Текст книги "Воскресный папа"

Глава 19
Ариша

ДНК-тест… Нет, как человек прагматичный, я понимала, зачем он это сделал. Мы были вместе всего один раз, к тому же наш контакт был защищенным. А ко всему, слишком уж экстремальными были условия, при которых он узнал о своем отцовстве. Так что… понять его я могла, да. Я не могла принять это сердцем. Вот не могла, и все.

Я ведь думала, будто все иначе. Я так слепо верила, что он принял дочь безусловно. Ее принял в сердце… и на веру – мои слова. А оно вон как, получается. Сначала тест сделал. И знаете, что? Я все время теперь думала, а до того, как пришли результаты… Он вообще ей интересовался? Заходил ли к ней? Беспокоился ли? Или не позволял себе лишних эмоций, аж до тех пор, пока не получил доказательства своего отцовства? Да, знаю… Вполне могло быть и по-другому. И, может, я просто себя накрутила. Но мне заочно было так ужасно обидно – словами не передать. За себя. Но еще больше – за Машку.

Сейчас-то Орлов, конечно, мог запросто претендовать на премию «Отец года». Кто ж спорит? Я своими глазами видела, с какой нежностью он обращался с дочерью. Как что-то ей напевал, сидя на стуле и покачивая ее, такую крохотную, в своих огромных ладонях. Я вглядывалась в нечеткую, идущую пикселями картинку и захлебывалась нежностью, гадая, что он ей поет. К сожалению, звуков приложение, через которое я за ними подглядывала, не передавало. Наверное, его создатели считали, что это неважно. Звуки… Да ведь и правда не было никакой разницы, что там значилось в репертуаре Орлова, когда он смотрел на дочку так, будто она – самое лучшее, что с ним случилось. Но мне все равно было интересно. Знай слова, я бы могла воскресить в памяти его голос и притвориться, что я там… с ними. Только этого мне и не хватало для абсолютного счастья. Быть с ними там… Ну, и еще чтобы боль отступила. Хоть немножечко. Хоть чуть-чуть.

Впрочем, даже боль не встала на пути у моей разгулявшейся фантазии. Как же я ошибалась, когда думала, что после таких опасных для жизни травм все мысли человека заняты исключительно восстановлением. Нет! Глядя на Мишу, я… думала и о нем. Я мечтала. Сначала робко, потом все более дерзко. Мечтала по факту о том, что он мне и предложил до того, как вошла та медсестра и все испортила правдой. На секунду я даже успела ощутить счастье. Сломанная, разбитая… не мывшаяся толком уже почти неделю (такого даже в Африке никогда не было), я ощутила счастье. Виток вверх, как на качелях, а потом – стремительное падение вниз.

– Тест на отцовство, значит…

Медсестра вышла. Орлов принялся мне что-то объяснять, убеждать меня в чем-то… А я уже не слышала его толком. Меня оглушила боль. Зато я как будто прозрела. И увидела себя со стороны. Вся штопаная-перештопаная. С ногой в скобах. Поцарапанная и сплошь в гематомах. Уродливая… И наверняка плохо пахнущая. А ведь он был так близко, что не мог этого не ощутить. Так что же его заставило преодолеть брезгливость?

Машка… Желание поступить правильно. Создать для нее семью. Потому что он полюбил ее. И это было прекрасно. Но недостаточно для меня. Даже ради дочери я бы не смогла быть с человеком, который меня не любит. Каким бы хорошим он не был. И какие бы благие цели он не преследовал. Так что очень быстро я вывела Орлова за скобки. Это вышло на удивление легко. То было время тревог о дочери, и я на них переключилась без всякого труда. Мечтая ее поскорее увидеть. Обнять и забрать домой… С головой окунуться в такое долгожданное материнство, в проблемы, в заботы, в необходимость что-то решать и что-то делать. Так, чтобы ни на что другое просто не оставалось сил. Да что там… Мне достаточно было взять ее на руки, чтобы все другое в принципе существовать перестало. Вот он – мой космос. Вот – венец всего. Вот – ответ на то, зачем и куда я движусь. Для чего вообще это все.

Кстати, дочь я впервые увидела в обход Орлова. Тот твердо стоял на том, что мне еще нельзя совершать такие марш-броски. Пришлось обращаться к Фельдаманам. Вот никогда и ни у кого ничего не просила, и вдруг оказалось, что это вовсе несложно – попросить о помощи. И язык не отвалился, и чувство вины не съело. Орлов после рвал и метал.

