Текст книги "Исключительно твой"

Глава 9

Марат

Я слепну. С реальностью происходящего не может сравниться ни одна моя даже самая смелая фантазия. Весь мой прошлый опыт сейчас – ничто, пыль. Словно то, что было до этого, лишь репетиция. Долгий путь к конечной точке маршрута, что находится здесь. Рядом с ней.

Дышать… Надо не забывать дышать, потому что от ее красоты отшибает память. Веду дрожащими пальцами по раскинувшейся на подушке светлой гриве. Осторожно касаюсь плеча губами, целую шею, скулу, спускаюсь к ложбинке между грудей. Тяну вверх топ, чтобы обнажить ее полностью, но руки дрожат, как у девственника, и потому ни черта у меня не выходит. Смеюсь, чуть сбавляя градус накала.

– Дай я сама, – улыбается мне в губы Афина. Киваю, соглашаясь с тем, что так действительно будет лучше, но еще несколько томительно долгих секунд просто не могу заставить себя от нее отлипнуть. Это же и есть любовь, правда? Когда, чтоб оторваться на миг, нужно внутренне себя подготовить. Организовать какие-то поддерживающие мероприятия, как в случае с пересадкой сердца. Или любого другого жизненно важного органа.

Раз, два, три… Откатываюсь в сторону. Афина, скромно потупив взор, скрещивает на груди руки и медленно стаскивает топик через голову. Чтоб не ослепнуть сразу, концентрируюсь на ее лице. На россыпи едва заметных веснушек, дрожащих кончиках выгоревших на солнце ресниц. На ее губах, закушенных в ожидании большего… И только потом позволяю себе опуститься ниже. К хрупким ключицам, небольшой груди, приподнятой кверху вершинками. Пройтись по продолговатому желобку на животе, уходящему в лунку пупка. Сердце разгоняется, взбалтывая нутро. Рот наполняется слюной. Я с усилием сглатываю. Никогда не боялся облажаться, но тут, кажется, закончу, даже толком и не начав. Зажмуриваюсь до искрящихся перед глазами звезд. Ощущаю, как вибрирует матрас, когда Афина встает. В панике открываю глаза, готовый броситься за ней, если это понадобится. Но… нет. Похоже, мысль о побеге ей в голову не приходит, и встает она лишь за тем, чтобы избавиться от штанов. Красиво, будто под одну ей слышную музыку ведет бедрами, чувственно стаскивая их с себя. Отбрасывает в сторону, поддевает пальцами трусики, и поднимает на меня вопросительный взгляд. Дальше ты, наверное, сам? Моя ж ты хорошая! Все ты понимаешь, все чувствуешь… Рывком сползаю на край кровати. Обхватываю ее ноги руками.

– Может быть, все-таки в душ? – томно.

Дергаю головой. Нет. И в ее подтянутый живот лицом утыкаюсь. Провожу вверх по точеным ножкам ладонями. Сжимаю дольки ягодиц. Такое безупречное тело может быть, только если им всерьез заниматься. Как Афина сказала? Я тренилась? М-да. Хотелось бы мне это увидеть. Потом. Но а сейчас… Поддеваю носом край трусиков. Лижу поверх и без того влажной ткани. Афина протяжно стонет. Трусь носом там, где только что касался языком. Аромат ее желания проникает под кожу, вынимая из меня какие-то совершенно дикие и примитивные чувства. Сдвигаю в сторону ткань большим пальцем. Облизываюсь в предвкушении.

– М-м-а-рат, нет, не надо…

Маленькая врунишка. Сама же хочет… И я хочу. Ни с кем не хотел, а тут – сожрал бы. Вдыхаю глубже. Пахнет непривычно насыщенно, остро, желанно. Хочу ее. Хочу в этот сумасшедший букет добавить немного себя. Нет, вру. Много! Чтобы каждый хищник за километр чуял – это чужая женщина. Не без помощи Афины избавляюсь от трусиков. Петелька клитора, плотно сжатые пухлые губки… У меня подкатываются глаза. Член в штанах дергается. Осторожно на пробу касаюсь языком ее плоти.

