ритм и шагнув в освещенное пространство, где должна была нести свою службу стража. Шаг, поворот, задыхаясь от волнения, Фудзико быстро осмотрела пространство. На полу, прикрыв голову какой-то корзиной, лежал человек. Фудзико видела только его ноги. Спит или убит? У входа в коридор она обнаружила второго стражника, сидящего, прислонившись спиной к дверному косяку. Фудзико снова крутанулась на месте, высматривая невидимого врага, на маленьком столике рядом с первым телом стояли две чашечки, точно такие, в каких Айко приносила ей чай. На полу она обнаружила пустую бутылку из-под саке.

Не опуская меча, Фудзико пнула ногой лежащего рядом с ней стражника, но тот не подал признаков жизни. Кривясь от боли, опустилась на корточки и, подняв бутылку, понюхала горлышко. Несомненно, там недавно было саке. Непростительное, вопиющее нарушение правил, но и только. Впрочем, что может случиться с двумя взрослыми, сильными мужчинами после одной бутылочки саке? Да ничего не случится. Для деда такие бутылочки приносились в больших корзинах, и он вылакивал по десять пузырей зараз. Впрочем, дед был вроде одного из легендарных богатырей, а муж… муж не любил саке, но пил его, когда не удавалось отыскать вина, и тоже не одну, да и не две за вечер. В этом плане большее подозрение вызывали чашечки из-под чая. Фудзико снова нагнулась, невзирая на усилившуюся боль в коленке, и, подняв, обнюхала чашечки. Без сомнения, в них недавно был чай.

Чай приносила Айко, и по заведенному неведомо когда обычаю, когда служанки подавали чай кому-нибудь из господ, они угощали и стражу. Поэтому и чашки точно такие же. Айко была частым гостем в замке Грюку и отлично знала этот обычай. Стало быть, Айко и…

Фудзико снова пнула лежащего перед ней самурая, и тот промычал что-то во сне. В чае был яд или мощное снотворное. Почему же оно не подействовало на нее? Да потому, что, задумавшись о своем, она не притронулась к чаю. Или, быть может, все же притронулась, и яд не в нем?

Сейчас было не до выяснений. Не закончив расследования, Фудзико выглянула на лестницу, перешагнув через стражника, перегнулась через перила. Вроде никого.

Ноги ощутили холод каменных ступеней, Фудзико поежилась, жалея, что не надела сандалии, хотя без них она двигалась совершенно бесшумно. Спуститься по лестнице, держа наизготовку катану, она не могла, очень кружилась голова, поэтому Фудзико пришлось держаться правой рукой за перила, взяв меч в левую и опустив его вниз.

Второй этаж, она неуверенно поскреблась в дверь поста стражи и, не услышав ни звука, вошла. Глазам жены даймё открылась уже привычная картина: оба стражника спокойно спали на своих местах. Второй этаж (комнаты без балконов, идеальное место, чтобы не беспокоиться за жизнь детей) занимали семьи Гендзико и Минору. Сердце Фудзико сжалось. Но она сумела преодолеть себя и вошла в коридор, выставив перед собой лезвие меча. Опять никого, только за одной из седзи угадывались очертания людей. Ага. Это комната Гендзико и Умино. Фудзико подкралась, прислушалась. Слов было не разобрать, но, по всей видимости, разговор шел вполне мирный.

Фудзико постучалась на всякий случай, опуская меч. В дверях показалось хорошенькое личико служанки, увидев госпожу в такое время да еще и без обуви, девушка коротко вскрикнула, неуклюже распахивая дверь и призывая своих господ встречать хозяйку.

– Отчего вы не обуты, мама? – Зять бережно взял ее под локоть, пытаясь усадить на подушки, встретившая Фудзико служанка уже тащила одеяло.

– В замке измена, – одними губами прошелестела Фудзико, чувствуя, как по телу гуляют мурашки.

– Садитесь мама, какая измена, вы замерзли. Зачем вам меч? Что за детские страхи? – подскочила Гендзико, и зять и дочка, оба были в ночных одеждах, должно быть, служанка только что переодела и причесала свою госпожу ко сну.

– Если я сяду, то потом будет трудно вставать. – Фудзико усмехнулась. – Стража спит и на этом этаже, и у меня. Нужно разбудить всех, кто еще может подняться на ноги. Вы пили чай?

– Чай? Какой чай? – встрепенулась служанка. – Вы хотите чая?

– Нет. Я спрашиваю, кто-нибудь пил вечером чай?

– Конечно, пили. – Гендзико пожала плечами.

– Айко приносила чай?

– При чем здесь Айко? А действительно, кто приносил чай? – Умино пожал плечами.

– Я и приносила, – потупилась служанка. – Акако приготовила и мне велела отнести, отчего бы и не отнести, коли это моя обязанность? Я неотлучно при госпоже, а Акако в детскую чай отнесла.

– Ладно. – Фудзико взглянула на зятя, но тот и сам уже все понял и быстро опоясался двумя мечами. – Будите Минору и остальных. Поднимите как можно больше народу, пусть обшарят весь замок.

Услышав, что в замок пробрался чужак, Гендзико бросилась в комнаты детей, служанка побежала за ней. Кивнув зятю, Фудзико бесстрашно вышла на лестницу, вновь ощутив холод камня под ногами.

