Текст книги "Беги"

Валька улыбался. Сидел и улыбался, как когда-то давно, когда был мальчишкой, а я предлагала интересную игру. Он кивнул.

– Ну, все, беги. И помни – ты у нас теперь двойной агент. Понял?

Валя снова кивнул, посмотрел мне в глаза с прежним щенячьим восторгом, одним глотком допил свое пиво, ринулся, не оглядываясь к выходу, схватил телогрейку с крючка. И тут, уже стоя на пороге, он не выдержал и оглянулся. Откуда-то из прошлого на меня смотрел маленький мальчик Валя, уже сирота, которого непременно нужно было спасти. Мой маленький агнец, которого принесли в кровавую жертву. Что сделали они с тобой?! Что сделали эти проклятые?!

Прежде чем пуститься в обратный путь, до места, где меня ждал Сева, я решила совершить небольшой набег на завод. Да, это было опасно, но уходить с пустыми руками было обидно. Словно лиса, пробирающаяся в курятник, я осторожно обошла бараки рабочих и завернула за угол кирпичной стены фабрики. Эта глухая стена тянулась на много метров вперед, образовывала тупик, слившись с железобетонным забором, и там же, на месте стыка, где вниз с крыши здания спускался водосток, можно было, подтянувшись на руках, добраться до окна второго этажа, за которым начинались подсобные помещения с разнородным хламом. Слева от стены начиналась лесопарковая полоса. В случае, если меня заметят, оставался неплохой шанс удрать, но вот если придется прыгать со второго этажа… Оглядываясь по сторонам и облизывая пересохшие губы, я уже представляла серые, с дырами мешки, стоящие среди пыли, откуда отправлялся на сортировку и переработку металлолом. Вскарабкавшись к окну по забору и трубе, я замерла у карниза, вжавшись в стену. Подождала, пока дыхание придет в норму, и влезла, аккуратно приоткрыв форточку. К счастью, она была довольно просторной, а в весе я не прибавляла уже лет тридцать, так что без труда просочилась внутрь. Опустившись у заветной добычи, я снова затихла и прислушалась. Тишина. Видимо, смена закончилась не только у Вальки. Схватившись за края стоящего ближе всего ко мне, мешка, я вцепилась в него ногтями, продрала до небольшой дыры, снова прислушалась, и прорвала ветхую ткань уже до конца. Из мешка стали вываливаться различные предметы: ручки от сковородок, ржавые велосипедные запчасти, обиженно звякнул, выкатившись на плитку пола, старый будильник. Торопливо перебирая хлам, я искала что-нибудь, что послужило бы мне оружием. Или пригодилось бы для лодки. На худой конец меня бы даже устроил какой-нибудь незатейливый предмет, который можно было оттащить детям. И вот среди ненужного металлического мусора блеснул он – маленький блестящий скальпель из нержавейки. Я схватила его с радостью женщины, получившей на помолвку бриллиант, завернула его в обрывок мешка, сунула в карман и полезла обратно, спрыгнув затем из окна на усыпанный разбитым стеклом и мусором гравий. Он чуть скрипнул под моими ногами, когда я опустилась, а уже минуту спустя я неслась, как молодой олень, по лесополосе прочь из Северного Бутова. В кармане брюк, почти на уровне колена, покоился знатный улов, а впереди ждало долгое путешествие до заброшенного рынка, неподалеку от Красносельской, места, где я впервые узнала, что Рита – мой охотник. Именно там ждали меня вампиры – одни из немногих, которые не стремились почему-то мной пообедать.

