Текст книги "Культурный герой"

– И ничего. Делай, что скажут… – раздраженно взмахнула щупальцами Горгонер.

Капитан едва увернулся от ничем не заслуженной пощечины.

Ёшкин жук тревожно покосился на подругу.

Полчаса спустя Старлей шел, не скрываясь, во весь рост, по извилистой тропе, сплошь засыпанной мелкими и чуть крупнее камнями. Он знал, что аборигены следят за ним в прицелы снайперских винтовок товарища Драгунова, что, стоит ему обернуться, он увидит направленные ему в спину стволы «калашниковых» с подствольными гранатометами и без. Старлей помнил эти места, не забыл он и о зловонной яме, в которой довелось ему посидеть в плену вместе с Киром.

– Де дика хула хун. Могуш хулда шу[6]6
  Добрый день. Будьте здоровы (чечен.).


[Закрыть].

Тишина в ответ.

– Муха ап ду шу?[7]7
  Как вы поживаете? (чечен.)


[Закрыть] – рассмеялся Старлей.

Тишина пряталась в горелом остове сбитого «стингером» вертолета. Солнечные зайчики от линз плясала на лице офицера ВКС. У Васьки слишком светлая кожа, слишком светлые волосы, чтоб местные оборванцы, вооруженные и скорые на расправу, приняли его за своего. И знанием языка тут не помочь.

– Вы должны мне, люди гор. Но я прощу вас, никто не умрет, если мне дадут пять, нет, лучше двадцать бутылок…

После этих его слов тишина перестала быть зловещей и смертельно опасной.

Тишина удивилась.

Заинтересовалась: что задумал это страный гаски, похожий на безумного дервиша?

Надо ли говорить, что просьбу Старлея исполнили неукоснительно? Надо ли говорить, что, провожая парня в дорогу, некий горец, родной брат Рахмада, пообещавший найти кровника, обнял Ваську и легонько шлепнул по спине, иди, мол, что стоишь. Брат Рахмада одет был в камуфлированную черкеску, подпоясанную ремнем с серебряной пряжкой, и конечно, у него был кинжал. Какой же горец без кинжала, верно? Из-под широкополой панамы настороженно и надменно выглядывала короткая рыжеватая борода.

Василий, поправив рюкзак на плече, вдруг запел. И ушел. Брат мертвеца присел на корточки и, уставившись на дорогу, сказал: «Не понимаю».

Лямки рюкзака врезались в плечи, Старлей печатал шаг и протяжно подвывал себе под нос:

 
Стукнет ком земли о крышку гроба,
Зайчики рассыплются в пыли,
Чавкнет ненасытная утроба
Нашей кровью вспоенной земли!
 

«Летучий голландец», заложив крутой вираж и на исходе дуги завалив мачты параллельно горизонтали, разбился о Стену в полутора километрах левее. Дизеля взорвались, алые паруса вспыхнули. По счастливой случайности или еще почему Старлея в тот момент на борту не было. Он покинул судно чуть раньше, оставив на борту пяток бутылок с темной, маслянистой жидкостью. Единственной жидкостью во вселенной, способной отменить воскрешение. Той самой жидкостью, что Старлею безропотно выдали абреки в безымянном горном ауле.

Надо ли говорить, что Ван Дер Дейку, Медузе Горгонер и ёшкину жуку не повезло оказаться рядом с воином ВКС, освободителем Земли?

Последние соратники Старлея погибли окончательно, без возможности материализовать свои тела заново. Души их летали над Василием, шмыгали у него между ног, норовили влезть в ширинку, будто имели возможность хоть как-то ему навредить. Но как бы инопланетные душонки ни пыжились, сколько бы ни злились, Василия мало беспокоил бесплотный эфир.

 
…Получили все, что мы хотели,
Не сложилось – значит, не склалось.
Над кустом календул вьются шмели,
Колоска горчит сухая ость.
 

