Текст книги "77 законов креативности"

Закон обрамляющей стороны вещей

Самое важное зачастую скрыто в обрамляющей стороне вещей. Одно время я серьезно занималась изучением феномена, имеющего самое прямое отношение к означенной проблеме, имя ему – болтовня. Могу утверждать, что все мы испытываем потребность в болтовне, и даже самые наиумнейшие люди не миновали этой участи. Так почему же, зачем мы болтаем? «Истина скрыта не в беседах с умными людьми, а в банальных вещах», – сказано у Пруста. «Хорошие стихи тем лучше, – считал прустовский герой Сван, – чем меньше в них смысла». В этом состоит известный парадокс: чем глупее и несерьезнее контекст, тем больше возможности «зацепить» истину. Недаром А. Ахматова написала: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда».

Но теперь о повседневной коммуникации. Венгерские ученые в середине XX века задумались над тем, как мы общаемся. Они выяснили, что в нашей как устной, так и письменной речи много «лишних» слов. «Лишнее» слово узнается очень просто: если мы догадываемся из контекста, какое слово сейчас последует – оно лишнее. Например, «она вышла» – мы знаем – «замуж», или «передовики» – мы говорим – «производства» и т. д. Зачем же употребляются эти «лишние» слова? Для установления контакта, для того чтобы лучше почувствовать собеседника и понять его внутренние «мотивы». Нередко «лишние» слова оказываются не только не лишними, но главными для понимания ситуации. Это – чудесное средство для выражения «невыразимого». Иногда в оговорках, которые мы допускаем, в докладе, заключено больше, чем в самих этих докладах. В болтовне рождается весьма любопытный эффект «прояснения научной мысли», когда вы излагаете свою концепцию перед аудиторией, подчас, возникает ситуация «уточнения» тех положений, которые до того казались вам, может быть, не совсем ясными.

Один крупный ученый рассказывал, что во время доклада на конференции, когда он сделал отступление от основной смысловой линии, его озарило: ему в голову пришла основополагающая идея его докторской диссертации. И как тут не вспомнить лежащего в ванне Архимеда, когда ничто не предвещало сделанного им в результате открытия, или Ньютона со знаменитым яблоком, случайно упавшим ему на голову.

Попутно замечу, что разговоры на научную тему в кулуарах могут дать больше пониманию по вопросу, чем чтение самого научного труда. Е. М. Левашёв как-то поделился со мной подробностями одной защиты по квартетам А. П. Бородина. Для присутствующих так и остался нерешенным вопрос финала Квартета D-dur. Всем эта музыка казалась в высшей степени странной, но уже после защиты, в рамках частной беседы, новоиспеченный доктор искусствоведения рассказал, в чем суть финала бородинского квартета: «”Вставай, – говорит новобрачная, – уже утро, пойдем на речку!”. – “Не хочу”, – отвечает Бородин. – “Нет же, вставай!”. Словесная перепалка переходит в подушечный бой». И тогда все в финале становится на свои места, но об этом нельзя написать в научной труде, можно только рассказать, болтая с коллегами. В непринужденной беседе, в лишних словах, в оговорках заключена великая сила. Об этом еще писал З. Фрейд. Но оговорка, невпопад вставленное слово – не что иное, как случайность, незапланированная импровизация, а самое лучшее в жизни происходит случайно: не бывает веселья на запланированном празднике, скорее, во время подготовки к нему. То же касается сравнений: «Сравнения запланированные, ощутимые не так интересны, как сравнения случайные, глубинные, возникшие походя: именно они расцветают всеми своими радужными красками»[9]9
  Роман «В поисках утраченного времени» М. Пруста.


[Закрыть]. Такие неожиданные сравнения и догадки появляются во время болтовни.