Эльфы и Рита. 2017 год

 
…Никто никогда ничего не знает наверняка.
Глядя в широкую, плотную спину проводника,
думай, что смотришь в будущее, и держись
от него по возможности на расстояньи.
Жизнь, в сущности, есть расстояние – между
сегодня и завтра, иначе – будущим.
И убыстрять свои шаги стоит, только
ежели кто гонится по тропе сзади: убийца,
грабители, прошлое и т. п…
 

И. Бродский. Назидание

Насколько я помню, наша единственная встреча в реальности с Ритой после прочтения мной их с Севой романа произошла на костюмированной вечеринке, в то время, когда большинство наших сограждан еще не подозревали о грядущем хаосе. Мы доживали последние спокойные дни, в большинстве люди оставались в своем типичном настроении тех лет – пассивном пресыщении, которое стремительно сменялось агрессией при малейшем к тому поводу. Костюмированный бал эльфов был данью последней моде. Людям нравилось покупать дорогие костюмы, переодеваться в сказочных персонажей, накладывать грим. Может быть, так проявлялось уже подспудно навязываемая тяга к перевоплощению, может быть, мы уже все устали от себя и хотели в глубине души стать кем-то другим, кем-то ненастоящим?! Вечеринка проходила на Верхней Красносельской, в лофтах – бывшем производственном здании, оборудованном по последнему слову техники в новый жилой квартал. Здесь можно было выпивать во дворе, окруженном корпусами зданий, где пели со сцены разодетые феи и колдуны, лежать на просторных лавках, укрытых коврами, и курить кальян, бродить по бесконечным помещениям на разных этажах, в каждом из которых для гостей был подготовлен зрелищный сюрприз. Вечеринка длилась всю ночь: эльфы приезжали и уезжали, все лофты внутри и снаружи были переполнены красочными, яркими персонажами. Кого здесь только не было: седые, розовые, золотые парики, различных оттенков линзы, клыки, уши, пяточки и крылья, наклеенные ресницы и ногти, винтажные сумочки, дорогие украшения вперемешку с мишурой. Шум оглушал, запахи опьяняли, глазам становилось больно от мельтешения масок. Вечеринка длилась всю ночь, являться без костюма было нельзя, а визажисты, парикмахеры и стилисты помогали собравшимся доводить до ума их образы. Первым, кто меня встретил на входе, пригласивший коллега – Леонид, переодетый в вампира. Хотя мы встречались раньше, я его не узнала, он подошел ко мне первым:

– Соня? Я думал, ты будешь выглядеть ярче.

– Прости, – я смущенно улыбнулась, но не могла ему объяснить, как пугает меня этот пир во время чумы.

Леня надел мне на руку браслет VIP-гостя и, указывая рукой на вход сказал:

– Я, кажется, уже видел тут Марину и Галю – судя по Фэйсбуку, вы дружите. Уверен, ты встретишь тут много знакомых, это супервечеринка года, поверь мне!

В растерянности от такого скопления народу, неустанно натужно улыбаясь и делая реверансы в своей пышной рваной эльфийской юбке, я высматривала по сторонам подруг. Подождать их я решила в очереди к визажисту, нужно было исправить ситуацию – в конце концов, Леня пригласил меня не для того, чтобы я ходила с кислой миной и портила всем праздник «не ярким гримом». Можно, конечно, выбежать на танцпол, выхватить из рук певицы микрофон и закричать:

– Вампиры, вампиры наступают! – наверное, это будет выглядеть несмешной и банальной шуткой, хотя вызовет улыбки и у настоящих вампиров, и у переодетых. Этот феномен заметила не я, и ему уже сотни лет: люди не видят очевидного, не верят правде, зато охотно впускают в свою жизнь ложь под любой маской.

– Мариша, Мариша! – закричала я, увидев знакомые лица девчонок.

Они вынырнули ко мне из густого, как патока, дыма танцпола, залитого огнями.

– Блин, я вообще не ожидала, что здесь будет тако-о-ое! Я одета, как какая-то девица легкого поведения, а не как эльф, правда? Я даже не ведьма! – Галя виновато улыбалась ярко накрашенным ртом, на щеке у нее была намалевана жирная мушка, а уже пьяные глаза прикрывала вуаль, с прицепленным к ней блестящим пауком.

