Текст книги "Дерево не выбирает птиц"

Глава 12
Тени в замке

У одного даймё было два сына, но он никак не мог решить, кого поставить править после себя, и обратился за советом к святому монаху.

– Отдай власть мудрому, – посоветовал тот.

– Но оба моих сына достаточно умны, они проходили обучение у лучших учителей и состоят на службе у сегуна.

– Нет ничего проще узнать, кто из них обладает большей мудростью. Люди называют мудрым того, чьи планы в большинстве случаев претворяются в жизнь, чьи идеи воплощаются и приносят плоды.

Грюку-но Фудзико. Из книги «Дела семейные»

Ал был взбешен, только-только он уговорился с Кимом о том, что тот допросит и отпустит невестку, он даже хотел подождать Юкки у замка, так все-таки вернее, и Ким, видя, что друган нервно прогуливается возле входа в подвал, не должен был бы тянуть с освобождением Юкки, но вдруг неожиданно из дома прибежал самурай, доложивший, что за его отсутствие кто-то перебил охрану, и хорошо, что только охрану. Не пошли боги прохожего паренька, успевшего вовремя поднять шум, – страшно подумать…

Рассказывающий о страшных событиях самурай предпочел сразу же грохнуться на колени перед господином и теперь излагал свою версию произошедшего угрюмо уткнув взгляд в землю.

– Чего у них там? – насторожился Ким у окна. – Почему гонец не поднимается с колен? Что-то стряслось? Но только что?

В этот момент Ал, задрав голову, взглянул в сторону окна, за которым в спасительной тени хоронился Ким, и сегуна бросило в жар.

«Заметил или нет? Вообще-то раньше никто не видел. Это проверялось много раз, но Ал – Ал необычный человек, он мог».

Внизу Алекс отдал быстрый приказ своему человеку и направился в сторону замка.

«Опять что-то не так. Что-то с этой мерзкой Юкки или ее матерью, или, может быть, на него снова вышел орден „Змеи“, и теперь он, Ал, решил выдать им Кима. Сдать с потрохами старого друга. Сейчас он явится и начнет кричать и угрожать. Будет требовать, чтобы немедленно освободил Юкки. Но Юкки нельзя освобождать. Она опасна. Очень опасна…»

Ким прошел в глубь комнаты, сел на подушку.

Нужно что-то делать. Не пускать Ала. Ерунда, если разобраться, одно слово начальнику охраны, и пусть приятель хоть весь на злобу изойдет, а сегун занят или в бане, да на женщине в конце-то концов!

Но потом… Как долго сможет он скрываться от Ала? День, два… неделю, месяц? А он, Ал, при этом не сорвется, не пошлет донесение в орден «Змеи», не натравит на него ведьму Осибу?

Непременно натравит. Не может не натравить. А женщины, женщины на любые подлости способны, тем более такие, как Осиба и Юкки.

Ох, Юкки, а ведь ее никак нельзя выпускать, невозможно выпускать…

В дверь постучали, заученно опустившись на колени, начальник стражи отрапортовал о возвращении Грюку Арекусу.

– Скажи, у сегуна срочное совещание. Я приму его после. Иди. – Говоря это, Ким невольно следил за тоном, с которым произносил приказ. Как будто пока все шло нормально, голос не дрожал и был сильным.

Впрочем, голос – это ерунда. Кто сказал вообще, что в разговоре с подчиненными нужно следить за дыханием. Подчиненные должны подчиняться, и не важно, кидается ли господин сандалиями, орет или пребывает в блаженном созерцании. Подчиненные должны боготворить своего господина, в каком бы состоянии тот ни находился.

Другое дело – что сказать Алу? Что делать с Юкки? Ведь Ал по-любому будет требовать ее назад, а свободный враг – это многим хуже, нежели враг плененный и обезоруженный. Хотя обезоруженный ли? Кто сказал, что ведьма Юкки не пронесла в камеру свое колдовство? Разумеется, оно при ней. А раз так, стало быть, она никакая не безоружная бедняжка, а опасная змея в его собственном доме! Вот как надо думать о Юкки, а не по-другому.

А значит, если сейчас отдать приказ зарубить узницу, никто не сможет сказать, что он, сегун, расправился с беззащитной женщиной. Просто нужно представить это не как убийство и, упаси Будда, не как казнь (этого Ал ему в жизни не простит), а как вынужденную самооборону. Хорошая идея.

