Текст книги "Троцкий. Мифы и личность"

Чем больше погружался Троцкий в мир Западной Европы, тем больше он отдалялся от России, из которой он с такой радостью вырвался «обратно» в 1907 году. Он не скрывал своего отвращения не только к своей родине, но даже к любым попыткам обнаружить в России что-либо ценное и достойное внимания. Троцкий беспощадно осуждал любые патриотические высказывания виднейших руководителей российской интеллигенции прошлого. Мысли Герцена о том, что образованные русские люди – «самые свободные люди», а крестьянская община является залогом социальной справедливости, служили Троцкому поводом для утверждения того, что Герцен объявил «отсталость и варварство за величайшее историческое преимущество славянства над миром старой европейской культуры».

В своих статьях Троцкий неустанно доказывал, что российская интеллигенция была ориентирована на Запад даже в тех случаях, когда она утверждала обратное. Называя «славянофильство» «славянобесием», Троцкий утверждал, что идеи славянофилов – «это временные идейные ходули, на которых интеллигенция выбиралась из стоячего болота отечественного быта и… шла в Европу». С помощью логических натяжек и жонглирования понятиями Троцкий пытался доказать, что «народничество, т. е. славянофильство минус славянофильская политика и славянофильская религия, было не чем иным, как первым, негативным – свет вместо теней и тени вместо света! – отражением превосходства и могущества европейской культуры во встревоженном сознании мыслящего русского человека».

На этом же основании Троцкий утверждал, что «коллизии» Герцена «с Европой, его анафемы Европе были только порождением его благородной и нетерпеливой ревности к Европе». Он писал: «Герцен говорит, что недостаточно признать науку, надо воспитать себя «в науку». Сам Герцен был одним из вдохновеннейших наших воспитателей «в Европу»… Некоторые не по разуму зовут «назад к Герцену!»… Мы этого не повторим за ними. Вперед – от Герцена! А это значит: воспитание народа – «в Европу».

На попытки некоторых русских авторов сказать доброе слово о своей родине Троцкий обрушивался с необыкновенной яростью. Это можно видеть на примере той разгромной рецензии, которую Троцкий написал для «Киевской мысли» на книгу Иванова-Разумника. Противопоставляя России Западную Европу, он писал: «В цехах, гильдиях, муниципалитетах, университетах с их собраниями, избраниями, процессиями, празднествами, диспутами сложились драгоценные навыки к самоуправлению, и там выросла человеческая личность – конечно, буржуазная, но личность, а не морда, на которой любой будочник мог горох молотить… Какое жалкое дворянство наше! Где его замки? Где его турниры? Крестовые походы, оруженосцы, менестрели, пажи? Любовь рыцарская? Тысячу лет жили в низеньком бревенчатом здании, где щели мохом законопачены, – ко двору ли тут мечтать о стрельчатых арках и готических вышках?»

Он не видел в России ни единой личности, а лишь «морды», ни единого прекрасного архитектурного сооружения, а лишь жалкие лачуги. Вероятно, он даже не задумывался о том, что ко всему прочему он просто не знал толком той России, о которой любил порассуждать. Из больших городов он знал лишь Одессу и Николаев. Он вряд ли успел разглядеть красавец Киев, скрываясь на конспиративных квартирах или безвылазно пребывая в палате глазной лечебницы под фамилией «больного Арбузова». Он не имел возможности побродить по дворцам и музеям Петербурга, то прячась на подпольных явках, то просиживая дни и ночи в Технологическом институте на заседаниях Петербургского Совета. Московский Кремль ему еще не довелось повидать по дороге в Бутырскую тюрьму и из нее. «Убогие деревянные избы» в его очерках были из Усть-Кута и Верхоленска, поселений, которые он успел разглядеть, да и то угрюмым взглядом ссыльного, стремящегося вырваться из постылой неволи.