Мы с Маришей не выдержали и весело расхохотались:

– Галя, забей, к концу вечеринки так будут выглядеть все женщины.

Тут подошла моя очередь, и я уселась перед огромным зеркалом стилиста, увитом фальшивой, как и все вокруг, золотой лепниной. Из зеркала на меня смотрела молодая женщина с высокими скулами, острым вытянутом подбородком и огромными испуганными голубыми глазами, на контрасте с которыми лицо, казалось, еще более худым.

– Та-а-ак, кто у нас тут? – весело протянула яркая ухоженная девушка с перепачканными гримом руками.

– Наверное, я эльф, – тихо пробормотала я. – Не могли бы вы сделать меня поярче?…

Мне нанесли широкую золотую полосу, начинавшуюся у края волос, проходящую по лбу, носу, подбородку и заканчивающуюся где-то под грудью. Немного теней на веки, и глаза стали еще больше напоминать взгляд сказочного персонажа.

– Губы?

– Нет, спасибо, – поблагодарила я, поспешно соскальзывая со стула, сжимая в руке свою винтажную серебряную сумочку и разыскивая взглядом подруг. Мне было неловко, странно, страшно, я бы хотела оказаться дома, подальше от этого гвалта. Или идти темными улицами домой, через Садовое кольцо, по гулким переулкам, встречая лишь редких прохожих. Мне хотелось забыть, что здесь среди этой толпы веселящихся людей могут быть враги, те, кто не веселится и не шутит. Мне хотелось быть такой же, как мои подруги, раствориться в толпе, обмануться. Но правда жгла меня изнутри – я знала то, что я знала.

– Соня, ну что ты такая грустная? – Мариша заглянула мне в глаза, улыбаясь. – Невозможно уже с тобой в люди выходить – пока не напьешься, как неживая!

– Главное, чтобы от меня трупом не несло. Не несет? – попытка пошутить выглядела жалко. Одним словом, мне ничего не оставалось, как напиться.

И мы напились. Я помню, как мы лежали во внутреннем дворике на лавке, покрытой расписным ковром, Галя облокотилась на подушки, а мы с Маришей лежали головами у нее на коленях. Я курила, и уже чувствовала, как надо мной кружат вертолеты, а к горлу подкатывала тошнота. «Хорошо бы освежиться, – подумала я. – Вот если я сейчас дойду до туалета, то смогу умыться, и меня отпустит. Но до туалета я не дойду». И тут я пьяно засмеялась.

– Ма-а-ариш, Ма-а-ариш, сходи со мной в туалет?

– Неа, – Маришка посмотрела на меня и тоже захихикала. Галя, по-моему, дремала, и я не стала ее беспокоить.

Я встала, поправила одежду, и на нетвердых ногах отправилась искать уборную.

– Помочь? – услышала я чей-то приятный бархатный голос и почувствовала, как сильная мужская рука подхватила меня под руку. – Молодые прекрасные эльфы не должны блуждать одни среди вампиров, гномов и троллей.

Я с облегчением облокотилась на предложенную мне руку. Он был намного выше ростом, поэтому я не могла рассмотреть его лицо, но полностью доверилась спутнику. Обхватив локоть в бархатном пиджаке обеими руками, я шла достаточно ровно и больше всего боялась запутаться в длинной юбке и споткнуться. Мы плыли посреди этого буйного шумного веселья, потом шум и лихорадочное мельтешение красок сменились теплой полутьмой лофта. Мы шли по мягкому ковру узкого длинного этажа, пока наконец не остановились напротив кожаного черного дивана, словно брошенного кем-то впопыхах. У дивана стоял забавный торшер с изогнутой ножкой, но лампа в нем, видимо, перегорела. Меня уже перестало тошнить, но все вокруг словно происходило в каком-то тумане, сказке, дивном сне. Высокий вампир в черном бархатном сюртуке опустился на диван, притянул меня к себе на колени, взял мою руку и, приложив, к губам спросил:

– Как зовут тебя, прекрасный эльф?