Итак (Ким устроился поудобнее, скрестив ноги по-турецки, как делал иногда, играя сам с собой в шахматы), Алу потом можно будет сказать так: когда к Юкки в камеру явились самураи для того, чтобы, согласно поступившему приказу, освободить ее, арестованной показалось, что ее хотят убить, она произнесла несколько заклинаний, после которых один, нет, лучше два тюремщика свалились замертво, а третий, спасая свою жизнь, зарубил ее мечом.

Тела двоих, якобы погибших от колдовства, нужно приготовить уже сейчас. А зарубившего невестку Ала придется осудить и казнить принародно.

Ким сел на колени, оправил кимоно. «Когда решение принято, сама вселенная помогает тебе в его реализации». Дыхание успокоилось, мозг прояснился. Он хлопнул в ладоши, и хлопок неожиданно отозвался многоголосым эхом.

За дверью зашевелились, сёдзи отползли в сторону, охранник опустился на колени, по обычаю ткнувшись лбом в татами.

– Начальника стражи ко мне живо, – прошелестел Ким, и его шепот прозвучал с неожиданной громкостью, за спиной стражника снова зашевелилось, и вот уже начальник стражи припадает к полу рядом со своим подчиненным.

– Иди сюда и закрой за собой дверь. – В этот момент Ким казался сам себе героем древности, царем, посылающим на казни побежденные им армии, вершителем судеб. – Я хочу доверить тебе одно важное дело, после которого… В общем, слушай…

Получив отказ сегуна принять его, Ал побродил возле ворот замка и, наконец, оставив вместо себя самураев, устремился к одному из постоялых дворов, рядом с которым под тенью здоровенной сосны было огороженное место с крошечными столиками и разложенными подушками. Журчание искусственного ручейка обещало прохладу и давало надежду забыться хотя бы на некоторое время, наблюдая за миниатюрным водопадом, весело спрыгивающим с изящной, сделанной из камней и цветов горки, из трактирных дверей исходили приятные запахи жареных креветок, которые очень любил Ал.

* * *

Задание умертвить двоих тюремщиков. На самом деле совершенно не обязательно уничтожать полезных и не зря занимающих свои места людей, в то время когда бесполезного люда вокруг видимо-невидимо.

Ронины, крестьяне, даже горожане, эта наконец… не трех, тридцать трех, если нужда припрет, можно притащить в замок. Впрочем, к чему привлекать ненужное внимание, хватая праздно шатающихся по главной площади бездельников. Есть же тюрьма, а в ней полно узников.

Начальник стражи хлопнул себя по бритому лбу, радуясь столь изящному решению проблем. Но нельзя просто умертвить и выставив на всеобщее обозрение два трупа. Сидельца по одному только запаху сразу же отличишь от порядочного человека. А вот тюремщики моются обязательно. К тому же их прически… да, тут о многом стоило подумать. Но времени не было.

– Двух не старых, осужденных на смерть мужчин тайно и быстро доставить из ближайшей тюрьмы в подземелье замка, – приказал он своему помощнику и сам, обнажив меч, вошел в темный прохладный коридор, где его, по заведенному обычаю, встречал сухопарый тюремщик.

Наверное, после расправы над арестованной следует покончить и с этим, запоздало подумал начальник стражи, впрочем, по-настоящему хороших тюремщиков мало.

Проходя мимо маленького аккуратного садика, он припомнил обезноженного тюремщика в замке Дзатаки, которому, несмотря на многочисленные просьбы разрешить покончить с собой, было отказано. Мало этого, явившаяся после убийства мужа Осиба забрала калеку в свой замок, пообещав, что там поможет ему встать на ноги. Надо же, пристроила у себя бесполезного калеку, в то время как сильные молодые самураи были вынуждены искать себе другое место службы, другого господина. Счастье, что самых ценных забрал к себе сегун, и кто-то остался близ семьи покойного дайме. Да. Судя по всему – хорошие тюремщики по весу риса. Об этом следовало помнить.

Глава 13
Юкки – начало изгнания

Говорят, сегун Хидэтада запрещал выдавать жалованье заболевшим придворным врачам. Так как неумение излечить собственный недуг доказывало некомпетентность целителя.

Токугава-но Дзатаки. Из записанных мыслей

Безошибочным внутренним чутьем Юкки постигла, что ее идут убивать, и поднялась с подстилки в ожидании неизбежного. Никакой магией, приписанной ей Кимом, она не обладала. Разве одно-единственное, странным образом приобретенное знание о перемещении души в другое тело и затем возврат в прежнее, аккурат в ту минуту и секунду, когда произошел выход. Пока тело еще не остыло, и кровь не остановилась в жилах, превратившись в ленивую и никуда не годную массу. Но теперь…

Она услышала, как где-то там, за дверями ее камеры и даже дальше щелкнул замок входной двери и послышались шаги, ближе, ближе.

