Текст книги "Дерево не выбирает птиц"

Глава 16
Черный паук

Старушка цветов в волосах не носит. Никто не оставит друга приглядывать за молодой женой.

Дайме Кияма. Из книги «Полезные нравоучения», рекомендованной для отпрысков

На этот раз Айко оказалась буквально на волосок от гибели, еще бы, Симада Оно по прозванию Черный Паук проник в замок Грюку для встречи с ней. Рисуя маленького лисенка для сына Минору Ичиро, она вдруг заметила, как у верхнего правого угла окна всего на один миг показалась замотанная тряпками голова повисшего на стене, точно всамделишний паук, шпиона, и тотчас поняла, что это к ней.

Лисенок в тот день получился так себе, даже Хотару пожурила Айко за небрежность, но да не последний же это рисунок, сделает еще лучше. Теперь же ей следовало встретиться с посланцем отца Марка или, как ей хотелось думать, Амакуса Сиро. Божественного белого воина, которого она справедливо считала своим ондзином.

Проще всего было встретиться с кем-либо в купальне, где перед ужином может появиться только прислуга или приехавший в замок гость. Но все прошло на удивление гладко. Во-первых, все ванны и мыльни оказались пустыми, и второе, и немаловажное, на своем пути на этот раз Черный Паук умудрился никого не укокошить, спокойно пробежав по крышам и спустившись по веревке.

– Арекусу Грюку находится в нескольких минутах езды до лагеря нашего Сиро, – с порога сообщил Симада Оно.

Айко прикрыла рот рукой, чтобы не закричать от ужаса.

– Восстание началось, Сиро убил даймё Мацухара, спалив его замок и развалив стены, но за это его и самого теперь захотят убить.

– Грюку-сан все время говорит о том, что нужно убить Амакуса Сиро, но до сих пор…

– На этот раз все серьезно. Против нашего Сиро уже выступило отборнейшее подразделение самураев Нагасаки, а совсем рядом – Арекусу. Вместе они легко зажмут христиан в клещи. – Симада Оно показал руками, как они сдавят с двух сторон воинов Амакуса Сиро, так что Айко сделалось страшно.

– Я могу что-нибудь сделать для вас, для Амакуса Сиро? – дрожа всем телом, спросила она.

– Именно ты, сестра, и никто другой. – Черный Паук помрачнел, закусывая длинный ус. – Мы хотим, чтобы ты нанесла удар Арекусу в его тылу, дабы сломить его боевой дух. Пусть узнает о смерти своей любимой супруги, детей, внуков… пусть возвращается в замок и ищет виновных. Это отвлечет его от мести.

– Жену, детей, внуков… – Айко задрожала еще сильнее. – Вы хотите сказать, даже маленького Ичиро? Даже мою доченьку? Даже детей Гендзико?

– Для начала будет достаточно, если ты отравишь Фудзико-сан. Эта женщина опасна для нас и нашего дела, – смилостивился Симада-сан.

– Отравлю? – Айко наморщила лоб. С одной стороны, ей немного полегчало от мысли, что от нее не потребуют убить мальчика, которого она любила, как своего собственного, и который после смерти матери упорно называл мамой ее.

– Вот надежный яд. Ни вкуса, ни запаха. – Черный Паук покопался в своем поясе и достал коричневую лакированную коробку вроде тех, в которых женщины держали пудру. Неприметная такая вещица, без гербов и клейма мастера.

– Щепотка в чашку чая, и Фудзико заснет вечным сном.

– Но самураи не поверят в эту смерть, они будут искать отравителя, и… самураи стражи подтвердят, что именно я приносила Фудзико-сан чай, и тогда…

– Тогда положи щепотку на чайник, что на четыре чашки, чтобы попробовали и они, и еще дополнительную щепотку в чашку Фудзико. Ее доза будет смертельной, а они просто заснут на пару часов.