Я облокотилась на подушки, соскальзывая с его колен, но оставляя руку у его губ.

– Соня.

– Сона-а-а… – повторил он, целуя кончики пальцев, потом перевернул руку запястьем к губам.

Я чувствовала на руке только его дыхание, чуть уловимую щекотку, как вдруг мою кожу проткнули острые зубы. Я вскрикнула от неожиданности, но не попыталась вырваться. «Это должно было случиться, – пронеслось в моей голове. Пусть уже, наконец, случится, чтобы я перестала так бояться. Пусть лучше он, чем Сева или кто-нибудь, кого я знаю».

– Оставь ее, – прозвучал в темноте, медный, звонкий голос, и вампир, оторвавшись от моей руки, забормотал что-то глухо и неразборчиво.

– Оставь ее – она моя, – повторил голос, без ярости, гнева, вообще без выражения, но так, что даже у меня зашевелились на затылке волосы. Вампир бросил мою руку, встал с дивана и, словно тень, растворился в полутьме коридора. На диван рядом со мной опустилась женская фигура. Пахнуло чудесным запахом духов, с какой-то неизвестной мне тогда примесью трав, табака, смолы. Мою брошенную, окровавленную руку подобрала женская – хрупкая, но при этом сильная и твердая, как сталь. К коже, которую невыносимо жгло, как от огня или соли, прижались прохладные губы. Ненадолго. Она лишь попробовала меня на вкус.

– Теперь я твой охотник. Никто не посмеет отнять жертву древней.

Я открыла глаза, в полутьме, к которой я уже привыкла, наконец-то разглядела знакомые черты.

– Рита?

– Да, это я.

– Рита, возьми меня! Сделай меня, как ты. Я хочу быть, как ты, как Сева, я так устала бояться.

– А ты все еще боишься?! Конечно, не напейся ты так, этот вурдалак вылакал бы тебя уже досуха. Вкус твоей крови противен лишь потому, что ты пьяна в стельку. Но в ней нет привкуса страха.

– Рита, сделай меня такой как ты, – повторила я со свойственным пьяным упрямством заплетающимся языком.

– Ты нужна мне такой.

– На кой черт?

– Ты знаешь. Все внутри тебя. Но не рассчитывай, что я буду тебе что-то объяснять. Мне все равно, дашь ты мне то, что я хочу, по своей воле или нет.

Рита величественно встала с дивана и, не оборачиваясь, быстрым шагом пролетела, как тень, по коридору прочь.

Я так и не поняла, был это сон или явь. Кажется, я заснула на этом проклятом диване. Когда меня нашли подруги, я была вся перепачкана кровью, и они решили, что я оцарапалась о проволоку, которую забыли убрать с черного хода. У меня болела рука – от самого запястья до плеча, словно кровь превратилась в жидкий металл и, обжигая, переливалась по венам. Рука – единственное, что у меня болело, а вот сердце – нет. Страх перед вампирами исчез в тот день навсегда.

Фельдман кусается

Когда я добралась до развалин рынка, уже было совсем темно. Серые остовы оставленного повстанцами старого лагеря, выглядели жалко и неуютно. Я шла знакомой дорогой, прислушиваясь к каждому шороху, и наконец подошла к нашему месту встречи. Сева сидел в привычной для меня позе, не шевелясь. На полке, где я недавно спала, валялась какая-то груда тряпья, лишь смутно напоминавшая очертание тела. Я поняла, что это был Фельдман.

– Что с ним? – кивнула я в его сторону, подойдя к Севе.

– Ты знала, что лесной народ может дать отпор вампиру? Я – нет, – улыбаясь, ответил Сева.

