Текст книги "Троцкий. Мифы и личность"

Объяснения Троцким в своих воспоминаниях причин, почему он резко поменял свои взгляды, были туманны и противоречивы. Он писал: «Мой разрыв с Лениным произошел, таким образом, как бы на «моральной» и даже на личной почве. Но это была лишь видимость. По существу почва расхождений имела политический характер, который лишь прорвался наружу в организационной области».

Дейчер объяснял действия Троцкого тем, что тот решил вступиться за Аксельрода и Засулич. Он утверждал, что для Троцкого устранение этих лиц из редакции «Искры» было для него «святотатством», а позиция Ленина являлась проявлением «черствости». Однако Дейчер не точно излагал ход дискуссии по этим вопросам, не упоминая о том, что в ходе предварительных собраний Троцкий не считал это предложение «святотатственным». В угоду своей версии о благородном возмущении Троцкого Дейчер даже переставил порядок обсуждения вопросов на съезде и рассказал о дискуссии по составу редколлегии до начала обсуждения первого пункта Устава.

Волкогонов же назвал поведение Троцкого на II съезде РСДРП «парадоксальным». Он считал, что поскольку Троцкий выступал за централизованную партию с внутренней дисциплиной, он должен был поддержать Ленина в голосовании по первому пункту устава. По мнению Волкогонова, Троцкий проголосовал против своих убеждений исключительно потому, что не разобрался в сути разногласий между Лениным и Мартовым. В последующем же Троцкий осознал свою ошибку, но «инерция борьбы еще долго будет цепко держать его в оппозиции Ленину».

В этих аргументах есть доля истины. Личный момент несомненно играл немалую роль в действиях Троцкого. Ко времени съезда Троцкий был уже достаточно близок к Мартову, Засулич и Аксельроду, поддержавших его в споре с Плехановым, чтобы отказать им в поддержке. Не исключено, что характерная любовь Троцкого к красивой фразе могла заставить его пойти дальше в его оппозиции к ленинской формулировке первого пункта, чем это отвечало его собственным убеждениям о строгой дисциплине внутри партии. В то же время вряд ли можно согласиться с доводами о том, что Троцкий допустил идейно-политический просчет или что он исходил из высокоморальных соображений, протестуя против «черствости» Ленина.

Выступая за создание партии с жесткой дисциплиной и централизованной организацией, Троцкий не был склонен считать, что строгое подчинение порядку этой организации будет распространяться и на него. Он не привык к такой дисциплине. Его пребывание в «Южно-русском рабочем союзе» длилось несколько месяцев, и эта организация не считалась руководством РСДРП достаточно дисциплинированной. До своего прибытия в Лондон Троцкий не состоял в РСДРП. В Лондоне же он сразу оказался на особом положении в партии. Роль гастролирующего по Европе пропагандиста лишь усилила его привычку к независимому положению. Скорее всего, Троцкий сознательно поддержал сопротивление Мартова, Аксельрода, Засулич и других попыткам Ленина распространить железную партийную дисциплину на всех без исключения.

Что же касается персонального состава редколлегии «Искры», то Троцкий, видимо, не желал поддерживать ленинского предложения, так как в этом случае за бортом редакции оказались бы многие из тех, кто поддерживал его включение в состав руководства «Искры». После того как Троцкий активно выступил против ленинской формулировки первого пункта устава, скорее всего Ленин не стал бы поддерживать его кандидатуру. В этом случае в редколлегии остался бы лишь один союзник Троцкого – Мартов.

На первых порах казалось, что Троцкий вместе с теми, с кем он голосовал, потерпел поражение. На II съезде партии Ленин и его сторонники одержали победу на съезде, добившись одобрения ленинского проекта программы партии, основных резолюций относительно тактики партии. В состав ЦК и редакции центрального органа партии были избраны те, за кого выступал Ленин. Несмотря на принятие съездом первого пункта устава партии, в редакции Мартова большинство положений устава отвечали требованиям ленинцев. Именно по этой причине после этого съезда сторонников Ленина стали именовать большевиками, а сторонников Мартова – меньшевиками. Однако события после съезда РСДРП привели к тому, что вскоре большевики оказались отстраненными от руководства партии.