– Ма-а-арат. – Реакция именно такая, на какую я и рассчитывал. Ободренный ею, смелею. Обхватываю скользкий бугорок губами, перекатываю на языке. Афина скулит, мышцы бедер конвульсивно дергаются. Все гораздо проще, чем можно было подумать. Я без труда ловлю ее ритм.

– Я этого так давно хотел.

– Мы знакомы меньше недели, – всхлипывает.

– Нет. Ты не понимаешь.

Ну не объяснять же мне, что я хотел с женщиной вот такой сумасшедшей страсти, совпадения во всем, банального узнавания… что вот, вот она, моя. Та, что для меня создана. И оно случилось. С первого взгляда, как я и предполагал.

Раздвигаю губки большим пальцем. Один осторожно погружаю внутрь. Мне ревниво, что я у нее не первый. И в то же время радостно. Так мне не надо сдерживать зверя, который ее хочет рвать. Да и где взять гарантий, что у меня бы вышло усмирить его аппетиты?

– Марат, ма-а-альчик мой…

Да… Да! Я хочу быть ее мальчиком. Урчу, втягиваю, ритмично ласкаю. Афина кончает с грудным стоном. Ее ноги подкашиваются. Успеваю подхватить ее, укладываю на кровать. И только взгромоздившись на нее сверху, понимаю, что сам-то я не разделся. И теперь, блядь, не успею, наверное, поймать отголоски ее оргазма. А ведь так хочется! Чертыхаясь, дергаю полы рубашки, расстегиваю ремень. Приспускаю вместе с бельем брюки. И все. На большее я не способен. Я так сильно в этом нуждаюсь! Вхожу рывком, наверняка царапая зубцами молнии ее нежную кожу. Рычу, когда наши обнаженные тела, наконец, сливаются. Хватаю губами слетающие с ее губ хриплые стоны, бессвязный шепот, все эти ее «Марат, Марат… Мальчик мой… Аа-ах». Знаю, что она может быть и не готова к такому напору. Но я никак… вот вообще никак не могу контролировать это безумие. У меня в ушах рев. Я переполнен эмоциями, они меня душат. Топлю себя в ней, а сам задыхаюсь. Мне надо стравить хоть чуть-чуть, хоть немного их. Выхожу почти полностью и тут же с усилием возвращаюсь, финаля наш первый раз.

Сознание возвращается медленно, нехотя. Ее тихим голосом, напевающим что-то на ухо.

– Все хорошо, мой мальчик… Сладкий мой… Все хорошо.

Она как будто понимает, какое я испытал потрясение. Тычусь лицом ей в шею. Надо извиниться. Наверное… Я был слишком несдержан. Да и теперь – нет чтобы встать, лежу на ней, не давая даже толком отдышаться.

– Извини, – пытаюсь себя с нее соскрести.

– Нет! – протестует Афина.

– Тяжело ведь.

– Мне нравится, когда мы… – трогательно розовеет. – Ты…

М-р-р-р. Обхватываю ее руками и резко переворачиваюсь на спину. Теперь мы тоже очень и очень близко. Она на мне. Я все еще в ней. Глазами, чувствами, вновь набирающим силу членом. Готовый хоть сейчас продолжать. Но тут в дверь звонят. Афина пугливо дергается.

– Кого-нибудь ждешь? – сощуриваюсь я, удивленный такой реакцией.

– Нет…

– Я открою.

– Не нужно. Я сама! Просто побудь здесь, ладно?

Путаясь в наших разбросанных на полу вещах, хватает со спинки кресла халатик. Закутывается в него и выскальзывает за дверь. Пару секунд мне требуется, чтобы справиться с ревностью. Уж не знаю, все время ли так теперь будет? Не помню я, чтобы отец ревновал мать, а больше мне ориентироваться не на кого. Все мои друзья – те еще бабники. Откуда им знать, как это, когда от любви едет крыша, а любой взгляд в сторону одной тебе принадлежащей женщины ощущается как угроза?