Люди, прятавшиеся в лесах, не обладали силой, навыками и эволюционным превосходством повстанцев, но и пока еще не походили на прирученный вампирами скот. Эта прослойка будет медленно таять – кто-то из них примкнет к нам, кого-то приручат вампиры. Но до тех пор, пока эта особая каста не растаяла, словно дым, она будет и оказывать сопротивление, и напоминать нам обо всех тех людях, чем было человечество до страшных дней. Последний живой символ ушедшей навеки эпохи.

– Может, вы недооцениваете людей? – скривилась я в довольно жалкой усмешке.

Сева лишь фыркнул в ответ, вытянул ноги и проворковал вкрадчиво, с притворной покорностью:

– Расскажи мне, где была, милая сестрица?

Я тяжело опустилась рядом, втянула в себя его упоительный запах и закрыла глаза. Как бы я хотела, чтобы Сева был Севой. Чтобы этот запах не был ложью, чтобы его голос не обманывал, а голод не убивал. Я потянулась к рюкзаку, достала рженку и отломила кусок.

– Будешь? – протянула в темноте Севе.

Он взял его, поднес к лицу, шумно вдохнул запах, откусил кусок и вернул.

– Пахнет Лобовским, припорошенным Зарядьем. Пахнет рекой. И металлом.

– Ты давай жри, а не разнюхивай, – сказав это, я невольно вспомнила своего кота. Когда-то давно у меня был кот – такой же, как сейчас у Давида. С ним я разговаривала в пренебрежительной манере, но лишь затем, чтобы скрыть, как я люблю его. А кот, впрочем, как и все коты, любил меня только за то, что я его кормила, а точнее, не любил вовсе – так, терпел по необходимости. «Прямо как Сева», – подумала я.

Мой вечный друг детства сидел, задумчиво дожевывал откушенный кусок рженки, как кот овес, и молчал. Я не знала, с чего начать разговор на интересующую меня тему. Он был умнее меня – с ним было бесполезно играть, пытаться им манипулировать, а торговаться с позиции жертвы было и вовсе глупо. При этом, если между вампирами и людьми и было возможно уважение, Сева меня уважал. Насколько это возможно. «Наверное, так уважал бы кот мышь, которая бы осмелилась дергать его за усы», – подумала я.

– Ты не скучаешь по прошлому? – раздался из темноты его бесцветный голос.

– А ты? – спросила я, даже растерявшись от такой нелепости.

– Смешно. Нет, правда. Мне проще – я другое, а ты все тот же человек. По твоим жилам течет все та же кровь, как бы ты ни менялась, твоя сущность остается прежней. По чему именно ты скучаешь?

Я расслабилась, облокотилась о стену, у которой сидела, и приготовилась «раздеваться». Так я делала раньше на интервью. Самый верный способ получить – это отдать. Раскройся, и собеседник поспешит ответить тем же. Не захочет? А что ты потеряешь, в конце концов? Что он унесет с собой в свою жизнь, центром которой всегда будет он сам, а не кто-то другой? Люди в принципе неспособны на глубокую эмпатию – этот непреодолимый барьер заложен в нас природой. Если границы эго двух людей так легко растворяются, соприкасаясь, исчезают оба. Если ты соприкасаешься границами эго с границами… вампира – то ты в ловушке. Они как-то иначе устроены – у них нет эго, то, что потеряно, не может потерять себя еще раз. Но если бы Сева хотел меня обратить, сделать своей – он давно бы уже это сделал. Так что я теряю?!