Хорошо известно, что значительная часть важных вопросов решается не за столом переговоров, но в кулуарах. Жанры меняются местами: за чашкой кофе бизнесмены и политики делают вид, что болтают, во время переговоров они делают вид, что говорят серьезно, хотя все уже решено заранее. Болтовня – это волшебное средство выйти за рамки условностей, преодолеть «искусственность ситуации». И здесь напрашиваются аналогии с натюрмортами Караваджо с вынесенными за рамки картины частями фруктов и цветов. Итак, картина, у которой нет рамки, беседа, которая продолжается в «зазорах» между фразами, может приоткрыть вам очень-очень многое. Кроме того, у болтовни есть одна отличительная особенность; здесь не существует строгих правил. В любых других видах общения мы вынуждены выстраивать свою речь, следить за лексикой, семантикой и многими другими вещами, оставляя на границах фраз самое важное. В болтовне мы всегда выходим за рамки строгих логических построений. Чудесное «ах да», или «ну вот» возвращает нас к любому месту повествования, и в этом вся соль, ибо болтовня становится тем чудесным инструментом, который позволяет «проникнуть» в зазоры между словами, перейти запретную границу, стоящую между ними, и намекнуть на то «невыразимое», что мы чувствуем, но не можем об этом внятно сказать. Приведу такую аналогию; иногда удачно схваченный ракурс, налету пойманный момент стоит целой фотосессии, также и в болтовне, неуловимый жест, случайное словцо проясняет очень многое.

В парадигме «между прочим» подчас рождаются шедевры. Нередко бывает так, что в ситуации болтовни, «на скорую руку» возникают поистине выдающиеся творения. Так возникла идея оперы «Руслан и Людмила». «Этот сюжет предложил мне Шаховской, – пишет Глинка, – он не только предложил, но и на “пьяную руку” в течение двадцати минут набросал план оперы. Можете себе представить, что опера была написана именно по этому плану!».

Через «между прочим», через болтовню в жизнь входят незабываемые моменты: и здесь не могу не вспомнить Болконского, который, слушая над собой «щебетание» Наташи, стремящейся улететь в небо, полностью пересмотрел свои жизненные приоритеты.

Закон важности неважного

Фагот – это почти незаметный в условиях насыщенной оркестровой фактуры инструмент; но убери его – и в звучании пропадет что-то очень существенное.

Концертмейстер – это лицо, которое обычно не замечают, ну сидит и что-то там наигрывает. Среди концертмейстеров даже есть шутка: «Концертмейстер – тоже человек». То, насколько концертмейстер важен, начинаешь понимать, когда за инструментом оказывается плохой концертмейстер; скажем больше, неважный аккомпаниатор способен зарубить игру даже высококлассного солиста.

Закон детали

Французская пословица гласит: «Дьявол кроется в мелочах». Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему мы предпочитаем живое общение телефонному разговору? Нам важно видеть лицо собеседника, видеть выражение глаз, видеть его мимику и жесты, детали, которые могут выдать «с головой».

Не ошибусь, если скажу, что на эстетике детали построено все искусство интерьера. Несколько лет назад я переехала в новую квартиру, в которой сделала ремонт и поставила удобную, приятную глазу мебель. Но почему-то в своей комнате я находиться не любила; чего-то здесь не хватало, но я никак не могла понять, чего. Однажды ко мне на консультацию привели юную пианистку, мать которой оказалась дизайнером интерьеров. Я пожаловалась ей на свою проблему. Она обещала помочь. В свой следующий визит она вручила мне яркую, кричащего алого цвета диванную подушку. И когда сей предмет оказался на положенном месте комната вдруг заиграла, стала другой; воистину детали способны творить чудеса.

Если в жизни деталь решает многое, то в искусстве она решает все. Чем, собственно, отличается игра Святослава Рихтера и любого хорошего студента? Да, в общем-то, ничем, за исключением маленьких, а порою даже микроскопических деталей. Все решает какой-то мельчайший оттенок, какая-то особая интонация, но именно эти едва уловимые моменты по большому счету и определяют то, будут ходить на ваши концерты или нет.

Как-то я слушала певца, который «на бис» исполнил известный шлягер группы «Queen» – «The show must go on». Я поразилась тому, насколько голос и манера исполнения оказались близки к оригиналу, и уже было решила посетовать на то, сколько талантов пропадает всуе. Но вот наступила финальная кульминация этой берущей за душу истории – и тогда мне стало ясно: Меркьюри, да не он.