Натягиваю брюки и шагаю вслед за источником моего помешательства. До меня доносится разговор.

– Вот, возьмите, сдачи не надо.

Следом хлопает дверь. Я бесшумно выхожу в коридор. Афина стоит, привалившись к стене. Одной рукой прикрывает глаза, в другой сжимает пакет с логотипом известного ресторана. И выглядит это так, как будто она вот-вот грохнется в обморок.

– Расскажешь, что происходит?

– Я заказала поесть, – излишне радостно замечает Афина. – Очень кстати. Нам не мешает пополнить силы. Ты как – сначала в душ, или за стол?

– Сначала я хотел бы услышать, кого ты ждала.

– Курьера.

Подхожу ближе. Забираю злосчастный пакет. И обхватываю ее запястье пальцами. Пульс Афины заходится от непонятного мне страха. Я захожусь от ревности.

– Попробуй еще раз, – добавляю в голос холода. – Не думаю, что нам стоит начинать отношения с недомолвок.

Афина как будто сжимается.

– Недомолвки существуют лишь в твоей фантазии. А я действительно никого не ждала. Кроме курьера, о котором забыла.

– Тогда почему ты так напугана?

– То, что я никого не ждала, не означает, что кто-нибудь, кого я не желаю видеть, не мог бы прийти без приглашения. Так ты идешь есть?

– Ты о Коваленко?

– Если ты все понимаешь, то зачем спрашиваешь?

– В каком смысле – зачем? Если мы вместе, я хочу знать, что происходит в твоей жизни.

– А мы разве вместе, Марат?

– Да. – Смотрю ей в глаза, и лед в них медленно-медленно тает. Заталкиваю ревность подальше, приглашающе развожу руки. Афина доверчиво ныряет в мои объятья. Прижимаю ее светлую головку к сердцу. Мы вместе… Мы вместе, да… Иначе не может быть. – Так что там за история с Коваленко? Он тебя достает?

– Скорей он не хочет смириться с тем, что между нами давно все кончено.

– Как давно? – каким-то чудом мне удается спросить это ровно.

– Уже года два как.

– Выходит, ты была его любовницей?

Во рту горчит. Я пытаюсь себя убедить, что это не имеет значения, но пока не очень-то получается. В башке каша. Представляю ее с Владимиром в тех позах, что сам с ней был, и… Нет. Стоп. Что за бред вообще?

– Если ты думаешь, что я стану оправдываться, то нет. На случай, если это как-то не вписывается в твою идеальную картинку мира, знай, что наш секс ни к чему тебя не обязывает. Я взрослая девочка, и как-нибудь справлюсь. Вот бог, вот порог, как говорится…

– Стоп. Тш-ш-ш. Перестань.

Прижимаю Афину к себе. Целую волосы, выигрывая чуть времени на подумать. Очевидно, в этой ситуации мне придется как-то договариваться со своими тараканами. Я должен принять прошлое своей женщины, раз уж вышло так, что оно у нее имеется. Иное ни к чему хорошему не приведет. Я не могу изменить того, что было. А вот испортить то, что у нас вполне еще может быть – запросто.

– Я серьезно, Марат. Если тебя что-то смущает, лучше сразу уходи.

– Если бы меня что-то смущало, я бы даже не пришел. Давай так. Чтобы это не выглядело допросом. Расскажи мне о том, что я должен знать, дабы ничто не могло разрушить наших отношений? – касаюсь пальцем ее закушенной губы.

– Если ты про Коваленко, то я даже не знаю, что добавить к уже сказанному. Мы были вместе несколько лет, потом очень некрасиво расстались. С тех пор я одна, но в последнее время Владимир… – пожимает плечами, – в общем, ты сам видел.

Да. Я видел. И от этого у меня сводит зубы.

– Ты его боишься?

– Как и всякого наделенного излишней властью мужчину.

– Но ты общаешься с ним.

– Из-за лагеря, – морщится.

– Твой лагерь – моя забота, – озвучиваю лично для меня очевидное.

– Теперь…

– Что?