Был лишь один уголок России, к которому он испытывал тягу, – это край его детства. Находясь во время своей журналистской поездки в румынской Добрудже, Троцкий писал: «Дорога – русская, пыльная, наша херсонская дорога, и куры как-то по-русски удирают из-под лошадиных копыт, и вокруг шеи у малорослых коней повязаны веревки русские, и спина у Козленки русская… Ах, какая у него русская спина: всю землю обойдешь, такой спины не сыщешь… Тихо, кровь зудит в ногах, и кажется, что едешь на каникулы в деревню Яновку со станции Новый Буг». Из этого отрывка видно, что и после полутора десятков лет странствий в Троцком порой пробуждался Лейба Бронштейн, живой мальчуган, нетерпеливо ожидавший возвращения на родной хутор. Но видно также и то, что вся Россия для Троцкого съежилась до пыльной дороги и веревочной упряжи, куриц да лошадок, а спинка извозчика Козленко загораживала наблюдателю всю великую страну и даже превратилась в ее олицетворение.

В своей рецензии в «Киевской мысли» он отвергал утверждения Иванова-Разумника о высоком духовном богатстве России, Троцкий писал: «Русская интеллигенция лишь имитировала Запад, принимая готовые системы, доктрины и программы. История нашей общественной мысли до сих пор не смогла даже прикоснуться к развитию всеобщей человеческой мысли». Презрение к России и преклонение перед Западом, которые выражал Троцкий в этой статье, достигали таких крайних пределов, что даже его поклонник Дейчер отмечал в этом случае сильный перебор.

Новым поводом для нападок Троцкого на Россию явилось «дело Бейлиса». В июне 1911 года в Киеве был арестован Мендель Бейлис, обвиненный в ритуальном убийстве мальчика Андрея Ющинского. Бейлиса защищал адвокат О.О. Грузенберг, который был защитником Троцкого на процессе по делу членов Петербургского Совета. После слушания дела, состоявшегося в сентябре – октябре 1913 года, Бейлис был оправдан.

Общественность России энергично осудила обвинения, выдвинутые против Бейлиса. В кампанию защиты Бейлиса включились мировая печать и ряд видных политических деятелей. Как отмечает И. Недава, на дело Бейлиса «реагировали все слои еврейства, без различия классов: Еврейская американская рабочая организация, Американский еврейский комитет, большинство европейских («мелкобуржуазных») общин, лорд Ротшильд (доставший в Ватикане заверенные копии папских булл, отрицающих употребление крови евреями…). В Европе современникам запомнилось гневное выступление будущего президента независимой Чехословакии, а в те годы – руководителя либеральной чешской народной партии Томаша Масарика. В Соединенных Штатах давление общественного мнения на правительство было так велико, что привело к прекращению выгодных для России торговых контактов».

В печати постоянно сравнивали «дело Бейлиса» с «делом Дрейфуса». Как известно, французский еврей А. Дрейфус был по обвинению в шпионаже в пользу Германии приговорен в 1894 году к пожизненной каторге. В результате широкой кампании протеста, вызвавшей политический кризис во Франции, Дрейфус после пяти лет каторги был освобожден из-под стражи, а еще через семь лет реабилитирован. Сравнивая «дела» Бейлиса и Дрейфуса, мировая печать зачастую старалась показать, что Россия уникальна в своем возвращении к средневековым обвинениям евреев в совершении ритуальных убийств. При этом забывали «Тисса-эсслярское дело» «по обвинению евреев в ритуальном убийстве», которое приковывало к себе внимание общественности Австро-Венгрии в течение двух лет (1882—1884 гг.) и привело в ряде мест Австрийской империи к еврейским погромам.