– Мне тоже нужно будет выпить этого чая? – Айко замерла, ощущая себя в этот момент сверкающей каплей росы на кончике длинного листа осоки, легкое дуновение ветра, и капли нет…

– Ты нам еще понадобишься, – спокойно ответил Паук, точно речь шла не о ее, Айкиной, жизни, а о чем-то совсем повседневном, вроде заказа новых сандалий для самураев стражи, – если смерть Фудзико не остановит Арекусу, я дам тебе знать, и ты уничтожишь Гендзико, затем ее детей, затем… – Он задумался, взвешивая на своих внутренних весах, кому из семьи Грюку следует умереть в первую очередь, а кто может еще пожить.

– Но если Арекусу не поймет ваших знаков? Вы же понимаете, что он иноземец. Вдруг он посчитает смерть госпожи естественной, что коли…

– Я позабочусь о том, чтобы он узнал, что смерть Фудзико является предупреждением. И если он не отстанет от Амакуса Сиро и не уберется в свой замок, вслед за женой ему предстоит потерять и дочь.

– Но Фудзико… почему именно Фудзико? – При одном упоминании об умной и догадливой госпоже Айко сделалось дурно.

– Фудзико – уже старая женщина и не может удовлетворять господина так, как он того заслуживает. – В голосе Симада Оно чувствовался здоровый расчет. – Ему будет неприятно, что кто-то пробрался в его замок и отравил супругу, а я напишу ему, что так оно и было, что же до потери… даже учитывая, что Фудзико-сан прекрасно ведет его домашние дела, потеря старухи не является серьезным уроном для такого человека, как даймё Грюку. Возьмет себе другую жену и в следующий раз будет осмотрительнее.

– Но Фудзико не просто жена – Фудзико лучший друг господина! – запротестовала Айко. – Посмотрите сами, после смерти наложницы Тахикиро господин не брал себе больше наложниц. Ее смерть не будет обыкновенным предупреждением – вы нанесете страшный удар, который повлечет за собой ответную месть, а Грюку-сан, вы сами сказали, в нескольких минутах езды от нашего Сиро!

– Тебе проще добраться до Гендзико? – Симада Оно вдруг сделалось скучно.

– Нет. – Глаза Айко предательски наполнились влагой.

– Ты имеешь круглосуточный доступ к Фудзико, Минору и семье Минору. Кого же ты хотела бы убить тогда?

– На… наложницу Минору. Старшую наложницу, – Айко проглотила комок, – слова давались с трудом. Никогда прежде ей не предлагали решать, кому жить, а кому умирать.

– Эта смерть не заставит Арекусу повернуть к замку.

– Но вы напишете ему, что после смерти Хотару вы убьете Фудзико или Минору… Гендзико…

– Отравите Фудзико, а потом посмотрим. Все, я ухожу. – В его голосе слышался металл, которого так боялась Айко.

Что же, долг перед ондзином – святой долг. Но как же страшно оказалось отдавать этот самый святой долг. Как страшно!..

Глава 17
На войне как на войне

Снесший тысячу голов меч – невиновен!

Тода-но Хиромацу. Секреты школы Голубого тигра

Отправившись на встречу с Минору в Нагасаки, где сын должен был пребывать согласно личному приказу сегуна, Ал встретился на дороге с посланным на подавление восстания войском. Это произошло на третий день после сожжения замка, и Ал был удивлен столь стремительным развитием событий. Конечно, от Нагасаки до владений покойного Мацукура Сигехару рукой подать, но согласно историческим документам бой между восставшими и самураями сегуната должен был произойти только 27 декабря. Так что оставалось гадать, в исторические ли сведения закралась нередкая ошибка или события начали выходить из-под контроля, а это начисто выбивало почву из-под ног привыкшего, что он обладает знаниями о будущем и может предотвратить зло, Ала.

Представившись и переговорив с командиром самураев, Ал выяснил, что его сын отбыл со спешным донесением сегуну, так что получалось, что они разминулись, и теперь Ал мог уже не найти Минору. Стоит ли ожидать, что, вернувшись, сын примкнет к воинам Нагасаки или отправится напрямую с обратным письмом от сегуна, командир не знал или делал вид, что не знает. Что было вполне предсказуемо – военный человек обязан держать язык за зубами, даже если его об этом не просили.