Приведу некоторые примеры из литературы, и первым в этом ряду будет сюжет из «Дамы с камелями». Представим ситуацию: веселое общество, кавалеры, дамы полусвета, кругом блеск. Роскоши так много, что она вызывает впечатление монотонности. Кто-то из присутствующих рассказывает анекдот. Все громко смеются. Одна прелестная дама смеется громче и веселее всех. Но вот смех постепенно замирает, а дама продолжает смеяться, но смех у нее нервический и в какой-то момент он переходит в столь же неудержимый кашель, с которым дама никак не может справиться. Наконец, и он смолкает. Дама отрывает от лица белоснежный платок, и мы видим на нем капельки крови. Эта маленькая деталь все нам объясняет. Другой пример – М. Митчелл, роман «Унесенные ветром». Скарлетт О`Хара приходит в тюрьму к Ретту Батлеру просить денег. Семья О`Хара в крайне бедственном положении, родовое поместье Терру отбирают за долги. Скарлетт шьет из гардин шикарное бархатное платье и в таком крайне нарядном виде является к Батлеру. С самого начала Ретт заподозрил что-то неладно. «Дьявол кроется в деталях». «Что с вашими руками», – спрашивает Ретт. «Ничего», – беззаботно отвечает Скарлетт. Но тут Батлер целует руку у миссис О`Хара, что дает возможность получше ее разглядеть. Его вердикт беспощаден: «Да вы же этими руками пахали землю!». Можно нарядно одеться, но нельзя в одночасье, находясь много часов под раскаленным солнцем Терры, убрать плебейский загар со своего лица, нельзя, перенеся, все тяжести и лишения военного времени, за несколько часов вновь стать холеной аристократкой Юга.

Часто мы воспринимаем собеседника через призму какой-либо характерной детали. Деталь может быть «пружиной» всего произведения. Через нее – как оренбургский платок сквозь кольцо – может быть пропущен весь текст. Пруст описывает художника, которому одна молодящаяся дама сделала заказ на свой портрет, на котором она непременно хотела быть похожей на дочку своей дочери. Художника же привлек необыкновенный бледно-желтый цвет ее лица[10]10
  Роман «Пленница» М. Пруста.


[Закрыть]. Также упомяну мою любимую героиню – знаменитую актрису Джулию Ламберт[11]11
  Роман «Театр» С. Моэма.


[Закрыть], которая в сцене с молодой соперницей в стремлении уничтожить ее как актрису перетянула внимание зрителей на себя, гипнотизируя их взмахами красного платка, хотя роль была второстепенная, и Джулия находилась в глубине сцены.

Из воспоминаний Аллы Демидовой, посетившей в Японии театр Кабуки: «В зале раздались смешки, они становились все сильнее и задористее. Сколько я ни всматривалась в актеров, ничего особенно смешного не заметила. Тогда я решила спросить своего японского коллегу, над чем, собственно, все они смеются? “Да что вы, – с готовностью пояснил японец, – тот актер, что на сцене, он же так уморительно поднял бровь!”». Вдумайтесь, едва поднятая бровь – деталь, совсем незаметная европейскому глазу, вызвала бурную овацию зала!

Говоря о деталях, не могу не упомянуть Чехова, для которого деталь является всем и вся, порой, она заменяет многие страницы текста. Вот моя любимая сцена из «Дамы с собачкой»: Анна и Гуров в комнате отеля, где онипровели ночь. Она задает вопрос, от которого, может быть, зависит ее жизнь: «После того, что случилось, вы, верно, перестанете уважать меня?». Что делает Гуров? «Он подошел к столу, взял нож, разрезал арбуз и съел его». Ни прибавить, ни убавить! А вот как говорит о деталях наш великий русский философ А. Лосев: «Однажды мы шли по проселочной дороге с моею сокурсницей, и я объяснял ей свою философию. Вдруг она резко остановилась и сказала: “Не спотыкайтесь”. “Отчего же не спотыкаться?” – изумился я. “Я лучше вас пойму, если вы не будете спотыкаться”». И еще фрагмент: «Как-то я присутствовал на крупной философской конференции, один из выступающих наседал, а другой рьяно отстаивал свою точку зрения и все время теребил свой галстук. Не знаю, как это случилось, но отчего-то его философия померкла в моих глазах, стала какой-то неубедительной».