– Я скучаю по городу. Скучаю по знакомым улицам детства, несущимся по проспектам машинам, толпам прохожих – таких же, как я, с такими же, как у меня, мыслями, чувствами, надеждами. Я скучаю по спокойным теплым сумеркам Замоскворечья, по парку Музеон, где гуляют родители с колясками, хипстеры, блогеры, китайцы, инженеры… Я скучаю по тому, что когда-то мы были разными. И по тому, как просто было длиться, продолжаться, течь, – и даже постоянное гнетущее ощущение, что это когда-нибудь закончится… Оно заставляло ценить все это, заставляло чувствовать себя живым даже в этой сытой бессмысленной неге. Я помню, как ходила по улицам Москвы и представляла – вот что-нибудь произойдет, все покинут город, и он достанется мне. Это была такая странная, щекочущая нервы мечта – пугающее одиночество и в то же время, радость безраздельного обладания лабиринтами любимых улиц. Хочешь – заходи в любые дома и магазины, хочешь, – бери из музея экспонаты и играй с ними. Ленина можно было бы вытащить из мавзолея и похоронить наконец-то по-человечески. Или он не был человеком?! Кто знал, что только другие люди определяют тебя как человеческую единицу – желающую чего-то, стремящуюся к чему-то, имеющую или не имеющую какие-то блага или таланты. Без других людей и ты исчезаешь, и нет никакого смысла ни в обладании, ни в существовании – без людей город похож на обескровленный труп. Ты-то должен меня понять.

– Ты недооцениваешь нашу природу. Мы без людей тоже ничто – мы встроены в экосистему Земли и макросистему Бога и столь же зависимы от вас, как вы друг от друга. Мысль, что все живое связано между собой, безусловно, верна. Но живое и неживое связано так же прочно. Впрочем, и эта мысль не нова, не правда ли?! «И назвал Бог свет днем, и тьму назвал ночью». Тот свет, что вы храните до сих пор внутри себя, тот свет, что освещал изнутри Ноев ковчег, древние храмы, пока они его не утратили, странным опосредованным способом питает и нас. Да, обжигая нас от первоисточника, через вас он становится нам доступным. Только лишь ввиду вашей греховности. А значит, и внутри вас свет невозможен без тьмы?! Так что бы ты хотела для себя теперь, в мире, откуда практически исчезли люди, после того как ты, можно сказать, получила свой город, хотя и поняла, что он тебе не нужен мертвым?

– Пока я чувствую себя живой среди живых, я хотела бы, чтобы это продолжалось.

– Продолжалось, значит, – глухо повторил за мной Сева. – Почему у тебя не было детей, Соня?

– Черт, я думала этот дурацкий вопрос остался в прошлом, как и весь наш мир.

– Если мир продолжается – то и вопрос стоит. А если ты человеческая самка, то и перед тобой стоит, равно как и перед всеми людьми.

– Ты видел наших Матерей? Хорошо себе представляешь меня бурым медведем?

– Видел и не горю желанием увидеть еще раз. Знаешь, от них исходит мерзчайший запах, который в то же время дико притягивает. Сложно объяснить это тебе, не вампиру, но это такая невыносимая двойственность ощущений… – Сева поежился. – Но я верю, что не все современные матери так отвратительны. Ты была бы другой.

– С чего ты взял, Сева?

Он повернул ко мне свое лицо – бледное, мраморное, но такое убийственно притягательное для меня.

– Ты другая.

– Для тебя, быть может? Так, в память об общем детстве?! Знали бы наши матери, что мы будем дружить даже после смерти. Твоей смерти, – быстро поправилась я.

Фельдман заворочался и заскулил. Конечно, он не спал – вампиры не спят, но он лежал и слушал, а теперь, видимо, хотел дать нам понять, что мы его достали своим трепом. Он встал, сел на полке, свесив ноги, и уставился на меня. В темноте я не очень хорошо видела его лицо, но глаза мерцали на нем достаточно ярко, чтобы заставить меня волноваться. Я почувствовала от него мощный запах, сравнимый с афродизиаком, и волну смешанных чувств. В прошлой жизни я бы решила, что он как минимум в меня влюбился, но сегодня я не доверяла ни чувствам, ни зрению, ни запахам. Я просто знала, что, если вампир голоден, он бросится на меня. Увы, встать и уйти было бы невежливо. А главное, бессмысленно. Я засунула руку в карман брючины и нащупала завернутый в тряпку скальпель. Конечно, ни от одного, ни от другого мой маневр утаить не удалось. Если Фельдман бросится на меня, то будет знать, что у меня есть какое-то оружие. Но был и другой печальный факт – если он на меня бросится, значит, ему уже решительно наплевать, что там у меня есть, кроме крови, которая ему необходима.