Ал принял любезное приглашение вернуться в окрестности Симабара вместе с трехтысячным войском и был за это весьма благодарен, так как с такой охраной можно было не опасаться ночных грабителей. Биться против христиан его пока никто не принуждал, все же видели – человек в летах, даймё, причем с крошечной свитой, хотел повидать сына, а теперь возвращается не солоно хлебавши на свою землю. Святое дело – уважить старость, впрочем, и уважение самураи Нагасаки умели оказывать в меру. То есть проводить его, разумеется, проводили, по дороге не загружая маленький отряд Ала ни работами, ни ночными вахтами, но довели до места и на этом всё. Уж извини, господин хороший, приказ.

Марико не подавала вестей, но Ал чувствовал, что дочь жива и невредима. В ожидании решающего сражения Ал планировал отсидеться в маленьком охотничьем замке Мидори, в котором после смерти Юкки жил некоторое время Минору. Фудзико был отправлен зашифрованный отчет о произошедших событиях, и вскоре супружница прислала свой, в котором подтверждала встречу с сыном и поведала о его решении вернуться в Нагасаки.

Все это сбивало с толку, мешая сосредоточиться и обдумать положение дел.

Самураи Нагасаки встали лагерем в достаточно удобном месте, между двух деревень, откуда можно было брать продукты. Произошли несколько некрупных столкновений, после которых стало понятно, что христианское восстание было более чем хорошо спланировано, так как если 17 декабря замок брала кучка прибывших с Амакуса Сиро мальчишек, сейчас, по словам разведчиков и допрошенных крестьян, христианская армия уже насчитывала несколько тысяч и была прекрасно вооружена и снабжена провиантом. Так что складывалось впечатление, что мешки с крупой, вяленая рыба, полотно на одежду, а также военный арсенал лежали где-то на удобном и недоступном воинам сегуната складе, пока кто-то не дал сигнала все это немедленно вытащить на свет божий.

Пришли сведения, что христиане дали бой на побережье Симабара, захватив замок Хара. Пока все более-менее сходилось. В выборе замка Ал сразу же увидел руку Марико и мысленно отсалютовал дочери.

Сражение началось 26 декабря, ночью, когда воины сегуната окружили лагерь Амакуса Сиро, предварительно сняв посты и забросав спящих воинов горящими факелами. Странное дело, но спящие христиане чинно и спокойно горели, завернувшись в свои футоны, и даже наскоро построенные домики для начальства, рядом с которыми сидели и стояли охранники, полыхали совершенно беспрепятственно, вместе с недвижной стражей.

Кто-то шептал заклинания, отводящие нечистую силу, кто-то, не веря своим глазам, бросился в горящий лагерь то ли добивать, то ли будить своих врагов, когда те вдруг окружили самураев сегуната со всех сторон, расстреливая их из луков и мушкетов. Нападение было настолько неожиданным, что поначалу самураи Нагасаки не могли понять, кто именно напал на них. Стрелы летели с севера и юга, с запада и востока, валя людей и животных. В то время как самих стрелявших не было видно, воины сегуната оказались прекрасно подсвеченными со стороны фальшивого лагеря, который они сами запалили.

Число погибших насчитывалось свыше трех тысяч, больше двух сотен христиан удалось взять в плен, хоть пленение врагов ни в какие времена не относилось к излюбленной тактике японских воинов. Но на этот раз было необходимо собрать как можно больше сведений относительно врага. Впрочем, о повторном бое не заговаривали, Минору вызвался сопровождать полон до Нагасаки, передав донесение о разгроме войска и просьбы немедленно прислать подмогу. Сами самураи Нагасаки остались в лагере, готовые защищаться до подхода подкрепления.

Минору оглядел доверенный ему полон.