Как музыкант я не могу обойти вниманием композитора, для которого деталь является альфой и омегой творчества, это Моцарт. И для большей наглядности я сравню двух великих современников, Моцарта и Бетховена. Бетховен – гений, который все «договаривает до конца». Я иногда улыбаюсь бетховенскому упорству; высказав идею в своей Третьей симфонии, он продолжил ее в Пятой, но, не успокоившись на этом, решил договорить ее в последней, Девятой симфонии. Моцарт как, собственно, и Чехов, никогда ни на чем не настаивает. Все важное, сокровенное возникает у него языком междометий: «между прочим», «ах да, вспомнил». В какой-то момент я поняла, что на Моцарта нужно смотреть в телескоп. Чем отличается телескоп от микроскопа? Посредством микроскопа мы увеличиваем малое; телескоп же, напротив, приближает то, что нам казалось мелким и незначительным.

Закон части и целого

Часть не должна заслонять собой целое, равно как без прорисовки отдельных деталей целое не будет выразительным. Детали, как прекрасные цветы, которые украшают скромный и суровый альпийский луг, но их как, и специй, не должно быть слишком много.

В книге великого польского пианиста А. Корто читаем: «В освоении произведения исполнитель подобен авиатору; сперва нужно подняться ввысь и охватить произведение всеобъемлющей мыслью, единым взглядом, затем мы спускаемся на землю и изучаем ландшафт, где какой кустик, низина или холм, на третьем этапе мы снова поднимаемся ввысь, осмысляя целое с учетом всех обнаруженных подробностей». Настоящее мастерство как раз и состоит в том, чтобы уравновесить целое и эти самые подробности.

А. Гордон рассказывал, что один молодой режиссер выбрал в качестве курсовой работы экранизацию малоизвестного чеховского рассказа. Посмотрев финальный вариант, он понял, что слишком затянуто, и тогда он сократил хронометраж; в результате героиня пропала. Одну ногу вытащишь – другая увязнет! Вот пример «из другой оперы». Однажды я была на экскурсии в Эскуриале – месте погребения испанских монархов, и тогда я поняла весь смысл словосочетания «монотонность роскоши». Золота было так много, что оно перестало восприниматься таковым.

Закон отсутствия мелочей

И в творчестве, и в жизни не бывает мелочей. Все одинаково важно. И те, кто это понимают, достигают больших результатов. Любая мелочь может сработать, как на успех, так и на поражение. Помню, что однажды, уже выйдя на сцену, заметила пятнышко у себя на рукаве – я была близка к провалу. Именно поэтому специалисты советуют оставлять себе три минуты на «предполетный осмотр»: я полностью, с ног до головы сканирую свое тело, проверяя работу всех систем: голод, жажда, внешний вид, эмоциональное состояние, и только проведя такую ревизию можно выходить на сценические подмостки. Я коснулась внешнего, теперь – о внутреннем. Наше глубокое заблуждение состоит в том, что мы привыкли видеть реальность в свете деления на передний и задний план, главное и второстепенное, основное и проходное, тогда как это разделение в корне неверно. В первую очередь, скажу о том, что существуют авторы, у которых вообще нет проходных героев. Назову трех, сейчас пришедших мне в голову – Шекспир, Чехов, Моцарт. Чеховский Фирс или фокусница не менее важны, нежели главные персонажи. А второстепенные героини моцартовских опер: Барбарина, Церлина, можно ли их считать таковыми, если при воспоминании об этих моцартовских шедеврах в памяти сразу всплывают музыкальные номера с их участием?

Закон отсутствия проходных моментов особенно важен для нас, исполнителей. Всю музыкальную фактуру принято разделять на гомофонию и полифонию. Гомофония, ответит вам любой специалист, это мелодия и аккомпанемент, существующие по принципу «солист – кордебалет», а есть полифония, в которой имеет место равнозначность всех мелодических линий и действует принцип «первый среди равных». На самом же деле все большие музыканты знают: нет никакой гомофонии, но есть тотальная полифония.

Возьмем, к примеру, такой аккомпанемент, как альбертиевы басы; казалось бы, что тут играть, напудренный парик, одетый на лицо музыки. Да, все это так, да не так. Только тот интересен публике, кто из этого унифицированного материала сможет создать непререкаемый шедевр. Прав, сто раз прав был К. Игумнов, утверждавший, что мелодия может существовать лишь на до конца выясненном фоне. А Е. Тимакин выразился еще точнее: «Каждый элемент произведения должен быть самодостаточным, самый нейтральный аккомпанемент, вроде бы ничего не значащий подголосок или гармонический переход, будучи сыгранными отдельно, должны являть собой законченное произведение искусства». Возьму шире, в умении из каждой своей позы, из каждого жеста сотворить настоящий шедевр, по-видимому, и заключен один из главных секретов сценической магии.