– Я хотела увидеть дочь, – поставила я точку в разговоре.

– Ты выставляешь меня самодуром!

– Я? По-моему, ты и сам с этим прекрасно справляешься. Кстати, я хотела спросить о выписке… Долго ты меня еще планируешь здесь держать?

– Столько, сколько потребуется, – сощурился Орлов.

– С анализами все в порядке. Швы – чистые. С ногой тоже все хорошо. И я уже две недели здесь. Разве этого недостаточно?

– Нет.

Я устало растерла лоб и уставилась в окно. Орлов постарался. Все это время у меня была отдельная палата, которая обычно предназначалась для VIP-персон. Ничего сверх здесь не было – так, комнатка три на четыре. Но свой туалет и душ. Которым я, наконец, воспользовалась с помощью тёти Нади и с благословления самого Орлова… Какое-никакое преимущество. Хотя, может, будь я в общей палате, мне бы не было так тоскливо.

В приоткрытое окно доносился гул города и запах сырой после дождя земли. Когда я ставила на зарядку мобильник и закрывала приложение с Машкой, я смотрела в окно. На клочок голубого неба, тентом натянутого между крыш, и покачивающуюся ветку черемухи. Это было лучше, чем смотреть телевизор.

А еще по несколько раз на день меня навещали. Тетя Надя и дядя Костя, что понятно. Фельдманы, что куда ни шло… Лидия Сергеевна, шутник-Ринат и молчаливый Артем. Что совсем ни в какие ворота не лезло. Я не понимала, зачем им меня проведывать. Правда. Одно дело – Машка. Это их внучка, единственная племянница, но я? Каким я к ним боком?

Машенька в инкубаторе:

О господи, дай мне сил! Что тут непонятного, мама? Они – наша семья! Семья, понимаешь? А в настоящей семье как? Правильно! И в горе, и в радости… В нормальной семье. Не в такой, как была у тебя в детстве.

И зачем из моей выписки было устраивать… черте что? С цветами, объятьями и домашними посиделками. Самое смешное, что никто вроде бы не протестовал, что я решила вернуться к себе домой, а не к Орлову. Но каждый, я это чувствовала, каждый воспринимал это мое желание как блажь, которая непременно пройдет. К Машиной выписке. Или к Новому году. Прогнозы разнились. Я бы даже не удивилась, если бы на это делались ставки.

– Они обращаются со мной, как с душевнобольной! – жаловалась я в Зуме Любе.

– Ну, а что ты хочешь, милочка? В их представлении – ты бесишься с жиру.

– А в твоем? – пожевала я губу. – Вот ты бы стала жить с мужиком, который тебя не любит?

– Не знаю. Долгое время я мечтала хоть о каком-то мужчине. Иной раз так тоскливо было, что я согласилась бы на любого. Даже самого плохонького. Лишь бы он только был, знаешь? Сейчас-то я понимаю, как это глупо. Но ведь куча баб именно так и живет. Просто у тебя совсем другая история. Другой опыт.

Я качнула головой. Да… У меня другой. Может, если бы не Саша, я бы и согласилась. В конечном счете, нет ничего плохого в партнерских браках. Точнее – союзах. Брак мне Миша не предлагал. Только съехаться. А вернее – он поставил меня перед фактом.

– Слушай, а ты в свидетельство его будешь отцом записывать?

– Конечно. Почему нет?

– Ну, я не знаю. У матери-одиночки есть какие-то льготы. А тебе сейчас это не лишнее.

– Это уж точно. Но как-то не по-человечески его не вписать.

– И то так. Когда ты думала этим заняться?

– Чем?

– Оформлением документов, конечно!

И вот тут я поняла, что этот момент у меня вообще напрочь вылетел из головы!

– А я не думала, Люб. Представляешь?

– Вот ты даешь! Позвони Орлову немедленно. Не то вам еще какой-нибудь штраф впаяют.

– Только штрафов мне сейчас и не хватает, – уныло протянула я.

– Ариш, может, я все же вышлю денег, а? Хоть в долг? Мы ведь тоже, как бы это сказать… виноваты в том, что тогда произошло? Обри места себе не находит.

– С ума сошла? Вы не в ответе за тех придурков. Даже думать не смей. И про деньги тоже. Орлов… Он помогает. Очень… Собственно, он покупает все непредусмотренные страховкой лекарства. Смеси. Да и вообще все.