«Ну и кто сказал, что они все понадобятся в Нагасаки?» Конечно, он мог отказаться доставлять весь этот сброд, задерживая ответное письмо сегуна. Впрочем, он отлично знал его содержание, будучи ознакомленный с ним перед выездом. Обыкновенная отписка и ничего больше. Ну, даймё Терадзава Хиротака сообщил сегуну о сожженном замке и о том, что его самураи уже направились восстанавливать порядок, а великий сегун высказал надежду, что Терадзава Хиротака наилучшим образом справится с возникшей на территории его ханов досадой, как не один раз справлялся и до этого.

Было бы неплохо развернуться на месте и воротиться к сегуну с донесением о погибшем войске, но… Минору отлично знал свои обязанности – сначала доставить письмо даймё в Нагасаки, а уж потом, коли тот пошлет его обратно… получался крюк, неоправданная потеря времени, но… что тут поделаешь – служба.

Итак, вернемся к полону. Все ли эти люди имеют одинаковую ценность в глазах нагасакского даймё? Вряд ли. Женщин, скорее всего, вообще из ближайших деревень набрали для количества. Хотя кто их знает, вполне может затесаться мать или жена кого-нибудь из главарей, а раз так, то о многом должна знать лучше рядового воина.

Подростки… Взгляд Минору скользнул по кучке жавшихся друг к дружке мальчишек, и те ответили ему полными злобы взглядами.

– Напрасно. Думал перебинтовать ваши раны, но, пожалуй, придется тащить вас в Нагасаки как есть, – ласково улыбнулся он озверившимся на него мальчишкам, старшему из которых было не более шестнадцати. Нет, этот как раз вел себя спокойно и даже как будто исподволь пытался усмирить нахалов. – Да, христиане – это смирение… – Минору вновь взглянул в глаза юноше и вдруг вспомнил.

– А ведь я тебя знаю… А ну, встань, подойди ближе. – Минору ткнул пальцем в сторону спокойно взиравшего на него пленника.

Самураи бросились выполнять приказ командира, но связанный юноша уже и сам как-то поднялся и, качаясь от долгого сидения, побрел на зов.

– Ты? Откуда я тебя знаю? Ты сын кого-то из наших самураев? Нет? Иокогама на смотре стрелков? Осака – праздник цветов? Эдо… ну конечно, Эдо. И тебя зовут Такеси. Да, Такеси из Осаки!

Парень залился краской стыда.

– Ты спас мою мать, Такеси, или как там тебя на самом деле. Да я чуть тогда ноги не сбил, ища тебя по всем гостиницам, Такеси-сан! Вот ведь встреча! Хотел отблагодарить тебя, помочь в жизни устроиться тебе и твоему отцу. Всей твоей семье. А ты… ну каким образом ты здесь? Среди… среди… – Теперь пришел черед Минору смутиться. Перед ним стоял юноша, некогда спасший Фудзико, которого Минору поклялся отблагодарить, но юноша был врагом, врагом поверженным и к тому же связанным.

– Я могу отпустить тебя, Такеси из Осаки, хочешь, всех твоих мальчишек отпущу подобру-поздорову. Ты ведь для меня теперь ондзин, и я в неоплатном долгу, потому как мать… – Минору выхватил из-за пояса нож и перерезал веревки пленника.

– Моя мать, должно быть, погибла… или ранена? – Большие, почти девчоночьи глаза пленника наполнились слезами. – Возможно, она уже умерла или умирает. – Он кивнул головой в сторону, где не так давно проходило сражение.

– Твоя мать была оставлена на поле боя?

– Я не знаю. – Юноша чуть не плакал, его долгое время стянутая веревками левая рука утратила чувствительность, и пленник теперь пытался размять ее, массируя правой. – Я не видел ее с того момента, как запылал лагерь.

Минору хотел сказать что-то жесткое о бабах с мечами, но вовремя прикусил язык, парень мог обидеться, да и до обсуждений ли тут?!

– Мы найдем ее, – принял решение он. – На поле боя остались тысячи, не исключено, что она жива и нуждается в помощи. Как зовут твою мать, чтобы мы могли покричать ее.

Юноша сжал губы, скажи он сейчас, что искать следует Амакуса Марико, их обоих ждет неминуемая казнь. Следившие за разговором другие пленники смотрели на него с плохо скрываемым ужасом.