– Мой лагерь – твоя забота теперь. Еще вчера я так не думала.

– А вот не надо было от меня сбегать!

Да-да, я злопамятный. И еще не решил, что хочу получить в качестве сатисфакции за свои нервы.

– И ты бы мне признался, кто ты? – недоверчиво тянет Афина.

– Рано или поздно это пришлось бы сделать. Я как раз гадал, как это провернуть, чтобы ты всяких глупостей не надумала.

– Это каких?

– Например, что я тебя специально в себя влюбил, чтобы как-то этим делом воспользоваться.

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты ужасно самоуверенный тип?

– Нет. Я о себе только положительные отзывы слышал. И почему сразу самоуверенный? Разве я не прав? – целую, вжимаюсь пальцами в ягодицы. Не удивлюсь, если эта длинная, вынимающая из меня душу пауза дана мне в наказанье за всех тех женщин, кому я не мог ответить взаимностью. Как же это больно, оказывается, признаваясь в любви, в ответ слышать тишину.

– Нет.

– Нет, не прав? – отстраняюсь.

– Нет, прав, – улыбается нежно.

– Значит, ты все-таки в меня влюбилась?

– Как кошка. С первого взгляда…

– А уехала тогда почему? – шепчу, сжимая ее в руках до боли. – Тебе по статусу не подходил простой парень?

– Нет. Это я ему не подходила. Боялась, что Коваленко этому простому парню всю жизнь перечеркнет. Он это умеет.

– Как хорошо, что я не так прост, как думалось, правда?

– Правда. – Вздыхает, ведет носом сладко…

– Я его перечеркну, если он только к тебе сунется, слышишь?

– Слышу. Ой! – отшатывается, в панике хлопая глазами.

– Что такое?

– Я только сейчас поняла, что мы не предохранялись, – выныривает из моих рук, несется куда-то, спотыкаясь о злосчастный пакет с едой. Иду за ней. В башке опять каша. Нет, метил-то я ее вполне осмысленно, но о последствиях как-то не думал. А теперь мне и сладко от мысли, что в ней мой ребенок, возможно, и страшно… Ведь, чтобы отстоять свое право быть с ней, мне еще придется повоевать.

– Черт, слава богу, срок годности не вышел!

– Так. Стоп. Это что вообще?

– Таблетки. Экстренной контрацепции. Их надо выпить как можно скорее. Тогда точно никаких последствий не будет.

– Подожди. Это же наверняка небезопасно. И вообще. На будущее… я хотел бы, чтобы по таким поводам ты для начала советовалась со мной.

Глава 10

Афина

– В каком смысле? – паника застилает глаза, и, наверное, из-за этой самой паники я как-то неправильно понимаю его слова. Да-да, определенно. Мне нужны некоторые разъяснения. А Марат с ними не спешит. Склонив темноволосую голову, он внимательно изучает инструкцию по применению Постинора. Интересно даже, что он хочет там вычитать?

– Как вообще можно рекомендовать женщине препарат, который имеет столько побочек? – недовольно хмурится он, оглядываясь. Обнаружив, что искал, шагает к мойке. Открывает шкафчик и решительно выбрасывает таблетки в мусорное ведро.

– Что ты делаешь? – хлопаю глазами.

– Избавляюсь от этого дерьма. Ты не будешь себя им травить.

– Послушай, – нервничаю, – на самом деле все не так плохо.

– Это говорит лишь о том, что ты не дошла до перечня побочных эффектов.

– Дошла! Но это же крайности… – растерянно заправляю за уши упавшие на лицо пряди. – К тому же, какие у нас варианты?

– Оставить все как есть.

– Я могу забеременеть. – Сглатываю собравшуюся во рту сухость. Горло дерет. В ушах шумит кровь.

– Значит, так тому и быть. Я готов нести ответственность за тебя и ребенка.

Оседаю на стул. Он же не всерьез? Любовь-любовью, но это… Это совсем другое.