Тучи цеплялись за дозорные башни на Стене, отсекая верхушки. Старлей задрал подбородок. Парочка мечетей, продмаг, детская площадка – тушканчеги организовывали инфраструктуру для людей. Это и есть стойла? А килька – силос? Старлей шагнул к Стене, уткнулся в масляно-сливочную поверхность, с виду – куски бута. Коснулся лбом, ощутил приятную прохладу, втянул ноздрями кисловатый запах, попробовал на вкус. На хлеб можно намазывать. 82,5 % жирности, не меньше. Был бы хлеб…

 
Тучи, тучки, слышите? как слышно?
Как изнанка неба – не рябит?
А над кладбищем, светло и пышно,
Тополиный пух летит, летит…
 

Использовав армейскую сноровку, вбитую в мышечную память строевой подготовкой, Старлей повернулся на сто восемьдесят градусов, прижав локти к бокам. Спина прямая – ровнее, чем линия правящей партии во время путча. Шаг есть соприкосновение каблука ботинка с горизонталью. Позвякивает стекло. Шаг. Еще. Шаг. И опять разворот на сто восемьдесят. Обнажить плечо с татуировкой, расцарапать так, чтоб кровь и краска брызнули из-под кожи, чтобы смесь – хотя бы пара капель! – попала в каждую бутылку в рюкзаке.

Адский состав: эритроциты, тушь и… виноградная водка, спасибо брату Рахмада, помог.

Чача. Просто чача.

Готово. Горлышки всех бутылок измазаны кровью.

Старлей внезапно оробел, колени его подогнулись. Секундная слабость. Не более того! Он вытер пот со лба, размахнулся и швырнул первую бутылку, из-под коньяка «Арарат». Смесь, расплескиваясь, полетела к Стене. Ударившись о кладку, бутылка разбилась на десятки осколков. И все-таки Василий зажмурился и прикрыл голову руками: он не самурай, он не умеет презирать смерть. Не научился еще.

Так он простоял минут пять. Потом открыл один глаз, второй, осмотрелся…

Ровным счетом ничего не случилось.

Старлей пожал плечами и швырнул вторую бутылку. И еще одну. И еще…

Последнюю оставил для себя.

До рези в паху хотелось познать вкус средства, уничтожающего вечность.

Старлей шел себе и шел, а горизонт не становился ближе. Ваське было радостно и светло, он любовался багровым закатом в прожилках облаков. Где-то там есть океан и города, машины и дети. Небось ко всему этому счастью жутко приятно вернуться. Окунись с головой в бытие, урони жетон в щель, сядь за руль и прошепчи сказку на ночь. Еще столько всего непознанного…

А позади медленно, с едва слышным поначалу гулом, потом – с грохотом, падала Стена, нависая над крохотной людской фигуркой в трепаном камуфляже, с опустевшим рюкзаком на плече и глупой, но честной улыбкой на лице…

И вот тут бы поставить точку. Мол, хеппи-энд, все умерли.

Как бы не так!

АТЛАНТИДА

– Папа?

– Буратино?

Шютка, типо

Первым, что поразило Кира в этом мире, было небо. На первый взгляд оно ничем не отличалось от разнообразных виденных им небес: голубое, хрустально-прозрачное, как игрушка на новогодней елке. И все же было в нем что-то не то. Если в обычном небе таится некое обещание – то ли бесконечных пространств, то ли бесконечного падения с обеденной тарелки Земли, – это небо было твердым. Надежным. Солидным, как хорошо пригнанная крышка люка. Как затычка графина. Если выпрямиться во весь рост, подумал Кир, об это небо нехило треснешься башкой. И еще в нем не было солнца.

Кир стоял на палубе белой субмарины. Субмарина шла на посадку. За спиной Кира толпились Крайне Подозрительные Личности в облезлых пальто. Личностям было зябко, и они жались друг другу. По левую руку от Кира топтался Сопровождающий. Сопровождающий, цветя улыбкой, вещал:

– Родина. Родина – это такое близкое, такое интимное понятие. С чего начинается Родина? С ашипки в твоем букваре, хе-хе. Родина – это поля и реки, березки и мох, растущий на северной стороне их стволов. Но Родина – это и люди, человеки. Ваши сограждане. Ваши сограждане оказали вам доверие, протянули руку помощи. Рука протянулась в приглашающем жесте, позвала вас с холодных чужих берегов, где – скажем откровенно – всем на вас было начхать. Но Родина вас не забыла, нет. Родина не предаст и не обманет. Родина примет в теплые объятия своих блудных сынов – ну и дочерей, конечно, тоже, не забываем о дамах, хе-хе…

Болтовня Сопровождающего действовала Киру на нервы. Еще больше ему действовало не нервы сознание, что он совершенно не помнит, как здесь очутился. Последнее, что он помнил, – это утробную отрыжку кииитааа и полет сквозь пустоту.