– Мою мать зовут Грюку, – смело глядя в глаза ошарашенному Минору, сообщил он. – Марико Грюку. Она дочь Арекусу Грюку и его жены Фудзико Грюку, урожденная Усаги.

– Марико Грюку?! – не поверил Минору. – Но… ты совсем не похож… к тому же… сколько тебе лет.

– Я не родной сын Марико. Когда она вышла за моего отца, у него уже был я. – Сиро старался держаться с достоинством, не переставая буравить Минору взглядом. – Моего отца звали Дзёте Омиро, наш даймё запретил нам произносить бывшую фамилию, Дзёте скрыл, что у него есть сын, потому что я сын куртизанки – позор рода. – Он криво улыбнулся. – Марико одна была добра ко мне, и я почитаю ее превыше, чем мог бы почитать родную мать.

– Когда ты в последний раз видел Марико? – Голова Минору кружилась. Он не верил в смерть сестры, но что она может оказаться так близко!..

– Перед сражением она приносила мне сладости. – Сиро улыбнулся, окончательно поверивший ему Минору крикнул телохранителей, и все вместе они отправились на поле недавней битвы.

Юноша прекрасно ориентировался на местности, поэтому проблем не должно было возникнуть, два рослых самурая шли рядом с Минору и его юным пленником, еще с десяток без всякой команды и даже взгляда в их сторону молча последовали за ними. Минору давно уже привык не замечать этих людей. Они заняты своим делом, ты своим, так что же гневаться друг на друга.

– Тогда в Эдо ты знал, что мы вроде как родственники? Почему ты не открылся мне?

– Знал, дядя, – Сиро сглотнул, – сам не понимаю, как сдержался, услышав, что почтенная госпожа – моя бабушка Фудзико Грюку. Ничего, что я так ее называю?

– Называй меня дядей, а Фудзико и Арекусу – бабушкой и дедушкой. Марико здесь, кто бы мог подумать?!

– Отец говорил, что его отец, ну, тот дедушка, совершил непростительный поступок против своего сюзерена, за что был приговорен к сэппуку со всей своей семьей там, на Хоккайдо. Наш даймё получил подробное письмо с указанием преступления и отчетом о выполнении казни. Он мог приговорить к смерти и нас троих, но смилостивился, велев забыть нашу фамилию и называться Ама… – Сиро чуть не произнес свою новую фамилию, вовремя остановившись. – Он дал нам фамилию Такеси и велел как бы начинать жить с самого начала, позабыв всех своих прежних родственников и друзей. Отец перевелся туда, где о нас никто ничего не слышал. Он дал слово своему сюзерену за себя, за маму и за меня, и мы не могли нарушить это слово.

– Почему же сейчас… – Минору невольно прикрыл себе рот ладонью. Вот ведь неучтивый человек, сам выпытывает и сам же стыдит парня нарушением клятвы, а тот, пожалуй, еще вчера ходил с длинной челкой.

– Сейчас, дядя, мой грех. Отец умер от ран несколько лет назад, а мать… не хочу потерять еще и мать. – Он вздохнул, невольно притормаживая у тропинки, ведущей к фальшивому лагерю.

– Прости меня. – Минору сжал руку племянника. – Твой отец умер, и вы не обязаны продолжать соблюдать ту давнюю клятву. Твоя мать снова зовется Грюку, и ты… я думаю, отец бы тоже одобрил мои слова. В общем, нам было бы приятно, чтобы ты тоже звался Грюку, чтобы жил в нашем замке вместе с мамой.

Когда самураи проходили мимо убитых стражников, Сиро перекрестился, произнеся краткую молитву над каждым. Минору сделал вид, будто бы не заметил этого. Юноша ему нравился, и он боялся напугать или ненароком обидеть его.

Запах. Ох, уж этот запах, царивший на пиру мертвецов, даже в лесочке, нет, особенно в лесочке, где чистый воздух и так и хочется дышать полной грудью, запах крови и испражнений, запах земли и рвоты были почти непереносимыми. А ведь тела еще не успели прогнить, распространяя вокруг себя чуму. Еще свежо разрубленное мясо, в котором в самом скором времени будут танцевать свой убийственный танец белые черви, еще наглые вездесущие птицы не выклевали мертвых глаз. Но уже так противно, что с души воротит.