Сразу же после завершения съезда партии меньшевики стали предпринимать усилия для организационного оформления своих центров в противовес тем, что были только что выбраны. В сентябре 1903 года на совещании 17 меньшевиков в Женеве было создано бюро меньшинства. В его состав вошли Ю.О. Мартов, Ф.И. Дан, А.Н. Потресов, П.Б. Аксельрод и Л.Д. Троцкий. Совещание выдвинуло программу действий, предусматривающую захват в свои руки центральных партийных учреждений и местных комитетов. Бюро приняло решение об издании своей газеты «Крамола».

Не прошло и года с тех пор, как беглый ссыльный из Верхоленска, имевший псевдоним «Перо», был вызван Лениным из российского подполья в Лондон. Теперь же он входил в состав бюро из пяти человек, пытавшегося овладеть всей социал-демократической партией и вырвать власть из рук Плеханова и Ленина. Но вскоре огонь меньшевиков оказался направлен главным образом на Ленина. Дело в том, что Плеханов, затерроризированный угрозой раскола партии, предложил пойти на примирение и единоличным решением ввел бывших редакторов в состав редколлегии. Ленин покинул «Искру».

В нарушение резолюции съезда центральный орган партии возглавила редакция в старом составе, но без Ленина. Теперь после того, как Троцкий стал союзником Плеханова по меньшевистскому крылу РСДРП, у него появлялся шанс войти в состав редколлегии «Искры». Однако неприязнь Плеханова к литературной деятельности Троцкого не изменилась и он решительно воспротивился публикации в «Искре» статьи, в которой Троцкий критиковал партийные комитеты РСДРП за их чрезмерную увлеченность нападками на российскую буржуазию и ее роль в русско-японской войне. По мнению Троцкого, эта война велась исключительно в интересах самодержавия, а не буржуазии. Плеханов не согласился с такой трактовкой, а так как скандал разгорелся, то он потребовал удаления Троцкого из «Искры». Бывшие союзники Троцкого, которым тот недавно помогал вернуться в «Искру», Мартов, Засулич и Аксельрод, поддержали Плеханова. Судя по их поведению, они не были новичками во внутрипартийной борьбе, да и их очарование талантом Троцкого не было безграничным. В знак своего возмущения поведением членов редакции Троцкий в апреле 1904 года перестал сотрудничать с «Искрой», но не вышел из меньшевистской фракции.

Тем временем международная социал-демократия, узнав о разногласиях в РСДРП, приняла сторону меньшевиков. Объясняя свою позицию, Карл Каутский говорил члену РСДРП Лядову (М.Н. Мандельштаму): «Что вы хотите, мы вашего Ленина не знаем, он для нас человек новый. Плеханова и Аксельрода мы все хорошо знаем. Мы привыкли только в их освещении узнавать о положении вещей в России. Конечно, мы не можем поверить вашим утверждениям, что вдруг Плеханов и Аксельрод стали оппортунистами. Это нелепо». В этой беседе Каутский умалчивал, что подробные сведения о сути разногласий в РСДРП с соответствующими выводами он регулярно получал от Парвуса, своего старого знакомого и главного эксперта германских социал-демократов по России. Как отмечали 3. Земан и В. Шарлау, Парвус первым проинформировал германских социал-демократов о том, что произошло на съезде РСДРП и после него. Поэтому можно предположить, что руководство СДПГ заняло антиленинскую позицию скорее всего под влиянием Парвуса.

Ленин продолжал активно защищаться. Он изложил свои взгляды на итоги съезда и последовавшие события в жизни партии в своей работе «Шаг вперед, два шага назад», вышедшей в свет в мае 1904 года. В ответ меньшевики развернули кампанию лично против Ленина.

14(27) мая 1904 года Потресов писал Аксельроду: «Спешу Вам сообщить, что я только что получил от Каутского письмо, разрешающее нам напечатать ответ Лидину в «Искре». Итак, первая бомба отлита, и – с Божьей помощью – Ленин взлетит на воздух. Я придавал бы очень большое значение тому, чтобы был выработан общий план кампании против Ленина – взрывать его, так взрывать до конца, методически и планомерно… Как бить Ленина, вот вопрос. Прежде всего, мне думается, следует на него выпустить авторитетов – Каутского (уже имеется), Розу Люксембург и Парвуса».