Субмарина крякнула, и, непристойно раскорячившись, плюхнулась в зеленые волны залива. Стоящих на палубе обдало солеными брызгами.

– Вот она – Родина! – возопил сопровождающий и широко развел руки. В порту грянули трубы духового оркестра.

Для Кира Родина началась с того, что ему по зубам врезали рукояткой бластера. Всех пассажиров белой субмарины, за исключением Сопровождающего, выстроили в порту в шеренгу. Строил их небритый чин, то ли капрал, то ли подпоручик, и зазевавшихся подгоняли пинками. Пассажиры, смущенные таким приветствием отечества, стали еще более робки и незаметны. Подпоручик, хотя, возможно, и капрал, закончил построение и откозырял Сопровождающему. Тот вышел из здания морского вокзала в компании трех недружелюбного вида военных. Сопровождающий пошел вдоль шеренги. Речей о любящей груди отечества, которая согреет своим теплом блудных сынов, он больше не заводил. Вместо этого он показывал то на одного, то на другого в шеренге и шепотом говорил что-то своим коллегам. Отмеченных им уводили за стенку, откуда раздавались одиночные выстрелы.

Когда Сопровождающий приблизился к нему, Кир холодно заметил:

– Извините, как вас там. Чем бы это местность ни была, это явно не моя родина. На моей родине, планете Криптон, технологии ушли далеко вперед по сравнению с вашим средневековьем. К примеру, расстреливали бы там из бластеров.

Сопровождающий остановился и, склонив голову к плечу, уставился на Кира. Приморский ветерок ерошил куцый чубчик на в остальном лысой башке Сопровождающего.

– Не одобряете отечественных технологий? Бластеров захотелось? Ну, будет вам и бластер. – И, вытащив из кармана бластер, от души врезал рукояткой по зубам Кира.

Очухался Кир в камере. Пошевелившись, он обнаружил сразу несколько интересных вещей. Первое: у него жестоко болела голова. Остальные части тела тоже болели, но голова просто раскалывалась. Второе: левый его глаз заплыл и открывался с трудом. Третье: он был прикручен к стулу. Пощупав, уточнил – к железному стулу. Руки у него были связаны за спиной, и щиколотки украшали тяжелые металлические браслеты. И наконец, напротив него за столом сидел Сопровождающий. За спиной Сопровождающего, на стене, висел портрет. Черты человека на портрете были Киру смутно знакомы, но боль мешала сосредоточиться. Перед Сопровождающим на полированной крышке стола высился странный агрегат. Провода, выходящие из задней панели агрегата, вгрызались в череп Кира где-то в районе висков и затылка.

Из всего увиденного Кир сделал вывод, что сейчас его будут допрашивать, – и не ошибся.

Сопровождающий отвлекся от настройки своего прибора – каждый поворот ручки отзывался в голове Кира очередным приступом боли – и улыбнулся арестованному почти дружелюбно.

– Очухался, значит, голубок. Космолетчик наш. Бороздитель безбрежных пространств. Или, может, не космолетчик? Может, просто налетчик? Или даже так: шпион и диверсант, засланный гнусными, враждебно настроенными алиенами, которые только и мечтают, как бы захватить наши плодородные поля и нивы?

Кир попробовал пожать плечами, но плечи были жестко зафиксированы.

– Молчим? Не хотим, значит, чистосердечно сознаваться в том, какое задание поручили нам враги свободного Криптона?

– Не знаю, какое задание поручили вам враги свободного Криптона, – мрачно ответил Кир, – а мне они ничего не поручали. Вообще, мне кажется, что у Криптона больше нет врагов.

– Что это еще за буржуазное благодушие? – рявкнул Сопровождающий, неожиданно взъярившись. – У любой планеты есть враги – и это, милый мой, аксиома!