Приняв активное участие в кампании вокруг «дела Бейлиса», Троцкий изложил в «Нейе Цайт» свою версию дела, в которой утверждал, что оно было инсценировано министром юстиции И.Г. Щегловитовым. Хотя статья была опубликована после вынесения оправдательного приговора и хотя Троцкий в свое время включал «дело Дрейфуса» в перечень наиболее зловещих свидетельств человеческого варварства, он даже не желал сравнивать эти два дела. Заявляя, что ложь обвинения Дрейфуса «чудовищна», он тут же оговаривался: «В самой конструкции обвинения не было ничего чудовищного». Троцкий игнорировал то обстоятельство, что офицер Дрейфус пять лет пробыл на каторге во Французской Гвиане и 12 лет юридически считался виновным в шпионаже. Заявления Троцкого о том, что двенадцать «темных людей (присяжных заседателей), преимущественно крестьян», были специально подобраны «министерством юстиции в качестве наиболее удобных для средневекового процесса судей» и что «было сделано все, чтобы привить киевским присяжным ненависть к Бейлису как к еврею», позволяли читателям забывать немаловажную деталь: вынесение этими «темными людьми» оправдательного приговора.

Вместо того чтобы осудить несправедливость судов различных стран, разжигание религиозных и националистических страстей вокруг различных уголовных дел, Троцкий использовал «дело Бейлиса» для того, чтобы лишний раз порассуждать об уникальной «отсталости» России в «просвещенном» мире. Это служило ему также поводом для доказательств неизбежности начала «перманентной революции». В конце статьи Троцкий приходил к заключению, что «дело Бейлиса предвещает новую эру революционных сдвигов в России».

Подводя же итог текущему периоду российской истории и давая оценку деятельности Николая II в статье, посвященной 300-летию Дома Романовых, Троцкий утверждал, что «на первом месте в его личной политике бесспорно стоит полоумная, не знающая пределов ненависть к евреям». Троцкий утверждал, что «Николай… становится не только покровителем, но и всероссийским зачинщиком самых ужасающих выступлений погромной контрреволюции». Троцкий ярко изобразил сцены насилий над еврейскими детьми, зверских убийств евреев, которые якобы совершались исполнителями царских приказов после церковного молебна и под звуки непрерывно исполнявшегося гимна «Боже царя храни!». Автор статьи утверждал, что, когда царю сообщали о том, что в ходе погромов было убито сорок евреев, Николай II «разочарованно» произносил: «Только-то… я думал, гораздо больше». В изображении Троцкого Россия являлась страной, где по повелению самодержца и с благословления церкви постоянно осуществлялось зверское истребление еврейского населения. Из сочинений Троцкого следовало, что Аман воскрес и творил избиение евреев на одной шестой части земного шара.

В своих рассуждениях о России Троцкий противопоставлял ей идеализированный образ Запада, где немыслимы «средневековые» процессы и погромы. Осуждая однобокость суждений Троцкого, Дейчер замечал: «Кружевной фасад европейской цивилизации до 1914 года скрывал процессы саморазрушения и внутреннего упадка, которые вскоре проявились в последовавших мировых войнах, в пароксизмах фашизма и нацизма». Не заметить признаков этих процессов мог лишь человек, загипнотизированный успехами западной цивилизации. Приметы надвигавшейся волны человеконенавистничества можно было без труда обнаружить в общественно-политической жизни города, где пребывал Троцкий. В это время бургомистром Вены был Карл Люгер, вождь «Христианской Социальной партии», победившей на выборах благодаря активной антисемитской агитации. Этот ловкий политик произвольно избирал мишени своей кампании, цинично объявляя: «Я сам решаю, кто – еврей». Но вряд ли Троцкий был готов увидеть нечто непорядочное в городском голове Вены. Ведь манеры бургомистра Люгера были значительно изящнее, чем у градоначальника Одессы Зеленого, а любимцы венской публики – полицейские, которых горожане награждали подарками каждое Рождество, совсем не были похожи на тюремного смотрителя Троцкого, который мог дать зуботычину просто так для острастки.