– Марат, – шепчу беспомощно. Я, взрослая самодостаточная женщина, теряюсь от самого факта того, что кто-то может заявить мне нечто подобное, и у меня не возникнет ни единого повода усомниться в его словах. Это так окрыляет. Наполняет надеждой и сладким предчувствием.

– Закрыли тему. Я рядом.

– И ты всерьез полагаешь, будто это все, что мне нужно знать, дабы чувствовать себя спокойно? – потрясенно качаю головой.

– Вполне.

Он не шутит. Совершенно. Я зависаю в попытке как-то это переварить. И не придумав ничего лучше, шепчу:

– Ладно. – И сама над собой смеюсь.

– Тогда давай, наконец, поедим.

– Поешь, а мне правда нужно в душ.

Мы здорово перепачкались, и теперь это все, взявшись на коже корочкой, неприятно зудит и стягивает.

– Даже не поухаживаешь за мной? Опять? – вздыхает с сожалением. Я останавливаюсь на полпути в ванную. Не поухаживаю… Это он о чем? Я должна накрыть стол? Да, наверное, у них в семье так заведено. И, если я хочу быть с ним, всерьёз быть, мне стоит учитывать культурные особенности и традиции их народа. Пусть даже те излишне патриархальные.

– Поухаживаю. – Склоняю голову и улыбаюсь тайком. – С радостью. Только сначала – душ. В нем я тоже могу… – бросаю на Марата призывный взгляд из-под ресниц, – тоже могу за тобой поухаживать.

Марат меняется в лице, хватает меня за руку и тащит за собой в ванную, не на шутку вдохновившись моими словами. А мне что? Я и сама от нетерпения дрожу. Мой мальчик… Мой хороший, нежный, заботливый. Марат заходит в кабинку первым. Я шагаю за ним. Прижимаюсь губами к его шее сзади. Мы так хорошо друг под друга подогнаны. Марат опирается ладонью в стену и прогибается в спине. Ох… Просто ох, какой он. Большой, твердый, подтянутый… Каждая мышца проработана. Выглядит это – отпад. Марат передо мной, понятное дело, рисуется. Это так ми-и-ило, что внутри все узлом стягивается. Хоть плачь… Чтобы как-то ослабить свои эмоции, включаю воду. А та ведь не стекла и такая холодная, что мы оба взвизгиваем.

– Ты специально! – рычит Марат, резко разворачиваясь.

– Н-нет, – хохочу я.

– Чтоб я остыл, да? А вот фиг тебе! С тобой никакие проверенные способы не работают, – прижимает ладонь к вполне бодрому члену и, стуча зубами от холода, сипло интересуется. – Видишь, что со мной делаешь? С ним…

Вижу, господи… И даже больше. Я ведь сама то же самое чувствую. Вода теплеет, я привстаю на носочки и, с трудом обуздав животную страсть, очень нежно, так нежно принимаюсь собирать с его лица и горячих губ капли холодной воды. Это самый сладкий, самый душевынимательный поцелуй в моей жизни. Отрываемся друг от друга, когда из-за пара уж совсем становится нечем дышать.

– Ты обещала за мной поухаживать.

– Угу.

Демонстративно беру мочалку и гель для душа. Марат подозрительно ведет носом.

– Это что, розы? – кривится.

– Ну, прости. Мужского геля у меня нет, – усмехаюсь я.

– Ладно. Давай этот. Буду благоухать, – благодушно машет рукой Марат.

– Да, мой падишах, – дурашливо кланяюсь я. Его глаза темнеют. Нравятся, значит, такие игры?

– Осторожно, – перехватывает руку с мочалкой и, томно глядя на меня из-под тяжело опущенных век, целует в запястье. А я улыбаюсь игриво, освобождаю ладонь и веду мочалкой по его груди. Мне не страшно. Рядом с ним – нет. Даже беззаветно себя отдавать. Пусть я и зарекалась больше этого не делать. Почему-то кажется, что Марат из той редкой породы мужчин, кто, забрав, отдаст в десятки раз больше. Быть его женщиной – большое счастье. И оно мое.