Троцкий принял активное участие в кампании против Ленина. Сразу же после завершения II съезда в отчете сибирской делегации он обвинил большевиков в уничтожении «Искры», а Ленина – в жажде власти и желании «превратить Совет партии во всесильный Комитет общественной безопасности». Троцкий утверждал, что Ленин, как Робеспьер, готовит почву для «термидорианцев социалистического оппортунизма». Видимо, автор с трудом сдерживал свои разбушевавшиеся эмоции, сравнение действий Ленина с диктаторскими замашками Робеспьера ему показалось недостаточным, и он добавил постскриптум, в котором, поправив себя, заявил, что Ленин – лишь пародия на Робеспьера.

Вскоре после письма Потресова Троцкий бросил свою «бомбу» в Ленина, завершив 23 августа 1904 года работу «Наши политические задачи». Свою первую значительную работу он посвятил Аксельроду. Дейчер признал, что эта работа Троцкого явилась новым явлением во внутрипартийной полемике: «Конечно, марксисты, особенно российские, обычно высказывали свои взгляды с беспощадной откровенностью. Но они, как правило, воздерживались от личных нападок… Вряд ли какой-либо меньшевик атаковал Ленина с такой ядовитой яростью». Дейчер подчеркивал, что злые эпитеты, которые бросал Троцкий, были направлены в адрес «человека, который недавно протянул ему руку сотрудничества, который вывез его в Западную Европу и защищал его… Он не мог выдвинуть никаких весомых в глазах историка подтверждений для своих обвинений».

Резкость обвинений и развязность тона, который избрал Троцкий, свидетельствовали о том, что автор брошюры применил тот арсенал полемических приемов, который он постоянно использовал в своих устных выступлениях. Уже в первых же строках своей работы Троцкий писал по поводу брошюры Ленина «Шаг вперед, два шага назад»: «Мы не сомневались, что ничего внушительного тов. Ленин не сможет сказать в защиту своей позиции, ибо позиция, занятая им, совершенно безнадежна, но все же такой бедности мысли, какую он обнаружил, мы не ожидали». Троцкий называл работу Ленина «длинной и скучной». Он утверждал, что Ленин поставил себя «в особенно смешное положение» и иронически сокрушался: «Бедный Ленин!» Он издевательски именовал Ленина «генералиссимусом», армия которого тает на глазах.

Троцкий, который все еще не успел доучить основы марксистской философии и еще два года назад опасавшийся, что Ленин и Плеханов будут его экзаменовать по марксизму, теперь уверенно распекал Ленина за плохое владение диалектическим материализмом, замечая: «Диалектике нечего делать с тов. Лениным». Троцкий обвинял Ленина в искажении марксистской теории: «И это марксизм! И это социал-демократическое мышление. Поистине нельзя с большим цинизмом относиться к лучшему идейному достоянию пролетариата, чем это делает Ленин! Для него марксизм не метод научного исследования, налагающий большие теоретические обязательства, нет, это… половая тряпка, когда нужно демонстрировать свое величие, складной аршин, когда нужно предъявить свою партийную совесть!»

Однако доказательства идейных ошибок Ленина Троцкий подменял художественным вымыслом. Так значительную часть его брошюры занял выдуманный им разговор «меньшевика» с «большевиком», в ходе которого последний проявлял удивительную глупость. При этом «большевик» постоянно ссылался на «план Ленина», изложенный им в брошюре «Что делать?». «Меньшевик» же «остроумно» сравнивал этот план с «планом генерала Трошю» времен франко-прусской войны, который лишь усугубил разгром Франции. (Видимо, это сравнение очень понравилось Троцкому, потому что впоследствии он не раз использовал сравнение осуждаемых им планов с «планом Трошю».)

Вместо доказательного разбора достоинств или недостатков ленинской работы, Троцкий предлагал читателям заменить в ней слово «социал-демократ» словосочетанием «социалист-революционер». Он голословно уверял, что в этом случае никто не заметит подмены. Столь же голословно Троцкий утверждал, что подобные манипуляции с произведениями меньшевиков не пройдут – «обожжете пальцы».