Между тем антисемитские брошюры «Социально-христианской партии» и заявления респектабельного Люгера с жадностью изучал Адольф Гитлер, проживавший с 1909 по 1913 год в рабочем общежитии на Манделманнштрассе, в часе ходьбы от дома, где жил Троцкий. «Социальные христиане» привлекли Гитлера своим антисемитизмом, пангерманисты – перспективами создания Великой Германии, покорившей значительную часть планеты. И хотя социал-демократы своей агитацией против власти капитала также захватили воображение Гитлера, их проповедь интернационального братства вызвала у него отвращение. Он не собирался брататься со всеми, кто населял интернациональный муравейник Вены, с чехами и хорватами, венграми и словенцами, и уж особенно с евреями. Вечно полуголодный Гитлер, бродивший по венским улицам и зимой, и летом в одном и том же старом пальто в поисках случайных заработков, был убежден, что «инородцы» отнимали у него причитавшийся ему кусок пирога германского богатства.

Можно предположить, что Гитлер и Троцкий случайно встречались на улицах или во время посещений социал-демократических мероприятий. Очевидно, Троцкий не знал о том, что рядом с ним развивается талантливый демагог, об опасности которого он будет позже предупреждать. Но если Троцкий совершенствовал свое искусство, изучая ораторов «в подлиннике», то будущий трибун нюрнбергских партейтагов мог изучать искусство агитатора, лишь пересматривая по нескольку раз фильм Келлермана «Туннель», немые сцены которого захватывали воображение Гитлера. Он хотел быть таким же властителем толпы. Но Троцкий вряд ли бы поверил, что человек в нелепом длиннополом пальто, выбивавший чужие ковры или безуспешно продававший свои акварели, мог превратиться в угрозу для всеобщего мира и существования миллионов людей.

В то же время у двух жителей Вены было немало общего. И тот и другой восторгались образом жизни западной столицы. И тот и другой жаждали радикальных мировых потрясений. И тот и другой были завсегдатаями социал-демократических митингов. И тот и другой приходили к мысли о том, что мировые катаклизмы должны переменить жизнь в России, подчинив «ленивый» и «глупый» народ этой страны «передовой» германской цивилизации.

Троцкий не переставал сокрушаться по поводу поражения революции 1905 года, когда он был в двух шагах от превращения в руководителя верховной власти в России. Он видел причину поражения революции в «кретинизме» российского крестьянства. В 1909 году он писал: «Локальный кретинизм – историческое проклятие крестьянских движений. О политическую ограниченность мужика, который у себя в деревне громил барина, чтоб овладеть его землей, а напялив солдатскую куртку, расстреливал рабочих – разбился первый вал российской революции (1905)». Но он верил в неминуемость «второго вала» революции. 4 декабря 1909 года Троцкий писал в «Правде»: «Уже сегодня сквозь обложившие нас черные тучи реакции, мы прозреваем победоносный отблеск нового Октября».

Готовясь к «новому Октябрю» и своему триумфальному возвращению в Россию, Троцкий внимательно следил за развитием событий в РСДРП. После поражения революции многие ее члены находились в тюрьмах, в ссылках, на каторге. В 1909 году в стране было 170 тысяч политических заключенных, из них значительную часть составляли члены РСДРП. Многие партийные организации страны были подвергнуты неоднократным репрессиям. Большевистская организация Петербурга 15 раз подверглась массовым арестам. Московский комитет и Московский окружной комитет арестовывались 11 раз. Было разгромлено большинство партийных организаций Урала, Сибири, Дальнего Востока, Донбасса.

Среди немногих крупных партийных организаций, продолжавших активную работу в подполье, выделялась бакинская, возглавлявшаяся Бакинским комитетом большевиков, в состав которого входили С. Шаумян, С. Спандарян, М. Азизбеков, И. Фиолетов, П. Джапаридзе, Г. Орджоникидзе, И. Сталин, известный тогда под партийным псевдонимом – Коба. Бакинский комитет продолжал борьбу за права рабочих и пропаганду идей революционного социализма среди них, добившись в этом немалых успехов. Позже Г.Е. Орджоникидзе вспоминал: «В то время, как по всей России господствовала черная реакция, в Баку заседал настоящий рабочий парламент. В этом парламенте открыто разрабатывались все требования бакинских рабочих, развертывалась нашими ораторами вся наша программа-минимум».