«Если меня зарубят сейчас, я не вернусь уже никогда. Не вернусь в это тело, не буду больше Юкки – женой Минору, матерью Ичиро». Она мысленно проверила всегда готовые принять ее коридоры времени. Все было как надо. Все в самом лучшем виде. После рокового удара мечом она будет продолжать жить, но только не Юкки. Кем-то другим – мужчиной, женщиной или ребенком, в этом мире, в далеком будущем или прошлом. Но непременно будет жить.

Как же горько покидать…

Шаги остановились возле Юккиной камеры, щелкнул засов, звякнули ключи. Да, ее запирали что надо. Боялись потому что.

Перед глазами Юкки замаячила огненная мишень, в которую она должна была привычно воткнуться. Не в молоко, а в самый центр, в яблочко, в глаз дракона. Туда, где открываются спасительные коридоры, куда понесет ее странная сила и ветер времени.

Дверь распахнулась. Незнакомый самурай в коричневом кимоно с пятью гербами сегуната и словно светящимся в темноте мечом. Главное – не паниковать, не плакать, главное – сохранить лицо, все равно уже тела не спасти.

Огненная мишень запульсировала с неожиданной силой, втягивая Юкки в себя, а та, как зачарованная, смотрела на блестящую катану, как будто бы в ее серебристом свете для нее, для Юкки могла открыться долгожданная тайна.

Сколько раз уже убивали ее – мужчиной, женщиной, стариком и ребенком. Ее временные оболочки разлетались на части, шинкованные безудержной силой и острыми мечами, и вот теперь…

Она инстинктивно сделала шаг в сторону, пропуская меч, ворвавшийся в камеру ветер странствий растрепал ее черные волосы, новый замах сверху вниз получился растянутым во времени. Должно быть, в Юкки проснулась забытая поэтесса времен Желтого Императора в Китае. «Меч похож на струну. На струну, на которой играет судьба, – подумалось ей. – Мое тело было безупречным музыкальным инструментом, на котором понимающие пальцы Минору могли играть любые, даже самые сложные музыкальные композиции. Как жаль, что этот великолепный инструмент будет сломан. Утерян для вечности…»

Дневной свет играл на лезвии катаны, перед глазами пульсировала заветная мишень, Юкки набрала в легкие воздух, она знала, что «замороженный» воин не разморозится без ее согласия. Но с другой стороны, она понимала и то, что не может сейчас обойти посягавшего на ее жизнь самурая и как ни в чем не бывало выбраться из тюрьмы. Не получится, потому что эта пауза – суть растяжения времени – дана только для того, чтобы она успела принять свою судьбу и покинуть тело до того, как…

Но об этом не следовало думать.

Перед глазами Юкки пронеслись Минору, на руках которого лежал крошечный Ичиро, мама, Арекусу, Фудзико, служанка Каори… Мысленно поклонившись каждому, она заторопилась, подгоняемая ветром странствий.

Меч зажегся с новой силой, и Юкки добровольно встала под удар.

Пространство тряхнуло, точно мир вдруг пробудился от непонятного сна, воин вздрогнул и со всей силой перерубил стоящее перед ним мертвое тело.

Душа Юкки ловко скользнула в пульсирующую мишень и полетела дальше, по знакомым ей коридорам времени. Впрочем, далеко она не собиралась улетать, она еще была нужна своим близким, она еще могла попробовать повлиять на их судьбы, помочь. Увидеть их, по крайней мере, еще раз человеческими глазами.

* * *

Перед Алом открыли двери в кабинет сегуна, где его давно уже дожидался Ким. Игра предстояла непростая. С одной стороны, нужно было потянуть время, пока начальник стражи покончит с Юкки и приготовит трупы якобы погибших от ее магии воинов, с другой – надо же было как-то объяснить Алексу, отчего он до сих пор не выпустил его невестку.

По сигналу Кима две девушки внесли в комнату столик и поставили на него чашки для саке и разнообразную закуску.

– Простите меня, – Ал не мог разговаривать с Кимом в присутствии суетливых теток, разве что перейти на русский, но это на крайний случай. – Простите меня, но я только что ел, и дело, по которому я явился сюда, безотлагательное.

Одна из придворных дам бросила на Ала уничижительный взгляд.