И это меня подкупало ужасно. Больше разве только его отношение к дочери. Иной раз, глядя на них, мне хотелось плюнуть на свои принципы… Уступить. У меня ведь все внутри переворачивалось, когда я видела, как они друг к другу тянутся, но что-то не давало. Я даже знала, что. Однажды познав любовь, я так отчаянно хотела её повторения. И меня швыряло из стороны в сторону на эмоциональных качелях. Туда-сюда. Или во всем были виноваты гормоны, которые я начала принимать, чтобы наладить лактацию теперь, когда в меня не вливали лекарства литрами. И кровь… Я ведь потеряла так много крови.

Изображение Любы на секунду замерло на экране, потом отмерло, я пропустила начало фразы, но зато отчетливо услышала конец:

– … может, тебе и впрямь стоит с ним попробовать?

– Я не знаю… Ой, Люб, мне надо бежать. Сейчас за мной дядя Костя заедет, чтобы отвезти в больницу.

– Не забудь про документы! – прокричала та в последний момент.

Я кивнула и отключилась. За время, проведенное с железяками на ноге, я так и не сумела сродниться с костылями, зато стала передвигаться гораздо увереннее. Буквально сегодня впервые попробовала ограничиться тростью. И вроде бы ничего… получалось. Так что к Машеньке я, можно сказать, притопала на своих… троих. А с ней – Орлов. Его широкоплечую фигуру я даже через приспущенные жалюзи разглядела. Я сглотнула ком, собравшийся в горле, и тихонько проскользнула в бокс. Да только не удержала трость, и та с глухим стуком упала. Миша обернулся.

– Привет! – шепнула я. Ну, просто сама приветливость… – Как она?

Наклониться, чтобы поднять трость, у меня ни за что не получилось бы, поэтому я так и стояла у входа, вытянув шею, как гусь, пока Орлов сам ко мне не подошел, чтобы помочь.

– Она отлично, да, Марь Михална? Наела еще тридцать граммов.

Машенька у папы на ручках:

Фи, папа, какой моветон – поминать женский вес всуе! Что это вообще за вечная тема – мой вес? Меня, вот, гораздо больше интересует, когда вы с мамой поумнеете? Как тут поправишься, когда вся жизнь – сплошные нервы?

– Мое ты солнышко! Мой сладкий пирожок… – запричитала я, касаясь носом щечки и вдыхая сладкий детский аромат, к которому примешалась яркая нотка отцовского парфюма. Спасибо пролактину, во мне даже ничего не дрогнуло. Почти… Я была словно тот кремень, даже когда наши взгляды с Орловым встретились.

– Знаешь, я тут вспомнила, что нам нужно оформить документы на Машу. Разве это не странно, что нам об этом никто не потрудился напомнить?

– Нет… – Орлов мотнул головой и как-то так отвел взгляд, что я напряглась тут же. – Вообще-то я их оформил сразу. Так положено.

– Серьезно?

– Угу.

– А почему мне ничего не сказал? – сощурилась я, потому что хоть убей, что-то тут не сходилось.

– Да как-то разговора не заходило.

– И… и как же ты ее записал? – поинтересовалась я, забирая дочь из его рук, чтобы занять свои. Да и вообще… отвлечься от непонятного напряжения, вибрирующего между нами.

– Орлова Мария Михайловна.

– Понятно.

Мне очень сильно приходилось себя контролировать, чтобы не сжать Машеньку слишком крепко. Выигрывая время, я снова ее поцеловала. Руки быстро устали. Нога ныла просто ужасно. Мне было плохо – хоть плачь.

– Что-то не так?

– Нет. Все нормально.

Угу… Именно поэтому меня трясет! Потому что все нормально. Все – лучше не придумаешь. Я сама спокойствие. Нет, все же…

– А ты не хотел у меня поинтересоваться, какую я хочу дать своему ребенку фамилию?! – мой тихий голос в конце уже был едва различим. И чем тише он становился, тем сильней закипала обуявшая меня ярость.

– Она и мой ребенок тоже, – примирительно заметил Орлов.

Ну, и тут уж я, конечно, не удержалась от шпильки:

– Конечно, твой. Ты же это проверил.

Сказала и… отвернулась. Нет, никаких шансов. Пропасть между нами только ширилась. И как ни старайся, как ни обманывай себя, как ни бросай через нее мостик – ничего не получится. Иногда просто не судьба.

Глава 20
Михаил

– Эй! Сделай мину порадостней.

– Что?