Однако бакинский островок революционных сил был скорее исключением из общего правила. Тяжелое состояние, в котором находилось большинство партии, привело к обострению разногласий в ее руководстве, по мере того как различные ведущие деятели РСДРП стали предлагать свои рецепты выхода из текущего кризиса. Ю.О. Мартов, Ф.И. Дан, П.Б. Аксельрод, А.Н. Потресов, Ю. Ларин, Н.Н. Жордания и другие меньшевики выступали за ликвидацию нелегальной партии. Такие «ликвидаторы», как Потресов, утверждали, что между пролетариатом и буржуазией в демократической революции нет принципиальных политических антагонизмов, что их объединяют общие цели, а потому они должны действовать в тесном союзе.

А.А. Богданов, А.В. Луначарский, Г.А. Алексинский, А.В. Соколов (С. Вольский) и другие большевики выступали за отзыв рабочих депутатов из Государственной думы. Их называли «отзовистами» и они призывали к немедленным революционным действиям. Впоследствии часть «отзовистов» (А.В. Луначарский, Г.А. Алексинский) и ряд других большевиков создали группу ультиматистов, требовавших предъявить ультиматум социал-демократической фракции Государственной думы с требованием признать ошибочность своего решения о независимости от ЦК РСДРП. В конце 1909 года «отзовисты» и «ультиматисты» объединились с философской школой богостроительства вокруг сборника «Вперед».

Свою группировку создал и Троцкий. Помимо упомянутого А.А. Иоффе, за годы пребывания в Вене Троцкий сумел объединить вокруг себя ряд видных социал-демократов (К.Б. Радек, С.Л. Клячко, М.И. Скобелев, Д.Б. Рязанов, А.М. Коллонтай). Сблизился Троцкий и с Луначарским. Летом 1909 года Троцкий, опираясь на своих единомышленников и союзников, предпринял активные попытки объединить партию на основе своего «центризма». В своих выступлениях он подчеркивал, что большевики и меньшевики представляли две схожие по своим взглядам группы социал-демократической интеллигенции, борющиеся за влияние на «политически незрелый пролетариат». Ленин энергично выступил против «беспринципной примиренческой» политики Троцкого. Отмечая карьеристскую подоплеку его действий, Ленин постоянно подчеркивал, что деятельность Троцкого затушевывает опасность ликвидаторства. В своем письме Г.Е. Зиновьеву (Апфельбауму) 11(24) августа 1909 года Ленин писал: «Надеюсь, убедились… что Троцкий повел себя, как подлейший карьерист и фракционер типа Рязанова и К°? Болтает о партии, а ведет себя хуже всех прочих фракционеров».

На январском пленуме ЦК РСДРП 1910 года, в котором Троцкий принял участие, он добился определенного успеха в достижении компромисса, который ослаблял позиции руководства обеих фракций. Пленум принял решение закрыть газету «Пролетарий», передать в ЦК РСДРП часть денег, принадлежащих большевикам, а остальную часть на два года сдать на хранение представителям германской социал-демократии Мерингу, Цеткин и Каутскому.

Правда, попытки Троцкого при поддержке «Бунда» войти в состав центрального органа партии «Социал-демократ» провалились. В состав редакции вошли В.И. Ленин и Г.Е. Зиновьев (от большевиков), Ю.О. Мартов и Ф.И. Дан (от меньшевиков), А.С. Барский (от польских социал-демократов). В ходе восстановления связей между группировками в редакцию «Правды» от большевиков был откомандирован шурин Троцкого Л.Б. Каменев (Розенфельд). Троцкому было определено жалование в 150 рублей в месяц.