– У Криптона нет врагов, – продолжил Кир, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать от боли, – потому что нет Криптона. Я сам видел, как его уничтожили кризорги…

– Как же, как же. – Сопровождающий, парадоксов друг, от последней фразы Кира расплылся в широкой улыбке. Он щелкнул по клавишам агрегата и зачитал из файла, открывшегося на экране: – «Кир, он же Кир-эль, в произношении планеты пребывания – Кирилл, родители – Жор-Эль и Лара-Крафт, год рождения, номер роддома», – ну, это нам неинтересно, а вот что интересно: «В возрасте четырех месяцев выслан за пределы планеты своим отцом, вышеназванным Жор-Элем, главой, между прочим, Совета Старейшин, ну, это мы быстро исправили, разоблачили паникера и предателя, да, так вот, выслан с планеты, миссия – неизвестна, транспортное средство – хрустальная капсула, сопровождающие – информация отсутствует». Слышим что-то знакомое? – Сопровождающий взглянул на Кира и, удовлетворившись результатом осмотра, кивнул. – Итак, имеем четырехмесячного младенца, без системы поддержки жизнеобеспечения, без сопровождающих отправленного в открытый космос в хрустальном гробу – пардон, капсуле. С каких это пор у нас космические корабли делают из хрусталя? Ну да ладно, младенец летит, губенками причмокивает и видит с орбиты – что? – как родная его планета исчезает в ядерном пламени…

– Вообще-то, это были кризорги. Они развинтили болты, которыми планета крепилась к орбите, и Криптон рухнул в раскаленные недра собственного солнца.

– Кризорги. Развинтили. Болты. Ага. Какая поразительная внимательность к деталям. Это мы с четырехмесячного возраста все так ясно помним?

– У меня хорошая фотографическая память.

– Ну-ка, ну-ка… – Сопровождающий выхватил из кармана авторучку, открутил колпачок – перо у ручки оказалось золотое и отменно острое – и быстро написал на листке двадцатичетырехзначное число. Он помахал бумажкой перед носом Кира и тут же спрятал ее в кулаке. – Ну-с, если у нас такая неординарная память, что я только что написал?

– Один-четыре-два-восемь-шесть-шесть-шесть-один… – Кир договорил число до конца.

Сопровождающий проверил по бумажке и скривился:

– Так-так. И вправду, способности у нас есть. Вопрос, на что мы направляем эти способности. – И неожиданно вскочив и обежав стол, заорал в лицо Кира: – А ну колись, сцука! Прислан сюда для ментального фотографирования военных объектов с последующей передачей этой жизненно важной информации врагам отечества? Пароли, номера телефонов, банковские счета? Адреса конспиративных квартир?

– У вас отвратительно поставлена техника допроса, – ответил Кир, безмятежно глядя в глаза Сопровождающего. – Для начала вам следует прикинуться эдаким добреньким дядькой: мол, положеньице у вас, юноша, незавидное, попали как кур в ощип, но я-то понимаю, что вы не по злому умыслу, боже упаси, а лишь по молодости и сопряженной с ней наивности. И когда я начну облегченно бормотать, что да, мол, по наивности, и поверю искренне, что сейчас вы во всем разберетесь и все утрясете, тут-то вы мне – р-раз: а кто навел нас на такие нехорошие мысли? Кто эти люди? Молчите? Предпочитаете сами ответить вместо истинных злоумышленников? С органами будем сотрудничать или где?!

Сопровождающий на мгновение от такой наглости утратил дар речи, а потом затрясся, как стиральная машина с неисправной центрифугой, и зафонтанировал:

– Да что ты себе, щенок, позволяешь? Молчать! Засеку!

Кир попробовал увернуться от летящих в него брызг слюны, но слюной Сопровождающий брызгал щедро. Вдобавок, дабы сделать слова свои более вескими, каналья широко размахнулся и вогнал в колено Кира перо авторучки. Перо, как уже отмечалось, было прекрасно заточено – а у Кира был прекрасный коленный рефлекс. Удар ступней, утяжеленной кандалами, пришелся Сопровождающему в голень. Тот взвыл и рухнул на стол, по пути опрокинув прибор. Проводка заискрила. Затылок Кира будто пронзило раскаленным железным прутом. На вопли Сопровождающего в комнату вбежали трое рослых военных. Выхватив дубинки, они повалили Кира заодно со стулом на пол и приступили к исполнению. Кир еще успел подумать: «Какая, однако, бредятина» – и потерял сознание.

Кир ехал по тропинке на белой лошади хамахарских кровей. Скотина хромала на четыре левых ноги, хотя четыре правых были абсолютно здоровы. Из-за этого лошадь ходила кругами, в общем и целом напоминая оксфордскую гоночную восьмерку, правобортные гребцы которой выпили «Ред булса», а левобортные просто выпили. На глаза Кира свисала широкополая шляпа, что тоже не улучшало навигации. Когда Кир проехал в седьмой и последний раз мимо одного и того же куста бирючины, из сплетения ветвей на тропу вышли Три Скверные Женщины. Первая Скверная Женщина воздела руки и сказала:

– Привет тебе, о Предводитель Команчей!