– Улыбнись, говорю, у тебя дочь из роддома выписывают, а ты такие злобные рожи корчишь, что от тебя люди шарахаются, – хохотнул Ринат. Я покосился на Артема, и тот кивнул – мол, ага, шарахаются. Но сам-то тоже выглядел не слишком счастливым. И это совсем не вязалось с его словами о том, что у него все прекрасно после развода. Ага, как же. Похоже, мы с ним оба в дерьме. Только я в гораздо большем. У Тёмы хоть детей нет. Развод родителей для них не станет травмой. А вот в моей ситуации… Черт. Я ведь до сих пор не понимал, как вообще в ней оказался. Поначалу даже не поверил в то, что Ариша серьёзно так решила. Думал, перебесится баба – и все. Плохо же я ее знал.

– А Ариша-то сегодня принарядилась.

Я скосил взгляд на мать своего ребенка и стиснул в бессилии зубы.

– Значит, она точно не передумала?

– Нет.

– А ты ей предлагал…

– Я предлагал ей все! Все, Ринат. Она сказала – нет.

– «Нет» существует только для тех, кто спрашивает, – чуть сощурился брат, и появилось в его глазах что-то странное. Меня холодом обдало. Жутковато… Иной раз я его побаивался, не совсем понимая – шутит он или задвигает на полном серьезе.

– И что же ты предлагаешь? Взвалить ее на плечо и в пещеру?

– Почему бы и нет? По-моему, отличный план.

– Нет, уж, извини. Я себя не на помойке нашел, чтобы так бабе навязываться. У меня, может, тоже чувства есть.

– Какие-то чувства, кроме голода? – оживился Артем. – Я вот жрать хочу – жуть. Интересно, нас у Ариши покормят?

– Чувство собственного достоинства! – рявкнул я. – Слышал о таком?

Вышло, наверное, слишком громко. Ариша скосила взгляд в нашу сторону и с осуждением повела бровью. От этого я еще больше взбесился. Оттолкнулся от заборчика, который подпирал задом все это время, и шагнул вперед под ее пристальным настороженным взглядом.

– Не знаешь, почему так долго?

– Нет. Но если ты куда-то спешишь, а сама справлюсь.

– Я… никуда… не спешу! Я просто не понимаю, почему такая заминка.

Меня задолбали эти её «если». Если я спешу, если не хочу ей помогать с малышкой, если не хочу жениться! В каждом этом «если» эхом звучало – гуляй, парень, ты свое дело сделал. И от этого я себя чувствовал как будто использованным. Словно она меня поимела и вытолкнула прочь с орбиты своей жизни. Как мусор, как отработанный материал. Донорский материал, понимаете?

– Ох, кажется, это за нами!

И правда. На крыльцо выскочила медсестра и отчаянно замахала руками в нашу сторону. Несмотря на все протесты Ариши, я помог ей вскарабкаться по ступеням, ведущим к входу. А внутри нас ждал сюрприз. Комната выписки была украшена розовыми шарами. На пеленальном столике лежал букет цветов и маленький плюшевый мишка. Мы с Аришей растерянно переглянулись и синхронно перевели взгляд на паренька с камерой, который неловко топтался у стены с нарисованным аистом.

– Небольшая фотосессия к выписке – подарок от коллег, – объяснили нам сотрудники центра. – А вот и ваш Орленок, Михал Ильич…

В палату вошла симпатичная женщина с маленьким свертком в руках, который тут же перекочевал ко мне. Машеньке было уже два месяца, но если бы все прошло нормально, она бы еще даже не родилась. Я смотрел на неё, уже не пугаясь тягучей боли в груди, которая возникала каждый раз, стоило мне взять ее на руки. Это точно был не инфаркт, как я подумал вначале. Просто любовь. Огромная отцовская любовь. И её было так много, что даже мое большое во всех отношениях сердце с трудом её всю вмещало.

– Ну-ка, счастливые родители, улыбнитесь.

Мы с Аришей растерянно уставились в камеру. Щелк! Я нахмурился. Она закусила губу и отвернулась, сделав вид, что поправляет на Машке шапочку.

– Что вы как неродные, Михал Ильич?! Обнимите своих девочек.

Я и обнял. Машка и так уже в моих руках была. А вот Ариша… Сначала за плечи, потом спустил руку на локоть. На талию – чуть более полную, чем я запомнил. Ну, еще бы. С такой конструкцией на ноге сильно не побегаешь. Люди часто поправлялись, ломая конечности. Удивительно, насколько глупые мысли роились в моей голове… Пока их все не вытеснила напрочь одна конкретная. Я ее ужасно хочу! Хочу так, что еще немного, и это станет заметно.