Однако компромисс в партии был недолговечен. Вскоре после пленума ряд меньшевиков вновь выступили с фракционных позиций на страницах журналов «Наша заря», «Дело жизни» и газеты «Голос социал-демократа». Порвали с руководством ЦК и сторонники группы «Вперед». Троцкий удалил из редакции «Правды» Каменева. В то же время он объявил о подготовке партийной конференции. Ленин считал, что позиция Троцкого, пытающегося устранить внутрипартийные разногласия на беспринципной основе, опасна тем, что она мешает борьбе с ликвидаторством. «Троцкий и подобные ему «троцкисты и соглашатели», – писал Ленин, – вреднее всякого ликвидатора, ибо убежденные ликвидаторы прямо излагают свои взгляды, и рабочим легко разобрать их ошибочность, а гг. Троцкие обманывают рабочих, прикрывают зло, делают невозможным разоблачение его и излечение от него».

В своей борьбе Троцкий получил поддержку видных деятелей социал-демократической партии Германии. Ленин возмущался этим, но ничего не мог поделать. «Обидно чрезвычайно, – писал он Юлиану Мархлевскому, – что даже Каутский и Вурм не видят пошлости и гнусности таких статей, как Мартова и Троцкого. Попробую написать Каутскому хоть частное письмо, чтобы выяснить дело. Ведь это прямо скандал, что Мартов и Троцкий безнаказанно лгут и пишут пасквили под видом «научных» статеек!!»

В одной из своих статей Троцкий объявил, что «круг Ленина, который хочет поставить себя над партией, скоро окажется за ее пределами». Кроме того, он «объяснил», что «никто из эмигрантских лидеров не представляет настоящего движения в России, которое стремится к единству и осуждает их интриги». Вероятно, данная оценка относилась к руководителям и большевизма, и меньшевизма, но не к Троцкому, так как тот не был в числе лидеров РСДРП. В это время в Копенгагене проходил конгресс Интернационала. Делегация РСДРП во главе с Плехановым потребовала исключения Троцкого из партии. «Отзовист» Луначарский поддержал Троцкого, но главную поддержку он получил от германских социал-демократов.

Стремясь избежать конфликта с СДПГ, руководство РСДРП воздержалось от исключения Троцкого. Последствием этого инцидента, в частности, явилось укрепление связей между Л.Д. Троцким, с одной стороны, А.В. Луначарским и А.А. Богдановым – с другой.

Летом 1911 года Троцкий читал лекции в школе, которую создал в Болонье Луначарский.

После публикации Троцкого в «Нейе Цайт» Ленин написал широко известную заметку «О краске стыда у Иудушки Троцкого». Возмущаясь лицемерием Троцкого, он констатировал: «И сей Иудушка бьет себя в грудь и кричит о своей партийности, уверяя, что он отнюдь перед впередовцами и ликвидаторами не пресмыкается. Такова краска стыда у Иудушки Троцкого».

Раскол в руководстве партии усугублялся. Такое положение вызывало беспокойство среди рядовых членов партии. Выразителем этих настроений стал Бакинский комитет большевиков. В статьях, опубликованных в большевистской газете «Бакинский пролетарий» и написанных по согласованию с Бакинским комитетом, И.В. Сталин осудил положение в центральных органах партии, погрязших в спорах и дрязгах, и решительно выступил против попыток эмигрантов диктовать волю рядовым членам партии. Он писал: «Странно было бы думать, что заграничные органы, стоящие вдали от русской действительности, смогут связать воедино работу партии, давно прошедшую стадию кружковщины». Он требовал: «Передать самим рабочим возможно больше партийных функций и тем освободить партию от непостоянных интеллигентских элементов… Передовые рабочие, входящие в фабрично-заводские комитеты, – вот те живые люди, которые могли бы сплотить вокруг партии окружающие массы». Чтобы преодолеть кризис в партии, Сталин предлагал «связать между собой оторванные друг от друга местные организации, …собрать их в одну связанную, живущую единой жизнью, партию» с помощью общероссийской, а не заграничной газеты. Он подчеркивал: «Общерусская газета могла бы явиться… центром, руководящим партийной работой, объединяющим и направляющим ее».