Вторая воздела руки вслед за первой и возгласила:

– Здравия желаю, о Предводитель Уездного Дворянства!

Третья, критически оглядев Кира, с некоторым сомнением в голосе произнесла:

– Славься, о грядущий Предводитель Всех Окочурившихся!

Кир скептически ухмыльнулся:

– Ну, Предводитель Команчей еще туда-сюда, хотя я всегда предпочитал сиу. Но что это за бредятина с Уездным Предводителем и…

Из облака пыли на тропе показался мотоцикл «Ява». В седле мотоцикла восседал некто, блиннорылостью и волосатопалостью слегка напоминающий незабвенного ротмистра Чачу. Возможно, это был Чача-Младший. Чача-Младший остановил мотоцикл, соскочил с седла и сорвал с головы кожаный шлем. Взмахнув шлемом, он поклонился Киру и прошепелявил:

– О молодой гошподин, ваш отец, благородный Шор-Эль, шкончалшя от пьянштва и шлоупотребления шильнодейштвующими пшихотропными шредштвами. Теперь вы шаконный предводитель дворянштва Криптоншкой Конфедерации. Тришды ура!

Кир удивленно покачал головой.

– That was easy.

Обернувшись к Скверной Женщине Номер Три, он спросил:

– А что же мне следует сделать, чтобы стать Предводителем Всех Окочурившихся?

– А почти ничего, красавчик, – проворковала ведьма, гнилозубо улыбаясь. – Женись тока на мне…

Кир с ужасом отшатнулся. Восьминогая кляча, почувствовав рывок повода, встала на дыбы, и Кир, не удержавшись в седле, грохнулся на дорогу. Прямо больной башкой о камень…

– Оу! – Кир схватился за голову. С верхних нар, в которые он влетел темечком, что-то загремело. Из глаз Кира посыпались искры. В голубоватом свете искр он увидел, что упавшее сверху было хорошо высушенным трупом. Можно даже сказать, скелетом. На ногах скелета красовались железные колодки. Они, собственно, и устроили весь этот грохот.

Потерев раскалывающийся от боли череп и пошарив по соседним нарам, Кир обнаружил еще парочку мертвецов. Будь они посвежее, взял бы на закуску – в последний раз Кир обедал, кажется, еще в одной из прошлых жизней, – а так пошли на растопку. Сложив скелеты аккуратным шалашиком, Кир поймал одну из искр и запалил костерок. Запахло горелой костью. В дымном свете пламени Кир различил: три комплекта двухъярусных нар, из которых одни принадлежали ему, а остальные – его топливу. Парашу. Железную дверь. Бетонный пол. Бетонные стены. На одной из стен, как раз напротив Кировых нар, висел большой портрет. Кир подошел к нему и пригляделся. Внизу портрета обнаружилась надпись: «Президент свободной Конфедерации Криптона, П. В. О. Зод». Заинтересовало узника, впрочем, не это, а некая смутная узнаваемость черт на портрете. Отодрав горящую лопатку у одного из мертвецов, Кир поднес огонек ближе к картине – и хлопнул себя по лбу, о чем тут же и пожалел. Нецензурно выругавшись, Кир воскликнул: «Ах ты, бешеное сцуко, Майор-Джентльмен! Ну попадись ты мне, тварь ползучая, межпланетная…»

Однако Кир находился в мрачном застенке, а Майор – то ли в Президентском дворце, то ли на островке посреди равнодушного океана, то ли в чаааяяячьииих желудках. В любом случае, рядом его не было. Не было рядом и ничего забавного и занятного, ради чего стоило бы задержаться в этом гадком местечке. Вздохнув, Кир не без усилия разогнул браслет на ноге одного из жмуриков и принялся затачивать железяку о стену. Параллельно с этим занятием он читал надписи, оставленные предыдущими генерациями пленников:

ДАР-ЭЛЬ, ТЫ – СЦУКА!