Несмотря на явную поверхностность брошюры Троцкого, она была взята на вооружение меньшевиками в борьбе против Ленина. Однако через несколько дней после выхода в свет этой работы, Троцкий объявил о своем выходе из меньшевистской фракции. Он вспоминал: «В сентябре я заявил формально о своем выходе из меньшинства, в состав которого я, в сущности, не входил с апреля 1904 года. В этот период я провел несколько месяцев в стороне от русской эмиграции, в самом артистическом городе Германии. Я недурно знал баварскую социал-демократию, мюнхенские галереи и карикатуристов «Симплициссимуса».

После разрыва с меньшевиками Троцкий не присоединился и к большевикам, он фактически покинул РСДРП. Сверкнув яркой звездой, Троцкий на некоторое время исчез с социал-демократического небосклона.

ТЕОРИЯ, РОЖДЕННАЯ В МЮНХЕНЕ

Отход Троцкого от активного участия в жизни РСДРП произошел в период нарастания предреволюционной обстановки в России. Некоторый спад в рабочем движении после всеобщей политической стачки на юге России в июле – августе 1903 года, сменился новым подъемом летом 1904 года. Теперь стачки происходили в Петербурге, Нижнем Новгороде, Иванове-Вознесенске, на Кавказе. Одновременно участились крестьянские выступления. Значительно активизировалась политическая деятельность либеральной оппозиции. Под предлогом проведения банкетов либералы, объединенные в «Союз освобождения» и «Союз земцев-конституционалистов», проводили собрания, на которых выдвигались требования политических реформ в России (так называемая банкетная кампания).

Троцкий был в курсе происходивших событий и давал им соответствующую оценку. Комментируя обстановку в стране на конец лета 1904 года в предисловии к своей брошюре «Наши политические задачи», Троцкий писал 23 августа 1904 года: «Внизу, в народных глубинах, идет невидимый, но неотвратимый молекулярный процесс накопления революционного гнева, который, может быть, завтра прорвется наружу с элементарной силой стихии, снося – как полые вешние воды смывают мосты и запруды – не только полицейские заставы, но и все постройки нашей муравьиной организационной работы». В этих условиях, полагал Троцкий «своевременна… лишь одна наука– наука восстания, …уместно одно искусство – искусство баррикад».

Почему же Троцкий, пристально следивший за приближением революционной грозы в России, осенью 1904 года решил посвятить себя знакомству с мюнхенскими картинными галереями, карикатуристами и баварскими социал-демократами? Перечислив эти стороны мюнхенской жизни, которые он счел достойным внимания, Троцкий не сразу сказал, что он прибыл в этот город по приглашению Израиля Гельфанда (Парвуса), в доме которого он поселился вместе со своей супругой. Умолчал Троцкий и о том, что главной целью его пребывания в доме Парвуса была идейно-политическая подготовка к активному участию в российской революции, начало которой ожидалось со дня на день.

Парвус, который в рядах германской социал-демократической партии играл роль специалиста по России, а в рядах российской социал-демократии играл роль советника от германской СДП, видимо, использовал свое необычное положение для того, чтобы вести свою игру. Зная о последующей карьере Парвуса, в которой значительное место заняло сотрудничество с правительствами Германии и Османской империи, можно предположить, что о планах Парвуса были осведомлены и другие силы, помимо социал-демократов России и Германии.

В биографии Парвуса Земан и Шарлау писали: «Лев Давыдович Бронштейн-Троцкий получил от хозяина гораздо больше, чем просто гостеприимство. Их краткая, но очень интенсивная дружба была одним из важнейших событий в жизни Троцкого». Пребыванию Троцкого в доме Парвуса в конце 1904 – начале 1905 гг. И. Дейчер посвятил целую главу под названием «Интеллектуальное партнерство». Из чтения главы может создаться впечатление, что результатом «партнерства» двух выходцев из семей одесских зернопромышленников стала так называемая теория перманентной революции. Вряд ли можно сомневаться, что подлинным ее автором был Парвус. Ведь он был не только старше на десять лет своего 25-летнего «партнера», но уже обрел немалый опыт в подготовке глубоких аналитических исследований и в составлении прогнозов глобального развития. Основные положения «теории перманентной революции» вытекали из этих исследований и прогнозов и были им детально изложены в серии статей, которые были опубликованы в «Искре» в начале 1904 года до переезда Троцкого в Мюнхен.