Тот, кто усыпил стражу, не зашел на второй этаж, стало быть, его интересовала лестница. Лестница, по которой он рассчитывал убраться восвояси. Он пришел с какой-то своей целью и нейтрализовал посты стражи, потому что они расположены перед входом на этажи. Одно неверное движение, и стража уже перед тобой. Это понятно. Отчего же не убил, почему усыпил? И как во всем этом замешана Айко? Если вообще замешана. С чего это наложнице Минору понадобилось усыплять стражу? К тому же, скорее всего, чай готовил кто-то другой, а девочка всего лишь пыталась быть любезной. К тому же где доказательство, что яд был именно в чае? А почему не в бутылке из-под саке?

Фудзико спустилась на первый этаж, уже слыша, как где-то на втором Минору поднимает людей.

Первый этаж, правый коридор до конца – купальни. Почему-то Фудзико тянуло туда. Не в оружейную, не в коридор, ведущий в казармы, а именно туда… Фудзико остановилась, стараясь не сопеть. Прислушалась. Да, действительно, где-то в купальнях слышался плеск воды и неспешный разговор, смех… говорили двое, один голос мужской, а другой женский. Айко! Попалась! Неужели Айко как-то связана с врагами Арекусу.

– Айко?

– Вы что-то потеряли, госпожа? – Айко стояла за спиной Фудзико. В ночном кимоно, без косметики.

– Айко? Как ты здесь оказалась? – Фудзико беспомощно покосилась на дверь купален, все еще уверенная, что слышала оттуда голос наложницы сына.

– Муж разбудил. А его Умино-сан. Сказали, что в замок проник чужой. Все разбежались по этажам. А я решила здесь пошарить. Вы тоже? – Она покосилась на обнаженный меч.

– Там кто-то есть. – Фудзико старалась не потерять лицо. Но беззаботная Айко, казалось, не замечала ее замешательства.

– Позвать самураев?

– Не стоит. – Меньше всего в этот момент Фудзико хотела упустить Айко. Нахалка явно была связана со всем этим, но как? Об этом следовало допросить ее саму. Хотя легко сказать допросить, да трудно исполнить, когда наложница в тягости. Минору нипочем не даст разрешения на проведение допроса. Даже повысить голос на его женщину не смей, тем более что она едва разрешилась, как тут же вновь отяжелела. Опасно это для женского организма. Фудзико открыла дверь и застыла на пороге. Из ванны навстречу ей метнулась было белая обнаженная мужская фигура, но другая, женская, вскочила вслед за первой, удерживая любовника за руку.

– Что здесь происходит? – Теперь, поняв, что опасность миновала, Фудзико могла быть самой собой. Строгой и властной женой даймё Грюку.

– Простите нас, госпожа. – Обнаженная служанка повалилась к ногам Фудзико. В свете масляных светильников ее костлявая спина с выпирающим позвоночником поблескивала каплями, точно шкура дракона драгоценностями.

– Простите нас. – Мужчина так же встал на колени перед Фудзико ткнувшись лбом в татами. – Это я уговорил Кейко-сан спуститься сюда после работы.

– Все ведь улеглись, и я была никому не нужна, – заплакала женщина, в которой Фудзико вдруг узнала помощницу повара. – Айко-сан сказала, что больше никто не нуждается в моих услугах, я помыла посуду и… мне следовало спросить разрешение попользоваться ванной?

– В замок проникли чужаки. Стража второго и третьего этажа опоена сонным зельем. Ты угощала чаем стражу? – Фудзико схватила Айко за рукав, вперившись в нее требовательным жестким взглядом.

– Да, госпожа. Как обычно. Я отнесла чай вам и вашим стражникам.

– А стражникам второго этажа?

– Им тоже. – Айко заметно тряслась под кимоно.

– Зачем, если не приносила чай Минору и Гендзико с мужем? Я понимаю, напоить господ, а потом угостить стражу, но на втором этаже…

– Я и хотела напоить Минору, но пока я ходила к вам, Акако и, кажется, Намико уже разнесли чай всем, так что мне с моим подносом пришлось уходить. Вот и угостила стражников, не пропадать же добру.

– Кто дал тебе этот чай? – Фудзико немного начала успокаиваться. Выходило, что невестка невиновна, хотя невиновность еще нужно доказать.

– Кейко и дала. – Она кивнула в сторону ничего не понимающей служанки.

– Кто был с тобой, когда ты готовила чай? Этот был?

– Ни… никого не было… его тем более не было…

– Повар был?

– Повар чай не готовит. Я чай готовлю. Много лет уже готовлю, да вот еще господа с семьями и со своими слугами приехали. Они просят, чтобы их слуги сами чай заваривали, как привычнее. Но когда я завариваю, я всегда одна.

– Понятно. – В коридоре застучали сандалии стражи, и вскоре дверь за спиной Фудзико распахнулась рывком.

– Этих арестовать до выяснения, одевайтесь. – Фудзико покосилась на несчастных любовников. – Пусть покажет, откуда брала чай. Отнесите лекарю, пусть определит, если сумеет, какой в чае яд. Айко пойдет со мной.