В августе 1909 года Бакинский комитет принял резолюцию, в которой предложил «для ликвидации сложившегося ненормального положения» созвать «конференцию большевиков, параллельную конференции общепартийной».

Несмотря на то что резкая критика деятельности ЦК была направлена и против него, Ленин поддержал членов Бакинского комитета в их стремлении спасти партию от развала. Он постарался привлечь их к высшему руководству партии. С 1910 года он стал вести переписку с рядом членов Бакинского комитета, в том числе со Сталиным и Орджоникидзе. В 1910 году Сталин был назначен «уполномоченным ЦК РСДРП», а в 1911 году Орджоникидзе был направлен на учебу в ленинскую школу в Лонжюмо.

Созванная после долгих споров и консультаций в январе 1912 года Пражская конференция большевиков констатировала невозможность добиться единства с меньшевиками и другими группировками. В составе Центрального комитета партии, избранного конференцией из 11 человек, трое представляли Бакинский комитет (Спандарян, Орджоникидзе, Сталин). Откликаясь на требования Бакинского комитета, в состав ЦК и Русского бюро ЦК вошли члены партии пролетарского происхождения, работавшие на производстве: М.И. Калинин, И.С. Белостоцкий, Г.И. Петровский, А. Е. Бадаев, А.С. Киселев.

Вскоре большевики объявили о создании своего печатного органа, издававшегося в России, под названием «Правда». Энергичные протесты Троцкого по поводу того, что газета с таким названием уже издается в Вене, были оставлены без внимания. И все же Троцкий продолжал попытки сыграть роль лидера по воссозданию единой партии. Как и раньше, он возлагал большие надежды на начавшийся подъем революционного движения, который мог превратить объединенную партию в вершительницу судеб России.

Троцкий принял участие в конференции, состоявшейся в Париже в марте 1912 года, участники которой (меньшевики-плехановцы, представители группы «Вперед», заграничного комитета «Бунда» и другие) осудили Пражскую конференцию как «переворот». Троцкий выступил в «Форвертс» с анонимной статьей, содержащей нападки на большевиков; Ленин был возмущен этой статьей, назвав ее «бешеной и гнусной».

С острой критикой Троцкого выступал не раз и Сталин. Он писал: «Троцкий… валит в одну кучу всех, как противников партийности, так и ее сторонников. И разумеется, у него не получается никакого единства: пять лет он ведет эту ребяческую проповедь необъединимого и вот достиг того, что у нас есть две газеты, две платформы, две конференции и ни капли единства между рабочей демократией и ликвидаторами!… Из проповедника фантастического единства Троцкий превращается в приказчика ликвидаторов, делающего дело, угодное ликвидаторам… Это не единство, а игра, достойная комедианта».

Троцкий между тем продолжал свою «игру». В августе 1912 года Троцкий при поддержке и помощи германских и австрийских социал-демократов предпринял наиболее значительную попытку создать новый партийный центр, созвав в Вене конференцию РСДРП. Однако на конференцию отказались прибыть ряд влиятельных группировок. Не участвовали в ее работе, например, меньшевики-плехановцы и польские социал-демократы. Поэтому конференция конституировала себя не как общепартийная, а как конференция отдельных организаций РСДРП.

Ее состав не был многочисленным: 18 делегатов с решающим голосом, 10 – с совещательным и пять человек в качестве гостей. Большинство делегатов являлось эмигрантами, не связанными с работой в России. Представительство от Петербурга и Москвы было фиктивным. Приведя сведения из донесения тайного полицейского агента, Д.Д. Волкогонов писал, что «в Вену приехали Михаил Адамович, Гайк Азатьянц, Борух-Пинхус Аксельрод, Григорий Алексинский, Петр Бронштейн, Сима-София Бронштейн, Михаил Гольдман, Хаим-Янкель Гельфонд, Владимир Медем, Андрей Петерсон, Рафаил-Ицек Рейн, Александр Смирнов, Моисей Урицкий, Юлий Цедербаум (Мартов) и другие».