Черт, о чем я думала, когда сюда шла?! Нужно было прийти засветло, тогда мне было бы проще удостовериться, что они сыты, и я бы спокойно отдыхала. А сегодняшнюю ночь можно было бы переночевать в лесу, в Сокольниках, например. Но было уже поздно. Теперь я чувствовала себя слепой мышью, заявившейся к совам на званый ужин. Наши привычки и ритуалы – наши главные враги. Стереотипность мышления, автоматизм наших действий – все это позволяет не тратить время на изобретение одних и тех же алгоритмов: как и что есть, куда идти спать, на какой полке шкафчика лежит зубная щетка – мы никогда не тратим время на поиски, потому что обладаем свойством мыслить стереотипно. И только более сложные решения, требовали напряжения совершенно иных отделов мозга. Все, что делало нашу жизнь такой осмысленной и уютной в прошлом, в этой жизни становилось капканом. Все, что позволяло в прошлом творить, теперь служило выживанию. Нельзя доверять своему телу, которое, разумеется, тянется к комфорту. Даже мозгу, который услужливо моделирует для тебя безопасную реальность, засасывающую как болото, лучше не верить. Я помню, что раньше, по статистике, профессиональные водители и пилоты разбивались чаще как раз потому, что были слишком уверены в своем мастерстве. Видимо, и я так привыкла обходиться без страха и при этом избегать врагов, что совсем расслабилась. И теперь столкновения было не избежать, а я могла лишь резко вывернуть руль своей жизни, когда Фельдман попытается у меня ее забрать. За секунду до того, как он на меня бросился, я знала, что это произойдет. Я только не знала, насколько мне будет больно.

Было очень больно. Он прыгнул на меня сверху, зажав мои бедра ногами, вцепился зубами в плечо, затем его зубы соскользнули – я прикрывала шею другой рукой, и он вцепился в нее. У меня не было возможности оглянуться на Севу, но я примерно понимала, что с ним происходит. Почуяв запах свежей крови – моей крови, он корчится в попытках обуздать проснувшуюся жажду и помогает мне изо всех сил тем, что не присоединяется к трапезе Фельдмана. Выдернув руку, в которой был зажат скальпель, я стремительно поднесла ее к пасти вампира, одновременно выпадая из его объятий на землю. Когда он повалился на меня, я привалила его боком – он не сопротивлялся, ему было решительно все равно – пить меня сверху или снизу. Вцепившись мне в кулак, он опустил голову слишком низко к земле, и тогда я со всей силы пропихнула кисть со скальпелем ему в рот, пронзая глотку, с другой стороны, глубоко, до самой земли. Зубы, оставившие на моей коже обжигающие раны, ослабли. Он не подох, конечно, но теперь на регенерацию такой раны у него уйдет не меньше недели.

Я вскочила с колен и, не оборачиваясь на Севу, мысленно благодаря его за «деликатность», со всех ног понеслась в сторону канала реки. Я знала, что от меня несло свежей кровью, поэтому единственное, что мне оставалось, – просто бежать. Чем быстрее я перемещалась в пространстве, тем сложнее было меня вычислить. Я не могла знать наверняка, кому взбредет в голову шляться в радиусе нескольких километров, поэтому я бежала не от валявшегося в состоянии комы Фельдмана, и не от Севы, который не станет меня преследовать. Я бежала, потому что бежать было безопасно. И бежала я в сторону Яузы, к заветному месту, где, я точно знала, был спрятан плот. На нем я смогу добраться до Терехово, где мне помогут. Слава Богу, что на земле осталось место, где мне могут помочь и ради которого можно позволить себя покусать даже такому неудачнику, как Фельдман.