– Не психуй, – усовестил Ала Ким по-русски, после чего перешел на японский. – Отпустят твою Юкки, я здесь сегун – кто мне указ? Бумажек каких-то найти не могут. Куча формальностей. Не переживай, давай-ка лучше откушаем, как в старые добрые времена, а то я проголодался. Что же до Юкки, то сам небось оставил перед воротами с десяток самураев. Им ее с рук на руки и передадут. А нам сюда сообщат, что выпустили и все тонкости соблюдены.

– Нам обязательно общаться в присутствие твоих шлюх? – Ал подзабыл русский, и теперь язык давался ему с каким-то скрипом.

– Зачем же так грубо, мои девчонки не заслужили такого отношения к себе. Я и так пренебрегаю их обществом в последнее время. Чем они тебе помешают, скажи на милость?

– Тем, что при них несподручно тебе морду бить.

– Ай, ай, какие мы грубые. – Ким привлек к себе одну из красоток и, растрепав ей прическу, поцеловал в шею. – Чуть что, и сразу по морде. Ладно, переходим на японский, а то как бы чего не заподозрили.

Поняв, что сегун увлекся одной из подавальщиц, ее место у стола тут же заняла другая девушка. Принесли блюдо из белого осьминога с крошечными вялеными креветками, как любил Ким. Жареная рыбка для Ала. Могли бы, конечно, и на мясо расщедриться, но должно быть, никто не охотился, а на такой жаре либо есть только что убитое и приготовленное, либо воздержаться.

Ал облизал губы и, наконец, позволил себе присесть на подушку.

Насчет бюрократии, это он, Ким, верно сказал. Чего-чего, а бумаготворчества в токугавской Японии развелось превеликое множество, но все же – личный приказ сегуна… м-да…

– Не сомневайся во мне, дело твоей невестки у меня на контроле. На личном контроле! – Ким поднял вверх тонкий, сухой палец. – И сейчас я велел отпустить ее, потому что наши подозрения не оправдались. Но на будущее, ты же и сам понимаешь, что я не собираюсь постоянно ждать удара со стороны ее матери.

– Юкки не будет разменной монетой в ваших делах с Осибой! Юкки…

* * *

Ветер странствий… Юкки, или кем она была в эту секунду, рывком выскочила из коридоров времени и полетела куда-то, где кроме ветра странствий свистели и другие ветра, ветра, несущие запахи воды и трав. Туда… к крошечным, игрушечным домикам и похожим на шарфы каналам, к тем, словно нарисованным желтоватым дорожкам и малюсеньким деревцам. Кто это своему ребенку такой садик построил?

Ближе, ближе, вот уже видны тени людей. Их много, дома уже не кажутся игрушечными, на улицах заметное оживление. Строем идут куда-то самураи, торговцы с корзинами на головах, молодая мама бегает по лужайке вместе с двумя карапузами в просторных одеждах. Милое дело, вселиться в одного из этих детишек, но нет…

Юкки меняет направление, снова берет вверх к голубому лоскутку неба и оттуда вниз, туда, где канал делает петлю вокруг сегунского замка и прилегающих к нему территорий, золотой дракончик с расправленными крыльями – живой? Нет, должно быть, украшение замка… не суть.

Нельзя отвлекаться, вот и каменный балкон, перед внутренним взором замелькала всеми красками радуги горящая мишень, вот она нацелилась на чью-то спину с большим бантом. Нет! Сорвалось. Туда, в глубь замка, за полупрозрачные сёдзи, дальше, дальше. А вот и он… мишень пульсирует с такой силой, что невозможно разглядеть лица. В комнате явно несколько человек, значит, надо быть особенно осторожной.

Юкки расслабилась и позволила мишени втянуть себя в незнакомое ей тело.

Ким дернулся, поперхнулся соском, который только что облизывал, падая на столик с едой, отпихнул от себя полураздетую придворную даму.

Ал вскочил с места, подхватывая друга.

– Арекусу? Вы? – Сегун вытаращился на Ала, все еще лежа на столе.

Поняв, что ничего страшного как будто не произошло и уже не произойдет, две дамы при помощи Ала усадили господина на его место, смеясь и весело обтирая его надушенными платками. Третья выскочила на секунду за дверь, должно быть, распорядилась немедленно вызвать врача.

В помещение проникли и, не приметив ничего из ряда вон, так же тихо исчезли два стражника, одна из женщин развязывала пояс внезапно заболевшего сегуна, другая принесла воду для умывания, третья уже стояла с новым кимоно на руках.

Молчаливые служанки убирали испорченные яства, вытирая и заново сервируя стол.

Какое-то время сегун с удивлением разглядывал свою впалую желтоватую грудь с по-идиотски торчащими сосками, потом потребовал принести зеркало.