Потом эта теория была подвергнута резкой критике коммунистами, они забыли, что положение о «перманентной революции» было впервые выдвинуто основоположниками коммунистической теории К. Марксом и Ф. Энгельсом в «Манифесте Коммунистической партии» и «Обращении Центрального комитета к Союзу коммунистов». Идея «перманентной революции» предусматривала постоянное или «перманентное» углубление общественных преобразований после начала революции. Основоположники марксизма призывали «сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут отстранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти». Маркс и Энгельс исходили из «непрерывности» (или «перманентности») распространения революции вширь, считая, что пролетарская революция, начавшись, например, в Англии, будет продолжена во Франции, затем в Германии, постепенно охватывая все новые и новые страны мира.

Эта идея была взята на вооружение Парвусом в его прогнозах мирового развития. Однако, в отличие от Маркса и Энгельса, он включал в цепочку событий, которые должны были изменить облик планеты, не только пролетарские революции, но и империалистические войны, а также интеграционные процессы в капиталистических странах. Если Маркс и Энгельс считали, что ликвидация национальных границ станет возможной лишь после победы пролетарских революций в развитых странах мира, то Парвус полагал, что это может произойти и при капитализме. По словам Дейчера, «центральной идеей Парвуса являлось положение о том, что по мере развития капитализма национальные государства отжили свой век… Судьбы континентов стали взаимозависимыми».

Если Маркс и Энгельс рассматривали революции в различных странах мира как этапы мировой революции, венчающейся триумфом социализма во всем мире, то Парвуса, несмотря на его революционную риторику, интересовало то, каким образом войны и революции повлияют на ликвидацию государственных границ и таможенных барьеров. Он обращал внимание на то, что «освоение американцами своего Запада обострило соревнование за мировые рынки между производителями продовольствия». В этой связи Парвус полагал, что «европейские, особенно германские сельскохозяйственные и промышленные интересы объединятся для того, чтобы положить конец свободной торговле и установить в Западной Европе протекционистскую систему». Парвус писал: «Таможенные барьеры стали препятствием для исторического процесса культурного объединения народов; …они усилили политические конфликты между государствами».

Зная о последующем возвращении Парвуса в класс капиталистов и его превращении во влиятельного торговца зерном и оружием, можно предположить, что его прогнозы войн и революций составлялись не в последнюю очередь и для того, чтобы лучше знать, как предсказываемые им события повлияют на внешнеторговую конъюнктуру. Создается впечатление, что представитель влиятельных финансовых кругов Парвус (и, видимо, не он один) делал все от себя зависящее, чтобы приход к власти социал-демократов в западноевропейских странах не привел к краху капиталистической системы. Но, выражая интересы межнациональных финансовых группировок, он явно был заинтересован в том, чтобы общественные изменения в мире привели бы к тому, чтобы национальная буржуазии различных стран была поставлена под контроль международных монополий и надгосударственных структур интегрированной Европы. В конечном счете история XX века в Западной Европе пошла именно по тому пути, который намечал Парвус. Как известно, приход к власти социал-демократических и социалистических партий Западной Европы отнюдь не привел к падению капитализма, а сопровождался его укреплением. Конец же XX века ознаменовался установлением гегемонии транснациональных корпораций в мире, а также экономической и политической интеграцией Западной Европы.

Первоначальным же толчком к прогнозировавшимся Парвусом событиям должна была послужить революция в России. Еще в 1895 году Парвус предсказал неизбежность русско-японской войны, одним из следствий которой будет революция в России. В своих статьях, опубликованных в марте 1904 году в «Искре», а затем в своей книге «Война и революция», Парвус предрекал: «Война, которая началась из-за Маньчжурии и Кореи, уже переросла в конфликт за господство в Восточной Азии». Парвус считал, что русско-японская война положит конец тому периоду сравнительной стабильности, который воцарился в мире после завершения франко-прусской войны.

«На следующем этапе, – пророчествовал Парвус, – под вопрос будет поставлено само положение России в мире; война завершится нарушением политического равновесия в мире… Всемирный процесс капиталистического развития ведет к политическим потрясениям в России. Это, в свою очередь, окажет воздействие на политическое развитие всех капиталистических стран. Русская революция потрясет буржуазный мир… А русский пролетариат может сыграть роль авангарда социальной революции».