Грациозно опускаюсь на колени, чтобы вымыть его ноги. Веду по бедрам и мощным икрам. Он говорил, что занимался единоборствами, и это видно, да.

– Афина…

Отрываю его стопу от пола и ставлю на собственное бедро. Марат шипит. Откидывается головой на стенку.

– Нравится?

– Ты меня с ума сводишь!

Нет, я всего лишь делаю ему массаж ног. Мой мальчик это оценит… Перебираю пальцы. Мну. Марат зарывается ладонью в мои спутанные мокрые волосы и чуть оттягивает голову вниз. Открываю глаза. Его налитая плоть покачивается у лица. А я не спешу уделить ей внимание, не потому, что не понимаю, чего он хочет, тут как раз все очевидно. А потому что знаю – мужчина не ценит того, что ему дается легко. Пусть помучается, помечтает… Хотя бы немного.

Набираю в руку пену и осторожно размазываю ее по его члену. Марат тяжело дышит. Толкается бедрами в мой кулак. Я разжимаю пальцы и осторожно его споласкиваю.

– Все. Теперь ты точно чистый.

– Как все?!

– Вот так. – Распрямляюсь. Привстав на цыпочки, целую его в колючий подбородок. Наверняка мне не избежать раздражения на коже, но это – небольшая плата за возможность вот так нежничать с моим мальчиком.

– Я буду жаловаться! – вздыхает он, но все же ни на чем не настаивает. Вероятно, он тоже понимает, что спешить нам особенно некуда. И оставляет сладкое на потом.

Из душа мы выбираемся минут через сорок, не раньше. Он обматывает бедра полотенцем, я заворачиваюсь в халат.

– Надо бы закинуть сюда кое-какие вещи.

– Закинь, – улыбаюсь я, разогревая все-таки успевший остыть ужин в микроволновке. Мне нравится, действительно нравится за ним ухаживать. Это вообще не задевает моих чувств. Думаю, если бы я умела готовить, то и это было бы мне в радость. Может, когда дело доходит до распределения домашних обязанностей и всяких околофеминистических тем, важным становится то, как мужчина принимает заботу. Вот вроде что такого? По факту я всего лишь обслужила Марата. А нет… Рядом с ним оно по другому чувствуется. И так хорошо от этого, так кайфово, что словами не передать. Хочется угождать ему снова и снова, чтобы еще раз увидеть одобрение в его глазах.

– Кажется, телефон звонит. – Прислушиваюсь. – Не у тебя?

Марат сводит брови и выходит из комнаты. В отдалении слышу:

– Привет, мам. Какой ужин? А… Заехать, да, обещал. Прости, что не предупредил о том, что планы изменились. Да-да, работы много. Как отец? Как Лала? Не надо ему ничего говорить. Я знал, во что вписываюсь. Да, я кушаю… Нет, не в сухомятку. Ну, мам… Я тебя тоже люблю. Конечно. Да, я помню про ужин. Хм… План рассадки пусть остается таким, как мы обсуждали. Извини, я сейчас не могу это обсуждать. Передай привет Лале… Я тоже тебя люблю.

Ну, какой же… Люблю, говорит. Маме…

Качаю головой. Я даже представить не могу, чтобы Коваленко сказал своей маме что-то подобное. Или кто-то другой из знакомых мне мужиков. Не потому, что они не любят своих родителей. Просто, по их мнению, это не круто. А Марат настолько самодостаточен, что ему на чужое мнение глубоко плевать. Он может говорить все, что угодно. Не скрывая своих теплых чувств. И не опасаясь, что кто-то там усомнится в его несомненной мужественности. Наверняка у него прекрасные родители. У других такой мужчина просто не мог получиться… Я зажмуриваюсь и уношусь в своих мечтах куда-то совсем уж далеко. К своей самой заветной детской мечте – иметь маму и папу. Ведь если меня примут в семью Марата… Наверняка большую семью, с братьями, сестрами, тетушками и дядюшками… Торможу себя, потому что думать об этом еще очень рано. Но мечтательная улыбка никак не хочет сходить с лица.