Сжал руку сильней. Пальцы с бока съехали на живот. Мягкий такой, женственный. Губы сами собой коснулись макушки.

– Миша… Ты увлекся.

– Что? – переспросил осоловело.

– Говорю, ты переигрываешь с любовью и заботой.

Я открыл рот, не зная, что на это ответить. Задетый в своих самых лучших чувствах. А тут еще Машка принялась реветь. Как если бы понимала, что плетет её непутевая мамаша. Словом, фотосессию пришлось свернуть очень быстро. Правда, фотограф успел сделать еще несколько кадров на выходе. С Ринатом и Тёмой, а потом с дядей Костей, которому Ариша отвела роль шофера. Только у меня на этот счет был свой план.

– Я вас отвезу.

– Зачем?

– Затем, что я – отец.

Мне кажется, Ариша поняла, что я нахожусь буквально в секунде от взрыва. Потому что спорить не стала. Объяснила дяде Косте, что мы доедем сами, и с вопросом на меня уставилась. Я дернул головой:

– Туда.

Вслед за нами потянулись и братья. Они приехали вместе и припарковались неподалеку от меня. Я открыл дверь, устроил Машеньку в креслице. Монотонные движения отвлекали. Приглушали бушующую в голове злость. Справившись, я открыл дверь и для Ариши, все это время неловко топчущейся в стороне. Схватил букет, который придирчиво выбирал, чтобы порадоваться эту… прости, господи, дуру!

– Это тебе. Спасибо за дочь, – процедил сквозь зубы. – Погоди садиться. Я кресло сдвину вперед, чтобы ноге было удобней.

А ведь больше всего мне в тот момент эти самые ноги ей выдрать хотелось! И голову открутить. Бесячья баба… Переигрываю я, видите ли.

– Спасибо.

– Надеюсь, хоть тут я не переиграл?! – рыкнул, не сдержавшись. Ариша хлопнула глазами. На раскрасневшемся от усилий лице отобразился не абы какой мыслительный процесс. Результатом которого стало неуверенное покачивание головой.

– Нет. – А потом совсем тихое: – Миша, я тебя обидела?

– Обидела? А ты сама как думаешь? Я же… я же со всей душой!

– Извини, я…

Машка закряхтела в своем креслице. Ариша отвернулась, чтобы ее успокоить. Вот и поговорили…

Маша:

Эй! Вообще-то с моей стороны это было одобрение… И вовсе не надо мне соску в рот тыкать, господи боже мой. Вы сами-то эту резину жевали?! Слова им не скажи. Что за люди? За собой бы лучше следили. Глядишь, и не наговорили бы друг другу такой чепухи! И между прочим, мама, сегодня я на стороне бати. Если кто-то и переигрывает, то это ты. Развела мне тут эмансипацию – спасу от неё никакого. Не то чтобы я была против эмансипации, не подумайте, я же современная женщина… Скорей еще не пришла к однозначным выводам.

А дома… точнее у Ариши дома нас встречал накрытый стол. Едва мы переступили порог, к нам кинулись бабушки. Моя мать, тётя Надя. Одна, более шустрая, забрала из моих рук Машку, другая из рук Ариши – цветы.

– Наденька, дай-ка, и я нашу принцессу маленькую подержу, вы-то еще нанянчитесь, живя под одной крышей.

Мама растроганно шмыгнула носом. А Ариша только голову ниже опустила, и все.

– Ой, Лидочка, ты же знаешь, мы вам всем рады в любое время! – виновато заметила тётя Надя, скосив на Аришу взгляд.

– Ну, давайте, все, наверное, за стол? Что ж мы стоим у порога? Ринат, Артем, вы устраивайтесь, как вам удобно.

– Я только Машу в кроватку уложу, – заметила Ариша.

– Ну, вот, не успели нам внучку дать, как уже забирают, – улыбнулась сквозь слезы мама, отдавая мне дочь. – Поверить не могу, что у меня внученька. У самой ведь одни мальчишки, охламоны… А тут – дождалась.

– Счастье! Чистое счастье, – согласился дядя Костя.

Ариша похромала к коридору. Мы с Машкой двинулись вслед за ней. Обычно тихая, сегодня она давала нам жару.

– Проголодалась, моя хорошая, да? Сейчас-сейчас…

Ариша села на кровать вполоборота. Отставила трость и потянула руки к дочери.