Разрубленные человеческие тела, обломанные, торчащие из мертвой плоти кости, размозженные головы, изуродованная, залитая кровью броня, вылезшие кишки… бесформенные куски лошадиных и человеческих тел, театр смерти в его пугающем великолепии и обилии деталей.

Впрочем, еще не все умерли, кто-то замер в надежде, что его не заметят и не добьют, а кто-то в глубоком обмороке, поди отличи от покойника. Обломанное оружие, да и хорошее, поди, отыскать не проблема. Жечь не пережечь всех покойников местным крестьянам, придется в землю закапывать, хоть это и не по правилам. А по правилам лес на дрова для погребальных костров изводить? Но да тут главное сноровку проявить, крестьянам да самураям приказ отдать, навести порядок. По уму, конечно, было бы собрать городских эта, трупы изничтожать, но да где город, а где мы… да, отдать приказ, и пусть хоть что делают, хоть к себе на огород за ноги растаскивают. Тут главное отвернуться со строгостью и нипочем не смотреть на то, что произойдет дальше. Отыщет ли местный рыбак денежку, утянет ли кузнец обломанное оружие на перековку, тут главное, чтобы действующее оружие простецам не доставалось, потому как сие опасно и чревато беспорядками, а они кому же нужны?

Легенды ходят о таких местах, о полях смерти, бывших полях боя, что далеко от человеческого жилья. Годами стоят они, наводя ужас на округу, звери растаскивают тела знатных даймё, бравых офицеров и простых асигару, трудятся клыки лесных хищников, обдирают мясо с трупов воинов и их слуг, кровь смывают дожди, пытаясь похоронить на свой лад человеческие останки. Хорошо, если подземные боги проснутся и устроят в таком месте землятрясение, чтобы обвалилась почва, принимая в недра земные то, что еще совсем недавно было людьми, только редко в таких местах случаются движения земли и трещины, обходят боги столь неприятные места.

Сиро давно уже было хуже некуда, уж и извергал он из себя, и казнился и плакал, встречаясь с трупами своих бывших друзей, но да что сделаешь? Так и ходили дядя и племянник. Ходили и искали, переворачивали тела, заглядывали в очи. Искали…

– Нет Марико. – Минору остановился посреди царства мертвых, утирая пот со лба.

– Не нашли. – Сиро едва держался на ногах.

– Не нашли – значит, нет ее среди мертвых. Ты полон видел – стало быть, нет и среди пленных. На свободе твоя матушка – моя сестра. Дома пойди поищи ее. У соседей или, возможно, в лесах где хоронится. – Он пожал плечами, вспоминая непокорный норов сестренки. Даже если носатая Марико и предпочла бы прятаться в чащах лесных, то всяко не от страха, а из каких-то понятных ей одной соображений.

– Да не оставит ее Господь. – Сиро отвернулся от Минору, про себя произнося благодарственную молитву.

– Мой отец, твой дед, где-то в этих местах, – Минору беспомощно огляделся по сторонам, – давай разузнаем, да и пойдешь к нему. Вместе как-нибудь Марико разыщете, а я пока до Нагасаки доберусь. Служба.

– Мама, скорее всего, среди христиан, – простодушно предположил Сиро.

– Ну да, мы же в разных лагерях, племянничек.

– В разных, – не стал спорить с очевидным Сиро. – Но я ваш пленник и во всем покорен вашей власти. Маму мы не нашли, так что можем возвращаться в ваш лагерь. – Он опустил голову, оправил пояс. Без привычных мечей Сиро чувствовал себя неуверенно.

– Я твой должник. – Минору не трогался с места. – Ты спас мою мать, я от всей души желал бы помочь вызволить твою, теперь же… – Он нахмурил красивый лоб. – Твои христиане все равно проиграют. Я знаю об этом доподлинно. Я не спрашиваю, кому ты из них служишь, но попав в плен, ты, можно сказать, потерял хозяина, и теперь можешь решить свою судьбу сам.