– Ты почему такая счастливая? – спрашивает Марат, возвращаясь.

– Просто. Все так хорошо…

– Угу.

– Что-то случилось? – тонко улавливаю в его голосе некоторую озабоченность. Он садится. Поднимает на меня взгляд, как будто бы сомневаясь.

– Нет. Это так… Домашние дела. Иди сюда. – Послушно подхожу ближе. Марат утыкается лицом мне в живот. – Я твой, ты же знаешь?

– Знаю. Исключительно мой, – припоминаю его слова. Ерошу волосы, сажусь на стул рядом. И подперев щеку, с любовью наблюдаю за тем, как он ест.

– Сегодня я у тебя останусь. Завтра у меня миллион дел. И еще прием у родителей.

Меня охватывает волнение. Что, если Марат пригласит меня в качестве своей пары? Как лучше себя подать? Что сделать? Может, выучить пару слов на азербайджанском или…

– Приеду, скорей всего, поздно, так что ты мне ключи дай, пока помню.

Так… Значит, приглашения не будет. Нет-нет, это понятно. Мы всего несколько дней друг друга знаем. Конечно, еще очень рано представлять меня родне. Так даже лучше, меньше стресса.

– Какие ключи?

– От квартиры, конечно. Вдруг я заявлюсь совсем поздно? Не станешь же ты меня ждать?

Стану. Ой, стану… Господи. Как же быстро я растворилась в нем! И смешно, и страшно. Каждый раз приходится себя одергивать. Ведь весь мой прошлый паршивый опыт отношений с мужчиной кричит о том, что с этим племенем так нельзя. Но с другой стороны, Марат ведь не Коваленко. Вот в кого я вляпалась, как в коровью лепешку. Ведь он так искусно мною манипулировал. Вешал лапшу на уши… Довольно долгое время я не догадывалась даже, что у него есть семья: жена, дети. Хотела потом расстаться, гнала его, а он постоянно возвращался, а он все время мне врал, что уйдет, что он меня одну любит. В общем, все по классике, ничего нового и оригинального. Почему я верила? Почему так рада была обманываться? Не потому что была слепой дурой, нет, а потому что детдомовке вроде меня эта любовь была действительно нужна как воздух. У меня была от него страшная эмоциональная зависимость. Иногда казалось, умру, если он не вернется. Дни, которые Коваленко проводил с семьей, я сама проводила в каком-то жутком анабиозе. А потом я забеременела… Долго готовилась к тому, как ему все расскажу. Мечтала, дурочка, что он обрадуется. И выберет, наконец, меня. Как обещал. Но все пошло не по плану. Совсем… Разговор закончился диким скандалом. Коваленко наговорил мне кучу гадостей, решив, что я залетела специально. Велел мне сделать аборт. Ну а я, конечно же, послала его на три буквы. И тогда он меня впервые ударил. Ну, это он так говорил… «Ударил». Когда пришел извиняться. Врачи же и полиция использовали со-о-овсем другие формулировки.

Рука нервно дергается. Опускается на живот. Идиотский жест! Идиотский хотя бы потому, что у меня не было времени, чтобы привыкнуть вот так себя касаться. Срок был совсем маленьким. Но вот же глупость! Стоит вспомнить прошлое – и рука тут как тут.

– Думаешь, ты беременна?

Вздрагиваю. Я в своих воспоминаниях улетела так далеко, что даже о Марате забыла. А он сидит и внимательно за мной наблюдает. Резко перекладываю руку на стол.

– Нет. Вряд ли. У меня только месячные недавно закончились. До овуляции еще далеко.

Марат выглядит несколько озадаченным. Что такое? А-а-а, наверное, у них не принято обсуждать такие моменты с женщиной? Но он ведь сам спросил. Я ответила.

– Значит, ты мне поэтому в лагере не дала? Из-за месячных?

– Нет! В лагере я не дала тебе, потому что приличные девочки не дают на первом свидании.

– Как хорошо, что у нас уже не первое свиданье, правда? – невинно улыбается Марат и разводит по сторонам полы моего халата.