– Пойду, найду, куда мы дели сумку с бутылочками, – предложил я.

– А бутылочка нам не нужна, правда, Машенька? Иди… Празднуй. Мы тут сами справимся.

Я послушно кивнул, повернулся к двери и сделал шаг. А потом опомнился. Что значит – они сами справятся? Оглянулся и застыл, наблюдая за тем, как Машка жадно кормится. Секунда… другая. Да отлипни ты!

Ариша вскинула взгляд. Чуть приподняла брови. Мол, чего уставился? Вали, давай! А я не мог отлепиться от этого зрелища. Сглотнул, но без особого успеха. Только кадык прокатился под кожей и запнулся, не давая дышать.

– Не знал, что ты… кормишь ее грудью. А как же противопоказания?

– Когда были противопоказания, я ее грудью не кормила, – улыбнулась Ариша.

И… ладно, я врач. Понимаю, что лактацию можно наладить когда угодно. Просто это же нелегко. И будь у нас нормальные отношения, будь она моей женой, а я – ее мужем, мы бы прошли через это вместе. А так… Она сама по себе, я сам по себе. Идиотизм.

И без того дерьмовое настроение стало хуже некуда. Я вышел из спальни, понурив плечи. Из гостиной доносились взрывы смеха и голоса. Родня праздновала полным ходом. Сейчас наверняка станут меня поздравлять. А я… ну просто не мог радоваться в полную силу. Хотя возвращение ребенка домой, после двух месяцев в патологии, повод более чем весомый. Вот только я себе не так это все представлял.

Ариша вновь присоединилась к нам, когда веселье было в разгаре. Оказалось, что свободное место есть только рядом со мной. Хитрые взгляды, которые наши близкие бросали друг на друга, свято веря в то, что мы их не замечаем, говорили о том, что так неспроста вышло. Они явно не утратили надежду нас сосватать друг другу. Я, как истинный джентльмен, помог Арише устроиться, положил ей в тарелку салат и кусочек мясного рулета. Пока мы возились, за столом возобновился разговор. Мама, оседлав, свою излюбленную тему, принялась рассказывать смешные истории из нашего с братьями детства. Как-то незаметно беседа коснулась и выбора имен. В который раз я прослушал историю о том, что сам назван в честь деда, а вот имена братьев – чистый экспромт. И дань моде.

– А ты, Аришенька, как выбирала имя? Почему Машенька?

– Не знаю, – улыбнулась она. – Просто всегда знала. Если девочка родится – будет Машенькой.

– А если мальчик? – вмешался Ринат. – Нет, ну, а что? Мог бы ведь и пацан родиться…

– А мальчик – Сашенька. Александр.

Да ну нет. Она что, решила меня добить?! У меня даже вилка из рук выпала. А только что проглоченный кусок чуть было не отправился в обратный путь. Это что, шутка такая?

– А фамилия бы у него была Карелин, – пробормотал я, посчитал про себя до трех и встал из-за стола. Нет. К черту! – Извините, проверю, как там дочь.

Я уходил, а в спину мне летели растерянные мамины слова:

– Карелин? А почему Карелин?

– Не берите в голову. Это он пошутил.

Ага. Пошутил… Как же. Я остановился у манежа. Того самого, что я купил. Вцепился пальцами в бортик, установленный уже так, как надо. Вдох-выдох. Вид сладко спящей Машки немного успокоил. Нет, какой все же надо быть чокнутой, чтобы назвать сына в честь умершего мужика? Ну, ладно, не просто мужика, мужа… Но! Это все равно было за гранью. Чем она думала вообще? Может, мы пропустили травму, посерьезней разрыва селезенки? Но ведь явно у нее что-то с головой. Просто стопудово. Может, ее на томографию надо, а не домой…

Постояв так еще недолго, я вернулся в гостиную и непрозрачно стал намекать своим, что нам пора и честь знать. Все ж ребенок первый день дома, ему еще пообвыкнуться надо. Слишком много впечатлений – неоправданный стресс для такой крохи. Да и Ариша устала. Я это видел.

В общем, меньше чем через час мы уже парковались у дома. К удивлению, за нами с матерью увязались и Тёма с Ринатом.

– А вы куда?

– К тебе. Чтобы ты не в одиночестве нажрался. Что смотришь? Скажешь, у тебя не такой план?

Я перевел взгляд с одного брата на другого и понял, что как раз такой план у меня и был. Нажраться. Чтобы ни о чем не думать. Хотя бы столько, сколько будет длиться забытье.