– Что с тобой? На солнышке перегрелся? Или съел что-то не то?

– Я, Арекусу-сан, я… – Было заметно, что Хидэтада никак не может прийти в себя.

– Ну да. Я это. А с тобой-то что? – Ал говорил по-русски, но Ким явно не понимал ни слова. – Ким? С тобой все в порядке?

– Арекусу-сан… – Сегун внезапно отвернулся, очумело разглядывая комнату. – Оставьте нас одних. – Повелительный, не терпящий возражений жест рукой. – Арекусу-сан… я не Хидэтада-сан. Я не сегун.

Не понимая, что происходит, Ал уставился в безумные глаза сына Иэясу. Это хоречье лицо, желтая кожа, глаза навыкате, эти паучьи руки с длинными, похожими на сучья пальцами – все это он знал уже несколько лет. Все то время, как Ким занял приглянувшуюся ему оболочку, и вдруг…

– Ты? – Алекс чувствовал, как реальность ускользает от него, обесцениваясь, точно протухший товар в лавке.

– Я Юкки, ваша невестка Юкки.

– Юкки? – Да, он и раньше знал, что дочка Осибы может перемещаться из тела в тело, а что тогда делает душа, которую она выбивает из приглянувшегося ей носителя? Она гибнет… Острая жалость к Киму сменялась болью и пониманием личной трагедии Юкки, ведь не пошутить же она явилась в сегунский замок. Не из пустого ребячества воспользовалась телом правителя страны, или все же Ким был прав, и Юкки – засыл Осибы? Нет…

– Меня только что зарубили в подвале этого замка по приказу сегуна. – Хидэтада-Юкки вздохнул. – Мне больше не вернуться в мое тело. Я… я не хотела убивать сегуна, мне просто нужно было теплое тело, чтобы пожить еще какое-то время… первое попавшееся тело. Я не думала о власти. Клянусь вам. Я только хотела побыть еще какое-то время в одном городе с Минору и Ичиро.

* * *

Выходя из тюрьмы, где он казнил Юкки и присутствовал во время умерщвления двоих осужденных на смерть мужчин, начальник стражи сегуна вдруг подумал о том, что неплохо было бы принять задним числом покойников на службу. Эта идея показалась ему весьма своевременной. Кто знает, быть может, имеющий особенное влияние на сегуна Грюку-сан пожелает проверить, а числятся ли вообще убиенные тюремщики работающими при тюрьме. Их ли это была смена. Все говорили, что Арекусу невероятно докучен и въедлив. А значит, следовало позаботиться о том, чтобы все выглядело похожим на правду. Смерть для них он выбрал от яда, чтобы следов не оставалось. С Грюку Арекусу приходилось держать ухо востро.

* * *

Понимая, что Ким перед выходом из тела должен был бы испить эликсир или хотя бы сосредоточиться на переходе, чего явно не было, Ал должен был принять как данность, что друг ушел от него теперь уже навсегда.

И вот тут начались сложности, с одной стороны, можно было понять Юкки, которая хотела только одного – как можно скорее выбрать себе самое красивое женское тело для того, чтобы снова быть с Минору и сыном, но с другой… Что бы, интересно, стала делать стража, если бы сегун вдруг ни с того, ни с сего дал дуба сразу же после аудиенции со своим приближенным? К гадалке не ходи – заарестовали бы за милую душу, потом вытащили бы эту самую душу у него из груди, снимая показания.

Так что Юкки хочешь не хочешь пришлось оставаться еще какое-то время в теле сегуна, что имело свои сложности уже потому, что не имеющая понятия о придворной жизни и ежедневных скучнейших делах и церемониях, не зная самого расположения замка и имен своих слуг, она сильно рисковала.

Тем не менее Юкки нашла в себе силы выслушать доводы бывшего свекра и понять, что еще какое-то время ей придется побыть сегуном.

Для облегчения задачи Ал попросил Юкки сослаться на нездоровье и отменить хотя бы важные государственные встречи. Орден «Змеи» обладал сведениями, согласно которым, второй сегун Эда Бокуфу Хидэтада должен был в этом году умереть, так что никто не стал бы чинить дополнительного дознания, отчего преставился местный правитель.

Горюя о своей нелегкой доле и сожалея, что, сказавшись нездоровым, она не может теперь поглядеть воочию на жизнь придворных дам, рассмотреть их наряды и прически, Юкки дала наконец Алексу слово, что будет с неделю чинно сидеть в сегунских покоях, ссылаясь на мнимые болячки и избегая лишний раз смотреть в зеркало.