СВОБОДА ЕСТЬ БЛАГО, ДОСТУПНОЕ ЛИШЬ СОВЕРШЕННОЛЕТНИМ ДЕЕСПОСОБНЫМ МУЖЧИНАМ БЕЛОЙ РАСЫ И ГЕТЕРОСЕКСУАЛЬНОЙ ОРИЕНТАЦИИ

НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ

ТРАХАЛ Я ТВОЮ МАТЬ

И ТВОЮ МАМУ ТОЖЕ

В ОЧКО

ДОЛОЙ ДУШИТЕЛЯ СВОБОД ГЕНЕРАЛА ЗОДА!

ТРАХАЛ Я ТВОЕГО ЗОДА

В ОЧКО

ЭТО НЕ ТЫ ЕГО, А ОН ТЕБЯ, ДЕБИЛ!

СОЛНЫШКО БЫ УВИДЕТЬ, ХОТЬ ОДНИМ ГЛАЗКОМ…

На этих словах в желудке Кира заурчало так яростно, что он бросил свою работу и заколотил ногой в дверь.

– Эй, душители свобод, изверги, жрачка сегодня будет?

Не ответило ему даже эхо. К тому же замка на двери не обнаружилось, зато обнаружились следы свежей сварки. У арестанта зародилось нехорошее подозрение, что соседи-покойнички скончались вовсе не от недостатка витамина Д. Скорее смерть их имела нечто общее с недостатком калорий в принципе.

Схватив железку, Кир атаковал бетон стены. Бетон поддаваться не желал. Кир опробовал бетон на зуб. Зуб бетон не грыз. Не удалось и пройти через стену, даже с разбега. За тонким слоем чего-то, что лишь с виду напоминало бетон, обнаружился гладкий, холодный и непроницаемый материал. Стекло, решил Кир, потирая разбитый лоб. Или обсидиан. Мысль об обсидиане навеяла нехорошие ассоциации с ритуальными ножами и жертвоприношениями. Отчаявшись, Кир рубанул пол, и от кончика железяки неожиданно побежала небольшая трещинка. С новыми силами Кир принялся ковырять неподатливую субстанцию. Он успел нанести еще два или три удара, когда пол под его ногами заколыхался, как в бурю утлый челн, и разъехался в стороны. Киру пришлось отпрыгнуть, чтобы не рухнуть в провал. Из провала раздалось пыхтение, чертыханье и показалась засыпанная бетонной крошкой голова. Голова была буйноволоса, седа и бородата. Голова проморгалась, огляделась и, всплеснув невидимыми руками, простонала:

– Тридцать семь лет работы, и все впустую! Я копал не туда!

Кир ошарашенно спросил:

– Ты кто, человече?

Голова поворочала глазами, обнаружила Кира и грустно сказала:

– Мой милый, вы видите перед собой несчастного Жор-Эля, некогда Хранителя этой прекрасной планеты, а сейчас не более чем высохшую треску.

Ноги под Киром подкосились. Он плюхнулся на задницу и прошептал:

– Папа?

ИНТЕРЛЮДИЯ № 2. ДЕВОЧКА-СМЕРТЬ

Хозяин: Из любви к родине солдаты попирают смерть

ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются

на небо и ныряют в самый ад – из любви к истине.

Землю перестраивают из любви к прекрасному.

А ты что сделал из любви к девушке?

Е. Шварц. Обыкновенное чудо

Когда у Кира спрашивали, где он познакомился с Иркой, Кир в ответ обычно врал. Не то чтобы он был правдив в принципе – слово правды падало из его уст столь же редко, как жемчужина совершенной формы из клюва пресловутого соловья. Но про знакомство с Иркой он врал с особенной настойчивостью: то ли они повстречались в театральной студии, то ли в загранкомандировке, то ли на горнолыжном курорте, то ли в личном Айдахо Кира. Последнее, впрочем, было не так уж далеко от истины.

Размокшие листья платана на асфальтовой дорожке напоминали следы чудной птицы Сирина, а красные кленовые листья – маленькие препарированные сердца. Студенты медицинского шлепали по лужам вслед за профессором к кирпичному корпусу больницы. В этот дождливый день пациентов в парке было мало, и потому Кир сразу заметил девушку. Девушка стояла на лужайке, окруженной высокими старыми липами. Липовые листья в изобилии усыпали мокрую землю у нее под ногами, но хороводом кружились вокруг девушки листья клена, желтые, алые и оранжевые. Девушка была ослепительно красива. То есть в другое время и в другом месте она могла быть красавицей или дурнушкой: бледное личико, острый носик в россыпи веснушек, длинные светлые волосы и глаза переменчивого цвета. Сейчас глаза девушки, в тон больничному халатику, были бирюзовы, с зеленым лиственным просверком. В другое время и в другом месте, говорю, но здесь и сейчас она была прекрасна. Кир остановился. Пожилой профессор оглянулся и сказал: «Ах, эта. Гебефрения. К сожалению, довольно поздний диагноз».