Сиро молчал, опустив голову.

– Мы одна семья, я могу забрать тебя домой силой, и тебе все равно придется подчиниться мне, но я бы не хотел действовать подобным образом.

– Если вы заберете меня силой, я не смогу разыскать и спасти мою мать – вашу сестру, – напомнил юноша.

– Мне бы не хотелось прибегать к насилию, ты уйдешь и заберешь своих мальчишек, не хочу, чтобы их подвергали пыткам в замке Нагасаки. Но я… – Минору мучительно размышлял, как объяснить парню, что ему ведома тайна будущего. – В общем есть предсказание… – Он неуверенно переступал с ноги на ногу. Конечно же, отец запретил разглашать эти сведения посторонним, но разве племянник посторонний? – Есть предсказание, которое уже начало сбываться. Об этом не следует распространяться, но мне бы хотелось, чтобы ты мог реально оценить свои шансы в этой заварушке, а они равны нулю. – Минору вздохнул. – Дело в том, что сейчас ты видишь поле боя, засеянное в основном трупами в коричневой форме сегуната, и думаешь, что недалек тот день, когда вы, христиане, отпразднуете окончательную победу. Но этого не будет. Очень скоро из Нагасаки придет подкрепление, я сам и приведу его, и уже третьего января мы одержим победу, сместив вас в Симабара. Вы укроетесь в крепости, но у нас будут пушки, и… в общем, и ты, и твоя мама, и все, кто продолжит это безумие, будут либо убиты на поле боя, либо погибнут при бомбежке, либо будут казнены. Тридцать семь тысяч человек будут обезглавлены уже этой весной, еще точнее – в апреле. Наш предсказатель назвал точный день восстания, день в день предсказал это сражение, отчего же нам не верить ему и впредь. Тридцать семь тысяч, среди которых женщины и дети… казнят не только тех, кто будет участвовать в сражении, казнят всех членов семьи, посмевших бросить вызов Токугава-но Иэмицу.

– Тридцать семь тысяч? – На глаза Сиро навернулись слезы. – Тридцать семь тысяч, да это даже представить невозможно. – Еще совсем недавно, он не мог вообразить себе и несколько сотен, но это…

– Многие знатные даймё и великие военачальники переходили на сторону противника во время решающего боя и тем одерживали победу. Ты думаешь, что твой даймё или кому ты служишь, назовет тебя предателем, но это не так. Ты можешь оставить своего прежнего господина и вместе с матерью вернуться в свой замок. В любом случае победил тот, кто дольше прожил, а не кто красивее погиб. Да и в чем тут красота? – Минору расходился все больше и больше, не столько уже убеждая Сиро, сколько самого себя. А действительно, отчего он уехал из родного дома, пошел против воли отца, и теперь… нет, племянник не должен был слышать его сомнений. Но с другой стороны, он не мог просто взять мальчишку за руку и препроводить к Фудзико и семье. Мальчишка казался ранимым и не глупым, кроме того, не случайно же именно он явился в Эдо спасти Фудзико. Боги ничего не делают просто так.

– Я не могу вот так сразу… я должен подумать… – Сиро смотрел себе под ноги, опасаясь, что Минору разглядит струящиеся по лицу слезы.

– Что же, иди. Возьми человек десять из полона и… – Минору махнул рукой самураям, что они возвращаются. – Передавай Марико, что семья повсюду ищет ее. – Он вынул из-за пояса меч и на вытянутых руках протянул его бывшему пленнику.

В молчании они добрались до лагеря, Минору шел первым, за ним следовал юноша, затем охранники, и замыкали шествие сопровождающие их самураи.

Через час свободные и снабженными провиантом, деньгами и оружием Сиро и еще десять человек, которых любезно подарил ему дядя, уходили по горной тропке, ведущей к небольшому ущелью, а не к христианской деревне и уж точно не к лагерю, как это можно было подумать.

Вопреки ожиданиям бывших пленников, за ними не было слежки.