Как известно, Маркс и Энгельс исходили из того, что мировая пролетарская революция начнется в странах, в которых пролетариат составляет большинство населения, а противоречия между ним и классом капиталистов обострились в наибольшей степени. Поэтому они не считали возможным, что мировая пролетарская революция начнется с России. Но идея о том, что потрясения в России окажут огромное влияние на весь европейский континент, не была нова для революционеров Западной Европы. На протяжении всего XIX века в России видели международного жандарма, стоящего на страже интересов международной реакции. В своем письме к Августу Бебелю в 1891 году Фридрих Энгельс писал, что крушение России– это путь освобождения Европы от капитализма, а потому основоположник научного коммунизма призывал поддержать Германию в будущей войне против России, заявляя: «Победа Германии есть, стало быть, победа революции». Парвус же строил расчеты не на военном поражении царизма, а на его свержении в результате демократической революции, руководимой партией пролетариата.

Видимо, его убеждение в ключевой роли России в развитии прогнозируемых им событий заставило Парвуса проявлять пристальный интерес к деятельности РСДРП. Однако его неоднократные попытки повлиять на внутреннюю борьбу в рядах российских социал-демократов не привели к желаемым результатам. Судя по последовавшим событиям, Парвус решил опереться на тех российских социал-демократов, которые внушали ему доверие и могли выполнить нужную ему роль в надвигавшейся революции. Хотя сам Парвус лично принял участие в событиях первой российской революции, очевидно, он самокритично признавал, что не обладает харизматическими данными для того, чтобы попытаться играть роль революционного вождя. Успехи же Троцкого в качестве разъездного оратора-полемиста РСДРП были широко известны, и, вероятно, Парвус решил сделать ставку на блистательного 25-летнего оратора.

В то же время Парвусу была известна слабость теоретических познаний Троцкого. Поэтому он решил серьезно заняться подготовкой Троцкого. Прежде всего он постарался расширить кругозор Троцкого. Дейчер признавал, что «международные идеи и революционные перспективы Парвуса стали неотъемлемой частью мышления Троцкого». По словам Дейчера, «влияние Парвуса чувствовалось и в стиле, и в манере изложения, особенно в прогнозах» Троцкого. В то же время Дейчер полагал, что Троцкий не просто подражал Парвусу, а «впитывал это влияние естественно и органично, благодаря своей интеллектуальной и литературной близости к Парвусу, чему не мешали отличия в характере и темпераменте».

Идеи, которые Троцкий почерпнул в ходе полугодовой стажировки в доме Парвуса, вооружили его в идейно-политическом отношении и легли в основу его главных теоретических работ. Характеризуя написанную Троцким в 1906 году работу «Итоги и перспективы. Движущие силы революции», в которой были изложены положения «теории перманентной революции», Дейчер писал, что здесь «Троцкий достиг пика своего развития… Для него это был переход от раннего к зрелому мужеству, переход столь же внезапный и быстрый, каким были его прыжки от детства к подростковому состоянию и от подросткового возраста – ко взрослой жизни… До конца своих дней… он будет защищать и развивать идеи, которые он изложил вкратце в 1906 году». Превратившись в активного пропагандиста «теории перманентной революции», Троцкий постепенно стал считаться одним из соавторов (а порой и единственным автором) этой теории.

В отличие от Парвуса, писавшего о глобальных последствиях российской революции, Троцкий остановился в своей работе лишь на месте России в мировой «перманентной революции». Однако и здесь влияние Парвуса было бесспорным. Дейчер считал, что «некоторые оценки Троцкого по поводу русской истории и концепции русского государства сформировались под влиянием Парвуса». По словам Дейчера, Парвус исходил из того, что «русское государство представляло собой среднее между азиатским деспотизмом и европейским абсолютизмом и сложилось не как орган власти какого-либо класса в российском обществе, а как военная, бюрократическая машина, задуманная главным образом для того, чтобы сопротивляться давлению от более цивилизованного Запада. Именно по этой причине царизм ввел элементы европейской цивилизации в Россию, особенно в армию». Правда, Дейчер оговаривался, что свое истолкование движущих сил российской истории Парвус (а затем и Троцкий) взяли у русского историка и политического деятеля П.Н. Милюкова.