В этой жизни Кир был студентом-медиком, но сейчас забота его была не медицинского, а скорее кулинарного рода. Молодое вино диво как хорошо, если в него добавить капельку осеннего безумия. Безумие летнее очаровательно с сангрией и портвейном, а зимнее безумие неплохо идет с ледяным шампанским и айсвайном. Но молодое, не перебродившее еще вино из урожая этого года требует осеннего безумия. Кир обещал Джентльмену доставить пару склянок для ежегодного пира, который Джентльмен устраивал по случаю праздника урожая. Для этого он и топал сегодня с однокурсниками, начинавшими практикум в городской психлечебнице. Сейчас, однако, он отстал от товарищей и шагнул на размякшую почву лужайки. Под ногами хлюпало, из палой листвы сочилась вода. Девушка кружилась. Кир мог бы поклясться, что однокурсникам просто увиделась худая курносая девчонка, безумная сомнамбулка, запутавшаяся в случайном смерчике. Кир знал лучше. Никакого ветра сегодня не было и быть не могло. Листья слетели с дорожки и поднялись в воздух, потому что послушались девушку.

Заметив Кира, девушка остановилась, и кленовые пятерни опустились на траву вокруг нее. Танцовщица посмотрела на Кира, склонив голову к плечу и улыбаясь.

– Я тебя где-то видела. Ты знаешь Веньку? – Не получив ответа, она капризно топнула ногой и продолжила: – Меня тут заперли, потому что считают, что я ненормальная. А я просто ищу Веньку. Он потерялся где-то на полдороге. Вовка меня здесь запер, потому что ревнует. Он знает, что, хотя мы и женаты, я всегда любила Веньку, а не его. Он скучный. А ты не скучный?

Кир усмехнулся:

– Я всякий. Но со мной обычно не скучно.

Девушка приблизилась к нему и, откинув голову, заглянула Киру в глаза. От ее взгляда Киру почему-то стало неловко, хотя сам он без застенчивости пялился и в очи записных див, и в оловянные зенки убийц.

– Ты не врешь. Странно. Обычно ты врешь, а сейчас – нет.

Определенно, с этой девушкой было неловко. Но интересно.

– Мой старый друг устраивает сегодня вечеринку. Хочешь пойти со мной?

– Я не могу. Здесь ворота железные и забор. И охранник в будке.

– Ничего, со мной тебя выпустят.

– А снаружи не страшно?

Кир подумал. Если ответить честно, девушка могла и отказаться. Поэтому он ответил наполовину честно:

– Со мной – не страшно.

Новая знакомая улыбнулась и протянула ему ладошку:

– Меня зовут Ирина Владимировна. Ирка.

– Кир, – представился Кир, пожимая твердую и горячую ладошку и думая о том, как легкая перестановка букв могла бы превратить их имена почти в одно и то же имя.

Джентльмен весьма удивился, когда Кир предупредил его, что вечером будет не один.

Дорога вилась серпантином по склону. Алый «феррари» рассекал на такой скорости, что почти превратился в красную ленту, опоясывающую гору. Когда поднялись выше, Кир поехал медленней. Вид сверху был очень красив: лазорево-изумрудное море, полумесяц залива и белый город, тоже раскинувшийся полумесяцем над кранами порта. Вдоль берега тянулись желтые песчаные пляжи, лучшие пляжи на побережье. По склонам карабкались виноградники. Сейчас листья винограда были окрашены во все теплые цвета спектра, от желтого до темного-багряного. Старая цепь гор, на которую взбирался «феррари», была чуть повыше холмов, изъедена ветрами и коррозией, зато более молодые горы за ними покусывали зубами небо, голубое, как перо сойки.