Троцкий прилагал максимум усилий для того, чтобы добиться единства между группировками, представленными на конференции. Объединение меньшевиков, «Бунда» и троцкистов было достигнуто ценой существенного компромисса с ликвидаторами. Однако группа «Вперед» покинула конференцию, а латышские социал-демократы решительно отвергли попытки принять ликвидаторскую платформу, на которой было достигнуто объединение большинства участников конференции.

На конференции ведущую роль играл Троцкий. Обвиняя организаторов конференции в поощрении ликвидаторства, газета «Социал-демократ» констатировала: «Эра Потресова, Левицкого, Дана на время сменяется эрой Троцкого… Приятные черты ликвидаторства зияюще торчали из-под дырявой вуалетки, сотканной из трескучих фраз Троцкого».

В августе 1912 года в Вене был создан так называемый Августовский блок. После его создания Ленин призывал разоблачать методы Троцкого и других «зарвавшихся в своем самомнении вождей интеллигентских группировок, которые… потерпев… полное поражение… с невероятной наглостью плюют на решение и на волю… передовых рабочих».

В свою очередь, Троцкий повел активную полемику против Ленина. Логика политической борьбы привела его от «надфракционной» позиции и равномерной критики двух фракций к активной атаке против Ленина, подобно той, что он предпринял в 1904 году. Отказ большевиков от объединения с меньшевиками на беспринципной основе позволял Троцкому поставить во главу угла своей кампании обвинение Ленина в раскольнической деятельности. В своем письме депутату Государственной думы Н.С. Чхеидзе Троцкий писал: «Каким-то бессмысленным наваждением кажется дрянная склока, которую систематически разжигает сих дел мастер Ленин, этот профессиональный эксплуататор всякой отсталости в русском рабочем движении. Ни один умственно не поврежденный европейский социалист не поверит, что возможен раскол из-за тех маргариновых разногласий, которые фабрикуются Лениным из Кракова».

Хотя Троцкий сознательно преуменьшал характер разногласий между большевиками и меньшевиками, он обращал внимание на наиболее уязвимое место в политических действиях большевиков: их отказ от сотрудничества с меньшевиками не свидетельствовал об их желании преодолеть раскол в партии. Троцкий самоуверенно предрекал скорый крах ленинизма: «Стихийная тяга рабочих к единству так непреодолима, что Ленину приходится систематически играть в прятки с читателями, говорить о единстве снизу, проводя раскол сверху, представлять под кружковые и фракционные определения понятия классовой борьбы. Словом, все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи и фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения. Можно не сомневаться, что при разумном поведении другой стороны среди ленинцев начнется в самом недалеком будущем жестокое разложение – именно в линии вопроса, единство или раскол».

В ответ Ленин обращал внимание на беспринципность Троцкого. Он писал: «Троцкий был ярым «искровцем» в 1901—1903 годах… В конце 1903 года Троцкий – ярый меньшевик, т. е. от искровцев перебежавший к «экономистам», он провозглашает, что «между старой и новой «Искрой» лежит пропасть». В 1904—1905 годах он отходит от меньшевиков и занимает колеблющееся положение, то сотрудничая с Мартыновым («экономистом»), то провозглашая несуразно-левую «перманентную» революцию». В 1906—1907 годах он подходит к большевикам и весной 1907 года заявляет себя солидарным с Розой Люксембург. В эпоху распада, после долгих «нефракционных» колебаний, он опять идет вправо и в августе 1912 года входит в блок с ликвидаторами. Теперь опять отходит от них, повторяя, по сути дела, их же идейки».