Эти идеи были изложены на первых же страницах книги Троцкого «Итоги и перспективы». Троцкий начинал свой анализ мирового положения России с утверждения об ее органической отсталости: «Если сравнивать общественное развитие России с развитием европейских стран, взяв у этих последних за скобки то, что составляет их наиболее сходные общие черты и что отличает их историю от истории России, то можно сказать, что основной чертой русского общественного развития является его сравнительная примитивность и медленность… Русская общественность складывалась на более первобытном и скудном экономическом основании». Отставание России от ее западных соседей, отмечал Троцкий, делало страну уязвимой для их нападения.

Развивая идеи Парвуса (а точнее, Милюкова), Троцкий подчеркивал, что угроза нападения с Запада вынуждала государство чрезмерно много тратить на оборону и создавать армию по западному образцу. Он замечал: «Не татары вынудили Русь ввести огнестрельное оружие и создать постоянные стрелецкие полки; не татары заставили впоследствии создать рейтарскую конницу и солдатскую пехоту. Тут было давление Литвы, Польши и Швеции. В результате этого давления Западной Европы государство поглощало непропорционально большую долю прибавочного продукта, то есть жило за счет формировавшихся привилегированных классов, и тем задерживало их и без того медленное развитие».

Как Парвус и Милюков, Троцкий утверждал, что в России государство играло надклассовую роль. Он писал: «Государственная власть, как самостоятельная сила, рассматривала даже интересы высших сословий под своим углом зрения и, развивая сопротивление их притязаниям, стремилась подчинить их себе».

Подчеркивая решающую роль государства в становлении и развитии российской экономики, Троцкий принимал безоговорочно вывод Парвуса об «искусственном» характере российского хозяйства: «Новые отрасли ремесла, машины, фабрики, крупное производство, капитал представляются – с известной точки зрения – как бы искусственной прививкой к естественному хозяйственному стволу». А отсюда делался вывод об «искусственности», а, стало быть, нежизненности всех достижений России в развитии экономики, науки, техники и культуры.

Троцкий писал: «С этой точки зрения можно… сказать, что вся русская наука есть искусственный продукт государственных усилий, искусственная прививка к естественному стволу национального невежества». Таким образом, получалось, что никакие достижения России не смогли преодолеть ее органической примитивности и отсталости от «передового» Запада.

С точки зрения Троцкого, российское государство, в отличие от «естественно развивающихся» государств Европы, представляло собой некоего искусственно выращенного и непропорционально сложенного урода, обладавшего гипертрофированной силой. Троцкий утверждал, что все достижения современного научно-технического прогресса XIX века (железнодорожный транспорт, телеграф) были взяты на вооружение российским государством исключительно в интересах самовыживания правящей бюрократии. Благодаря этому, утверждал Троцкий, «в 80-е и 90-е годы XIX в. русское правительство стояло перед лицом мира как колоссальная военно-бюрократическая и фискально-биржевая организация несокрушимой силы».

Троцкий считал, что искусственный характер российского государства, работающего лишь на самого себя и оторванного от других классов, превратил его в колосс на глиняных ногах. Оторванная от государства российская буржуазия была неспособна отстоять свои интересы. Развивая положение Парвуса о возможности прихода пролетариата к власти в ходе российской революции, Троцкий писал: «В стране экономически более отсталой пролетариат может оказаться у власти раньше, чем в стране капиталистически передовой. В 71 г. он сознательно взял в свои руки управление общественными делами в мелкобуржуазном Париже – правда, только на два месяца, – но ни на один час он не брал власти в крупно-капиталистических центрах Англии или Соединенных Штатов. Представление о какой-то автоматической зависимости пролетарской диктатуры от технических сил и средств страны представляет собой предрассудок упрошенного до крайности «экономического» материализма. С марксизмом такой взгляд не имеет ничего общего. Русская революция создает, на наш взгляд, такие условия, при которых власть может (при победе революции – должна) перейти в руки пролетариата, прежде чем политики буржуазного либерализма получат возможность в полном виде развернуть государственный гений».