Закон лаконизма

Напомню расхожую фразу: краткость – сестра таланта. Это воистину так. Великий Микеланджело говорил: «Я беру глыбу мрамора и отсекаю от нее все лишнее». «Если вы хотите, чтобы рассказ получился, – советовал Чехов молодым литераторам, – уберите из него начало и конец, а еще желательно и середину». Приведу известный эпизод из жизни Моцарта, имевший место после премьеры его комической оперы «Похищение из Сераля». Австрийский император попенял автору на то, что в его музыке якобы слишком много нот. На что Моцарт парировал: «Ровно столько, сколько нужно, сир». Да, именно это ощущение «ничего не прибавить, ни убавить» столь поражает меня в авторе «Дон Жуана». Иногда кажется, вынь из этого совершенного здания хоть один кирпичик, и оно обрушится.

А вот две примечательные для нас цитаты. «Когда я создаю балет, – признавался Ф. Аштон, – я всегда смотрю не на то, что можно в него привнести, а на то лишнее, что в нем осталось». И еще одна цитата. Она принадлежит А. Экзюпери: «Прекрасное – это не то, когда нечего добавить, но то, когда нечего убрать»

Закон «чуть-чуть»

Женщины знают, как расстраиваешься, когда покрасился, а тебе говорят «чуть-чуть не твой тон». В этом чуть-чуть все дело, и тогда либо есть впечатление, либо его нет. Из воспоминаний Максима Венгерова: «Я играл с Ростроповичем сонату Бетховена, Мстислав Леопольдович все время одергивал меня: “Максим, вы торопитесь”. Сначала я мужественно выслушивал его замечания, а потом деликатно заметил: “Но я ведь не тороплюсь”. “Да, не торопитесь, но мне все время кажется, что вы вот-вот поторопитесь”».

Закон меры

Во всем соблюдайте меру – гласит восточная мудрость. Этот Закон действует на всех уровнях нашей жизни. Мы говорим: «без фанатизма». «Киса, не делайте из еды культа», – наставляет Воробьянинова Остап Бендер. Мера – это всегда баланс между двумя крайностями. «Из-за стола вставайте чуть голодными», – советуют медики. Правда, верно и другое: если очень хочется, то немного можно. Главное здесь слово – немного. Одна из самых серьезных трагедий нашей жизни – трагедия невоздержанности, невоздержанности в еде, в алкоголе, сексе, в покупании вещей, и, самое главное, в словах. Сейчас модно поститься. В чем же смысл поста? Этот смысл для всех религиозных конфессий один: очистить душу, очистить мысли, и, в последнюю очередь, очистить тело. Как-то в пасхальный пост я зашла к знакомому батюшке и застала такую картину: семья сидела вокруг стола и с аппетитом уминала курицу. «Это как?», – осведомилась я, на что получила не нуждающийся в комментариях ответ: «Греховное – это не то, что в рот, а то, что изо рта».

Про жизнь долее распространяться не буду, а перейду непосредственно к искусству, где Закон меры является одним из основополагающих. Это извечный вопрос нахождения золотой середины, когда нельзя «недо-», но нельзя и «пере-». Все исполнители знают о такой проблеме, как моцартовские задержания: чуть переборщишь – получается сладкий кисель и рушится форма; чуть недоберешь – и карета превращается в тыкву. Как попасть в это прокрустово ложе? Недаром моя профессор Татьяна Петровна Николаева говорила, что для Моцарта нужен «не точный глаз художника, а хищный глазомер». «Если в Моцарте вы не попали в десятку», – говорила Т. П., – дальше уже неважно, куда вы попали, считайте, что вы промахнулись мимо молока».

По моему глубокому убеждению, отличительной чертой большого мастера является внутреннее чувство меры, когда процесс «семь раз отмерь, один раз отрежь» происходит уже помимо вашей воли. Это как хорошая хозяйка, которая все делает на глазок, и внутренние весы – ни больше и ни меньше – никогда ее не подводят.