– Ух ты, – сказала Ирка, выглядывая из окна. Кир опустил стекло, и светлые Иркины волосы плеснули на ветру. – Непременно поднимемся сюда с Венькой. У него, конечно, нет такой машины. – Она провела пальцем по коже сиденья, шоколадно-гладкой, такой шоколадной, что хоть палец облизывай. – Но мы пойдем пешком. Тут наверняка есть пешеходные тропы. Наверное, это очень здорово – карабкаться через виноградники, чтобы в листьях пряталось солнце.

– Как же вы потерялись?

Ирка подняла глаза и растерянно нахмурилась:

– Не знаю. Мы всегда были вместе. А потом он… сбежал. Но ты не думай, – поспешно добавила она, – Венька не трус. Просто ему казалось, что так правильней.

Сложная жизнь галлюцинаций мало интересовала Кира, однако он притворился, что внимательно слушает. С девушками, а особенно с красивыми полоумными девушками стоит быть внимательным. Обычно это окупается в конце.

– О, Кирюха, Кириэль, Ундомиэль, Электродрель! – Джентльмен уже успел изрядно нализаться. Он подкатился к Ирке и театрально закрыл лицо пятерней. – Боже, какая красота. Я ослеплен. Позвольте, сударыня. – Со старомодной учтивостью он приложился к Иркиной руке почерневшими от вина губами. Ирка неуверенно улыбнулась. Джентльмен выпрямился и воскликнул с ненужной аффектацией: – Окажите честь старику, будьте хозяйкой моего скромного пира!

Ирка открыла было рот, но Кир быстро сказал:

– И не вздумай соглашаться. А то козлоногие зарежут тебя в конце пира и принесут в жертву духу горы. – Он кивнул на собравшуюся публику. Публика и вправду была не ахти. Пьяные нимфы и дриады, сатиры и фавны окружили стоящие на козлах бочонки. Присутствовал даже один старый сильван, весь заросший клочковатым мохом.

Ирка вздрогнула и спросила у Джентльмена:

– Это правда? Меня бы и в самом деле зарезали?

Джентльмен вздохнул и развел руками:

– А что поделать? Дикая публика. Я, красавица моя, и сам не любитель шумных сборищ. Однако в этой местности нас считают альвами, служителями, так сказать, благодатной Фрейи. Приходится, гм, соответствовать.

У бочонка с яблочным вином разгоралась драка. Сатир улегся прямо у бочки, открутил кран и глотал янтарный напиток, а в основном проливал себе на волосатую грудь. Его оттаскивали. Сатир мекал и отбивался копытами. Джентльмен извинился и пошел разнимать драчунов.

– Альвами? То есть эльфами? Ты немного похож…

– Отнюдь.

Ирка посмотрела на Кира оценивающе. Тот поморщился. Кир очень не любил, когда его принимали за эльфа, поскольку эльфы были существами глупыми и препакостными.

– Ты не слушай его. У старикашки совсем от спиртного крыша поехала.

Он взял Ирку за руку и подвел к бочкам.

– Виноградное, сливовое, абрикосовое, яблочное. А вон вино из одуванчиков. Его тебе лучше не пить.

– Почему?

Кир отмахнулся от приставучей бассариды с тирсом, увитым плющом, – та едва стояла на ногах и все норовила повиснуть на широком Кировом плече – и объяснил:

– Всякому вину – свое применение. Фруктовые – для настроения. Яблочное – светлая грусть. Сливовое – неистовство. Померанцевое – веселье. Вино из одуванчиков – для забвения.

– А это?

Ирка ткнула пальцем в небольшой бочонок, стоящий поодаль от остальных.

– К нему вообще не прикасайся. Это гранатовое вино.

– А оно для чего?

Кир неохотно ответил:

– Многие из этих не переживут зимы. Они умирают и рождаются каждую весну заново, вместе с растениями и солнечным светом. Гранатовое вино – для того, чтобы с миром уйти в землю.

Против ожидания, Ирка не удивилась и не опечалилась. Она подошла ближе к запретному бочонку.

– Я бы хотела попробовать. – Девушка подняла на Кира глаза, сейчас темно-зеленые, почти карие. – Я читала, кажется, в одной книжке. Там девочка искала своего друга и спрашивала у кустов роз. Если он умер, в земле, корни растений должны знать…

– И не думай. – Кир с удивлением понял, что серьезно испугался. Он только что встретил эту девушку и уже не хотел потерять. – Живой твой Венька. Если скажешь, как он выглядел, я поспрашиваю тут кое-кого. Мои приятели не кусты, конечно, но осведомлены тоже неплохо.